All At Once

Посмотри в мои глаза — Разве есть еще вопросы? С неба ливнями вода… В мои косы… Посмотри в мои глаза, Если ты все еще мой. Посмотри в мои глаза, Пока я с тобой. Алеку Симонсу ежемесячно начисляются крупные суммы. За его адвокатские услуги. До неприличия крупные. Иногда ему самому было неудобно получать зарплату в таком количестве. Такое чувство появлялось после особенно непримечательного месяца, в котором была всего лишь пара исков и меньше чем пять судебных слушаний. Но бывало и так, что у него появлялось смутное сомнение, что ему не доплачивали. Поскольку редко какому адвокату приходилось сталкиваться с подобным делом. Избитые, измученные студенты-первогодки, которые наперебой говорят то о маньяке, то о психе, упоминают пропавших близняшек и уперто настаивают на существовании вендиго. Которые повалили вышку спасателей, разрушили подвал санатория, подожгли особняк Вашингтонов и … выбрались из заброшенных шахт живыми. С таким дерьмом. Притом что еще нужно было разгребать это дерьмо. Эту весёлую срань, которую ему устраивает Майкл Монро. Мужчина делает небольшой глоток горячего кофе, который так вкусно варит его секретарша. Однако ему хорошо платят, и да, за такие деньги можно и заморочиться. По сути, это дело не такое уж сложное. Если сравнивать с прошлогодней историей, когда все свидетели единогласно назвали Майкла — главной причиной пропажи близняшек, в этот раз никто из выживших не обвинял его. Уже стало легче. И одновременно сложнее. Главная проблема заключается в том, что Майкл не был один. Его показания подвязаны под слова остальных. И как бы сильно Алеку не хотелось, но он не мог игнорировать очевидное. Если он хочет оправдать Майкла — нужно оправдать всех. Вся их компания была повязана друг с другом. Это был тот редкий случай, который если и имел прецеденты в англо-саксонском общем праве, то его не рассматривали во время обучения в Гарвардском университете, и Алеку раньше не доставалось таких дел. И никто из его бывших сокурсников/друзей/коллег/соперников не встречался с чем-то подобным. Он проверял. Алек нетерпеливо стягивает с себя галстук и чуть не ломает сигарету, которую держит в зубах. Пепел падает на лежащие на столе документы. — Ну, хоть не на брюки, — произносит он не совсем четко, продолжая удерживать губами сигарету и стряхивая грязь со стола. За последние несколько дней он успел пообщаться с адвокатами остальных ребят. Они все оказались солидными профессионалами, которые знают, что делать. Ну, как все? Трое (считая самого Алека), а остальные были просто «по карману» их семьям. Интересы Саманты Найт представляет Болдуин Моррис, которого Алек Симонс недолюбливает. Тот еще прохвост. Ему идет шестой десяток, но отправляться на покой, всем юристам на радость, он не собирается. Алек встречался с ним в зале суда. Но ни разу! Ни разу за его 15-летнюю практику ему не удалось его победить. Максимум - выбить мировую. Не нужно объяснять, что именно поэтому Алек его на дух не переносит. Конечно же Алек не святой, и в его арсенале есть парочка грязных приёмчиков. Но мистер Моррис неспроста имеет репутацию самой настоящей акулы. И, по совместительству, является крёстным отцом Саманты. Алек хорошо был знаком с адвокатом Эмили Тейт. Её зовут Фей Лонг. Раскосая, с мальчишеской стрижкой и пухлыми губами. Она не уступает своей клиентке в остроте языка. Когда-то Алек учился с ней на одном курсе, и он благодарит Бога, что не перешел ей тогда дорогу. Потому что у Фей отличная память, и она, ой, какая злая. Адвокаты Мэтью Дугласа и Криса Оуэна не имеют за плечами громких дел или диплома колледжа Лиги Плюща, но они, хотя бы, не такая пошлая бездарность, как мисс Крэйн. У последней есть диплом, да и работает она на престижную фирму.  — У нее не только птичья фамилия, но и мозги… птичьи, — просматривая очередной мейл от адвоката Джессики Шеферд, бурчит Алек. Единственное, что ей удалось сделать правильно, так это собрать всех адвокатов в неформальной обстановке. За ужином в ресторане «Cliftons Cafeteria» они смогли понять, с чем и кем имеют дело. Моррис стал главным, как будто это само собой разумелось. И вся работа легла на плечи Фей, Алека и самого Морриса. Ну, мыслительная её часть. В то время как мистер Джонас Хаббард и Сандра Харрингтон благодарно выдохнули и с энтузиазмом согласились на черновую работу: собирать и подготавливать материалы и быть «на вторых ролях». Ну, а Мисс Анжелика Крэйн только мешалась. Потому что в отличие от них она преследует свои меркантильные цели. — Она хочет слить всю информацию прессе! — кричит Алек, со злостью раздавливая сигарету в пепельнице. — Кто? — интересуется его секретарша в слишком узкой юбке карандаше. — Крэйн, — сказал, что выплюнул. — М-м-м, тогда не «слить», а продать, — у нее бодрый голос, не смотря на поздний час. — Еще кофе? — Да, пожалуйста, — он подвигает чашку со следами кофе на ободке, на край стола. Это не первая и далеко не последняя порция. — Крэйн хочет публичности ради личной выгоды, и она совсем не думает о последствиях. О семерых 19-летних ребятах, у которых еще вся жизнь впереди. Да, действительно, зачем говорить о человеческой морали, если у нее даже профессиональная отсутствует! — Никто из наших клиентов не хочет этого. Я сейчас имею в виду родителей. Ведь они же платят за весь этот банкет! — Естественно, что они против, — секретарша наклоняется и наливает кофе. — Кому бы хотелось, чтобы их чадо стало героем криминальной хроники? Алек на мгновение задумывается. Точнее засматривается на глухо-застегнутый воротник на белой блузке его секретарши. — Лесли, они еще здесь? — мужчина отворачивается, направляя взгляд чуть правее. В его угловом кабинете стеклянные стены, что дает ему возможность видеть весь офис, как на ладони. И, да, ему видно через несколько перегородок и круглый стол-ресепшена ту часть коридора, куда их согнали. — Да, — женщина следует за его взглядом. Их показания складываются, как кусочки мозаики. Картинка начинает вырисовываться в сознании полицейских-следователей и адвокатов. Наконец-то! Каждый имеет своё мнение на счет услышанного, но все согласны с тем, что «это та еще история». Нет, не ужастик, а скорее что-то из разряда «как я провел каникулы». Они сидят в коридоре адвокатской фирмы. Все семеро. Не как в детском садике в рядочек вдоль стеночки, а друг напротив друга. Сидят и молчат. Со стороны может показаться, что они и вовсе не знакомы друг с другом. Не разговаривают не потому что «что-то-опять-случилось-и-они-поссорились», а потому что им больно. Физически больно. Они все еще не выздоровели. Все семеро одеты в «сто одежек», но при этом и каким-то образом удалось выглядеть прилично, хотя, на первый взгляд смотрятся они бомжевато. Что-то где-то у кого-то или перебинтовано, или покрыто синяками и царапинами. Алек мог бы пошутить, что они похожи на заправских алкоголиков. Сидят еще… такие… как будто еле дышат. Не смотрят друг на друга, не переглядываются, не перешептываются. Кто-то пялится в экран телефона, другой смотрит в потолок, а третий натянул на глаза шапку и дремает (или делает вид). То и дело кого-то из них скручивает приступ кашля. Алек как раз хочет спросить, почему в эту самую минуту их там пятеро и куда делось еще двое, но вовремя появляется Майкл. Парень выходит из-за угла, неся в руках стаканчик с кофе, который преподносит Саманте. Девушка переводит удивленный взгляд от картонного стаканчика в правой руке на его лицо. Он молча предлагает ей кофе. А она молча моргает один раз, подразумевая «спасибо». От чашки исходит пар. Её собственная рука опережает её мысли и принимает напиток. Майкл садится напротив Саманты, место слева от него пустует, и Алек догадывается, что мисс Джессику Шеферд отвезли обратно в больницу. Может и хорошо, что роль Джессики так мала и незначительна. По крайне мере, им не нужно будет сильно напрягаться и выполнять работу её адвоката. По сути, Джессику даже обвинить не в чем. Её вроде как даже там и не было. В идеале, она могла бы подать ответный иск. Если бы он был её адвокатом. Боже упаси, конечно, но если бы он столкнулся с подобным делом, то готовил бы ответный иск. И там бы он подробно указал, какой опасности подвергалась жизнь его клиентки, и потребовал компенсацию. С пятью ноликами. Но его услуги не по карману этой девочке. И просьба Майка имеет границы. В похожей ситуации находится Мэтью Дуглас. Сложилось впечатление, что его главная цель - это подтверждать показания Эмили. В этом, разумеется, нет ничего плохого. Учитывая, что они были неразлучны первые несколько часов. Он — единственный, кто не получил каких-либо серьёзных травм или увечий, и все понимают, что он легко отделался. От всего. Мисс Эмили Тейт важна как свидетель. Её показания преподносятся в таком тоне, как благодеяние с её стороны. Безоговорочно начинаешь верить, что ей действительно кто-то помог выбраться из шахт, и что поджег дома был ненамеренным. Обвинения против нее притянуты за уши! Только потому, что она неустанно повторяет об очках Ханны и голове Бэт. Ни того, ни другого никто пока не нашел. Есть вот эта тройка «не при делах»… а есть остальные четверо, которые «вляпались в это дело по самые не балуйся». Эшли Росс с испуганным видом и бегающими глазами. В первую очередь, она — жертва того больного розыгрыша. Результаты экспертизы подтверждают, что кровь на её одежде свиная. Девушка всегда отводит взгляд и нехотя признается, что ранила Джоша в плечо. Ножницами. В это несколько сложно поверить. Но во время следственного эксперимента она уверенно демонстрирует, как именно был сделан удар на чучеле. И только поэтому адвокатам приходится искать доказательства того, что это была самооборона. Крис Оуэн. Лучший друг Джоша Вашингтона, который больше всего времени провел с ним в ту ночь. Соответственно и спросу с него больше всех. Крис такая же жертва, как и Эшли, только еще и тот, кто увел Джоша в сарай. Ночью. И ударил его прикладом ружья. Несильно. Так, чтоб до «без сознания». Еще одна жертва. Саманта Найт. Только в отличие от ситуации с Крисом и Эшли, никто не может подтвердить её слов. Что там действительно произошло? Между тем как она вышла из ванной комнаты и до того момента как её нашёл Майкл? Связанную, в одном полотенце. Ведь Джош был… больным… не так ли? Неужели он догнал её, заставил надышаться газом, а после запер в комнате? Просто так? Возможно, что-то…? Саманта смотрит на них так, будто это они больные, а не Джош. И так каждый раз, когда кто-то из команды адвокатов или их помощников начинает копать в этом направлении. Майкл. Не имеет значение, где шлялся он пол ночи. Что он поспешил спасти Джессику или что он отправился за Джошем в шахты. Это все не имеет значение. Ведь… Последним кто видел Джоша живым — был Майкл. Просто оказался не в том месте, не в то время. — Эти говнюки что-то задумали… Скрестив руки на груди, Алек наблюдает за ними издалека. — Что ты имеешь в виду? — интересуется Лесли, молча соглашаясь с нелестным термином, каким окрестили их подзащитных. — Пока не знаю… — переведя свой взгляд на папку с документами, отвечает мужчина. — Ведут себя, как паиньки. Это на них не похоже. — Они не ведут себя как паиньки, — замечает женщина. — Они замученные и больные, — многозначительно смотрит на своего собеседника, — у них просто нет сил. *** Как мне тебе сказать? Саманта принимает душ. Долго. Закрывается в ванной комнате, как только оказывается дома после встречи с адвокатами. Вода горячая. Больше чем необходимо на пару градусов. Она никому не рассказывала. Хотя и задавалась вопросом: «Они тоже все никак не согреются?» Нормально помыться мочалкой не предоставляется возможным — то мыло щиплет, то сдираешь корочку с ран. Остается только откисать, так сказать. Было бы намного удобнее делать это в ванне, но… — Не сегодня, — сама себе отвечает Саманта прежде чем залезть в душевую кабину. — Интересно, а есть ли «анонимный клуб для тех, кто получил глубокую психологическую травму в ванной»? И ей остается только шутить по этому поводу. Еще одна вещь, о которой она никому не говорит. Наверное, потому что это никого не касается, и она не считает это чем-то серьёзным. И она справится. Рано или поздно она, наконец, согреется и будет плескаться в ванне. Рано или поздно… Будет высыпаться. Снова… Будет видеть в своих снах кого-то кроме… Джоша. Струйки горячей воды врезаются в плечи и бегут вниз по спине. Комната наполняется паром. Она никому об этом не говорит, да и сама предпочитает не обращать внимание. Не зацикливаться. Не сосредотачиваться. В общем прикладывать все силы, чтобы игнорировать… — Разреши мне подвезти тебя до дома. — Ты бы еще в реверансе присел. … Майкла Монро. Саманта Найт раздумывает над тем, как так получилось, что она оказалась в подобном положении. Как мне тебе сказать? Ей ведь совсем не до него сейчас. Она принимает его предложение, ловя слегка пораженный взгляд Эшли и фыркающую ухмылку Эмили. Прекрасно зная, что Джессику он отправил обратно в больницу на машине с шофером (которого он вовремя вызвал). Девушка не подтверждает своего согласия в устной форме, просто с самым непроницаемым лицом проходит к форду Мустанг и садится на переднее сиденье. Майкл следует за ней. Не то чтобы вразвалочку, но и не совсем бодрым шагом. Что-то среднее. Этакая прогулочная походка котяры, от которого все котята во дворе. На самом деле Сэм соглашается остаться с Майклом наедине, в замкнутом пространстве, преследуя как раз обратное. Мало ли какая мысль зародится в его бедовой головушке, если она будет ему постоянно отказывать тем более в чем-то таком невинном как «подвезти до дома», «задушевные разговоры по телефону» или «давай проведем время вместе». Чисто по-дружески. Как это было всегда. Саманта далеко не глупая и довольно наблюдательна, чтобы не заметить, что Майк… Как же получше сказать? Саманта умна, внимательна и слишком хорошо его знает, чтобы не заметить, что у Майкла что-то щелкнуло в голове. И девушка знает, что если игнорировать его — еще больше раззадоришь. Скажешь «нет» — он начнет беситься. Пошлешь — для него станет делом чести… затащить её в кровать. Но есть проверенный способ. Можно сбить его до заводских настроек «дамский угодник», если только френдзонить его. Постоянно. Такое уже срабатывало. — Чему ты улыбаешься? — интересуется Майк, выезжая с парковки. — Да, так, — Сэм сглатывает смешок, — вспомнилось что-то забавное. Раза три. Уже давно стемнело, и они едут по оживленным улицам. Неоновые вывески, редко срывающийся снег, тепло от включенной печки, приглушенное радио. Они редко переговариваются. Перебрасываются ничего не значащими фразами. На одном из первых светофоров они останавливаются почти на целую минуту. Саманта вздыхает и прикрывает глаза. Из-за теплого воздуха почти сразу начинает клонить в сон. Расслабляешься и выставляешь ножки, съезжая вниз по сиденью. Майкл снимает с её головы шапку и забрасывает её назад. Тем утром Сэм заплела волосы в косу, которая к вечеру растрепалась и стала модно неряшливой. Майкл всегда считал, что на светлых волосах косы смотрятся лучше. — Ну, и зачем ты это сделал? — убирает пряди с лица и смахивает руку Майка со своей головы. Парень переводит взгляд на светофор. — Мне не нравится твоя шапка, — честно отвечает он. — Глупо выглядишь. Его замечание цепляет её. Не то что он критикует её чувство стиля или задевает её женское самолюбие (хотя и это тоже). А скорее то, что он считает, что она «выглядит глупо». А ей как бы не все равно… что о ней подумают. «Это с каких это пор…?» — Ну, а мне нравится, — девушка одним движением забирает её с заднего сиденья и аккуратно складывает её у себя на коленях. — Ты не Эшли, чтобы носить такие глупости у себя на голове, — бросает Майк, трогаясь с места. — Но и не Эмили, чтобы носить меховую роскошь. Они оба чувствуют, что сказали одно, но подразумевали другое. Их глаза встречаются. «Ты что же хочешь понравиться Крису, подражая Эшли?» «Ну, я и не собираюсь нравиться тебе, одеваясь с иголочки как Эмили!» Читай между строк. — И вообще такие шапки любила… Майкл ударяет по педали газа. Неожиданно и резко. Так, что Саманта едва не прикусывает язык, откидываясь на спинку сиденья. Они несутся по главной улице и не смотрят друг на друга. Саманте не нужно говорить. Майкл и так знает… Девушка молча засовывает шапку в карман пальто. …что такие шапки любила носить Ханна. Может показаться, что Саманта не следит за маршрутом и, погруженная в свои мысли, просто пятился в окно. Конечно же она знает, что Майк много петляет. До безобразия много. Это не просто «длинная дорога домой», это уже «поехали по всем дорогам кроме нужной». Она искоса поглядывает на него. Почти на каждом повороте, где Майк сворачивает не в ту сторону. Но ничего не говорит. Эта машина — подарок самому себе на 16 лет. Винтажный форд Мустанг темно-синего цвета. Ей не хочется вспоминать, как девушки в их школе мечтали здесь оказаться и сколько в конечном итоге потеряла здесь девственность (ну, они так, по крайней мере, утверждали). Не хочется бросать взгляд на заднее сиденье и про себя отмечать, что там полно места. Не собираешься, но пробуешь обшивку сиденья на ощупь, и оказывается, что это мягкая кожа. Ругаешь себя, что тебе так легко приходит с десяток знакомых девиц, извивающихся на заднем сиденье этой машины. Очень четко и ясно. Не хо-че-т-ся… Не оттого, что темнеет в глазах, сводит судорогой мышцы и тебе физически невыносимо здесь находиться. — Сэм… — Да… — Я готова отдать руку на отсечение, лишь бы прокатиться на его машине. — Не говори ерунду. — Да, ты права. — Умниц… — Почку! Я готова отдать почку! Я же без нее смогу жить! А без руки кому я буду нужна… — Ханна… Ей не хочется думать об этом, потому что этого так хотела её лучшая подруга. Саманта вздыхает и поворачивается к Майклу. На нем его теплая джинсовая куртка, спортивный свитшот и старые черные джинсы. Он похудел, а лицо «посветлело». Будет правильнее сказать, что синяки посветлели. Волосы заметно отрасли, как будто он пропустил визит к парикмахеру. Недели так две назад. Он гладко выбрит и крутит руль одной правой рукой. Он похож… облизывает обветренные губы и не сводит глаз с дороги… на самого себя в 16 лет. И… он такой, зараза, красивый. Настолько, что раздражает. Не он сам действует на нервы. А то, что твой мозг считает вот конкретно это существо, эту комбинацию генов, костей, плоти и крови — красивой. Саманта забыла какой он красивый. Совсем немного. — Ну, не смотри на меня так. — А? — Я просто не хотел, чтобы мы попали в пробку, — он виновато улыбается. — Дай мне 5 минут, и ты дома. Саманта отрывается от его лица и оглядывает по сторонам. Действительно, еще один поворот и они на месте. — Лора хвасталась на тренировке чирлидерш, а Джесс услышала и рассказала Бет, а она — мне! — Что именно? — Ну, если верить её словам, то Майк катал её на машине чуть ли не до утра. — Сколько топлива впустую. — Сэм! Ну, ты только представь. Вас двое. Он за рулём. Весь такой серьёзный, держит все под контролем. Шикарная музыка, ночная дорога, звездное небо, высокие скорости, адреналин в крови! — у Ханны раскраснелись щеки и горят глаза. — Ага! — её подруга не очень воодушевлена подобным. — А потом машина ломается и не заводится. И вы одни. Посреди пустынной дороги… И дураку понятно, чем заканчиваются эти ночные покатушки. — Твои слова звучат, как осуждение, — Ханна хмурится, надувая губы. — Наверное, потому что так оно и есть. Слова подруги заставляют её задуматься. Ханна останавливается и отрешенно смотрит в даль. В сторону футбольного поля, где как раз у мальчиков физкультура. У Мэтта, у Криса, её брата и, естественно, Майка. — А я бы все отдала за возможность «ночных покатушек» с ним. — А? — Саманта останавливается в нескольких шагах от нее. — Что ты сказала? Тем временем на поле появляется команда черлидерш и легко догадаться, кто именно из шести блондинок спешит к Майклу через всё поле, чтобы похвастаться новенькой формой (и формами под ней). — Наверное, ты права, — оторвав свой взгляд, торопится ответить Ханна. Она поправляет свои очки и подходит к Саманте. Они забрасывают руки друг другу на плечи и нога в ногу идут по лужайке. — Но машина у Майкла классная! — Бесспорно. — Майкл. — М-м-м? Он не отрывает глаз от дороги, правая рука вытянута к рулю. Расслабленный и беззаботный, или так можно подумать. — Давай еще покатаемся. Она замолкает, чтобы не сказать «если, ты не против», потому что он точно не будет против. — Желание дамы, — он делает многозначительную паузу и одаривает её этакой «Чеширской улыбкой», одновременно искренней и обольстительной. Саманта закатывает глаза и отворачивается к окну, чтобы не наблюдать, как Майк совсем не старается скрыть своё хорошее расположение духа и чтобы он не заметил, как она сама едва сдерживает улыбку. На следующем повороте парень разворачивает машину в обратном направлении, переключая скорости и сильнее нажимая на педаль. Они выезжают на окружную дорогу, где паутиной переплетаются развязки хайвеев. Сотни километров идеальной дороги во всех направлениях. Выбирай какую хочешь. Именно там. По дороге уходящей на юг, Майкл разгоняется на 100 миль в час. От одной этой мысли у иных барышень закружилась бы голова. Но не у Сэм. Обходя и обгоняя одну машину за другой, он уже готовится услышать слова протеста, просьбу остановиться. Саманта смеется. Держится за ремень безопасности обеими руками, улыбается и прикусывает нижнюю губу. Майкл усмехается, чувствуя очередной прилив адреналина, но он не может смотреть на нее дольше мгновения. Отвлекаться ему сейчас совсем не стоит. Неожиданно для самой себя Сэм замечает, что больше ни о чем не думает. Впервые за последнее время её голова абсолютно пуста. Ни волнений, ни переживаний, ни мыслей. Наконец-то. Как будто они их обогнали. Оставили на обочине, как забытый багаж. Шоссе кажется бесконечным. Высокие фонарные столбы освещают магистраль теплым светом. Они едут так быстро, что отдельные точки ламп сливаются в сплошную линию. Почти. Срывается снег. Они несутся с такой скоростью, что появляется ощущение, будто они попали в метель. Гудение мотора, учащенное сердцебиение, возбуждение, её смех. И совсем не страшно. Осознание того, что одно неверное движение может стоить им жизни, скорее будоражит, чем пугает. Майкл делает музыку погромче. Для эпичности. Чтоб дух захватывало в такт музыке. Саманта ловит себя… на чувстве. Несмотря на скорость, «однорукое» вождение Майка, те несколько секунд, когда колеса отрываются от земли. На чувстве спокойствия. «Со мной ничего не случится». Безопасности. Даже когда, отвлекаясь, Майкл начинает подпевать под песню The Smith — «There is a light that never goes out». Он поглядывает на Сэм, улыбается, качает головой в такт музыке и преувеличенно гримасничает, то прикусывая губу, то морща нос. Она улыбается ему в ответ. Потом её разбирает хохот на строчке: And if a double-decker bus Crashes into us To die by your side Is such a heavenly way to die. Сэм могла бы подумать, что это уж совсем неприемлемо. В их-то ситуации. Ну, то, что они как бы чуть не погибли неделю назад. Неужели у них такая сильная психика? Что они могут вот так запросто смеяться, наслаждаться быстрой ездой, подпевать радио… And if a ten-ton truck Kills the both of us To die by your side Well, the pleasure — the privilege is mine Похоже, что перед ними никогда не стояло вопроса «смогу ли я?» Смогу ли я улыбаться? Смогу ли я спокойно спать? Смогу ли я быть таким же человеком как раньше? Take me out tonight Take me anywhere, I don’t care I don’t care, I don’t care… Driving in your car Смогу ли я не бояться? Смогу ли я оправиться после всего? Смогу ли я общаться с людьми как раньше? Смогу ли я быть счастливым человеком? I never never want to go home Because I haven’t got one Oh, I haven’t got one anymore… Можно ли чувствовать себя в безопасности? Можно ли её сердцу биться так быстро? Want to see life Driving in your car Oh, please don’t drop me home Because it’s not my home, it’s their Home, and I’m welcome no more Но Саманта не думает о таком. Могла бы, но нет. К удивлению Майка, она начинает ему подпевать. Подыгрывать его хорошему настроению — как некая форма благодарности за … There is a light and it never goes out There is a light and it never goes out … за то, что он так старается. Да и песня, черт, какая подходящая. There is a light and it never goes out There is a light and it never goes out — Майкл… Они останавливаются перед её домом. — М-м-м? Время полдвенадцатого ночи. — Спасибо тебе. Позднее, чем предполагалось. — За что? И раньше, чем ему хотелось бы. — За то, что так стараешься. Она не смотрит на него, пускай гадает, что она имеет в виду. — Тут не за что благодарить. Я просто так воспитан. В игру под названием «двусмысленность» могут играть двое. Сэм отворачивается, чтобы он не увидел её ухмылку. — Эй, — он касается её плеча. — Я ведь все для тебя сделаю. Ты же это знаешь? Её мягкая улыбка не дрогнула под его немигающим взглядом. Сэм хочется спросить: «С каких это пор?» Но она предугадывает его ответ: «С того момента как ты отказалась идти со мной на танцы в 8 классе!» И поэтому тихо отвечает: — Майкл, — он опускает глаза от раны на её левом виске. — Я, наверное, тебе никогда не говорила, но… В машине резко стало меньше воздуха. Ну, или так кажется парню. Но? — Но я правда считаю, что мне повезло, и… И…? — И я всегда так считала. Хотя, тебе могло показаться иначе. Нуууу! — Я даже не знаю, как тебе это сказать. Пиздецпросто!!! — Но я очень рада, что ты мой друг. Э-э-э? Простите что??? — Несмотря на твою ветреную натуру, самовлюбленность и разгильдяйский характер, — по её тону можно догадаться, что она могла бы еще долго перечислять его сомнительные качества, — ты добрый и отзывчивый. Ты очень хороший. Майкл перестал воспринимать что-либо на слух, после слова «друг». Но надо отдать ему должное - виду не подал. Он не сомневается в искренности её слов, но от этого не легче. — Спасибо, что подбросил, — она отстегивает ремень безопасности и открывает дверь. — Обязательно повторим! Он выдавливает из себя кисленькую улыбку и машет ручкой на прощанье. — Продинамила, так продинамила… — шепчет он на выдохе. Как тебе сказать? Саманта выключает воду и вылазит из душа. Еще в машине пока они с Майком разыгрывали сценку из «Классного мюзикла», она подумала об этом. Как ему сказать? Зеркало запотело, и она вытирает его ладонью. Начинает разглядывать своё отражение. Если вы подумали, что Сэм из тех девушек, которые часами крутятся перед зеркалом (и в одежде и без), то вы совсем ничего про нее не поняли. Она редко когда предается самолюбованию. Точнее сказать, никогда не предается. Вечно занятая или куда-то спешащая, она пользуется зеркалом по назначению и столько сколько этого требуют обстоятельства. Извините, если ненароком развенчала чьи-либо ошибочные представления или фантазии о прекрасном поле. Но редко какая девушка, просто от нечего делать, будет рассматривать своё голое тело в зеркальном отражении. Для большинства это, в принципе, стрессовая ситуация. Ведь нет строже критика, чем сами девушки. Всегда найдут к чему придраться, даже если там все идеально. Саманта, осторожно нащупывая шишки, пропускает пальцы через мокрые волосы. Убирает прядки с лица и собирает гульку на макушке. Три. Она не обращает внимание на синяки под глазами, сливовый цвет губ… Двенадцать. На то, как выпирают ключицы, ребра и бедренные кости. Семнадцать. Едва замечает, что после горячего душа кожа немного порозовела. Двадцать четыре. Её взгляд скользит по плечу, груди, плоскому животу, бедру, коленям и тонким щиколоткам. Тридцать. Поворачивается боком, затем спиной. Тридцать семь. Саманта не любуется собой. О, нет. Она считает свои синяки и царапины. Сорок. За эту неделю они почти привыкла к ним. Сорок два. Это такой трюк. Способ не сойти с ума. Осязаемое доказательство, что та ночь не была просто сном. Иногда она путается. Или ей так кажется. Зеркало снова запотело. Она не знает, что будет делать, когда все заживет и не останется никакого следа. Она вздыхает, снова вытирает стекло. Эта мысль пугает её. В ванной не хватает воздуха. Нечем дышать. Сердце невольно набирает ритм. Закрывает глаза. Как тебе сказать.? И думает о Майкле. Как тебе сказать, что… Открывает глаза. Пару раз моргает. Фокусирует взгляд на своём голом отражении. Склоняет голову на бок. И смотрит на себя так, если бы она была мужчиной. Да, так девушки тоже умеют. «Смотреть» неким абстрактным мужским взглядом. На автомате заводит левую руку за правый бок, чтобы прикрыть грудь. Часто этот «абстрактный мужской взгляд» приобретает черты того или иного представителя противоположного пола. Саманта прикусывает язык, вытягивает губы трубочкой, перекатывается с пятки на носок. В этом случае, Майкла. Остывшая капелька воды падает с мокрой прядки ей на плечо. Разогретое тело вздрагивает от неприятного ощущения, которое расходится мурашками по спине. Она вспоминает, что уже до фига времени проводит в ванной комнате. В последний раз осматривает себя с головы до ног. Закатывает глаза и цокает языком. — И что тут можно хотеть? — выносит она свой вердикт и тянется за полотенцем. Она отмечает за собой еще одну… странность. Того, чего раньше не наблюдала за собой. Это одновременно что-то из разряда «не могу согреться», «боюсь принимать ванну» и «еженощный кошмар». И в тоже время что-то совсем другое. Должно быть кто-то ей рассказывал (скорее всего это была Ханна) или, возможно, где-то об этом прочитала (с большой вероятностью, что именно Ханна подсунула ей под нос подобное чтиво). Экспериментально доказанный факт, что если двоё людей переживут событие угрожающее их жизни, то бишь вместе, велика вероятность того, что они влюбятся друг в друга. Когда все чувства обостряются из-за стресса или страха. Даже цитата всплыла в голове: «Опасность заставляет человека приукрашивать действительность. Опасность — это афродизиак». И объясняется это выделением фенилэтиламина. Ну, такое соединение, которое стимулирует… с эйфорическим действием. Мозг путает твоё состояние «спасайся, кто может!», с состоянием «а давайте-ка влюбимся!» Саманта никогда не думала, что прибегнет к подобной теории, чтобы объяснить свою… проблему. Все дело в том, что… — Сэмми, там все в порядке? Ну, вот опять. Легкий стук в дверь и озабоченный мамин голос, из-за которых она подскакивает на месте и… поскальзывается. Захватывает дух. На секунду. Мышечная память и моментальная реакция выработанная годами на скалодроме не дают ей распластаться на полу. Придерживаясь за раковину, девушка немного повышает голос: — Да, мам! Я уже выхожу! Гулко стучит сердце, и она не уверена, что сможет устоять на ногах самостоятельно. В комнате влажно. Как в сауне. — Хах, - нервный смешок от осознания, что её начинает трясти от выброса адреналина, от того, как повысилось давление и потемнело в глазах. В моменты, когда у нее подскакивает пульс и захватывает дух. Она думает о Майкле Монро. Каждый божий раз. Ловит свой взгляд в зеркальном отражении. Слишком распахнутые глаза. Бледное лицо и ноздри, расширяющиеся при каждом выдохе. Непривычно зелёные глаза из-за теплого света лампы и сузившиеся зрачки. И наоборот. Когда она вспоминает о Майкле или, еще лучше, когда видит его вживую. То этот фенилэтиламин взбудораживает её мозг до радостного волнения. Каждый чертов раз. За дверью слышатся удаляющиеся шаги. Проходит мгновение. Минута. Пять. Её пальцы похолодели, а эмаль нагрелась в тех местах, где она держится за раковину. Простой испуг. Она знает, что испуг — это не чувство и не эмоция. Обычная рефлекторная реакция на опасность. И больше ничего. Но что делать с этой конкретной нездоровой странностью — она пока не решила. *** Крис и Эшли целуются во флигеле её дома. Целуются безрассудно. И не сдержанно. Крис пришел к ней по причине, которая звучит как «давно пора». Конечно же они виделись и до сегодняшнего вечера. В полицейском управлении, адвокатской конторе и в больнице, когда они ездили проведать Джессику. Так сказать в официальной обстановке, когда «очень даже и хотелось» провести время вместе, но «все не до этого». И они разговаривают по телефону. Созваниваются по нескольку раз на день. Эшли рассказывает сплетни об их общих знакомых. Крис делает предположения какие версии отрабатывает следствие. Говорят о «бедных». Бедной миссис Вашингтон. Бедном Джоше. Бедной Джессике. Бедном Огнеметчике. Ностальгируют по школьным годам. Обсуждают мемы, которые параллельно пересылают по facebook. «Жалуются» на родителей, которые рьяно опекают их, которые засыпают их вопросами, старательно выполняют их пожелания и наблюдают за их реакцией. Как будто к ним вернулись не их дети, а бракованные игрушки. И ничего уже не исправить. Можно только научиться жить. По-новому. Заново. Может они и правы. И где-то между тем как они обсуждают громовых птиц и удастся ли миссис Вашингтон посадить их за решетку… Эшли роняет фразы, как-то: «Весной будет проходить книжная ярмарка. Было бы неплохо сходить туда вместе» и «я с детства каждое лето езжу в Сан-Франциско. Мы могли бы поехать туда вместе» или «в последний раз я была в Нью-Йорке с экскурсией в 7-м классе. Но я бы с удовольствием приехала к тебе. Если ты пригласишь, конечно». Он с готовностью все подтверждает и на все соглашается. Это вслух. «Ярмарка — это прекрасно. Но ничего, что я буду на расстоянии 10 штатов учиться в колледже?» и «я ничего не имею против Сан-Франциско. Но и на эту поездку нужно предусмотреть бюджет» или «да, конечно… Я приглашу тебя в Нью-Йорк. Только через труп моего соседа по комнате в общаге» — это мысленно. Эшли цепляется за намеки об «общих планах на будущее». И Крис знает об этом. И он согласен, что это было бы замечательно, прекрасно и превосходно. А еще накладно, сложно и затратно. Они — пара очкариков. У него очки настоящие, у неё — розовые. Но парень предпочитает не загадывать. Это бонусный урок, который он вынес из произошедшего. «Все может измениться в следующую секунду. Ты можешь все потерять или можешь что-то спасти». Кристофер всегда фокусировался на будущем. Лекция, семинар, экзамен. Будь внимателен на лекции, тогда ответишь правильно на семинаре и будешь чувствовать себя уверенно на экзамене. Хорошие оценки, высокий средний бал, диплом. Что посеешь, то и пожнешь. Знания, практика, профессионализм. Получи знания, применяй их на деле и тогда ты найдешь работу. Старайся и надейся на лучшее. Это «лучшее» всегда было где-то… далеко. Не сейчас. Но оно обязательно наступит. Кристофер всегда так считал. Но на деле оказалось все чуточку по-другому. Наслаждайся моментом. Что он собственно и делает. Но он обещает себе подумать… Подумать о колледже, о конкурсе разработчиков, об Эшли и их «планах на будущее». Подумать обо всем. Но потом. Попозже. Сейчас есть дела поважнее и поприятнее. Они целуются, как если бы они только закончили среднюю школу. И, нет, нельзя сказать «только начали ходить в старшую школу». Это не одно и то же. Целуются как пятнадцатилетние школьники, у которых стоит задача стереть губы в кровь. Со стороны это выглядит именно так. Но дальше поцелуев дело не заходит. И, наверное, не зайдет. На её лице почти не осталось следов от скарлатины, но по выбору одежды можно догадаться, что ни при каких обстоятельствах она не собирается раздеваться. На Эшли домашние леггинсы, медно-красная водолазка под горло и светло-бежевый объемный свитер. Считайте это неким посылом. Скрытым месседжем. «Эта одежда для того, чтобы её носить, а не для того чтобы её снимать». Мальчики, это вас касается. Вы иногда путаете. Или не слышите. Кристофер не обладает каким-либо особым даром общения с женским полом. Он не снискал себе славу «дамского угодника», как Монро. У него не было фан-клуба как у «звезды-спорта» Мэтта. И он не обладает той сумасшедшей харизмой Джоша, на которую, как на лампочку, слетались абсолютно все. Он же всегда был «ботаном». С большой буквы «Б». Саркастичный, с отличным чувством юмора и не в меру обаятельный. Он всегда боялся быть навязчивым. Его комплименты посредственны, но искренние. Он знает, на каком он находится счету, что он может получить, на что может рассчитывать, а о чем ему лучше даже не мечтать. Поэтому он совсем ничего не ожидает и не тешит себя надеждой, что… что все будет легко и просто. И речь сейчас не о сексе. Ну, это не то чтобы «последнее» о чем он сейчас думает. Совсем не последнее. О, нет… Дело в том… Вот теперь, когда они признались в своих чувствах, всё осознали и самозабвенно целуются на продавленной кушетке и на эти несколько минут им совсем нет дела до всего и всех. Теперь им не нужно думать-передумывать, гадать, мучиться, сомневаться, ведь они же такие влюбленные. Вот так просто… Вот так просто все стало на свои места. Как оно должно было быть. Чтобы они, наконец, были вместе. Что им ничего не будет стоить быть вместе. Кристофер Оуэн не верит в "легко и просто", когда дело касается любви. Слишком часто его обламывали. Слишком часто он разочаровывался. — Крис… Но вот когда Эшли шепчет его имя вот так. Когда Эшли усаживается у него на коленях. Когда её лицо так близко, что он может сосчитать каждую её ресничку, отчетливо видеть её расширенные зрачки. Без очков. Когда он видит, как блестят у нее глаза. Когда она улыбается, опускает глаза, прикусывает губу. Ему очень хочется поверить… — Тебе, наверное, уже нужно идти? … что из этого что-то получится. — Я бы очень хотела, чтобы ты остался… Они оба знают, что уже поздно. Но… как это часто бывает, не могут оторваться друг от друга. Вот вам и бесконечная сила притяжения и прототип вечного двигателя в одном флаконе. Она теперь всё ему рассказывает. — Я не могу сказать, что мы были "не разлей вода", — рассматривая ворот его рубашки, признается она. — Но теперь я просто боюсь её. — Кого? — парень её слушает, но все равно отвлекается на её припухшие от поцелуев губы. — Эмили, конечно! — она хлопает его по плечу. — Да… это, да… — Крис в растерянности. "Даже не знаю, как сказать тебе, милая…" — Просто… — она ёрзает на его коленях. — Не очень красивая ситуация… "Еще бы…" — думает Крис, ясно видя перед собой испуганное, по-настоящему испуганное лицо Эмили. Но вслух произносит: — Не думай о ней. Тебе не нужно с ней общаться. Мы вернемся в университеты и ты благополучно забудешь о ней. И она о тебе. — Да, — неглубокая морщинка между её бровями разглаживается. — Да, ты прав. Она теперь с ним всем делится. — Я снова видела её. — Эшли… — он сразу же понимает, о чем она говорит. — Мы же с тобой это обсуждали. Тебе… просто чудится. — Мы также обсуждали, чтобы ты так не смотрел на меня, Кристофер, — девушка соскальзывает с его колен обратно на своё место на кушетке, при этом не забывает навалиться на его больную ногу. — Я не больная на голову и это не моё воображение, и нет! Мне не почудилось! Эшли отворачивается от него. Крис вздыхает, подвигается к ней поближе и кладёт ладони ей на плечи. Во флигеле тепло. Гудит обогреватель и нетронутые булочки пахнут корицей. — Где ты её видела? — осторожно спрашивает он. — Я не буду тебе ничего рассказывать, — дуется она в ответ. — Ты же все равно мне не веришь. — Ну, давай, я попробую, — он чувствует, как она выдыхает и расслабляет спину. — Я правда не понимаю, почему я их не вижу. — Потому что ты не ожидаешь их там увидеть. — В смысле? Эшли продолжает сидеть к нему спиной, только теперь Крис её обнимает и кладет голову ей на левое плечо. — Это все равно, что искать созвездия в ночном небе. Если бы ты не знал, что они там, то ты бы и не искал знакомые точки, не чертил между ними линии, — её плечи расслабляются, и она выдыхает, — и даже, если ты не видишь их, и тебе сложно отделить одни скопления звезд от других, ты же не будешь отрицать их существование. Крис не то чтобы не согласен с ней, но он мог бы развести полемику на эту тему. Вместо этого он решает разумно помалкивать. Как раз, кстати, слышится звук уведомления. Не ослабляя своих объятий, одной рукой он тянется за своим рюкзаком, валяющемся на полу. Он ей все рассказывает. — Кто это? Твои родители? Тебе пора? — задает Эшли вопросы один за другим. — Нет, — проводит пальцем по экрану. — Но, да, мне пора. Эшли скорее по инерции, нежели по желанию бросает взгляд на экран его телефона. Но не успевает разглядеть хоть что-либо. Телефон темнеет, и Крис кладет его в карман кофты. Он с ней всем делится. — Я виделся с Сэм, — упоминает Крис, меняя тему. — О! Как у нее дела? — оживляется Эшли. — Её родители уже приехали? Она дома не одна? — Да, они вернулись три дня назад. — Это хорошо, — она едва поворачивает голову и ловит его взгляд. — Я немного переживала за нее. Теперь мне спокойнее. Эшли блаженно прикрывает глаза и кладет свои руки поверх его. — И тебе теперь не нужно навещать её каждый день. — Мнебылонесложно, — бубнит Крис на выдохе. — Мм? Что ты сказал? — у нее дрожат уголки губ и она, не глядя, гладит его щеку тыльной стороной ладони. — Ничего, — он крепче обнимает её и едва касается губами почти заживших костяшек на её левой руке. Ну, или почти. *** — Алек! — секретарша не переступает порог кабинета и упирается плечом об косяк. — Господин Болдуин Моррис ожидает тебя в конференц-зале. Мужчина удерживается, чтобы не закатить глаза и выдыхает через нос. Его секретарь сочувственно улыбается. — Уже бегу и спотыкаюсь, — не двигаясь с места, бубнит он. Женщина возвращается на своё место, оставив дверь открытой. Даже со своего места она слышит бормотание своего начальника. "Мужчины и их уязвленные самолюбия", — мелькает мысль у неё в голове, когда Алек со страдальческим видом проходит мимо её стола, надевая пиджак поверх помятой рубашки. Если вы спросите у Лесли, то она без промедления скажет, что Алек Симонс любит свою работу. Обожает даже. Кайфует от нее. Он на многое готов ради того чтобы выиграть дело. Уступки, лесть, хитрость. Но для него невыносимо пренебрежительное отношение. От кого бы то ни было. Будь то клиенты или коллеги. Сама Лесли полагает, что он несколько преувеличивает. Мистер Моррис производит впечатление крайне почтительного и солидного мужчины. У него нет особой причины относиться к Алеку как-то по-особенному. Ни хуже и не лучше. Он также как и все пытается сделать свою работу. Но очевидно, что Алек так не считает. Лесли остается только пожимать плечами и держать своё мнение при себе. Не из-за того что, если она его выскажет, то это как-то отразится на её зарплате. Сказать — значит расстроить его. "Какие же мужчины стали чувствительные!" — качая головой, раздумывает она. — "Слова им не скажи". Не имеет значения в каком "хорошем" или "плохом" настроении, но Алек Симонс приходит в конференц-зал. Сам Алек всегда считал, что хорошо разбирается в людях. Можно поспорить, что для этого не нужно обладать большим умом. Не такая уж это и редкость среди людей его профессии. Однако в его случае, он делает это с первого взгляда. И почти всегда оказывается прав в своих оценках. Дело тут не в "первое впечатление — последнее впечатление". Алек "ошибался" лишь потому, что всегда ожидает худшего от людей. Но случается и так, что люди-человеки превосходят его ожидания и удивляют силой характера, нравственностью и честностью. Он угадывает профессии. Он с легкостью отличает банкира от учителя, официанта от стоматолога или риелтора от парикмахера. С первого взгляда Алек знает, что Майкл пускай испорченный, но обладающий благородством и отвагой парень. Уверен, что Саманта Найт — бесстрашная, а Эмили Тейт — борец. Угадывает, что Кристофер Оуэн — гений и Мэтью Дуглас — защитник. Видит, что Эшли Росс — переменчивая, а Джессика Шеферд — поверхностная. Но, в общем и целом, он знает, что они неплохие люди. С первого взгляда. И они не заслуживают того наказания, которого требует миссис Вашингтон. Может быть именно поэтому он так заморачивается с этим делом? — Вечер добрый! — голос у Морриса громкий и басовитый. Он встает из-за стола и любезно подает руку для приветствия. — Я рад, что и сегодня ты работаешь сверхурочно, и я застал тебя в офисе. Почему-то его похвала звучит как издевка. — Много работы, — нейтрально отвечает Симонс. Мистер Болдуин едва сощуривается — морщинки вокруг глаз становятся глубже, как будто в улыбке. — Я надолго тебя не задержу, — он кладет руку ему на плечо. — Нужно, что бы ты был в курсе. Алек слегка склоняет голову на бок, не упуская то с каким тоном, было произнесено местоимение "ты". Моррис делает шаг в сторону и левой рукой указывает на еще одного человека в конференц-зале. Конечно же, он сразу заметил его присутствие, но только теперь одаривает незнакомца внимательным взглядом. — Мистер Симонс, позвольте вам представить… С первого взгляда Алек знает, что перед ним врач. Длинный, худосочный, с высоким лбом и проницательным взглядом. Ему становится не по себе. Мужчина перед ним приятен и располагает к доверию, но одновременно что-то не дает расслабиться в его присутствии, как если бы от него исходила скрытая угроза. А еще он его знает. Разумеется, заочно. Познакомился, когда читал заключения о психическом состоянии Джошуа Вашингтона. - … доктора Альфреда Джей. Хилла. *** Саманта не знает, зачем она это делает. Опять. Девушка раздраженно бросает взгляд на свою старенькую Nokia. Ведь её новый телефон остался в ванной комнате за тысячи миль отсюда. "Интересно, осталось ли от него хоть что-то после пожара?" Ей совсем не до выбора нового гаджета, поэтому она вернулась к повидавшему виды, но работоспособному "кирпичу". Она знает, что она должна злиться на саму себя, а не "гонца", так сказать. Ведь это её руки писали сообщение. И это её большой палец нажал кнопку "отправить". Она возводит глаза к потолку и всплескивает руками от досады. Вздыхая, оглядывает свою комнату. Прошло 10 минут после последнего сообщения. За них она успела развесить разбросанную одежду в шкаф, поскладывать учебники и тетради в аккуратные стопки на столе и поменять постельное бельё. Сэм делает все вышеперечисленное скорее для того чтобы занять чем-то руки, а не потому что она развела срач в своей комнате. И уж тем более не потому что хочет казаться чистоплотной, перед кем бы то ни было. Когда приходит сообщение, загорается экран, и мобильник вибрирует так, что от него трясется стол. Сэм, как ошпаренная, кидается за ним через всю комнату. Её родители дома и уже давно спят, и будет совсем некстати их будить. Она еще не успела прочитать, а уже покинула свою комнату и легким шагом направляется к лестнице. Еще в детстве Сэм заметила, что паркет в их доме совсем не скрипит. Ни в коридорах, ни в комнатах, ни на лестнице. Поэтому ей никогда не стоило особых усилий вернуться домой позже обычного, украдкой подслушать разговоры взрослых. Или, как в этом случае, провести кого-то незамеченным в свою комнату. Саманта выскакивает на задний двор в тапочках и пижаме, не задерживаясь, чтобы хоть что-то накинуть. Конец февраля. Все еще конец февраля. Все еще холодно и на улице лежит снег. Он подтаивает, покрывает ледяной коркой и снова припорашивается новой порцией снежных хлопьев. Она проводит на улице меньше минуты и не успевает замерзнуть, несмотря на голые ноги, ведь она в шортах. — Ты здесь? — шепчет она, оказавшись у калитки. — Да-да, я же написал. Дверца скрипит. Всегда скрипела. Не слишком навязчиво или нестерпимо, иначе бы они давно смазали петли. Но в застывшей тишине будничной ночи, этот скрип показался жутко громким. По инерции, они смотрят на окна второго этажа. Оба знают, что там находится родительская спальня. Свет не загорается. — Крис, пошли. Пересекая её задний двор, он замечает множество следов от ботинок и сапог на снегу и думает, что никому и в голову не придет мысль, что кто-то пробирался в этот дом ночью. Потому что именно так называется то, чем он сейчас занимается. Кристофер "крадётся". Крадётся под покровом ночи в спальню к девушке. Не имеет значение какие отношения их связывают и что эта девушка — Сэм. Это всё никому не интересные детали. — Что ты там копаешься? — громким шепотом интересуется девушка, выглядывая из-за угла. Он застывает, стоя на одной ноге. Не удосуживается ответить, потому что и так понятно, что он разувается. Как оказывается это очень трудоёмкий и длительный процесс, поскольку ему сложно сгибать или стоять на больной ноге. Не объявляя о своём намерение помочь, Сэм оказывает у его ног. Не координированность движений и тот факт, что Саманта не рассчитала силу, когда потянула ботинок приводит к тому, что Крис теряет равновесие и падает на пол. — Ты не ушибся? — А достоинство можно ушибить? Еще до лестницы их накрывает истерический хохот. По-другому этот нездоровый приступ смеха никак не назовешь. Саманте смешно от того, как его куртка цепляется за дверную ручку, как он роняет свои ботинки, как ковыляет вверх по ступенькам. Крису смешно от того, как она проскальзывает мимо лестницы, как она подскальзывается и падает на самой лестнице, как шикает на него сквозь смех. Оба стараются смеяться беззвучно и от этого им еще смешнее. До коликов в животе и слез на глазах. С горем пополам они добираются до её комнаты. Но и там, за закрытой дверью не могут засмеяться в полную силу. Это вообще чудо, что они не разбудили её родителей. Хотя, может это только им кажется, что они много и громко шумели. Пока Крис валяется на кресле-мешке, пряча лицо в мягкую игрушку, Саманта облегченно выдыхает. Сквозь футболку она чувствует холод от двери и невольно поёживается. Не глядя, она поворачивает ключ. Замок защелкивается с характерным звуком. Их смех не обрывается. А постепенно, с каждым вдохом сходит на нет. Крис с улыбкой вытирает стекла очков, а Сэм трет глаза. Они как будто трезвеют. Саманта сжимает брелок на ключе в кулаке, осторожно разжимает пальцы и аккуратно отпускает так, чтобы он не ударился об ручку и не зазвенел. Теперь не до смеха. Они оба вспоминают зачем… Зачем она позвала его. Зачем он пришел. На прикроватной тумбочке горит лампа и в полумраке комнаты может показаться все что угодно. Она опускает глаза и отступает от двери: — Давай ложиться спать. Крис отстранено кивает в ответ. Саманта присаживается на левый край кровати и смотрит в окно. Не отрываясь, наблюдает за безлюдной улицей. Ей не нужно смотреть, чтобы в шорохе ткани угадывать… Что вот сейчас он скинул куртку, а вот стянул свитер (конечно же, он не может без свитера!) Вот он замешкал и бросил на нее короткий взгляд. В соседних домах ни горит свет, ни в одном окошке — все давно спят. Сэм делает вид, что не замечает его немого вопроса. Только выдыхает и наклоняется для того чтобы стянуть с ног шерстяные носки. Встает, откидывает одеяло и укладывается спать. Но все равно слышит. Как кожаный ремень скрипит об железную пряжку. Скрежет ширинки. Она вздыхает и пялится в потолок. Лампа все еще горит, ведь ему нужен свет и ей приходится щуриться. Не только из-за неяркого света, но из-за усталости. Такое знакомое чувство. Безумно хочешь спать — но не можешь заснуть. Сэм слышит, как он топчется на месте и не может угадать, чего он мешкает. Девушка приподнимается на локтях, одной рукой убирая волосы с лица. И что же она видит? Этот идиот собирается спать на полу! Уже покидал подушки и взял плед с кресла. - Крис, ты издеваешься? Он подскакивает на месте и испуганно смотрит на нее, держа в руках плед. Со стороны кажется, что он им прикрывается. Сэм цокает языком: "Будто я в трусах его не видела!" — Быстро лег в постель! Саманта закатывает глаза. Как же он её сейчас бесит. И она выключает свет. Её кровать не двухместная, но достаточно широкая, чтобы на ней спало двое людей, не мешая друг другу. Разумеется, у нее одно одеяло, которым она с ним делится. Только когда они оказываются в одной постели, она замечает… запах дикой розы. Это Mademoiselle Ricci. И ими душится Эшли. Теперь он бесит её еще больше. И это не ревность. По крайней мере, не женская. Саманта не хочет выцарапать ей глаза или придушить его. Она с удовольствием будет подружкой невесты и поможет организовать их свадьбу. Честно-честно. Но можно…? Пока она не разобралась со своими ночными кошмарами и биологическими часами, можно…? Крис не будет пахнуть духами Эшли? Теми самыми духами, которые ассоциируются у нее со смотровой комнатой Джоша, криками Эмили и решением Майкла. Плюс еще несколько тараканов к тем, что уже поселились у нее в голове. Как бы она хотела, чтобы все её тараканы и бабочки заснули наконец. Они лежат. Лежат и не двигаются. Лежат и лежат. Проходит минута. Проходит пять. Проходит семь. Наконец, Саманта поворачивается на правый бок, к нему лицом. Крис, терпеливо ожидавший этого момента, как разрешения, подвигается к ней поближе, пока не почувствует на своей шее её дыхание. Он осмеливается запустить свою руку ей под кофту, от поясницы, вверх по спине и остановиться, когда его пальцы запутаются у нее в волосах на затылке. Только когда её рука, скользнув по его ребрам, оказывается у него за спиной. Только когда она забрасывает на него свою левую ногу, он смеет уложить свою правую между её, чтобы они переплетались. Так они спят. Так и никак иначе. Самый оптимальный способ. Способ, к которому они пришли методом проб и ошибок. Так они хотя бы не сваливаются с кровати, когда схвачиваются во сне. Все эти руки под футболками и сцепленные лодыжки — просто способ не наебнуться с кровати и, в случае с Сэм не разбить голову, а в случае с Крисом не подвернуть ногу, когда в полудреме вскакиваешь с кровати. Крис не успевает навредить себе пока "выпутывается" из Саманты, и он достаточно сильный, чтобы удержать её в те несколько мгновений, пока она не пришла в себя. И все. То, что началась, как "проследить, чтобы Сэм не ходила во сне" и закончилось "психологической адаптацией". И ничего больше. Это так они себя… уговаривают. Может, это было правдой в первую ночь, когда они заснули валетом на диване в гостиной. Или во вторую, когда каждый заснул на своём спальном месте (Крис все на том же диване, а Сэм в своей комнате), но потом бегали по очереди между этажами. Или в третью, когда отключили во всем районе свет и в подвале её дома перестал работать бойлер. Они, как малые дети, забаррикадировались в её комнате. Очень холодно, и Крис, который до этого по-джентльменски обустраивался на полу, залазит к Сэм под одеяло. И они жмутся друг к дружке и засыпают, укрывшись с головой. Или в четвертую, когда Крис падает с кровати и выбивает палец на ноге. Или в пятую, когда Сэм набивает себе на голове шишку, ударившись об тумбочку. Действительно… можно поверить, что ничего не происходило. Все те пять ночей. Кроме сна, кошмаров и увечий. Совсем ничего. Но не сегодня. Не в эту шестую ночь. Когда прошло уже три дня с тех пор как вернулись мистер и миссис Найт. Когда для нее прошли три бессонные ночи. — Мама ночевала со мной, — признается Сэм. Крис молчит, ожидая продолжения. — Я её только напугала. — Она все понимает и не сердится на тебя. — Мама хочет помочь, но не знает как. Не сегодня, когда усталость трех дней не помогает уснуть, а приводит разум в состояние бреда. Саманта делает глубокий вдох, игнорирует запах дикой розы, олеандра и шиповника, мысленно выискивая запах лимона, бергамота и ладана, к которым она успела привыкнуть. Ему щекотно от её дыхания. Он прикрывает глаза, когда она начинает выводить круги на его спине холодными пальцами и в ответ едва тянет её за волосы, когда бездумно двигает рукой. Кристофер Оуэн знает, на каком он находится счету у прекрасного пола, что он может получить, на что может рассчитывать, а о чем ему лучше даже не мечтать. Саманта... она... солнечная девочка, с которой все хотят дружить. Любопытная Варвара. Лягушка-путешественница. Она проводила все летние дни, преследуя порхающие строчки из её романов и поедая сочную клубнику. Такая девушка как она никогда не заинтересуется таким как он. Саманта всегда была за пределами его гравитации. — Крис… Но когда она говорит его имя вот так. Когда Саманта шепчет его имя вот так. Когда Сэм зарывается лицом ему в шею. Когда она так близко, что он может почувствовать каждый изгиб её тела, отчетливо почувствовать её сердцебиение и тепло. Ему очень хочется поверить… — Я не знаю, как тебе сказать… Он прекрасно знает, что она ему хочет сказать и поэтому не просит продолжить. — …Я не могу без тебя спать. На каждом втором слоге её губы касаются его шеи. И с каждым вторым слогом ему все легче верится, что где-то сдвинулся центр земли. *** Алек садится напротив двух мужчин и с присущим ему скептицизмом смотрит то на одного, то на другого. Он должен отдать Моррису должное — ему действительно интересно, что задумал этот старый лис. — Чем обязан? — подталкивает к дальнейшим объяснениям он. — Доктор Хилл — известный профессионал в своей области, — издалека начинает Моррис. — Многолетняя практика, десятки благодарных пациентов, незапятнанная репутация, собственная клиника и… — Вы преувеличиваете, мистер Моррис! — перебивает доктор Хилл. — Это узко-профильный центр, главной целью и задачей которого является психологическая помощь тем, кому это необходимо. — Это детали, мистер Хилл, — отмахивается мужчина с неким пренебрежением. — Вы сделали себе имя, и это факт. И нам это на руку. Алек хмурит брови и подается чуть вперед, так что его локти упираются об стол. — Извините, конечно, но я что-то не улавливаю… — Следователи требуют проведения психологической экспертизы, — поясняет Моррис, — как бы досадно это не звучало, но их показания похожи на бред умалишенных. — Но они же не сумасшедшие, — морщится Алек, как будто это его оскорбили, — это же и так видно! — Это тебе видно. И мне. И, возможно, будет видно судье, — правой ладонью Моррис указывает то на себя, то на Симонса. — Но нет доказательств, подтверждающих их показания. Если бы они свалили все на йети, то им бы скорее поверили. Или на НЛО! Но нет! — он хлопает себя по колену. — Им нужно было придумать существо из фольклора индейцев! Болдуин Моррис не делает никакой тайны, что не верит в их рассказы о сверхъестественном. В общем, и другие адвокаты тоже не верят. Да и сам Алек, как и любой адекватный человек, никогда не верил в подобную чепуху. Но он знает, когда Майкл Монро лжет, а когда говорит правду. — Однако результаты обязательно должны быть прикреплены и представлены на суде, — заключает Моррис. — Признать их "невменяемыми"… Это все равно что признать, что они все-таки совершили все те преступления, в которых их обвиняют, — акцентирует Алек, стуча об стол указательным пальцем. — Правильно, — лицо Морриса светлеет, как будто Алек — ученик, правильно решивший уравнение. — Вот мы этого делать и не будем. — Но…? — И в этом нам поможет доктор Хилл. Симонс поворачивается к третьему мужчине. Тот кисло улыбается в ответ. Наконец, все сходится. — Болдуин, вы хотите, чтобы он провел оценку их психологического состояния? — в недоумении он переводит взгляд на старшего адвоката. — Но ведь доктор Хилл проходит по этому делу как свидетель, это… Алек откашливается, прикрывая рот кулаком. — Прошу прошения, доктор Хилл. Это было бестактно говорить о вас в третьем лице в вашем присутствии. Доктор принимает его искреннее извинение, едва поведя плечом. — Молодой человек, не извиняйтесь, — держит руки перед собой, ладони в замке, локти упираются об стол. — Я аккредитован и имею немалый опыт суд-мед экспертизы, — его сдержанный и уверенный тон побуждает слушать. Молчать и слушать. — Я сам связался с мистером Моррисом и предложил свою консультацию, — Хилл встает из-за стола и делает несколько шагов в сторону окна. — Он не вдавался в подробности того, что произошло той ночью, и я не могу быть уверенным, что именно руководило выжившими ребятами. Страх, шок, психологическая травма? Алек и мистер Моррис переглядываются. — Зачем вам это? Хилл стоит к ним спиной, и они не видят, как дрогнул его рот в горькой усмешке. — Не по доброте душевной, уж поверьте, — бросает на них короткий взгляд. — Я знал Джоша Вашингтона. Образованный, артистичный, чувственная натура с воспаленным воображением. Интересный… интересный юноша. Алек почти уверен, что доктор облизнул губы. Будто смаковал… что-то. — Вы хотите сказать, что знали о намерениях Джоша? В ответ Хилл смеется. Или это он так часто дышит. Сложно сказать когда не смотришь человеку в лицо. — Никто не знает пределов человеческих возможностей, — произносит мужчина на выдохе. — Думал ли я, что он способен совершить подобное? Нет. Знал ли я, что Джош планировал совершить? Нет, но я предполагал, что что-то нехорошее должно случиться. Особенно после последнего сообщения, которое я получил от него. Знал ли я о его желании отомстить? Да, я знал. После этих слов никто не говорит. Мимо конференц-зала проходят засидевшиеся допоздна сотрудники. Из-за яркого освещения у Алека болят глаза, а Моррис наливает себе в стакан воды. За стеклянными стенами открывается захватывающий дух вид, давно стемнело, и неспящие высотки глядят на них горящими окнами. Иногда срывается снег. — Поймите правильно, — первым начинает доктор Хилл, — я не считаю себя виноватым в произошедшем, но я несу какую-никакую, но ответственность. Джошуа был моим пациентом, и я старался помочь ему по мере моих сил. Ему стало лучше. По крайней мере, мне так казалось, — он вздыхает и поворачивается к присутствующим. У него утомленный взгляд и сам он выглядим измотанным. — Я не хочу нести косвенную ответственность за будущее этих ребят, — решительно заявляет мужчина. — Как психолог, я хочу им помочь справиться с пережитым. — Вот и замечательно! — заключает Болдуин Моррис и встает со своего места. — Все семеро будут приходить к Вам на приём. Столько, сколько вы скажите. Алек не спешит радоваться и вникать в подробности. Он думает, что, конечно же, такой поворот событий вполне удачен и ожидаем. Даже просто для очистки собственной совести. Как адвокат, он заботится о том, чтобы у Майкла Монро (и остальной компании) не было судимостей, арестов и отсутствовало криминальное прошлое. Но кому они будут нужны оправданные, но со сломанной психикой? "Помочь им справиться с пережитым", — сказал доктор Хилл. "Я не хочу повторения того, что случилось с Джошем Вашингтоном", — слышит Алек.