Холодные камни Арнора (9.2) Среброволосая

Время ожидания проходило донельзя увлекательно. Гномы уже поняли, что интерес высокого гостя к их трудам – отнюдь не вежливость, и принялись ему показывать всё, что позволительно открыть чужаку. И быстро обнаружили, что к оружию, даже самому совершенному, он относится спокойно, из произведений ювелиров заинтересованно смотрит не на те, где замысел сложнее и воплощение изысканее, а на такие, где искусство мастера лишь раскрывает и подчеркивает природную красоту самоцвета. Но вот что способно полностью завладеть его вниманием, так что он подчас и не слышит обращенных к нему слов, это творения камнерезов-строителей, игра камня обработанного, необработанного и того, что кажется нетронутым. Как можно, вмешиваясь в природный узор, сделать его естественнее, чем он был? Как можно стать правдивее правды? Где предел того вмешательства, до которого ты – чуткий слуга камня, освобождающий его от лишней породы? А после – в лучшем случае, творец, навязавший материалу свою волю. В худшем – глупец, изуродовавший живую красоту. Как мастер решает, где ему остановить свой резец? Аранарт не пытался спрашивать об этом гномов. Он понимал: даже захоти один из создателей этих залов беседовать с ним – ничего не станет яснее. Подлинный творец думает молотом, кистью, резцом. Не словами. Король людей спрашивал камень. Тот расскажет понятнее. Гномы смотрели на адана, способного беседовать с камнем, смотрели так, как люди бы – на зверя, начни тот ходить на задних лапах и говорить по-человечески. В сказках, конечно, такое бывает… Диковинка, в общем. В один прекрасный Аранарт обнаружил, что пришли смотреть на него самого. И не кто-нибудь, а Фрор с еще одним гномом при шести свитских. Владыка Синих гор и мастер Яри весьма дотошно принялись спрашивать его, что же он ищет в узорах камня и что находит в них, – а потом старейшина камнерезов изрек: – Если бы ты не был правителем людей, я бы позволил тебе остаться здесь в учениках. Аранарт поклонился, принимая похвалу, и ответил: – Если бы я не был правителем людей, я не мог бы понимать язык камня. Вернулись охотники. Загоревшие на здешнем оглушительном солнце, пьяные холодным горным ветром, веселые, переполненные обычными для таких походов историями, которые норовили рассказать хором и про всё сразу. – И как? – многозначительно спросил Аранарт сына. – Отлично, – улыбнулся Арахаэль. – Фрерин стреляет лучше, чем я. – М? – пристально взглянул на него Король. – Насколько же лучше? – Настолько, чтобы он был очень высокого мнения о способностях аданов, – снова улыбнулся наследник. Аранарт медленно кивнул. Его сын отлично знал цену вот такого безмолвного одобрения. – Понимаешь, – радость рвалась из его сердца, и Арахаэль не мог сдержать ее никакой серьёзностью, – ведь наши белки что делают? Сидят на дереве. А их козлы? Они же бегают по горам. Поди попади в такого… – Сочувствую твоим трудностям, – изрек Аранарт, и глаза его смеялись не меньше, чем у сына. Наследник вдохновенно продолжал: – Потом, здесь слепит солнце, от высоты кружится голова, надо смотреть, как бы ни свалиться в пропасть… – Как ты сумел попасть хотя бы в одного? – отец не выдержал и расхохотался. Владыка Фрор принимал их в одном из красивейших залов. По счастью, Аранарт здесь уже был, так что сейчас ему не нужно было удерживаться от недопустимого в такой час рассматривания стен. Почтенный Эйкинскьяльди, досточтимый Яри… другие старейшины… Король людей вдруг понял, что за всё это время так и не выяснил, из кого же состоит гномий совет. Ну, значит, не так это и надо. Мастер Гроин с маленькой шкатулкой в руках. От волнения и важности момента – торжественный, как ледник на солнце. Неизбежные в этих случаях учтивые слова. Ну, давайте уже к делу! Нам – увидеть брошь, вам – увидеть выражение наших лиц… вы же сами тут на зрелище собрались. Наконец Гроин открыл шкатулку, и Аранарт достал оттуда скромную вещицу. Простота, бесхитростность линий завораживала. Граненые капли серебра поблескивали и… наверное, показалось? – некоторые искрились чуть ярче. Если не знать – не догадаешься. Арахаэль встретился взглядом с отцом, и они кивнули друг другу – одним движением ресниц. Да, ей понравится. И снова надо говорить. Хотя всё уже и так понятно. Хотя сказать хочется только одно: «А давайте мы уйдем прямо сейчас, жуя осиновую кору для бодрости». Так нет же, надо почтительно и неспешно, чтобы недостатком внимания не обидеть ни мастера, ни владыку, ни… …с эльфами было бы значительно проще. Вернувшись от гномов, Аранарт всё странно улыбался. Как ни далека была Риан от его дел, она заметила это. И спросила о причине. Он в ответ с восторгом рассказал ей об успехах Арахаэля на охоте. Она поверила. Тем более, что его слова были правдой. Арахаэль должен прислать готовое платье немедленно, но это означает не меньше недели пути. Ладно, ждем. И улыбаемся. Риан уже не задает вопросов, зато улыбается сама. Вот и хорошо. Через несколько дней явился гонец. Серьезный, как в военное время, и со строжайшим приказом наследника: «отцу в руки, и чтобы никто вас при этом не видел». Аранарт оценил предусмотрительность сына. …не улыбаться во весь рот было очень трудно. Но необходимо. Иначе придется объяснять гонцу, что же он нес с такой спешностью. К огорчению просоленной от пота молодежи, Король оставил их на прочих наставников (ну да, срочный гонец… понятно же: что-то очень важное) и вернулся к себе засветло. Риан не было. Так и должно быть. Теперь положить платье и шкатулку с брошью на кровать… и заняться делами по дому. Накопилось за летнее отсутствие (еще бы не накопилось! он потихоньку просил ничего не трогать), а последнюю неделю в него так вцепились соскучившиеся ученики, что не было никакой возможности вырваться. Так что Матушка, застав его дома, обрадовалась, но совершенно не удивилась. Осень была близка, вечера холодны, и она пошла в спальню взять шаль. Аранарт неспешно пошел следом. Бесшумно – хотя понимал, что сейчас может топать, как гном коваными сапогами по каменному полу. Прислонился плечом к стене и стал наслаждаться зрелищем. И тишиной. Той совершенно особой тишиной, которая, как аромат вокруг цветка, волнами идет от замершей в восторге женщины. Она осторожно трогала тяжелый шелк, словно гладила зверя, который, кажется, ручной и не кусается, но с непривычки боязно… потом снова взяла в руки брошь (шкатулка стояла совсем не там, где ее поставил Аранарт), повернула к свету, чтобы ярче заиграли искры… и увидела мужа. Такое светлое и ясное лицо – ни морщины, ни седина сейчас ничего не значили. Доверчивое счастье – оно бывает только у юных девушек. И неважно, сколько лет таким девушкам. У потомков нуменорцев вообще всё с возрастом… по-особому. Не говоря ни слова, муж достал из сундука ее зеркало, давно убранное за ненадобностью, поставил, принес пару светильников, поставил рядом. И совершенно буднично сказал: – Переоденься. Я подожду снаружи. Риан послушно кивнула. Какие похожие слова: покорно, подчиненно, послушно. И какая пропасть между покорностью жены, длившейся десятилетия, ее недавней готовностью подчиниться, в которой было больше протеста, чем в ином резком возражении, и – этим доверчивым и трепетным послушанием. В спальне снова было тихо. Нетрудно догадаться, почему Риан не выходит. Она сидела перед зеркалом; брошь, скалывающая высокий ворот платья, мерцала, но не ее игрой любовалась женщина. Она всматривалась в свое лицо, от которого отвыкла за эти годы… да таким она его не видела и вовсе никогда. Этот по-девичьи светящийся взгляд – была ли она такой в ранней молодости? в те годы, когда она была готова любить весь мир, не изведав еще иной любви? или счастье юности ее ждет только теперь, когда все заботы зрелости сброшены с плеч? Аранарт вынул шпильку из ее волос – стареющей женщине немыслимо носить волосы распущенными, но какой язык повернется назвать старой ту, чьи глаза лучатся изумлением перед миром? Она вопросительно взглянула на него: действительно можно ходить так? Его спокойная и мягкая улыбка была ответом. Где тот зверь, перед которым она замирала в восторге и ужасе полвека назад? Он не исчез и не стал слабее, но ему больше не нужно показывать клыки, чтобы убедить в своей силе. Взгляни Аранарт сейчас в зеркало сам, он увидел бы, что стал… похожим на себя, каков он на самом деле, без того наносного, что было лишь незажившими следами войны и испытаний. Но ему было не до разглядывания собственного лица. Риан прижалась к его груди… она забыла, что еще сегодня утром считала себя старухой, в жизни которой не может быть иной любви, кроме как к чужим малышам. Не нужно быть гномьим мастером-камнерезом, чтобы уметь освобождать природную красоту от гнета пустой породы. Он осторожно касался щекой ее лица, словно она была робкой девушкой, а не матерью пятерых его сыновей. Когда-то было достаточно лишь взгляда, чтобы она стала его, но сейчас – одно неосторожное движение, и она, словно птичка, вырвется из его рук. Не поспешить. Не спугнуть. Она должна довериться ему. И она доверялась. Он принялся целовать ее – бережно, как никогда раньше. И неважно, что ее кожа была слабой и в морщинах, это была единственная женщина на свете, которая нужна ему, и даже если она будет и впредь стыдиться своего тела, даже если этот поцелуй будет последним в его жизни, он – будет. Полвека назад как-то всё было проще. Тогда все вокруг понимали, что эти двое заняты друг другом и их надо оставить в покое. А сейчас… да, они сами связали себя обязательствами, которыми теперь не пренебречь. И уже неважно, что эти обязательства были для них лишь средством решить проблемы, которые теперь решены. Поздно. У нее – дети, и у него… в общем, тоже дети. Хотя и постарше. И никакого времени на личную жизнь. Ну, почти никакого. И мир вокруг они видят… вот именно так, как влюбленным и положено. Старую историю про кролика вспоминают через день. Кажется, пока она не повторилась… «Мне хватает ясности мысли, чтобы понять: ясно мыслить я сейчас не способен», – говорил Аранарт, и это не было шуткой. В ближайшее время – никаких занятий историей с молодежью. Стоит отличная погода, историю будут в дожди учить… а то он сейчас перепутает Аннатара с Атанатаром – и добро если только по именам! О его состоянии, кажется, не догадывались. А вот Риан… Светящаяся, счастливая и растерянная. В сущности, изменился только цвет ее волос. Маленькая Фаэнет, забравшись к ней на колени и обвив ее шею ручонками, спросила: – Матушка, а я когда-нибудь буду такой красивой, как ты? В начале осени до них добрался Ринвайн: узнать, ради чего же они так запугали того купца. Увидев королеву – и не в великолепии дорогого шелка, а в простом повседневном платье, разведчик замер, как на стену налетев. Аранарт молча посмеивался, видя как Ринвайн, с его-то знанием разных языков, не может подобрать слова восторга. А Риан мягко улыбалась и кивала, отвечая даже на невысказанное. – Как она изменилась! – выдохнул он, когда мужчины сели снаружи, чтобы не мешать Матушке в кухне. – Она… на себя стала похожа… Аранарт понимал, о чем говорит его друг. Риан не помолодела. Она не стала похожа ту, какой была в юности, когда ее никто бы не назвал красавицей. Но свет и сила, скрытые тогда под невзрачной внешностью, стали видны сейчас. Всем видны. Главное, что она сама это увидела. Король медленно выдохнул, соглашаясь. Но промолчал. Он не хотел говорить об этом. Для него это было слишком важно и слишком серьезно, чтобы облекать в слова. – Так как тебе брошь? – спросил он, чтобы сменить тему. – Брошь? – нахмурился Ринвайн. – Ты хочешь сказать, что не увидел ее? Ты?! Разведчик пристально смотрел на Короля, всё еще сомневаясь, не шутит ли тот. – Вот как, значит? – Аранарт проговорил так укоризненно, как только мог. – Мне эта брошь обошлась в пять веков союза с гномами, а ты ее даже не заметил! – Послушай, – не менее укоризненно отвечал Ринвайн, – когда говорят «мне обошлось», это означает что-то отдать, а не получить вдобавок. – Ну, – развел руками Король, – ты же знаешь этих гномов. С ними спорить себе дороже. Приходится соглашаться на любые их условия… – Иного выхода нет, – с мрачно-понимающим видом произнес Ринвайн. Оба расхохотались. – Нет, она действительно носит эту брошь? С простым платьем? И сейчас? – Да, – ответил он, улыбаясь взглядом, и крикнул: – Риан! Отвлекись чуть-чуть! Она вышла. На домотканом платье гномья брошь была настолько невозможна, что незаметна. – Что? – спросила Матушка. – Могущественные гномьи чары, – улыбнулся муж. – Никто, кроме хозяйки, не способен увидеть эту брошь. Значит, надо будет отправить Гроину еще одно письмо. И хорошо, если гонцу удастся встретить в Брыле кого-то из гномов. А то до самых Синих гор и идти. Риан кивнула, отколола драгоценную вещицу, протянула Ринвайну: – Смотри. И ушла. Похлебка не будет ждать, пока они наговорятся о сокровищах. Разведчик держал брошь так, будто боялся сломать. Он хорошо понимал цену изысканной простоте. – Мне кажется, – он посмотрел на Аранарта, хмурясь, – или..? – Не кажется. Их три. – Ну, два я вижу, – он осторожно указал на алмазы. – А где третий? – Вот. – Да… я бы за такую брошь не пять, я бы за нее семь, десять веков союза отдал… Король небрежно пожал плечами: – Сговори лет через пятьдесят свою внучку за моего внука и передай ей эту мудрую мысль. – М? – вскинулся Ринвайн. – Что, Арахаэль надумал? – Как тебе сказать… вообще – да, но сам он еще не понял. Тугодум, вроде меня. – А кто она? – Не моя тайна, – улыбнулся Аранарт. Вернувшийся Хэлгон смотрел на них и молчал, видя что-то свое. Его не спрашивали. Аданам не стоит пытаться понять, какими путями бродит дух эльфа. Только Риан иногда, когда ей казалось, что нолдор думает о древних утратах, брала его руку в свои. Он показывал ей взглядом «всё хорошо», но долго не высвобождал руки. Аранарт никуда не отправлял его. Гонцов достаточно, если понадобятся. А Хэлгона сейчас тревожить не стоит. Не пес же он в самом деле: бегом туда, бегом обратно… Пусть отдохнет. Пока сам не скажет, что засиделся. Или не случится что-то действительно важное. Хэлгон то по многу дней проводил дома, то столь же надолго исчезал, и Риан хотелось спросить мужа, вернется ли эльф когда-нибудь. Только сейчас они оба почувствовали, насколько нолдор – иной. Не почти-человек с бесконечным сроком жизни, а… скользящий вдоль их судеб, сквозь времена, сквозь эпохи… Дунадан иногда взглядом спрашивал эльфа, не хочет ли тот выговориться. Тот движением бровей отвечал одно и то же: нет. А что он мог сказать? Что сейчас, когда лицо Риан сияет тихим счастьем, сейчас ему кажется, что ее волосы не седые, а серебряные? Что в жизни этих супругов он видит отсвет судьбы совсем другой пары, где Она тоже хотела уйти, но Он не сумел удержать. Сейчас – сумел. Вернул к жизни. Почему это кажется таким важным? Важным – не для Аранарта и Риан, с ними всё ясно и он так рад за них… но важным для Финвэ и Мириэли? Что бы ни произошло между этими двумя людьми – оно никак не изменит судьбы Короля нолдор и его первой жены. Ведь так? Но кажется иначе. Он – смог – удержать. Это оказалось возможным. Это свершилось. И… и что? Хэлгон не знал и не понимал. Но ему казалось – он сейчас прикасается к чему-то настолько важному, что об этом нельзя говорить вслух. Ни с кем. Ни с людьми. Ни с эльдарами. Разве что с Владыкой Намо. Когда-нибудь.