***
На следующий день, во время своей прогулки, Тоука боковым зрением замечает тень и едва успевает уклониться, прежде чем её голову снесут напрочь. — Подстилка! — выкрикивает тень, что оказывается гулем коукаку-типа, размахивая своим когтем средь бела дня. Его красные зрачки сужены до крошечных точек, дрожащих и диких от голода. Киришима выпускает свой кагуне и обстреливает гуля иглами, от которых тот отряхивается даже не поморщившись. — Легла под Бога Смерти, — рычит он, и Тоука видит, как что-то чёрное, похожее на сталь, извивается по лицу упыря. Девушка чувствует, что кровь отхлынула от её лица. Она уже побеждала в схватках с таким типом, но… Он какуджа. Ей удаётся только отпрыгнуть от рубящего удара булавы, похожей на крыло. Люди орут и спасаются бегством, и Киришима с некоторым облегчением отмечает, что какуджа не обращает ни на кого из них внимания, сосредоточившись исключительно на ней. Девушка бросается на гуля, пытаясь нанести точный удар ногой, стараясь подобраться достаточно близко, чтобы попасть по мягким тканям, но какуджа просто отмахивается от неё, как от мухи, и Тоука катится кубарем. Она вскрикивает от боли, когда врезается в стену, а затем оседает на землю. Уже через мгновение девушка снова оказывается на ногах. «Бежать», — паникуя, принимает решение Киришима. К… к штаб-квартире CCG, наверное… там уже знают о ней, даже если её удостаивали только злыми взглядами, но не разговорами… погодите, нет, нет… взгляды, которые бросали на неё, слишком тщательно, слишком страстно желали заметить её малейшие ошибки. Мадо будет счастлива обнаружить её с выпущенным кагуне; ей нужен только повод, чтобы окончательно устранить Киришиму. Тогда к дому Аримы. Это чуть дальше, но она доберётся. Тоука судорожно вдыхает и бежит, не обращая внимания ни на вой автосигнализаций позади неё, ни на грохот рушащихся зданий и дорожного покрытия, ни на свист булавы, пролетевшей в сантиметрах от её черепа, ни на детский крик… Детский. Тоука разворачивается. Какой-то ребёнок споткнулся на тротуаре, и его родитель вопит так же пронзительно, ринувшись назад, чтобы поднять его. Но какуджа движется быстрее… огромное шипастое крыло размахивается и рассекает бетон, направляясь прямиком к лежащему маленькому телу… Прежде чем она осознаёт это, Тоука мчится обратно. Она обхватывает ребёнка и пытается откатиться в сторону, что девушке почти, почти удаётся. Кагуне гуля подрезает её ногу, Киришима кричит, но удерживает ребёнка и не отпускает, пока они не оказываются вне зоны поражения. Тогда девушка пробует встать… и теряет равновесие — нога не выдерживает её веса. «Теперь убежать не получится». Её сердце бьётся где-то в горле, и сквозь страх Киришима ощущает что-то ещё: слабый укол дикого восторга, чувство, очень похожее на то, которое впервые возникло в её душе в тот самый день, когда она напала на Ариму. «Больше не нужно бежать. Больше не придётся ждать». Она толкает ребёнка себе за спину и, насколько это возможно, разводит в стороны руки и укаку. Какуджа злобно скалится за чёрной выпуклой массой на своём лице. Он направляет свой коукаку на девушку, и она коротко вскрикивает, когда коготь гуля пробивает её насквозь. Упырь тащит её к своей пасти, и у Киришимы перехватывает бесполезное дыхание. «По крайней мере, я умерла, пытаясь защитить кого-то, как и ты». Зубы вонзаются в её руку. Взор Тоуки застилается слезами, болью и чем-то ещё. «Скоро увидимся, Канеки». Тоука слышит хруст костей, а затем чувствует, будто её выкинули из собственной головы, ощущает, как её сознание заполняется мягким, неясным туманом. Словно со стороны девушка видит, что её тело больше похоже на кровавое месиво. Киришима замечает отблеск белого — белоснежных волос — и в этот момент к ней приходит осознание, что это Канеки, в конце концов, возвращается к ней. Приходит, наконец, чтобы забрать её с собой, куда бы он ни собрался. — Тоука, — зовёт он, и девушка тянется к нему, счастливо вздохнув. Тоука. Он назвал её Тоука. Зубы какуджи не пускают её, Канеки поднимает меч и разбивает каждый клык. Гуль отпускает Киришиму, и она тяжело оседает на землю — девушка всё ещё в шоке, боль от удара доходит сквозь туман. Канеки заключает её в свои объятия. — Тоука, — слышит она; её тело бьёт крупная дрожь. Туман рассеивается. Боль целиком накрывает Киришиму. — Как ты? «Мне… мне больно…» — Я знаю. Тоука, пожалуйста, держись. «Канеки, мне больно. Мне… действительно… п-прошу…» — Сейчас. Канеки притягивает девушку к себе, подставляя ей свою плоть — она такая мягкая, сладко пахнущая и изумительно вкусная — её стучащие от озноба зубы впиваются в него, а руки обвивают шею парня, в то время как Киришима ест, отчаянно и жадно. С каждым глотком боль, пронзающая тело, стихает, тогда как тоска в груди разрастается настолько сильно, что у Тоуки создаётся ощущение, будто ломается каждое её ребро. «Я дура». Разумеется, это не Канеки. «Я такая… такая глупая». Тоука ощущает вкус слёз, смешанных с кровью Аримы, и слышит щёлканье камер со вспышками. Она утыкается носом в плащ мужчины, чтобы скрыться от их объективов. — Всё хорошо, — говорит следователь, убирая волосы с её лица. — Теперь всё в порядке. Он берёт девушку на руки, она не удерживается и порывисто хватается за него, чтобы не упасть. Встав, мужчина осторожно перехватывает Киришиму поудобнее и наклоняется ближе к её уху. Шепчет: — Как тебе такая страсть, голубушка? Тоука вцепилась в него, её лицо всё в крови и слезах… очки Аримы перекошены, так как лбом он прижался к девушке… В таком виде они запечатлены на фотографии, что украшает первую полосу каждой газеты.иллюзии | хватит на всех
19 октября 2015 г. в 18:48
Примечания:
Всё слишком спланировано, не хватает страсти.
Информация о личности Киришимы Тоуки доводится до сведения всех голубей и заносится в так называемый «белый список»: самую мощную защиту, которую Арима выбил, пройдя сквозь все инстанции CCG. Гули же в любом случае не будут нападать на Бога Смерти, так как ни у одного из них нет желания погибнуть.
Белый список помогает, но он неэффективен против журналистов, агрессивно настроенных людей и тех гулей, которые считают Тоуку «предательницей» их вида. Так что, кроме утренних прогулок, большую часть своего времени она благополучно скрывается в доме следователя, с ним и его нескончаемыми интригами.
— Так что там с нашим соглашением, — напоминает ему Тоука, наливая себе кружку кофе. Мужчина даже не потрудился взглянуть на неё; он изучает газету.
— Не сейчас, — бормочет он. Арима в смятении, и девушка заинтересовано вытягивает шею. Следователь просматривает две небольшие колонки, содержащие их последнее интервью. То, что оно напечатано рядом со сплетнями о знаменитостях и рассказом о танцующей собаке, как полагает Киришима, его не впечатляет.
— История получила огласку, но количество серьёзных происшествий не уменьшилось так сильно, как я ожидал, — тихо проговаривает мужчина. — Чего-то должно не хватать.
— Естественно, кое-чего не хватает, — фыркает Тоука. Он удивлённо смотрит на неё, выжидая. Девушка медленно-медленно отпивает кофе.
— Чего же? — наконец спрашивает Арима.
— Ну, во-первых, большинство людей не воспринимают Вашу историю как любовную. Они говорят о нас, как о каких-то зверушках в зоопарке. Этим журналистам, должно быть, просто нравится писать о том, какой же огромный извращенец этот Бог Смерти.
Она вздыхает и делает ещё один глоток.
— Во-вторых, я выгляжу как влюблённая идиотка, а Вы, кроме того раза, когда впервые обняли меня, словно едва терпите моё присутствие рядом с собой на людях. Какая уж тут любовь, скорее, я просто стала Вашей, чтобы шкуру свою спасти.
— В-третьих — и это, пожалуй, самая большая проблема — у Вас всё до смерти спланировано. — Тоука снова фыркает. — Да Вы вообще влюблялись? Впрочем, не удивлюсь, если у такой бесчувственной машины, как Вы, времени на что-либо, кроме убийства гулей, не оставалось. На интрижку какую-нибудь…
Её голос вдруг осекается. Следователь приподнимает бровь, и девушка заставляет себя продолжить.
— Ну там… всякие мелочи. Неожиданности. Когда совершаются приятные вещи по отношению друг к другу. Во всём Вашем расписании нет места для… страсти.
Киришима делает последний глоток, допивая остатки своего кофе, а затем навешивает на лицо ту самую улыбку, которую мужчина заставил так хорошо отработать.
— Почему бы тебе не попробовать вырваться из своего образа стоика, голубчик?
Она наслаждается его сощурившимися глазами и выходит из комнаты прежде, чем он находится с ответом.