перемирие | последняя вещь, стоящая моего сердца / armistice | the last thing my heart is worth

Человеческая кровь не может исцелить всё. Тоука носит гипс, на котором настоял врач, лечащий людей. И она в ярости. — Тот какуджа — Ваших рук дело? Люди могли погибнуть! — Этого не могло произойти, — со своей обычной сдержанностью утверждает Арима. — Я следил внимательно. — О, Вы так внимательно следили, что гуль практически разорвал ребёнка напополам, да? — Не совсем, — говорит он. — Просто для Вас его спасение было хорошим испытанием. — Х-хорошим испытанием… — она морщится, когда пытается сжать в кулак свою загипсованную руку. — Верно. Ребёнок был человеком. Сегодня все в офисе просили меня передать Вам их поздравления и благодарность. Так что, — заключает следователь, — поздравляю. Спасибо Вам. И да, Вы были правы. — Это в чём же? В том, что Вы садист? — В том, что я тщательно планирую абсолютно всё. Честно говоря, это было полезно. — Ну спасибо! — срывается Тоука, взмахнув перед его лицом повреждённой рукой. — Спасибо за мои честно сломанные кости. Арима, как может этот примерный расчёт вообще называться планированием? Не говоря уже о том, что это второй раз, когда Ваши замыслы так органично включают в себя нападение на меня. А давайте в следующий раз, когда понадобится драма, рисковать Вами будем? Мужчина бросает на Киришиму непонятный взгляд. — Что? — требовательно спрашивает девушка. — Я… приму это к сведению, — наконец отвечает он. — Уж будьте так любезны, Арима-сан. И, к слову, просто чтоб Вы знали, на будущее: когда я говорила о «романтических неожиданностях», я имела в виду такие вещи, как подарки и спонтанные прогулки. А не нападение какуджи, который мог убить меня! Арима снимает очки и, сильно сжимая их в пальцах, начинает протирать стёкла носовым платком. За этим его действом Тоука наблюдала всего раз или два, когда мужчина был по-настоящему раздражён. Она напрягается, приготовясь защищаться. — Тот гуль не смог бы убить Вас, — говорит он, понизив голос. — Я знаю, на что Вы способны, и спровоцировал как раз такого упыря, с которым Вы бы справились. А не удалось Вам это по одной единственной причине. Потому что в последний момент решили умереть. К такому обороту Киришима была не готова. Она замирает. — Я… я не… — Вы да, — вздыхает Арима; он начинает ходить по комнате, но останавливается на полпути и подходит к девушке. — Мы оба замешаны в этом, — объясняет следователь. — Наш план… — Ваш план! — Наша сделка не будет действительна, если Вы умрёте. Даже если на деле нас связывает не любовь, мы остаёмся союзниками. Так что, — произносит он, надев свои очки, — почему бы Вам не рассказать мне, что Вас мучает? Я сделаю всё возможное, чтобы уладить Ваши проблемы. Арима садится за стол и жестом предлагает девушке соседний стул. Она продолжает стоять. — Вам не удастся это уладить. — Её глаза блестят; Тоука заставляет себя не отводить взгляд от Бога Смерти. — Можете верить в свою дурацкую мечту о «мире во всём мире», но, что бы ни случилось, мой собственный мир останется таким же разбитым, каким он стал в тот день, когда Вы разрушили его. Вы… В-вы забрали то будущее, в котором я могла быть с ним. И Вы ничего не можете с этим поделать. Ничего. Её слова обжигают. Киришима ждёт, что следователь скажет что-нибудь резкое в ответ, возразит, вспылит. Вместо этого он опускает глаза. Через некоторое время Арима вздыхает. — Я знаю, что не всё можно вернуть, — начинает мужчина. Затем он останавливается — всего на секунду — а Бог Смерти никогда не запинается, но девушка отчётливо замечает это. Его пальцы барабанят по столу, а взгляд мечется вверх и влево; впервые Тоука видит, как следователь проглотил свой обычно подвешенный язык. — Да, некоторые вещи нельзя исправить, но их осколки не должны заполнять всю Вашу жизнь. Вы достойны большего, нежели быстрый конец, которого так ищете. Арима переводит глаза на неё. — Киришима-сан, — произносит он. — Вы прекрасны, сильны и умны. Вы заслуживаете того мира, который мы создадим согласно нашим замыслам, как никто другой. Мужчина наблюдает за её реакцией, но Тоука слишком ошеломлена, чтобы делать что-нибудь, кроме как молча смотреть. То, что Бог Смерти способен на такие слова, как эти, по меньшей мере шокирует и по большей части возмущает. Где была эта сентиментальность, когда он убивал Канеки? — Речи Ваши поганые, — в конце концов выдавливает она из себя. — Слышать не могу. Арима кивает, словно ничего другого и не ожидал. Он забирает свой плащ и направляется к прихожей. Киришима глядит в сторону и ждёт звука его шагов, когда он пойдёт в свою комнату; но этого не происходит. Она разворачивается к мужчине и видит, что Арима остановился на пороге у коридора. Он вздыхает, а потом поднимает на девушку глаза. — Мне жаль, что Вы пострадали, — говорит он тихо. — Но я обещаю, что это был последний раз, когда Вы получили ранение. И до тех пор, пока Вы полностью не исцелитесь, мы можем отложить наши публичные выступления. Он слегка кланяется на прощание и выходит, на этот раз окончательно. Тоука смотрит ему вслед гораздо дольше, чем ей бы хотелось. «Киришима-сан, Вы прекрасны». Ублюдочный манипулятор. «Вы заслуживаете того мира, который мы создадим согласно нашим замыслам, как никто другой». Того, кто действительно заслуживал, уже нет. Взгляд девушки падает на газету, она поднимает её. Из-за слёз всё перед глазами Тоуки расплывается, в том числе и фотография, поэтому почти, почти кажется, что это Канеки держит её. «Это не так, — мысленно одёргивает себя Тоука. — Это не он». Она такая дура. Пытается заставить себя идти дальше: «Я не видела Канеки. Это был не Канеки. Потому что Канеки… Канеки никогда…» Девушка чувствует, что её сердце практически разрывается на куски. Она втягивает воздух и ощущает, как все его части толкаются, колотятся в лёгкие. Она не может завершить мысль. «Быстро», — думает она. Вспомнить что-нибудь счастливое. Нечто приятное. Хоть что-то. «Киришима-сан, Вы прекрасны». Манипулирующий. Ублюдок. Даже Канеки никогда не говорил ей таких слов. И уже никогда не скажет. Она швыряет газету на стол, придерживает её своей загипсованной рукой, а здоровой разрывает эту статью на две части.