Все Дороги Ведут К Тебе

Дин набрал полномера и тут же сбросил — уже не в первый раз за последние пятнадцать минут. Опять закружилась голова. Сет взялся его мучить: заставил принять душ, потому что, как он выразился: «Один бог знает, когда удастся помыться снова, а от тебя воняет». И тут же предложил помощь, на что получил от Дина решительный отказ. Выведен он из строя или нет, помыться сам он пока в состоянии. Пусть и ушел на это целый час, за который почти кончилась горячая вода и вскрылась корочка раны на голове. Теперь там красовался аккуратный ряд швов, которые страшно зудели. Потом Сет промучил его еще один час: вправил локтевую кость и туго ее зафиксировал, после чего просунул руку в сделанную из рубашки перевязь. Под конец он впрыснул Дину в горло еще один миллиметр той дряни и отправился на поиски магазина спорттоваров. В его, Дина, машине. А тот и слова не сказал. Поди разбери, осознанное это было желание или виноват гребаный морфий. В доме имелось отопление, электричество и горячая вода. И то, без чего кухня — не кухня: холодильник и плита. В остальных комнатах обнаружились только деревянные полы и свежевыкрашенные стены, ни единого предмета мебели. Сет объявил, что с переломанной ключицей спать на деревянном полу нельзя. Отмахнулся от еще одного разумного предложения — продолжить путь вечером. После чего чуть ли не угрозами выбил у Дина разрешение взять машину, чтобы купить спальные мешки. И все это время Дин не знал, чего хочется больше: поцеловать его или убить. Может быть, и того, и другого. Но Сета не было вот уже двадцать минут, а Дин знал: далеко тот не уехал. Если уж звонить Бобби, чтобы рассказать все в подробностях, сейчас было самое время. Пока Сет не вернулся. Вот только Дин еще злился. И теперь, когда морфий снова начинал действовать, он боялся наговорить Бобби лишнего. Боялся открыть рот и выплеснуть не только гнев и разочарование, но и все остальное. Боялся рассказать, что Сет, когда улыбается, щеголяет ямочками на щеках. Что глаза у него еще не определились с оттенком и меняли цвет от травянисто зеленого до подсолнечно желтого. Боялся рассказать, какая гладкая ложбинка у него на шее, какова она на вкус. Как он морщит лоб, когда недоволен, как кривит губы, когда упрямится, как стискивает челюсти, когда злится. Какой он, черт возьми, потрясающий и сильный, этот мальчишка, который встретился ему на пути всего пять дней назад. Пять дней, а он уже стал частью Дина, словно был ею всегда. А вдруг Бобби вовсе не пытался защитить Сета? Вдруг все, что он наговорил по телефону, было чистой воды враньем, и Руфус появился там затем, чтобы убрать Сета? Вдруг Бобби считал, что на Сета нужно охотиться с целью убить? «Ты мне как сын, папка твой был членом семьи, но доводить меня не смей». Таким рассерженным тоном Бобби говорил с ним в первый раз. Потому что похищением он подверг Сета опасности? Или потому что подверг опасности самого себя? Глупо это. Сидеть и гадать, когда все можно решить одним телефонным звонком. Но он подступился к дилемме не с того конца. Возможно, немного помог морфий, но кое-что прояснилось поистине с охрененной четкостью. Сета он не отпустит ни за что и никогда. Даже если выяснится, что мальчишка — демонское отродье. Даже если Дин разругается с Бобби, и все охотники до единого сядут ему на хвост. А может, все закончится совсем печально. Сет перейдет на темную сторону, а Дина навсегда запомнят как парня, который влюбился в монстра. Лет через двадцать его будут приводить в пример того, что выходит из любви идиота к сверхъестественной твари. В любом случае Дину было наплевать. Может, они просто заявятся к Бобби на порог. Без всякого предупреждения или там телефонного звонка. Пока что старый хрен их не заслужил. Он уже понял, наверное, что случилось что-то страшное: будь Руфус жив, дал бы знать о себе еще несколько часов назад. Вот и хорошо. Пусть гадает, что там стряслось. Дин не станет делиться подробностями с тем, кто его чуть не угробил. По крайней мере пока не услышит достаточно внятное объяснение всей этой опостылевшей таинственности. Послышался рев знакомого двигателя, и Дин убрал телефон в карман. Надо все рассказать Сету. Дин знал так мало, что большой роли это все равно не сыграет. Вот только как бы начать, чтобы не выставить себя полнейшим засранцем. Обиженный и разочарованный взгляд Сета он видел всего два раза, но и этого хватило. Отчаянно не хотелось увидеть его снова. Сет ввалился в кухню с охапкой пакетов в одной руке и тремя гигантскими мешками на плече, грозившими вот-вот его опрокинуть. — Господи, это ж сколько мешков ты добыл? — Два. И надувной матрас. А еще еду. Он скинул мешки на пол и улыбнулся, немало довольный собой. Так и подмывало спросить, не ограбил ли он магазин — насколько Дин знал, они оба были на мели. Но разве станешь задавать такие вопросы, когда тебе улыбаются улыбкой в тысячу ватт? Щеки у Сета раскраснелись от холодного воздуха, волосы растрепались, и прядь за левым ухом торчала вверх. — Надувной матрас, значит, — проговорил Дин противным ломающимся голосом, — вот уж что я бы в жизни не додумался захватить. Улыбка Сета, если такое вообще возможно, стала еще ярче. — С ним вместе шел небольшой насос. Можно включать его в розетку или сунуть в него батарейки, так что возьмем его с собой — вдруг пригодится. И снова он за свое. «Возьмем». Имея в виду и себя тоже. Дин улыбнулся, и наверняка улыбка его вышла такой же дурашливой, какой ощущалась у него на лице. Улыбка Сета превратилась в усмешку. — Как морфий, действует? — Ага. Не то слово. Нигде не болит. — Хорошо. Есть хочешь? Я тут подумывал, не приготовить ли что-нибудь неконсервированное. — Ну да. Можно и поесть. Дин и правда проголодался. Со всем остальным был полный порядок. Ничего не хотелось, в душе водворилось спокойствие, может быть, немного клонило в сон. Он поерзал чуть-чуть; вытянул ноги и отодвинулся от раздражающей ручки шкафчика, которая впивалась ему под ребра. Сет поставил пакеты на столешницу и начал выкладывать припасы, которых хватило бы на целую неделю. Опять захотелось напомнить, что утром они уезжают, и поинтересоваться, что тогда станет со всей этой хренью. Но когда Дин открыл рот, оттуда вылетело совсем не то, что он ожидал: — То, что я тебе наговорил тогда перед демоном, — это все чушь собачья. Сет так и замер с одной рукой по локоть в пакете. На лицо его набежала тень, а выражение стало непривычно отстраненным. Лишь пару секунд спустя Дин понял, что сказал, а как это, наверное, прозвучало, он понял и того позже. И все это время Сет стоял, не двигаясь, так что Дин усомнился, дышит ли он вообще. — Когда я сказал, что не хочу брать тебя с собой… На самом деле я ничего такого не думал, и что меня из-за тебя арестуют — это все тоже чушь собачья, да и остальное тоже, кроме… кроме кое-чего. Господи, я заткнусь или как? Сет вновь принялся рассеянно выкладывать горку овощей рядом с пакетом, но двигался он медленно, а лицо его по-прежнему не выдавало ни единого чувства. И Дину не хотелось умолкать. Хотелось объяснить. Хотелось, чтобы Сет понял, почему ему не сказали всей правды. — Мне позвонил один… друг. Тоже охотник. Старый приятель отца. И велел немедленно отвезти тебя домой. Он сказал… намекнул, что тебе со мной опасно, а может, и мне с тобой тоже, я точно не знаю, Бобби — он, когда захочет, столько туману может напустить, и он мне пригрозил. Сказал, если через час мы не тронемся в путь, тебя заберет кто-нибудь другой. Вот почему — я почти не сомневаюсь — туда приехал Руфус: на случай, если я откажусь выполнить приказ. И мне кажется, Бобби знал про демона. Ну или что мы в опасности от чего-то, хотя мне рассказать не соизволил, старый хрен. И насчет тебя. Наверняка он знал, что ты парень не простой. Может, я ошибаюсь, но только это все объясняет… — Замолчи. — Надо было… — Да заткнешься ты или нет? Господи. Сет впивался пальцами в столешницу, и похоже было, будто Дин только что выбил почву у него из-под ног. — Так ты знал? Ты и твои друзья-приятели знали, что во мне сидит какая-то хрень? И ты помалкивал? Дин кое-как поднялся на ноги. Что-то разговор их зашел хрен знает куда. — Да нет же. Нет. Я знал только, что должен отвезти тебя домой. Или Бобби нашел бы для этой работы кого-нибудь другого. Вот и все. Объяснять он ничего не стал. «Отвезешь, — говорит, — а потом приезжай ко мне, расскажу все, что знаю». — Ну да. Это все объясняет. — Сет потер ладонью губы. — Звонит тебе приятель и велит избавиться от меня. И ты избавляешься. Не задаешь вопросов. Врешь мне. Зашибись объяснение. — Я же не… — Не появись там эта… богомерзкая тварь, ты бы так и сделал. Отвез бы меня домой, бросил бы там, чтобы я пугал своими бзиками кого-нибудь другого. Может, перебил бы кучу народа. А потом что? В следующую нашу встречу я бы уже смотрел в дуло твоего дробовика, да? Вы же этим занимаетесь, ты и твои дружки, так ведь? Убиваете монстров? — Нет, все было бы… — А может, твоим друзьям и не нужно было ждать так долго? Может, они собирались сами обо всем позаботиться, чуть только ты за порог. А может, и того раньше. И ты ждешь, что я поверю в эту сказочку? Будто они, зная, кто я — долбанный фрик, ехали к черту на кулички с целью убедиться, что меня доставили домой в целости и сохранности? — Понятия не имею. Ни малейшего — ни о том, как они там оказались, ни о том, что они знали, ни о том, что знает Бобби — старый хрыч так и не удосужился мне ничего рассказать. Я знаю не больше твоего. — Ты бы отдал меня им. — От холодной уверенности в голосе Сета внутри у Дина все съежилось. — Не задал бы ни единого вопроса, и плевать, что там со мной станет. Сдал бы меня им на руки и укатил. — Нет. — А что так? Они ведь тебе кто? Братья по оружию, так? Друзья, семья? Куда важнее, чем парень, которого ты трахал два дня. Думаешь, им не все равно, что ты трахал фрика? Трахал чудовище? Или это станет очередной байкой? — Хватит уже повторять! — прорвало вдруг Дина. — Никакое ты не чудовище и никакой ты не фрик! Хватит уже повторять, задолбал! И чудо из чудес, Сет наконец-то заткнулся. Дин будто поучаствовал в десяти раундах против груши и все проиграл. Кружилась голова, неприятно крутило живот, и он дал себе зарок никогда больше не впрыскивать себе морфий. Но он поспешил заговорить, пока была такая возможность. Подумать о последствиях можно и после. Или вообще никогда. — Тогда, в доме, еще до звонка я хотел попросить тебя остаться. Поехать со мной. Вместе охотиться. Я… Я сказал, что отвезу тебя домой, но на самом деле я вряд ли когда-нибудь собирался это сделать. Тем охотникам я доверил бы свою жизнь. Руфусу я уже был обязан жизнью. Он спасал меня столько раз, не перечесть, но я никогда, ни за что не дал бы ему забрать тебя. А Бобби, он… да он меня, можно сказать, усыновил, когда отца не стало. Хотя нет, еще раньше; последние несколько лет у отца… было не все ладно с головой. Но попытайся Бобби убить тебя, я разорвал бы ему горло. Понимаешь ты или нет? Мне плевать, кто ты, и что означают эти твои… способности. Мне плевать, демонское ты отродье или гребаный единорог под личиной человека. Мне плевать. Сет сглотнул с заметным усилием и отвел взгляд в сторону. — Не злись на меня, ладно? — тихо попросил Дин. — Я же ничего не знал. В стране до фига развелось всяких там пророков, медиумов — людей, которых мы защищаем и за которыми приглядываем. Я подумал, вдруг ты один из них. А потом… Я не знал, что сказать и как. Не хотелось сразу делать какие-то выводы, а ты… ты был немного не в себе. И что прикажешь делать? — Для начала можно было ничего не скрывать. — Ну да, но если ты вдруг не заметил, у меня с этим проблемы. — С чем «с этим»? — Понятия не имею. Только знаю, что у меня с этим туго. Сет отвернулся и снова принялся выкладывать продукты из пакетов. — Ты всю мою жизнь с ног на уши поставил. Нос сломан, будущее похерено, мать с отцом, наверное, думают, что меня убили. — Я… — А еще я с пистолетом наперевес грабанул ветклинику, — перебил его Сет, — и основательно попортил нервы людям, которые точно такого не заслужили. Под конец я, наверно, сойду с ума, если эта… тварь не прикончит меня раньше. Так что вранье — это последнее, что мне от тебя надо, ясно? Или это непосильная для тебя задача? На столешницу шлепнулся пакет моркови. — Не так уж и много я от тебя прошу, согласись. — Нет. Не много. Согласен. Сет глубоко вздохнул. — Ножик есть? — Ты в меня им ткнешь? — Есть такая мысль. Но я устал тебя латать. Овощи надо нарезать. Дин вынул нож из ботинка и передал его Сету. — Сядь-ка обратно на стул, — велел Сет, — пока не свалился. И можешь начинать рассказывать, что за хрень на нас взъелась. И как ее убить. *** Шелестела фольга. Мальчишка нарезал целую горку овощей, картошку, кусочки говядины, вывалил все на фольгу и утопил в сладко-остром диковинном соусе. После чего завернул фольгу и отправил со всем содержимым в духовку. Ели на полу: подцепляли куски пальцами и, обжигаясь, недовольно шипели. Пожалуй, ничего вкуснее Дин не пробовал уже несколько лет. Он выложил Сету все, что знал о демонах, хотя рассказ получился короткий. И о вампирах, и на эту тему он говорил гораздо дольше. Дин вырезал в деревянном полу демонскую ловушку, чтобы Сет знал, как она выглядит. Правая рука не действовала, и ловушка получилась не из ровных, но для примера сгодилась и она. Еще он пояснил, для чего нужна соль, кровь мертвеца, святая вода. Объяснил разницу между призраками и полтергейстами, и как избавиться и от тех, и от других. Сет, казалось, впитывал знания, как губка. Дин поклялся бы жизнью, что мальчишка отбарабанит все без запинки, слово в слово, без единой ошибки. Кем бы там Сет в итоге ни оказался, можно было не сомневаться, что ему на роду написано вести жизнь охотника. В какой-то момент посреди объяснений Дин приволок свой рюкзак и вытащил из него отцовский дневник. Описать можно было далеко не все, а отец всегда хорошо рисовал. Дин объяснил Сету, что для охотника значит его дневник, насколько он важен. Сет принял его в руки так благоговейно, что Дина охватила странная смесь благодарности и тоски. Ни тот, ни другой не заметили, как подкрался вечер, завернувший их обоих в полумрак. Только тут Дин наконец заметил, каким измученным выглядит Сет, какие глубокие тени залегли у него под глазами, как трясутся его руки, когда он переворачивает страницы. — Поспать бы надо, — проронил он. Сет взглянул в сторону окна. — Включать свет было бы глупо, да? — Слишком открыто. Не спрячешься. — Ну да. — Сет бережно закрыл дневник и вернул его Дину. — Пойду принесу матрас. — А я прослежу, чтобы ничто не проникло внутрь, пока мы спим. *** Вдвоем на матрасе они устроились совершенно свободно. Один мешок положили на другой, и постель получилась куда удобнее и мягче, чем можно было ожидать. Вот только перевернуться на правый бок мешала долбанная перевязь, а когда Дин повернулся на левый, лицом к Сету, ему показалось, будто ключица вот-вот проколет кожу насквозь. Что означало только одно: на сегодня о сне можно было забыть. Дин никогда не понимал людей, способных спать на спине. Морфий действовал все хуже и хуже, и Дин с радостью встретил боль. Приятное онемение это, конечно, заманчиво, вот только соображаешь туго да и двигаешься с трудом. А сейчас, когда Дин уже и так порядком травмирован, запоздалая реакция может обойтись ему слишком дорого. Он вырезал демонские ловушки перед каждым входом, проложил у окон и дверей солевые дорожки такой ширины, что те казались снежными наносами. И все хотел добавить что-нибудь еще. Дин немного полежал, глядя в потолок и прикидывая, как сильно его вывела из строя недействующая рука. Выводы получились до ужаса угнетающими. Из-за проблем с равновесием он теперь бесполезен в рукопашном бою, почти бесполезен в драке на ножах. Стрелять он мог и левой, но только если цель держалась в отдалении. Другими словами, любая тварь, кроме человека, разорвет его на куски с первой же попытки. Как же им выжить, когда он в таком состоянии? Как ему защитить Сета, если демон снова их найдет? Рядом шевельнулись. — Я прямо слышу, как ты переживаешь. — Ну извини. Руку опалило горячее дыхание, и Дин задрожал. — Думаешь, она опять нас найдет? — Не знаю, — отозвался Дин. — Может, мы ее больше никогда не увидим. А может, она будет поджидать нас завтра снаружи. — Значит, — выдохнул Сет и положил ладонь Дину на бедро, — велика вероятность, что завтра мы попадем в ловушку. Или вообще умрем. — Похоже на то. — Ну, тогда постарайся не облажаться, Винчестер, следующего раза может и не быть. Дин не удержался и хохотнул. И вначале все было забавно и даже мило. Сет с легкостью оседлал его своими длиннющими ногами, прижался сладким жадным ртом, забрался теплыми пальцами под резинку боксеров. Покусывая Дина в подбородок и шею, Сет мазнул его по щеке гладкими, словно шелк, волосами и вжался в бедро вставшим разгоряченным членом. Все перестало быть забавным, когда Дин нечаянно шевельнул правой рукой, а уж в том, как он выгнулся навстречу Сету и едва не взвыл от боли в ключице, точно не осталось ничего милого. — Черт. Сет замер, обдавая Дину лицо горячим дыханием. — Чего? Что-то не так? Я что-нибудь…? — Нет, я сам… сам виноват, все забываю про эту хренотень. Все хорошо. Продолжай. — Точно? — Ага. — Он зарылся пальцами Сету в волосы и потянул его вниз. — Точно. — Ты только не двигайся, ладно? — прошептал Сет, почти касаясь губ Дина своими. — Ладно. Угу, не двигаться. Сам бы попробовал. Сет скользил по его телу словно змея, губы он сомкнул на соске, вобрал его в рот. Член Дина прижался к животу, и давления было ровно столько, что прикосновение казалось пыткой. Сет развел его ноги в стороны, чтобы прижимать к постели всем телом, и вывел языком влажную тропинку от груди к животу, занырнул в пупок, прикусил нежную кожу под ним. И все так мучительно медленно, что хотелось закричать. Сет прижал к члену ладонь, и Дин слепо вскинул бедра ему навстречу и тут же зашипел от болезненного скольжения. — Я же вроде велел тебе не двигаться, — прорычал Сет ему в живот и так сильно надавил на бедро, что наверняка оставил там синяки. Слова ошпарили как удар хлыста, резкий и неожиданный. Дин зашипел, член его дернулся под ладонью Сета, живот смочила смазка, вмиг увлажнившая боксеры. — Черт, — выдохнул Сет, и рука его заскользила по влажному материалу. Дин пыхтел. Пыхтел, как малолетка, и покраснел. Член стоял так, что было больно, а все из-за чего? Сет только рыкнул один раз, и пальцы его замерли на грани наказания — разве у нормального человека на такое встанет? Дин еще ни разу, ни с кем так не отзывался на… ведь он всегда сам… — Черт, — повторил Сет вполголоса, и ругательство прозвучало с оттенком благоговения, словно свет увидело нечто бесценное. Руки у него тряслись, когда он медленно взялся освобождать Дина от боксеров, оставляя на изнанке бедра полоску смазки. Холодный воздух коснулся чувствительной кожи, и Дин, лишившийся последней защиты, задрожал. Дрожал ли сам мальчишка или нет, он с легкостью обхватил Дина под колени и потянул, на этот раз еще дальше, пока не осталось ни единого скрытого уголка, пока Дин не раскрылся перед ним полностью. Лицо и шею Дина затопил жар, того и гляди перехватит горло. Малая часть его всколыхнулась от смущения, восстала против уязвимой позы. Он никогда… еще никто никогда… — Лежи спокойно. Дин зажмурился, нащупал складку спального мешка и крепко зажал ее в ладони. — Господи, — прошептал Сет и, прижимая ладони к изнанке бедер, развел их широко в стороны, пока ноги у Дина не задрожали от усилий удержать их в одном положении. Дин чуть не начал умолять. Чтобы Сет прекратил или продолжил, лишь бы решился на что-нибудь, на что угодно. На что угодно, лишь бы не держал его вот так — раскрытым, выставленным напоказ до последнего дюйма. Черт побери его совсем, ну и видок у Дина сейчас, наверное. Он же не такой гладкий везде и красивый, как Сет, и еще никогда никому не хотелось его… — Малыш, — проговорил Сет ломающимся голосом. Он обхватил Дина еще крепче, развел половинки в стороны, и сперва Дина коснулись волосы; они легонько мазнули по бедру, а потом по ложбинке неторопливо прошелся язык. Дин дернулся, в животе все сжалось, и было непонятно, чего хочется больше: спрятаться или же испытать влажное прикосновение еще раз. Сет тихо рыкнул и впился пальцами в плоть. Обрисовал обжигающе горячим влажным языком кромку входа, слегка надавил, и Дин застонал, позабыв, как дышать. Он знал, что будет хорошо, знал по опыту, с какой скоростью двигаться, где поцеловать, насколько чувствительно царапнуть зубами. Все это он проделал в летнем домике с Сетом и едва не тронулся от того, каким тот оказался на вкус, от того, каких звуков из него удалось извлечь. Сет тогда кончил от одного языка, туго сжался вокруг него и, всхлипнув, излился на простыни. Сам же Дин никому никогда не позволял такого. Подпустить к себе так близко, до стирания границ — ни за что. Теперь же Сет облизывал его широкими короткими прикосновениями языка, подпуская в ложбинку слюны, не заботясь ни об аккуратности, ни о чистоте, и с каждым касанием становился все напористее, пока не протиснулся внутрь, сомкнув губы вокруг входа. Дин застонал, ощутив, как приятное давление взвилось вверх по всему позвоночнику. Из члена на живот пролился еще один ручеек смазки, и Сет, по-прежнему не вынимая язык, издал звук — животный и охренительно непристойный стон, от которого Дин снова залился краской с головы до пят. Мальчишка засунул язык Дину в задницу. Игры остались далеко позади. Сет взялся за него всерьёз. Сет атаковал его вход языком, посасывал кромку; его стоны прошивали Дина насквозь словно удары током, с каждым разом все сильнее и сильнее, влажные чмокающие звуки эхом отражались в пустой комнате, отчего ощущения становились в тысячу раз ярче, пока не поджались пальцы на ногах, пока Дин не задрожал так сильно, что едва не заклацал зубами. Он стонал, сыпал ругательствами, ловил ртом воздух и пытался соскользнуть еще ниже и принять язык Сета еще глубже. Дин боролся с желанием обхватить собственный член рукой, потому что тогда все закончилось бы в считанные секунды, так быстро, что стало бы стыдно. Сет так стонал, будто собрался на тот свет, будто бы уходил под воду; пальцами он скользил по ягодицам Дина, стараясь раскрыть его еще больше, задевая чувствительную мышцу каждый раз, когда отнимал язык, чтобы вдохнуть. Дин услышал будто со стороны собственный умоляющий голос и сам не понял, о чем взмолился, пока губы с языком не сменил палец, и все стало ясно, Дин точно прозрел, ведь такого ему еще никогда не хотелось. С самого первого раза в четырнадцать лет, когда он нагнул на скамейке где-то в Миссури светловолосого парнишку, которого знал всего два с лишним часа, Дин понял, что быть снизу — это не для него. Он знал, чего хотел еще тогда: раскрытую перед ним аккуратную розовую дырку, а почти изящный член пусть себе свисает с другой стороны. Он обрабатывал вход руками и языком, пока у парнишки не выступили слезы на глазах, пока он не стиснул Дина крепко, точно перчатка. Сам же Дин думал тогда, что в жизни не станет раздвигать ноги. И все же решился попробовать два года спустя, в каком-то захудалом баре, с чуваком, который годился ему в отцы, пока его настоящий папаша валялся пьяный. Дин уже трогал там себя пальцами, он знал, насколько хорошо может быть, и чувак так тащился от его гладкой кожи, мускулистых ног, плоского юношеского живота. Он все повторял и повторял бесконечные похвалы, чуть ли не дифирамбы, не забывая о подготовке, и Дин уступил. Было неприятно и скользко от пота. Дин кончил после, только когда чувак получил свое и дал трахнуть себя в рот. Позже, когда из влажной саднящей задницы сочилась сперма, Дин сказал себе: больше никогда. Это просто не его. Как же он ошибался. Палец Сета, скользкий от слюны, проник внутрь, язык покружил по входу и протиснулся вглубь вместе с пальцем. Частое дыхание на сверхчувствительной коже, жадные стоны вибрацией отзывались у Дина в спине, так сильно ему хотелось. Он представил, как красивый член Сета погружается внутрь, пронзает его, заполняет собой, и чуть не подавился, мышцы живота натянулись изо всех сил, член едва ли не разрывался от возбуждения, и боль в руке и ребрах отступила на второй план. — Сет… — охнул он. — Сет, ну же… ну же, давай… Сет зарычал, палец его проник внутрь до последней фаланги, и в заднице засаднило, невзирая на обилие слюны, что облегчила проникновение. — Черт, — прохрипел Сет, — какой же ты охрененно тугой, Господи, когда ты в последний раз… Я же так не смогу… будет больно, а у меня ничего нет… — Да плевать, ты только… давай уже. — Дин выпустил наконец из мертвой хватки спальный мешок, схватил Сета за руку и потянул на себя, бедра его сами собой насаживались на палец, то и дело меняя угол, чтобы найти ту самую точку; да он же сейчас умрет, если Сет его не трахнет, сию же секунду. Сет разродился ему в бедро серией ругательств и протолкнул внутрь уже два пальца, медленно, осторожно, но причиняя адскую боль все равно; задницу немилосердно пекло, и все же чего-то недоставало. Еще немного, и Дин кончит. Кончит от одних этих гребаных пальцев, и член трогать не надо, ведь еще никогда ничего не хотелось так сильно, как хотелось Сета у себя внутри, и плевать на подготовку, плевать на боль. И пусть бы Дин даже прихрамывал, пусть бы неделями чувствовал эту боль, пусть бы даже сидеть не смог. На что-нибудь вразумительное он был уже не способен, только стонал и умолял, и все это без малейшего укола стыда, ему только хотелось, хотелось, хотелось. И тут Сет нашел ее, ту самую точку, пальцы грубо задели бугорок, и Дин вскрикнул, выгнулся на кровати всем телом, и боль затопила правую половину тела на самой границе сознания, где не только она — ничто — уже не имело значения. — Не получится, — пропыхтел Сет ему в ногу, — прости, но я не буду… не стану причинять тебе боль, ты просто… лежи спокойно, не шевелись. Дин его едва расслышал. Теперь пальцы Сета с легкостью находили то самое место, снова и снова, и возникло ощущение, будто он держится за одну единственную ниточку на краю обрыва и все никак ее не отпустит, каждый раз оказываясь на самых… черт, на самых подступах к оргазму, который все ускользал от него. Другую руку Сет прижал к его животу, силой удерживая бедра на кровати, не давая выгнуться дугой — самая настоящая мучительно сладкая пытка. Дин прикрыл рот рукой, впился зубами в кончик большого пальца и как раз вовремя, потому что в следующий миг нить оборвалась, и он начал падать, задергался на пальцах Сета, крепко сжался вокруг них. Горло заклинило приглушенным вскриком, горячая сперма оросила живот и грудь, все вокруг разлетелось на миллион причиняющих боль, но охрененно прекрасных осколков. Во рту появился медный привкус, и Дин беспомощно пискнул, по-прежнему насаживаясь на пальцы; за первой струйкой выстрелила вторая и перепачкала его до самой шеи. Рука, прижимающая его бедра к постели, исчезла. — О Господи… Дин… черт-черт… Кровь все ревела в ушах, но Дин разобрал тоненький стон, ощутил, как Сет царапнул зубами его бедро, ощутил, как тряхнуло матрас под задницей. Он приподнялся на локте, не заметив натяжение в ключице, и увидел, как Сет неловко вытащил член одной рукой, ведь другую он так и не вынул из Дина. Сет грубовато погладил себя двумя короткими горячечными движениями, и когда он застонал, Дин застонал вместе с ним, он придвинулся вплотную, чтобы член Сета прижался к нему, а головка оказалась почти там, где хотелось. Сет вскрикнул, и Дин задрожал всем телом, ощутив, как вход его сбрызнула горячая влага. Сет так и не вынул из него пальцы, и головка его члена едва ощутимо касалась их, чуть подрагивая. Рот у Сета был широко раскрыт, влажные губы порозовели, мокрые волосы прилипли ко лбу, грудь высоко вздымалась, бедра подрагивали — такой охрененный, весь, до последнего дюйма. Дин пошевелился, соскальзывая с пальцев, и зашипел, когда те оцарапали его изнутри. — Прости, — выдохнул Сет, — прости, я… Дин нашел его губы прежде, чем тот успел договорить, за какую такую хрень он вообще извиняется; он приобнял Сета за пояс и потянул к себе, пока между ними не осталось ничего, кроме идиотской перевязи, которую захотелось сдернуть с себя зубами. Сет застонал ему в рот — едва слышный сладостный звук, от которого стало тесно в груди. Хотелось признаться, что он еще никогда, никому не позволял таких вольностей. Прежде и желания такого не возникало ни разу. Хотелось признаться, что ему, Дину Винчестеру, закоротило мозги от любви к Сету, каждому дюйму его тела, мягким волосам, идеальным губам, умелым пальцам. К его чертовой неустрашимости и силе, морщинке между бровями и острой линии подбородка. Вместо слов они лениво обменивались неспешными поцелуями, и Дин, трус как он есть, промолчал. Много часов спустя они привели себя в порядок и заползли обратно под спальный мешок, где обняли друг друга руками и ногами; Сет тихонько сопел, а Дин лежал на спине, уставившись в потолок, и гадал, переживет ли подступающую грозу и не пропал ли единственный шанс высказать все эти мысли Сету.