Золотой ключик. To be continued..

- Если в этом сером мире Не найду себе я места, То пускай меня не станет. Где же ты, моя невеста? Где же ты, прекрасный ангел С голубыми волосами? Девушка, что полюбил я И одаривал цветами.. Пьеро пел нежным чистым голоском. Казалось, с возрастом его пение становилось только красивее, а голос ни капли не ломался. Зрители замирали на мгновение, провожая взглядом белую фигурку, мечущуюся по сцене. Они всё это видели уже двести раз. Но голос этого тёмноволосого мальчишки не мог оставить равнодушным. Но вот, Пьеро замолкал, и из-за занавеса, словно чёрт из табакерки, вновь выныривал Арлекин. В руке он держал длинную палку, которой колотил «несчастного влюбленного» за его пение, за его неудачи и за всё, что считал нужным. Юноша не отбивался. Лишь прикрывал руками лицо и тихо вскрикивал при каждом ударе. Другие «куклы» смеялись над ним вместе с ненормальным шутом. А Пьеро терпел. И ждал. После выступления, когда зрители расходились, а «кукол» запирали в чулане, поэт сидел у окна, прижавшись лбом к холодному стеклу и прикрыв глаза. Он был полностью расслаблен, дыхание было ровным. Он ждал, пока утихнет острая боль во всём теле, чтобы после смыть грим и упасть без сил на сундук. Пока Пьеро отдыхал, по комнате носился Арлекин. Он размахивал руками, нёс всякую ерунду, кричал, ругался. Его речи были несвязны и бессмысленны. Вся эта показуха быстро надоедала «куклам», и на него переставали обращать внимания. Хотя, если честно, это было сложно. Иногда в моменты подобных приступов Арлекин мог подскочить к кому-нибудь из приятелей, схватить того за плечи и начать трясти, требуя вернуть ему изумрудный глаз и три жестяные пуговицы. И избавиться от него было невозможно, как и доказать, что он несет полную чушь. Тогда к успокоению любимого подключалась Коломбина. У неё почему-то это всегда получалось лучше всех. И самое удивительное – она почти ничего для этого не делала. Лишь нежно касалась его щеки своими тонкими пальцами, брала за руку и уводила в дальний угол комнаты. И можно было поклясться, что в тот миг, когда их взгляды встречались, в глазах Арлекина гас тот самый ненормальный огонёк, и шут расслаблялся. Но иногда его приступы заканчивались очень плохо. - Стентерелло! Быстрее, пожалуйста! Ему нужна вода! - Ему нужна не вода, а врач. - Заткнись, Панталоне! - Да оставь ты его, дура! Зачем он тебе нужен? Коломбина бросила на «куклу» в красном одеянии испепеляющий взгляд, и тот отошёл на пару шагов от греха подальше. Разгладив накладную бороду, он прищурился и покрутил пальцем у виска. И что у этой ненормальной в голове? Парочка психов. Арлекин лежал посреди комнаты, раскинув руки, и хватал ртом воздух. Его лицо было бледным, маска отлетела в сторону. Обломанными серыми ногтями он скреб каменный пол, словно пытаясь зацепиться за него. Его безумные глаза то и дело закатывались. - Тише, тише..- шептала Коломбина. Смочив небольшой кусок ткани в воде, она прикладывала его ко лбу Арлекина, к шее, щекам. Шута трясло, кидало из стороны в сторону. «Куклы» смотрели на него с омерзением и жалостью. Арлекина и так не очень любили в театре, хоть он и был одним из лучших артистов, а уж в такие моменты – тем более. Всё это выглядело слишком дико и страшно. Никто не желал оказаться на его месте. - Не долго ему осталось,- шептались за спиной Коломбины особо циничные. Она, конечно же, всё слышала. Все смешки, плевки и проклятия, летящие в их сторону и больно ранящие её в самое сердце. Но терпела. Назло всем и ради него одного. Ведь больше у неё никого не осталось. А может быть, никогда и не было. А Арлекин был всегда рядом. С самого её появления в театре он стал для неё лучшим другом, а позже – самым любимым человеком. Тогда он ещё неплохо дружил с головой, был готов на самые невероятные подвиги и даже помогал Буратино и Карло восстанавливать театр. Этот немного ненормальный, но очень веселый и неугомонный мальчишка с зелёными глазами сразу привлёк её внимание. И он тоже заинтересовался ею. Коломбина не была похожа на других «кукол». У неё не было красивых цветных волос, фарфорового лица, румяных щёк. Она не имела бархатного голоса и изящных манер. Простое чёрно-красное платье, тёмные локоны, вьющиеся от природы. Единственное, что могло приковать к ней взгляд – это большие стеклянные глаза. Характер у неё был тоже не промах. Она могла заставить слушать себя любого, без проблем находила общий язык с окружающими и неплохо ими манипулировала. Голос она повышала редко и только при крайней необходимости. Из них получилась крайне интересная пара. И всё было неплохо до тех пор, пока в театр не вернулся Карабас. Он начал систематически избивать своих подопечных. Первое время особо смелые вроде Буратино, Арлекино или Бригеллы пытались поднимать бунт. Они кидались на своего мучителя, дрались и бились до последнего. Но Карабас был больше и сильнее их всех вместе взятых. К тому же – у него под рукой всегда была плеть, которой он не боялся пользоваться. Кожаные хвосты оставляли на коже множество красных полос, тяжёлая рукоять, казалось, была весом с молот. Мятежники рассыпались по комнате, словно шахматные фигурки по коробке, а Карабас уходил прочь, запирая их в темноте. В ходе таких столкновений Арлекин не раз падал на каменный пол, ударяясь головой, или получал в челюсть. Вскоре у него начались сильные головные боли, он начал терять память. А потом - и рассудок. Сложно сказать, из-за чего именно ухудшилось его состояние – из-за регулярных побоев или сильного нервного напряжения. Но факт оставался фактом – Арлекин очень сильно изменился. Теперь иначе как психом его было назвать очень сложно. И сейчас он лежал в центре комнаты перед своими братьями и ели дышал, а они тихо ненавидели его лишь за то, что он всё ещё существует рядом с ними. Жалкое зрелище. Но такое захватывающее. Пьеро тихо сидел у стены, уставившись взглядом в угол комнаты. В руке он крепко сжимал небольшой осколок. Ладонь была вся в крови, на пол уже натекла небольшая лужица крови. Но он не шевелился и старался не прислушиваться к тем странным звукам, которые, задыхаясь, издавал Арлекин. Ему нужно было подумать. Хорошо подумать. Боль помогала ему сосредоточиться. Как бы это ни было странно, но Пьеро уже давно понял, что, сколько бы боли ни приносили ему раны, как бы усердно он ни старался избегать избиения – он всё равно рано или поздно возвращался к этому. Боль стала его частью, которую он уже не мог отбросить. Ко всему привыкаешь. Но привычка – не самое страшное. Страшнее – когда ты начинаешь получать от этого удовольствие. А Пьеро получал, хоть и усердно скрывал это.