Горький яд ненависти

      Дни после возвращения Фьоры в особняк на улице Роз потянулись длинной чередой. Матье де Прам, помня приказ своего господина, всегда был учтив и вежлив с Фьорой, приготовленная для неё еда всегда была неизменно вкусная и сытная, комнату Фьоры Матье всегда убирал самым тщательным образом, всегда Матье на совесть нагревал воду Фьоре раз в два дня – чтобы она могла помыться, но стоило Фьоре отвернуться в сторону — как Матье сверлил её таким злым взглядом, словно хотел испепелить на месте. Или сколотить для Фьоры эшафот прямо на месте и привести свой приговор в исполнение. Но Матье слишком уважал своего господина, чтобы дать Фьоре понять, что он на самом деле к ней испытывает, и сама Фьора понимала, что мажордом её сюзерена и любимого мужчины питает к ней умело скрытую антипатию. Фьора не могла осуждать доброго малого за то, что он её тихо ненавидит — она и сама ненавидела себя за свой подлый поступок, хотя за все дни после её возвращения домой ни слова упрёка и осуждения не сорвалось с губ Филиппа. Молодой человек остался верен своему намерению продолжать жить так, словно покушения на его жизнь со стороны Фьоры не было, он и правда не держал зла на девушку, совершенно искренне её простив, вот только Фьора не могла простить себя и упрекала себя же за совершённое. Филипп же общался с ней так, словно и не было того предательства осенью 1476 года. Каждый день Филипп первым делом заваривал для Фьоры лекарственные травы и смешивал порошки, которые покупал для неё у аптекаря по памятке, данной врачиней Бастилии. Каждый день он лично приносил Фьоре лекарства в постель и внимательно следил, чтобы Фьора выпила всё до последней капли. Лечение помогало, кашель отступал и переставал терзать Фьору. Она ощущала себя уже намного лучше и уверенно шла на поправку. Потом Филипп распоряжался насчёт завтрака, и сам же относил Фьоре прямо в постель приготовленные Матье блюда. Фьора с аппетитом сметала всё подчистую — память о том, как она страдала от голода на одном куске хлеба и кружке воды в сутки в тюрьме, была ещё слишком свежа. Понемногу щёки Фьоры вновь округлялись и на её лицо возвращались краски, девичья фигура переставала быть такой тощей. Благодаря мази, которую Филипп купил у того же аптекаря, заживали синяки и кровоподтёки на теле Фьоры. Фьора боялась привыкать к тому, что теперь она вновь спит на мягкой перине и на чистом постельном белье, не дрожит от зимних холодов в камере, и в её комнате всегда жарко затоплен камин. Боялась привыкать к тому, что Филипп всегда находит время посидеть с ней и поговорить — как бы сильно ни нагружали его по службе. Даже если у Филиппа был смотр войск, заседание совета, он всегда находил время прийти к Фьоре и побеседовать с ней, узнать, как у неё дела, поцеловать в макушку или в кончик носа, почитать ей стихи Джованни Боккаччо или Франческо Петрарки с Данте Алигьери. Подаренный Филиппом том поэзии Беатрис де Диа встретил у Фьоры восторженный отклик. Иногда прикроватный столик Фьоры украшала ваза с букетом роз или белых лилий — Филипп заботился о том, чтобы Фьоре было комфортно и уютно в месте её недельного заточения. Хоть Фьоре было неловко и стыдно глядеть в глаза Филиппу после всего, что она ему причинила, но всегда в каждый его визит в её комнату всё существо девушки охватывала радость, она чувствовала себя снова живой. Часто в разговоре Фьора любила прикоснуться к руке Филиппа, а он перехватывал её запястья и прикасался губами к её ладоням. Их взгляды встречались, излучая тепло и нежность, когда они смотрели друг на друга, и теперь Фьора больше не боялась признаваться самой себе в том, что любит Филиппа и он дорог ей даже больше, чем собственная жизнь. Наконец-то она не чувствовала вины перед покойным отцом за то, что полюбила своего бывшего смертельного врага. Фьора могла только надеяться на то, что душа её отца оттуда, где он сейчас, всё видит и найдёт в себе силы простить Фьору за то, что она любит Филиппа и больше никогда не предаст своей любви к нему. Филипп же был счастлив обществом Фьоры, любил беседовать с ней о любимых литературных произведениях и о жизни, он мог часами просиживать на краешке кровати Фьоры и слушать её рассказы о том, какими детскими радостями она жила в Бертене. Чем больше он узнавал о ней, тем ближе и дороже она становилась для него. Фьора тоже любила слушать истории Филиппа из его жизни — по крайней мере, Филипп рассказывал ей только те истории, которые не оскорбили бы целомудрия Фьоры. Филипп обладал таким даром рассказчика, что Фьоре казалось, что она словно сама принимала участие во всех его историях вместе с ним, и чем больше Фьора узнавала о своём сюзерене и возлюбленном, тем больше он становился ей дорог и близок. Омрачали жизнь Фьоре, помимо безжалостно разъедающего сердце чувства вины и стыда, ночные кошмары о том, что с ней было в тюрьме: как её таскали на допросы и избивали, чтобы получить признательные показания; как держали на полуголодном пайке из куска хлеба и кружки воды в сутки; как она, одетая лишь в грубое рубище, мёрзла до костей в своей тюремной камере и делила свою кучу соломы с крысами; как стражники угрожали отдать её на потеху томящимся в тюрьме мужчинам — просто закрыть её с ними в камере… Фьора благодарила судьбу, что им не пришло в голову воплотить свою угрозу в действие… От своих сновидений Фьора просыпалась в криках, слезах и холодном поту. В такие моменты Филипп был с ней рядом, закутывал в плед и брал на руки, тихонько укачивая, шептал ей нечто успокаивающее и утирал слёзы, гладил по голове и спине. Чтобы успокоить Фьору, Филипп напевал тихонько старинную песню, которую Фьора успела полюбить в его исполнении: — Славлю тот день, когда встретился с нею, Околдовавшей и дух мой, и тело. В мыслях её неустанно лелею, Ею захвачен мой разум всецело. С ней меня слили на все времена Нежность её, доброта, красота, Алые, с милой улыбкой, уста. Сердце моё навсегда покорилось Ей, наделённой во всём совершенством, Если б для нас эта жизнь озарилась Тем, что мне кажется высшим блаженством! Радость давала мне только она, Нежность её, доброта, красота. Алые, с милой улыбкой, уста. Это помогало Фьоре успокоиться и прийти в себя. Фьора просила Филиппа остаться с ней и не оставлять её одну, и он исполнял её просьбу, осторожно укладывая её на кровать, ложась рядом с ней и крепко обнимая. Близость любимого человека и его спокойная, уверенная и ласковая сила внушала ей чувство безопасности, уюта и тепла, рядом с ним кошмары не преследовали Фьору. Она знала, что Филипп будет с ней рядом — особенно в моменты, когда она в нём нуждается, всегда будет её оберегать и защищать. Фьора знала, что может ему довериться и положиться на него. Раз Фьору не мучили кошмары только тогда, когда она спит с ним в обнимку, Филипп стал ночевать в комнате Фьоры. К её радости. Каждую ночь она и Филипп желали друг другу приятных снов, они вместе ложились спать, Филипп ближе притягивал Фьору к себе, крепко обнимая, и зарывался лицом в мягкий шёлк угольно-чёрных волос Фьоры. Больше он ничего себе с ней не позволял сверх этого. И ночь для Фьоры проходила в полном спокойствии, без ночных кошмаров. Губы её трогала счастливая улыбка. Кьяра преданно навещала Фьору всю неделю, что Филипп прописал ей постельный режим. Юная Альбицци всегда приносила для Фьоры что-нибудь из сладостей, которые они вместе уплетали с чаем, рассказывала Фьоре о событиях придворной жизни и делилась своими впечатлениями от просмотра мистерий на улицах, болтала с Фьорой о жизни. В один из своих визитов Кьяра принесла Фьоре кексы с начинкой из изюма и грецких орехов. Матье подал в комнату Фьоры чаю для двух подруг. — Фьора, расскажи, как ты себя чувствуешь? У тебя всё хорошо? — искренне беспокоилась Кьяра за подругу, беря руку Фьоры в свою руку. — Спасибо, Кьяра. Я чувствую себя намного лучше. Прихожу в себя. Филипп так обо мне заботится, что тут по-любому пойдёшь на поправку, — роняла Фьора с тёплым ехидством. — Ты зовёшь своего сеньора по имени? Не монсеньором? — немного удивилась Кьяра. — О, Кьяра… между нами столько всего произошло… Всё со мной случившееся помогло мне лучше понять себя. Понять, что я люблю Филиппа, что он дорог мне. А он дорожит мной и любит меня. Наконец-то я могу не врать себе. Я счастлива, Кьяра. Я люблю и любима, и это один и тот же мужчина, — восторженно делилась Фьора с подругой, сияя радостью. — Вот это новость! Фьора, если твоя любовь с герцогом де Селонже взаимна, я могу быть только счастлива за тебя! — обрадованно воскликнула Кьяра. — У меня было предчувствие, что твой сеньор любит тебя. То, что он просил за тебя короля Карла, ещё сильнее укрепило меня в моей догадке. Тебя не терзает, что твоя любовь к мессиру Филиппу вступила в противоборство с местью за отца? — А нет никакого противоборства между любовью и местью, Кьяра, — ответила Фьора подруге. — Филипп спас мне жизнь, благодаря ему я на свободе, он любит, поддерживает меня и заботится обо мне, хотя я ничем такого не заслуживаю. Я счастлива с ним. Я так рада, что теперь свободна от моей былой ненависти к нему. Только ты и Филипп по-настоящему любите меня и заботитесь обо мне. — А что друг твоего отца граф Кампобассо? — осторожно поинтересовалась Кьяра. — Я буду тебе благодарна, если ты никогда не будешь мне напоминать об этом человеке. Он использовал меня, чтобы отравить Филиппа ради поста первого маршала, предал меня в самые тяжёлые моменты жизни. Граф Кампобассо никогда меня не любил. Я бы много отдала, чтобы в моей жизни не было того позорного отравления, — проговорила Фьора, покраснев от стыда и опустив голову. — Так что я всегда буду помнить, как бывший враг спас мне жизнь и протянул руку, а друг покойного отца бросил в беде. Хотя я не стоила того, чтобы Филипп вытаскивал меня из этого болота. — Я больше никогда тебе не напомню об этом подлом человеке. Но я не согласна с тобой, что ты не заслуживаешь заступничества мессира Филиппа и того, что он спас тебе жизнь. Твой сюзерен очень хороший и добрый человек, он по-настоящему тебя любит. И если он решил, что ты заслуживаешь его защиты и хорошего отношения, значит, он прав, — с мягкостью и теплотой убеждала Кьяра свою подругу. — А какой сегодня день, ты не знаешь? — вдруг задумалась Кьяра. — Погоди-ка… Сегодня же воскресенье! Неделя прошла, значит, сегодня кончится мой постельный режим! Наконец-то свобода! — ликующе воскликнула Фьора и засмеялась. — И кто тебя обрёк на этот постельный режим? Врачи? — ехидно полюбопытствовала Кьяра, радуясь, что видит подругу такой весёлой. — Нет, не врачи. Филипп решил, что неделю мне лучше провести в постели. До того, как меня забрали из тюрьмы, меня мучил сильный кашель. Филипп боялся, что мне станет хуже, но я очень уверенно иду на поправку, — ответила Фьора подруге, съев один кекс. — А у твоего сеньора случайно нет такого же по характеру брата-близнеца? Одна моя кузина как раз на выданье, — шутливо поинтересовалась Кьяра, уплетая кексы вместе с Фьорой. — Нет, Филипп — единственный ребёнок у своих родителей, — ответила подруге Фьора с тёплой иронией. — Видно, не судьба, — Кьяра хихикнула и съела ещё один кекс, запив его чаем. Фьора последовала её примеру. Вместе девушки смели до крошки все кексы и выпили весь чай, оживлённо болтая. Вечером Кьяра тепло попрощалась с Фьорой, расцеловав её в обе щёки, и вернулась в особняк своей сеньоры принцессы Марии. Фьора, счастливая и довольная от того, что очень хорошо провела время с Кьярой, полусидела в своей постели и читала стихи Беатрис де Диа, которые ей подарил Филипп. Девушка с головой ушла в чтение и не замечала ничего вокруг себя, отдавшись красоте строк давно жившей поэтессы. От её занятия Фьору отвлёк скрип двери. Порог её комнаты переступил Филипп. — Фьора, ты выглядишь очень хорошо, глаза блестят, на щёках здоровый румянец. Как же ты прекрасна, — Филипп прошёл до кровати Фьоры и сел на край, только руки он держал за спиной. — Филипп, ко мне сегодня приходила Кьяра, мы очень хорошо провели время. Ты прав, мне и впрямь гораздо лучше, чем было раньше. А что ты прячешь за спиной? — не сдержала любопытства Фьора, отложив на прикроватный столик книгу. — Всё-то тебе надо знать, любопытная лисичка, — ласково произнёс Филипп, улыбнувшись Фьоре. — Ну, не буду тебя томить, — Филипп передал в руки Фьоры чёрный футляр, в котором, скорее всего, был какой-то сюрприз. — Открой. Это тебе. — Ты приготовил этот сюрприз для меня? Спасибо! — обрадованно воскликнула Фьора, открыв футляр… и тут же удивлённо глядя то на Филиппа, то на серебряный браслет с сапфировыми розочками. — Это браслет?.. Филипп, он такой красивый… — Маленькое уточнение — обручальный браслет. Фьора, я люблю тебя и хочу связать с тобой мою жизнь, пока не разлучит смерть. Хочу прожить с тобой всю жизнь в любви и верности. Я прошу у тебя твоей руки, — выпалил на одном дыхании Филипп, в волнении глядя на Фьору, не сводя с неё горящего взгляда карих глаз. — Я не ждала, что ты попросишь моей руки… Я даже мечтать о таком боялась, — искренне поделилась Фьора со своим сеньором, обратив на него взгляд серых глаз, подёрнутых слезами радости. — Фьора, ты станешь моей женой? Я клянусь любить только тебя одну и всю жизнь быть тебе верным, быть опорой и поддержкой. Ты согласна? — по-прежнему не отводил Филипп взгляда от Фьоры, ожидая её ответа и нежно касаясь её ладони, лежащей поверх одеяла. — Да, я стану твоей женой. Во всём мире не будет жены более верной и любящей. Я согласна, — проронила Фьора, утирая льющиеся слёзы из глаз и улыбаясь возлюбленному. — Мы назначим свадьбу на любой день, какой ты захочешь. Кьяру на нашу свадьбу пригласим обязательно, — Филипп поцеловал Фьору в висок и надел ей на руку обручальный браслет, застегнув замочек. — Я хочу как можно скорее! — воодушевлённо воскликнула Фьора, прижав руку Филиппа к своей груди. — Кто я такой, чтобы спорить с будущей герцогиней де Селонже? — ласково усмехнувшись, Филипп бережно провёл ладонью по щеке Фьоры. Склонившись ближе к своей невесте, Филипп прилёг рядом с ней и с нежностью прильнул к губам Фьоры, вкладывая в поцелуй весь трепет, всю глубину своих чувств к ней, словно скрепляя поцелуем их помолвку. Фьора, закрыв от удовольствия глаза, отдавалась этому ощущению волшебного сна, наслаждалась этой сладостью необычной ласки, кровь в её венах зажглась огнём, сердце в груди отбивало ускоренные ритмы. Слишком сильной оказалась власть над Фьорой этой неведомой силы, которой она с удовольствием подчинилась. Сладко закружилась голова и разлилась по её телу истома. Фьору одурманил его запах чистой кожи, свежей травы после дождя, ветром дальних странствий, немного дорогими духами и лошадьми… Фьора с упоением отдавалась поцелую и объятию своего будущего мужа, разомлев от ласки. Сердца Филиппа и его невесты бились в унисон друг другу. Она будто пребывала во сне или пьяна… Мягко чуть отстранившись от Фьоры, Филипп нежно обвёл указательным пальцем черты родного и любимого лица. — Это станет ещё одним моим любимым занятием наедине с тобой, — тихо прошептала Фьора на ухо Филиппу, ласково усмехнувшись. — После нашей свадьбы ты откроешь для себя ещё одно приятное занятие наедине, — проронил Филипп с ласковым ехидством, запечатлев поцелуй на полуприкрытых губах Фьоры, крепко к нему прильнувшей.