перемирие | последняя вещь, стоящая моего сердца / armistice | the last thing my heart is worth

— Аято! — Ахнув от изумления, девушка переходит на тихое шипение. — Ты что здесь забыл? — И я рад тебя видеть, анеки, — бормочет Аято. — Тихо ты. — Тоука оглядывается по сторонам, пытаясь рассмотреть, привлекают ли они внимание и заметил ли их кто-нибудь. — Никто не знает, что у меня есть брат. Если людям станет известно… — То что тогда? Явится Бог Смерти и убьёт меня? — Нет, идиот! Если бы он хотел убить тебя, то уже бы это сделал. — Да что ты? — парень откидывается на спинку стула и скрещивает руки на груди. — И откуда же тебе это известно? — Он знал, где вы с Хинами жили несколько недель назад, когда всё это только начиналось. Лицо Аято мрачнеет. — Так у него в залоге наши с Хиной жизни, да? Вот почему ты участвуешь во всём этом идиотизме? — Нет… нет. — Значит, он сказал, что убьёт тебя, если не останешься? — Это… не совсем… — Тогда зачем? — шипит парень. — Анеки, ты можешь обманывать всех этих глупых грёбаных людей на их тупых телевизионных шоу, но всем, у кого есть мозги, абсолютно ясно, что для Аримы ты не более чем новый ходячий и говорящий куинке. Кстати об этом, я разговаривал с Йомо-саном, и… — Аято, заткнись. Аято хмуро стискивает зубы. Тоука чувствует, что краснеет, и снова осматривает кафе, дабы убедиться, что их по-прежнему никто не подслушивает. Затем девушка подаётся вперёд. Если брат уже сейчас так взбешён, то она сомневается, что ему полегчает от осознания реальной картины происходящего. Это уж точно. Тоука понижает голос, и делает его таким же твёрдым, как тогда, когда учила Аято охотиться и сражаться с помощью его только что пробудившегося кагуне. — Не дури. У меня всё хорошо. У нас с Аримой есть отношения. Настоящие отношения, которые не завязаны на шантаже, угрозах или… или жизнях заложников. Я знаю, тебе это должно казаться бредом, но, кроме тебя, больше никто так не думает. Люди стали жертвовать свои тела. Строить приюты. — Они заставляют нас жить в своём человеческом мире, — рычит парень. — Мы всегда жили в их мире, — поправляет Тоука. — Но теперь нам дают в нём место. И меня оно устраивает больше, чем тот ад, который пытается устроить Аогири. — Ну а меня нет! — отрезает Аято. — Меня не устраивает, если при этом ты будешь настолько во власти этого сукина сына, что кроме вдолбленных им фраз ничего произнести не посмеешь. — Аято… — Послушай, анеки, — перебивает парень. — Я знаю, что сильно накосячил тогда. Я знаю… знаю, что тогда сделал тебе очень больно. Но этого больше не повторится. Ты моя сестра, и я собираюсь защитить тебя. Он выглядит таким серьёзным. Тоука поражена. Тронута. И доведена до предела. — Я ценю это, — говорит она. — Но я не нуждаюсь в твоей помощи. Иди домой. Позаботься о безопасности Хинами. Вот что тебе лучше сделать, если ты и вправду хочешь мне помочь. Хорошо? Его рука на столе сжимается в кулак. — Хорошо? — продолжает настаивать девушка. Аято нехотя цедит сквозь зубы нечто, напоминающее «ладно». Ей почему-то кажется, что теперь они пообщаются. О «делах житейских»: например, о том, как они поживают, или о старых добрых временах. Тоука отталкивала брата, но сейчас, когда он рядом, девушка ничего не может с собой поделать — в груди щемит от того, что она не одна, по-настоящему не одна. Тоука поднимает руку, собираясь подозвать бариста и заказать кофе для Аято — чтобы ему было что пригубить — так девушка сможет удостовериться, что с ним всё в порядке. Так она может попытаться снова сблизиться с братом. Но в тот же миг Аято поднимается так резко, что его стул скрежещет по полу. — П-подожди, — запинаясь, выдыхает Тоука. — Аято, не… «Не уходи». Его фигура исчезает за хлопнувшей дверью кафе.

***

Снова в одиночестве. Тоуке следовало отвечать на его звонки. Рассказать о сделке, даже понимая, что Аято этого не одобрит. Сказать ему правду минуту назад. Быть ему лучшей сестрой. Девушке нужно было удержать брата тогда, когда он сворачивал на кривую дорожку. Она должна была… должна… Она не выполнила ни одну из этих чёртовых обязанностей. Не удивительно, что Канеки ушёл и не вернулся. Её кофе на вкус так же ужасен, как и человеческая пища. Киришима прижимает ладони к лицу и глубоко вздыхает. Вот и побыла собой какое-то время. Невыносимой, унылой эгоисткой. Способной поддерживать лишь одни грёбаные отношения, да и те ненастоящие. Тоука встаёт и плетётся к выходу, так и не допив свой кофе. По крайней мере, в качестве куинке-подружки Аримы она полезна хоть кому-то.