Все Дороги Ведут К Тебе

Устроились они на кухне. Ту будто скопировали с обложки журнала: ни пылинки, ни соринки, одни белоснежные приборы и дубовая мебель, кружевные занавески. Деревянные полы, натертые до блеска. На подоконнике цвело какое-то растение. Все точно из сна. Дин положил пистолет на кухонный стол. На фоне цветастой скатерти оружие отчего-то пугало еще сильнее. Дин скинул куртку на пол, затем стянул с себя заляпанную кровью футболку. Язык у Сета вдруг перестал помещаться во рту. Он отвернулся. Перевел все внимание на узоры скатерти. Ужасно хотелось откашляться. Поерзать. Дать отсюда деру. — Ну? Я тебя взял не твои подковырки выслушивать. Сет поднял взгляд, потом снова его опустил. Отчаянно попытался наполнить рот слюной. Это ж надо. Полуголых мужиков он, что ли, не видел? С полдесятка каждый божий день. У них в раздевалке для дежурных было не хуже, чем в стриптиз-клубе, да еще форма, скрытые татуировки и много чего еще. Ну... встало у него на этого психа. Что с того? — Надо бы… — просипел он и, залившись краской, откашлялся. Захотелось дать себе пинка. — Надо бы полотенце. Чтобы смыть это все. Чтобы я видел, с чем работаю. — Возьми кухонное. Сет с облегчением отвернулся от… от этого ненормального, с его горой мышц и безупречной кожей. Это просто усталость. Вот и все. Переутомление до слабости, до головокружения. Он двигался точно во сне. Дал воде стечь, подождал, пока она нагреется. Внимательно посмотрел на глупое зеленое растение на подоконнике, пытаясь понять, что это за фигня. Зацветет — не зацветет? Сет таких еще не видел. Немного смахивало на сорняк. В голове что-то щелкнуло. — Кто поливает растение? — Чего? — Растение. Его поливают. Последовало короткое молчание, и Сет чуть было не обернулся. — Я его поливал. Сет уже сунул полотенце под струю воды. Несколько секунд ему казалось, что он не так понял. Потом он развернулся на каблуках, и вода с полотенца закапала на пол. — Ты? Дин сидел, некрепко сжимая в одной руке пистолет и оставляя на безукоризненно чистой скатерти кровавые потеки. Брови у него поползли вверх, выдавая неподдельное замешательство. — Ну да. Я. — Ты поливал растение. Чтобы оно не погибло? Дин склонил голову набок, глядя так, словно из них двоих сумасшедшим был Сет. — Ну да. Их как бы именно для этого и поливают. — Ты поливал растение, чтобы оно не погибло, но при этом замочил четырех человек, проломил копу череп и пригрозил нашпиговать меня свинцом. — Я не… — Дин помедлил и потер ладонью рот. За последние несколько часов круги у него под глазами выросли до устрашающих размеров и придали ему загнанный вид. И он побледнел. Очень заметно. От потери крови или изнеможения, Сет не взялся бы сказать. — Ладно, проехали. У меня не все дома. Ты только быстрее давай, пока я не истек тут кровью. *** Кровь перепачкала руки по запястья, забилась под ногти, прилипла к лункам между костяшками. Немилосердно тряслись руки, отчего раны латались с огромным трудом. Сет ругался, ворчал и в целом шумел гораздо больше, чем Дин, а ведь именно того все кололи и кололи иголкой. Швы получались одни из самых неряшливых, бывший инструктор сел бы в уголке и заплакал. К тому времени, как закрылись самые страшные раны, Сет задыхался, будто все это время бежал в гору. Кожа у Дина была горячей на ощупь. Скользкой от крови. От малейшего движения начиналась цепная реакция: крупные мышцы вздувались волнами, мелкие — подрагивали от прикосновений, отчего Сет нервничал еще больше. Ноздри заполнил один только запах крови и металла. Во рту либо пересыхало, либо наоборот — скапливалось слишком много слюны. Не раз он ловил себя на том, как любуется безупречной чередой позвонков, и в буквальном смысле слова уходил в какой-то свой мир, пока втыкал в плоть иголку. Обрезав последнюю нитку, он тяжело вздохнул, глядя, как вверх по спине Дина пробегает дрожь. — Все? Хоть Дин и выдержал все стойко, голос его прозвучал не слишком твердо. Кто бы говорил, конечно: у самого Сета вышел вообще только писк: — Ага. Хотя нет, я тебя еще забинтую. Слава богу, справиться с этой частью было уже легче. И быстрее. С каждым дюймом бинты прикрывали все больше и больше кожи, а Сету только того и хотелось: прикрыть это тело, чтобы больше на него не смотреть. Начинало сводить пальцы и запястья. Сет так старался, чтобы те не дрожали, что сейчас и чашку кофе, наверное, не поднял бы. Да уж, кофе сейчас был бы очень кстати. А еще сэндвич. И возможность унести отсюда ноги. — Все, — сказал он. — Хорошо. Сядь. А то свалишься ведь. На очередную колкость уже даже не хватило сил. Он сел напротив Дина, оставив на скатерти кровавые отпечатки ладоней. Руки, конечно, не мешало бы помыть, но для этого придется снова встать. А он уже ног под собой не чуял. Хотелось одного: положить голову на стол и проспать целый год. Дин повращал плечами, точно проверяя, все ли с ними нормально, и мышцы туго натянули бинты. Сет прикрыл глаза. Здоровой смеси из страха, изнеможения и возбуждения просто нет. Нет и все. Зато есть сенсорная перегрузка, и Сет почти не сомневался, что достиг ее. — Как голова? Скрипнул стул, но Сет не спешил открывать глаза. Возможно, открывать их снова теперь и вовсе не имеет смысла. Пора привыкать к темноте. Все равно выберется он отсюда только в мешке для трупов. Хотелось ответить, что голова его не беспокоит, но Сет вдруг услышал, как собственный голос говорит Дину правду: — Болит. Затылка коснулись чужие пальцы, и Сет чуть не вскочил со стула. — Тише ты, — проговорил Дин, как если бы успокаивал лошадь. — Расслабься. Просто хочу убедиться, что не проломил тебе череп. Разводил в стороны пряди, ощупывал голову он с удивительной нежностью. От ласковых прикосновений каждый волосок у Сета на затылке встал дыбом, а вниз по спине лениво прошлось неторопливое покалывание. — Кровь не идет. А вот шишка будет знатная. — Круто, — проворчал Сет, но произнес он это голосом прерывистым и странным, будто не своим, и захлопнул рот. — А горло как? И не успел Сет понять, о чем его спрашивают, как Дин принялся водить по синякам рукой — там, где давил пистолетом, пальцем — и… Господи, в кухне враз стало жарче, чем в самой преисподней, Сет весь взмок, рот наполнился слюной. Он либо психанет сейчас, либо его стошнит. Велика разница. Сет сглотнул, и сдвинувшийся кадык задел чужие пальцы. Где-то позади него Дин шумно выдохнул. Затем рука исчезла. Сет задрожал — без нее шее вдруг стало холодно. — Есть хочешь? Я так просто помираю с голоду. Открылся холодильник, что-то опустилось на столешницу. Затем открылись шкафчики, загремели кастрюли и сковороды. Видно, ждет Сета не только скорая смерть, но еще и сумасшествие. Шизики на дежурствах ему встречались не раз. Один, например, все исступленно дрочил, когда поступил вызов от его дочери. За всю дорогу до больницы он так и не сбавил скорость, все дрочил и дрочил. Была еще старушенция, которая отказывалась ехать в больницу без своих кошек, потому что… А вдруг она там помрет? Сет терпеливо объяснил ей, что в «скорую» питомцев не пускают. Тут уж она ему разъяснила, что кошки у нее кремированы, ей просто хочется забрать с собой урны. Восемь урн с прахом кошек. На случай, если она вдруг умрет. И это еще не самые запущенные случаи. Сет был уверен, что навидался чудиков всех мастей. Но с таким он сталкивался в первый раз. — Меня тут две недели не было, — как ни в чем не бывало продолжил Дин, — но, мне кажется, яйца есть еще можно. Так оно и оказалось. Сет не знал, плакать ему или смеяться. — Ты меня убьешь? — спросил он устало. Движение позади него прекратилось. — Нет. Не убью. Сказал же: людей я не убиваю. — Ну да. Все время забываю эту важную деталь. Значит, отпустишь? Движение возобновилось. Включился газ, на конфорку скользнула сковорода. — Да. Отпущу. — Когда? — Завтра. — Почему завтра? А не прямо сейчас? Заскворчало масло. Было слышно, как Дин разбил яйцо о край столешницы и вылил его на сковороду. И еще одно, и еще. Пять яиц. Аромат повис какой-то нереальный. Сет будто не ел целую вечность. Кто же знал, что яичница может так обалденно пахнуть? — Потому что придется тебе отвезти. Пешком я тебя никуда не отправлю. Тормознешь у первого же автомата и науськаешь на меня копов. Щелкнул тостер. — А я не готов к тому, чтобы копы знали, куда я бегу. Еще не время. Когда я тебя отпущу, придется залечь на дно, а прямо сейчас это сделать не получится. Значит, завтра. Когда буду готов двигаться дальше. Сет не поверил ни единому слову. Но какая, в сущности, разница? Он слишком устал, чтобы этим заморачиваться. Слишком устал, чтобы спорить. — Кровь с рук смывать собираешься? Сет опустил взгляд, и к горлу подступила тошнота. Ладони и правда были еще в крови, и та уже начала подсыхать. А кто знал, что там у Дина, какие болезни. Глупо. Глупо было зашивать его без перчаток. Но Сет на этом свете все равно не задержится, так какая, спрашивается, разница? Он медленно встал, развернулся и застыл. Пистолет Дин сунул за пояс джинсов. Спина у него стала настоящим лоскутным одеялом из бинтов, синяков и нетронутой кожи. Медового цвета. Ни с одним другим оттенком Сет бы ее не сравнил. Сквозь кухонное окно просачивался слабый солнечный свет, перетекая с головы Дина на плечо, подсвечивая золотом кончики волос. Интересно, перед смертью все становятся поэтами? Дин переворачивал яйца. Это псих-то, который обезглавил четырех человек и пригрозил выяснить, сколько пуль можно всадить в Сета, не убивая. Стоял себе, расслабив плечи, переворачивал яйца с почти умиротворенным видом. Обычный такой убийца, который умеючи обращался со сковородкой и яйцами. Поливал цветы. Намазывал масло на хлеб. Дин слегка изогнулся, посмотрел Сету в глаза. — Ты как? Спать срубаешься? Сет молча подошел к раковине, помыл руки, вытер их полотенцем. Вернулся к столу и сел. Подумал, не выхватить ли пистолет. Не схватить ли сковородку и огреть ею Дина по башке. И все крутил и крутил в голове, как заезженную пластинку, одну и ту же безумную фразу: «Да не убивал я никого. Людей я не убиваю». Перед ним возникла тарелка с яичницей, щедро сдобренной перцем, и два тоста с маслом. Дин сел напротив. — Налетай. Взбунтоваться? Объявить голодовку? Швырнуть тарелку ему в голову? Попытаться заколоть его вилкой? В животе громко заурчало, и Дин улыбнулся. Улыбнулся, сукин сын, сверкнул зубами, и на секунду на щеке показалась ямочка. — По эту сторону от Хьюстона яичницы лучше тебе не найти. — Ну, ясное дело. Это ж так естественно для тебя: готовить яичницу и поливать цветы. Дин склонил голову набок, и — как бы странно это ни звучало — на лицо его набежала самая натуральная тень беспокойства. Хотелось закричать. Но Сет только покачал головой, схватил вилку и поддел ею первый кусок. Только его вкус он и ощутил. Потом он уже заглатывал еду, едва останавливаясь, чтобы вдохнуть. — Эй-эй, солнышко, пыл-то поумерь. Яичную рвоту я подчищать не буду. Сет его едва расслышал. И двух минут не прошло, как тарелка опустела, его снова замутило, а голова вдруг потяжелела на сотню фунтов. Он страшно замерз. И клацал зубами. Хотелось прилечь. Он бы даже заплатил, только бы прилечь. И под пулю бы подставился, только бы наконец прилечь. Дин опустошил только половину тарелки, но все поглядывал на Сета с уже знакомым выражением, которое снова будто бы намекало, что из них двоих чокнутый тут Сет. — Что ты положил в яйца? — спросил Сет; глаза у него закрывались будто сами собой. — Гм, сливки? Перец? Дерьмово выглядишь. Блевать тянет? Потому что мне после такого есть точно расхочется. — Я, кажется, отключаюсь. — Ну, нет. — Скрипнул стул. — На кухне никаких отключек. Ты, блин, слишком высокий, чтобы подложить мне такую свинью. Подъем. Вставай давай. Спотыкаясь, Сет побрел через кухню; ладонь Дина невесомо лежала у него на пояснице, обжигая сквозь рубашку. Господи, как же холодно. Ступеньки. Теперь еще эти гребаные ступеньки выросли вдруг перед ним. Высотой с Эверест. Он застонал. — Давай, солнышко, потихоньку. Когда ты спал в последний раз? Сет порылся в памяти, пытаясь отыскать ответ. Лестница покачнулась, и Дин поймал его, удержал на месте. Почему нельзя прилечь прямо тут, на лестнице? Чертов коврик, казалось, так и окутает пушистым теплом. — Два дня назад? — Два дня назад? — повторил Дин. Это что, неодобрение? От ненормального? Сет едва не упал, когда ступеньки закончились, и Дину пришлось направлять его обеими руками дальше по коридору. Потом появилась комната. А посреди комнаты — кровать. Самая настоящая. С подушкой. И одеялом. Сет не помнил, как тело соприкоснулось с постелью, прежде чем мир исчез с радара.