Горький яд ненависти

      Утро светлого праздника Рождества, двадцать пятого декабря, порадовало парижан видами запорошённого снегом города, что придавало шумному Парижу с его неуёмной энергией сходства с иллюстрацией из детских книг сказок. Город и впрямь имел сказочный вид. Выпавший снег скрыл все неровности на дорогах и грязь, укутал белым покрывалом деревья и кусты цветов, лежал на крышах домов и лавок с церквями. Снег, укутавший город, переливался под солнцем мириадами бликов. Прекрасный в своём зимнем убранстве Париж можно было сравнить с невестой. Запряжённая шестёркой лошадей, которыми ловко правил кучер, карета везла Фьору и Филиппа расчищенными от снега дорогами до собора Нотр-Дам. Всю дорогу мужчина и его будущая жена не могли налюбоваться из окон кареты видами города. Фьора была облачена в своё свадебное платье из синего бархата с меховой оторочкой и плащ, на правой руке красовались браслеты, декольте украшало колье, а на голову был надет обруч в виде лавровой ветви. В день своей свадьбы девушка захотела непременно надеть подарок жениха. На ноги её были обуты сапоги. Филипп выбрал из своих самых лучших вещей в этот торжественный день чёрный пурпуэн и чёрные штаны с сапогами такого же цвета, поверх пурпуэна мужчина надел тёплый плащ. С ними в карете ехали Кьяра, одетая в тёплый плащ, бордовое бархатное платье и сапоги. Вместе с Кьярой в карете были одетые в свои самые лучшие наряды Филипп де Коммин, Филипп де Кревкер и Агнолло де Нарди. Фьора не имела ничего против того, чтобы на её торжестве с возлюбленным были его друзья. Матье де Прам остался дома заниматься хозяйством и присматривать за Лучиком, к которому сразу почувствовал расположение, и которого с самого утра напоил молоком и накормил отварной курочкой. Фьора хотела бы взять котёнка с собой на собственное венчание, но побоялась, что Лучик может испугаться скопления людей в соборе, убежать и потеряться, поэтому девушка оставила своего любимца дома под присмотром бдительных очей Матье де Прама. — Фьора, милая, ты только полюбуйся, как Париж нарядился к нашей свадьбе, — произнёс ласково Филипп, поднеся руку невесты к своим губам. Фьора даже не надевала перчаток, торопясь как можно скорее вручить свою руку возлюбленному. — Этот город похож на новобрачную даже больше меня, — обронила Фьора, мягко рассмеявшись. — Я не могу поверить, что этот день настал. — Всё равно этот город при всём его заснеженном великолепии уступает в красоте вам, Фьора, — с доброжелательностью и учтиво прозвучали слова светловолосого Филиппа де Коммина. — Правильные слова, Коммин, — поддержал товарища Филипп де Кревкер. — С красивой девушкой надлежит говорить только о ней. — Тем более в день её свадьбы, — вторил своим товарищам Агнолло де Нарди. — Вы счастливы, что выходите замуж, Фьора? — Благодарю вас всех за добрые слова, господа. Я выхожу замуж за любимого человека и любима им. О чём мне жалеть в такой прекрасный день? Так что я очень счастлива, — ответила с тёплой искренностью Фьора, нисколько не кривя душой, и улыбаясь. — Фьора, я так рада за тебя и мессира Филиппа. Мне сложно представить более красивую пару, чем вы. Я всей душой вам желаю, чтобы вы прожили счастливо всю вашу жизнь, — от всей души пожелала Кьяра подруге и её будущему мужу. — Кьяра, я так тебе благодарна за поддержку и тепло, — поблагодарила Фьора подругу. — Спасибо вам за вашу доброту, графиня Альбицци. Я рад, что вы подруга Фьоры, — выразил Селонже благодарность Кьяре. Карета остановилась перед соборной площадью. Филипп де Кревкер, Филипп де Коммин и Агнолло де Нарди вышли наружу. Агнолло помог выйти Кьяре. Селонже вышел из кареты и помог выйти невесте. Все вместе они преодолели расстояние, которое отделяло их от ступеней собора Нотр-Дам, по которым они поднялись, и вошли внутрь. Собор встретил их светом сотен свечей и запахом ладана, который источали курильницы и кадила в руках служек. Святые, увековеченные в мраморных статуях и на витражах больших высоких стрельчатых окон, лица королей прошлого с барельефов строго взирали на происходящее. Струящийся сквозь цветные витражи солнечный свет рождал множество бликов. Слышался радостный перезвон колоколов. В этот волнующий для неё день, переступая порог собора, Фьора думала о своём отце. Мог ли почивший Франческо Бельтрами-де Бертен, погибший на дуэли с Филиппом де Селонже, знать о том, что его старшая дочка спустя года свяжет свою жизнь с человеком, который лишил отца её с сёстрами и оставил вдовой её мачеху? Но этот человек дважды спас Фьоре жизнь и на коленях вымаливал у короля помилование для Фьоры… Фьора была свободна от ненависти и жажды мести Филиппу за гибель отца. Ни минуты она не забывала о том, что Филипп в моменты опасности для Фьоры кончить жизнь на эшафоте простил ей содеянное зло, протянул руку и вырвал из клешней неумолимой и бесстрастной машины французского правосудия, спас ей жизнь, решив перечеркнуть былое и не тащить прошлое в их новую жизнь. Единожды Фьора уже поплатилась за то, что предала свою любовь ради мести и лживых речей бесчестного интригана. Больше она подобного не совершит, дав себе твёрдое обещание всегда быть верной и любящей женой Филиппу. Скорее умереть, но никогда не предавать любви и доверия к ней мужа. Всё, на что Фьора сейчас надеялась, это на то, что душа отца сможет её простить и не будет проклинать на том свете. От главного алтаря, расположенного в середине центрального нефа, по обеим сторонам от которого — алтарная преграда, на которой в скульптурном исполнении запечатлены сцены из Евангелия, навстречу Фьоре и Филиппу с их друзьями направился пожилой священник в белом стихаре невысокого роста, с совершенно лысой головой и поблёкшими голубыми глазами. Подойдя к ним, он приветственно улыбнулся. — А, я ждал вас, герцог де Селонже и герцогиня де Бертен, — сказал священнослужитель. — Я так рад, что венчаю вас, да ещё в такой светлый праздник. Пойдёмте со мной, дети мои, — велел священник Фьоре и Филиппу, пройдя к алтарю. Мужчина и девушка проследовали за ним. Филипп де Коммин, Кьяра Альбицци, Филипп де Кревкер и Агнолло де Нарди сели на скамью в первом ряду, чтобы не упустить ни одной детали сегодняшнего венчания. В этот важный для неё с Филиппом день Фьора и её жених были окружены своими преданными друзьями, пусть свадьба по просьбе Фьоры происходила без излишней пышности, но никогда ещё Фьора не чувствовала себя на вершине блаженства. Она выходила замуж за человека, которого любила всем существом, ради кого без страха бросилась бы в огонь и воду, с кем хотела прожить все отпущенные ей годы на этой земле, на чей гордый профиль она иногда бросала взгляды и улыбалась своим радостным мыслям. Священник велел Фьоре и Филиппу преклонить колени перед алтарём, что мужчина и девушка сделали, принявшись читать над ними молитву. Рядом со священником маленький певчий покачивал кадильницей, оставляющей после себя в воздухе аромат ладана. — Благословен Господь наш, собравший нас всех здесь в радостный и светлый праздник Рождества Христова, чтобы соединить узами законного брака двух любящих друг друга детей Его, — промолвил священник, с теплотой глядя на держащихся за руки и по-прежнему коленопреклонённых Фьору и Филиппа. Де Кревкер, де Коммин, де Нарди и Кьяра встали со скамьи и тоже склонили колени по примеру новобрачных. Сама церемония не была особенно длинной. Сначала Филипп твёрдым голосом повторил следом за священником: — Я, Филипп, беру тебя, Фьора, в свои законные супруги, дабы ты стала возлюбленной спутницей моей в горе и в радости, в здравии и в болезни, ныне и навечно, пока не разлучит нас смерть. Затем настал черёд Фьоры приносить брачную клятву, и она тоже произнесла: — Я, Фьора, беру тебя, Филипп… — но тут голос её от волнения сел и дрогнул, и девушка закончила свою клятву чуть слышно: — беру тебя, Филипп, в свои законные супруги, дабы ты стал возлюбленным спутником моим в горе и в радости, в здравии и в болезни, ныне и навечно, пока не разлучит нас смерть… — по щекам Фьоры катились слёзы, но то не были слёзы горя — сердце новобрачной изнемогало от радости. Священник, взяв Фьору за правую руку, вложил её в ладонь Филиппу, который тут же решительно и бережно её сжал своими огрубевшими от обращения с оружием пальцами. — Ogo conjungo vos in matrimonium, in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen. Господь вас благослови, дети мои, — произнёс священник звучным голосом. Филипп и Фьора одновременно произнесли «Amen». Селонже взял за руки Фьору и нежно прикоснулся губами к её тонким пальцам. Глаза Фьоры блестели от слёз, но на губах расцвела подобно цветам по весне улыбка, это была вершина её счастья. По велению священника они встали с колен. Их друзья сделали то же самое. Послышались тихие всхлипывания — это Кьяра еле сдерживала себя, чтобы не заплакать от радости за подругу. Священник поднялся к алтарю, чтобы отслужить мессу. Фьора, Филипп и их друзья в молчаливом благоговении выслушали божественную литургию, не шелохнувшись. Когда же месса окончилась, священник пригласил Фьору и Филиппа с их друзьями в ризницу, пропахшую ладаном и воском, чтобы новобрачные и их друзья оставили свои имена в церковной книге записей и подписались. Филипп де Селонже расписался с такой радостной энергичностью, что даже заскрипело гусиное перо, затем он протянул перо Фьоре, улыбаясь ей с ласковой усмешкой. — Ну, что, любимая, знаешь теперь, как тебя зовут? — тепло подначил Селонже свою юную жену. Фьора тихонько рассмеялась и взяла перо, обмакнув его в чернильницу. В книге записей Фьора со всем усердием и старанием, чуть высунув кончик язычка, впервые в своей жизни вывела: «Фьора де Селонже». Гордость волной захлестнула юную герцогиню де Селонже, и щёки её разрумянились от восторга и волнения. Она дала себе клятву с честью и достоинством носить старинное имя, вручённое ей сегодня супругом. Фьора была готова лечь костьми, но не опорочить чести имени, которое отныне носит. Кьяра, Филипп де Коммин, Филипп де Кревкер и Агнолло де Нарди наперебой поздравляли мужа и жену, обнимая их, желая им счастливой и благополучной семейной жизни, прочили крепкий брак и детей. Попрощавшись со священником, молодожёны и их друзья покинули собор и устроились в карете, кучер подгонял лошадей, и до дома они все добрались довольно быстро. В особняке на улице Роз всех уже ждали праздничные блюда и дорогие вина, Филипп и Фьора с их друзьями радостно болтали и веселились, звучали пожелания счастливой и беззаботной жизни новобрачным, даже Матье де Прам не глядел букой, а маленький котёнок Лучик — который крутился под ногами гостей, даже снискал себе симпатии всех приглашённых и успел побывать у каждого на ручках. Потом Матье де Прам унёс кошачьего малыша в кухню, где дал ему попить молочка и поесть варёной курочки. До позднего вечера продолжались свадебные посиделки, после Агнолло де Нарди с Филиппом де Коммином и Филиппом де Кревкером покинули дом герцога де Селонже — объясняя это тем, что хотят дать супругам возможность побыть наедине. Кьяра осталась с ночёвкой в доме герцога и герцогини де Селонже, где ей отвели самую просторную гостевую спальную, в которой Матье жарко растопил камин. Фьора и Филипп остались в гостиной, где проходили праздничные посиделки, одни. — Это самый прекрасный день в моей жизни, — восторженно поделилась Фьора с мужем, обратив на него сияющий нежностью и теплом взгляд серых глаз. Карие глаза Филиппа при взгляде на жену имели такое же выражение нежности и тепла. — Не скажешь, почему? — ласково допытывал он её. — Потому что сегодня я стала твоей женой, — ответила Фьора, подойдя к Филиппу и прижавшись к нему, руки мужчины крепко обняли её, губы его касались макушки Фьоры. — Ну, всё, теперь ты моя пленница, — в шутку пригрозил Селонже, подхватив Фьору на руки и закружив. Звонкий и мелодичный смех девушки приятной музыкой звучал для его ушей. — Филипп, поставь меня, хватит, — сквозь смех просила Фьора, крепко обняв за шею мужа. — Это и в моей жизни самый счастливый день. Потому что теперь ты моя жена, — Филипп перестал кружить Фьору, но по-прежнему держал её на руках, надёжно и бережно прижимая к себе. — Я велел Матье перенести твои вещи ко мне в комнату. Ты не против? — спросил Селонже, целуя жену в кончик носа. — Вовсе нет, я сама хотела это сделать, — ответила ему Фьора, уткнувшись лицом ему в плечо. Держа на руках и прижимая Фьору к себе, Филипп покинул гостиную и миновал лестницу, поднявшись на второй этаж. Дойдя до своей комнаты, он толкнул ногой прикрытую дверь и зашёл в свою спальную, стараясь не задеть телом Фьоры дверных косяков, что удалось избежать. Приблизившись к кровати, мужчина осторожно опустил на неё Фьору. — Побудь здесь, родная. Я пойду взять нам вина, — проговорил на ухо супруге Филипп, поцеловав Фьору в шею — в том особо чувствительном месте, где бьётся жилка. — Я буду ждать, — ответила девушка, сняв с себя сапоги, бросив их возле кровати. Платье Фьора решила пока не снимать и осталась ждать мужа, глядя в окно на сияющую в ночной чёрной вышине луну и зажёгшиеся звёзды, которые словно перемигивались с огнями уличных фонарей. Наступившая вдруг ночь как бы задёрнула своим пологом пору детства и девичества Фьоры, которые отметились для неё тяготами и не были беззаботными. Как и большинство её современниц, Фьора знала, что вовсе не церковное венчание и благословение священника превращает девушку в женщину. Для этого необходимы супружеские отношения, слияние двух тел, которое может поначалу оказаться очень болезненным, особенно если любовный акт совершается грубо. Но девушка не ждала ничего такого от человека, который так преданно и пылко её любит, который так заботится о ней, кому она с такой радостью ответила на любовь. Фьора знала, что Филипп не предаст её любви и доверия. Но ожидание её не продлилось долго — скоро вернулся Филипп с двумя бокалами вина, один из которых он предложил Фьоре. Девушка взяла один из бокалов и отсалютовала мужу, кокетливо ему улыбаясь. Филипп отсалютовал бокалом Фьоре, улыбнувшись ей. — За нас. За все отпущенные нам годы счастья, — предложил Филипп тост. — Поддерживаю! — воскликнула Фьора радостно. Вдвоём они опустошили бокалы и поставили их на прикроватную тумбочку. Весело поблёскивающими глазами муж и жена смотрели друг на друга. Филипп осторожно увлёк Фьору на постель. Уложив девушку на застеленную шёлковым постельным бельём кровать, Филипп медленно помогал ей избавиться от платья и нижней рубашки, попутно раздеваясь самому. Изрядно ему пришлось провозиться с крючками и шнурками на платье Фьоры, и Филипп не раз проклял того изверга, придумавшего эти кошмарные завязки с крючками на одеждах любимых женщин. Фьору его нетерпение заставляло кокетливо хихикать. Наконец Филипп справился со своей задачей, избавив от одежды и украшений жену, и раздевшись донага сам. Карие глаза мужчины жадно горели, стоило ему увидеть, как особенно прекрасна его жена без одежды. Гибкое и стройное тело, небольшая высокая и упругая грудь, изящная шея, точёные черты лица — словно сотворённые рукой Венеры, раскинувшаяся по подушке россыпь густых чёрных кудрей и большие глаза цвета грозовых облаков. Глядя на Фьору, Филипп не раз ловил себя на мысли, что подобная красота способна соблазнить святого. Фьора как заворожённая рассматривала обнажённое крепкое и подтянутое тело мужа, которое словно ваял гениальный скульптор и которое так напомнило Фьоре статуи античных богов. Местами на животе и груди молодого мужчины были видны следы застарелых ранений, такие же следы были и на его спине, как напоминание обо всех битвах, где ему довелось побывать. Ни он, ни она не могли оторвать восхищённых взглядов друг от друга. Но внезапно, словно спохватившись, Фьора густо покраснела и прикрыла одной рукой свои груди, а другой — пах. — Чего ты испугалась? Разве зеркало никогда не говорило тебе, что ты красива?.. Так красива!.. Так нежна!.. — шептал он восхищённо, прильнув губами к округлому животу Фьоры. По телу девушки пробежала дрожь. Почувствовав это, он тихонько рассмеялся. — Верни мне мою душу, ведьма. По-хорошему верни!.. — пробормотал он, лаская трепещущую девичью грудь. — Я ведь никогда не делала этого раньше, — тихо прошептала Фьора, слегка смутившись. — Если ты пока не готова — отложим до другого раза, — прошептал ей на ухо Филипп, гладя Фьору по щеке. — Не надо откладывать. Я твоя, — с нежной улыбкой ответила мужу Фьора. Мужчина, воодушевлённый словами девушки, покрывал поцелуями все её тело, нежно прикасаясь языком к розовым кончикам груди; его руки тем временем исследовали плавный изгиб бёдер, шелковистую поверхность плоского живота. Следуя за руками, губы Филиппа спускались всё ниже и ниже, пока не достигли курчавых волос внизу живота. Кровь в венах Фьоры загорелась огнём от поцелуев и прикосновений мужа, сладко заныл низ живота — который свело. Широко раскрыв глаза, опьянев от ласк, Фьора была как в полусне и почти не осознавала происходящего. Всё тело её рвалось навстречу супругу, ласки которого срывали с её губ тихие нежные стоны и страстные вздохи. Наконец Филипп покрыл её своим телом, сжал в крепких объятиях и завладел её ртом. Фьора так и таяла от этих жадных поцелуев, голова её сладко кружилась. Тело её напряглось и выгнулось дугой, как бы пытаясь освободиться от давящего сверху груза. Но Филипп с лёгкостью подавил это сопротивление, и Фьора почувствовала, как он входит в неё. Ощутив небольшой дискомфорт, когда впускала его внутрь себя, она застонала, но стон этот был заглушён страстным поцелуем. Какие-то мгновения Филипп оставался неподвижен и давал ей время привыкнуть к новым ощущениям. — Тебе не больно? — спросил Филипп с беспокойством, целуя нежную шею девушки. — Нет, всё правда хорошо, — прошептала тихо Фьора и коснулась губами уголка губ Филиппа. Затем, погрузив руки в блестящий водопад её волос, он начал, сначала очень медленно и осторожно двигаться внутри неё, и этому ритму с удовольствием подчинилась Фьора… Мощная волна страсти подхватила их, и на её гребне они достигли экстаза… Волна отхлынула, оставив любовников, обессилевших и задыхающихся, на измятом пляже простыней… Но Филипп не ослабил своих объятий… Эта девушка, открывшая для себя сегодня ночью плотскую сторону супружеской жизни мужа и жены, заставила Филиппа понять, что теперь он окончательно и бесповоротно во власти своей прекрасной и юной супруги, которая впервые стала женщиной в его объятиях. И у Филиппа больше не было ощущения принадлежности самому себе. Он не думал, что ещё способен любить так пылко и самозабвенно. — Я люблю тебя, — шептал Филипп на ухо разомлевшей после близости и улыбающейся Фьоре. — Слов в мире таких нет, чтобы сказать, как я тебя люблю, — крепко прижимал он к себе жену, которая доверчиво прильнула к нему. — Мне тоже не хватит никаких слов в мире, чтобы описать, как я тебя люблю, — проворковала нежно Фьора, игриво укусив Филиппа за мочку его уха. — Ах ты, хитрая лисица! Кусаться она мне тут ещё будет! — воскликнул Филипп с напускным возмущением, отплатив Фьоре за её дерзость страстным и жадным поцелуем — к её удовольствию. Со всем жаром Фьора отвечала на поцелуй мужу, прижавшись к нему всем телом. — Ты был прав, когда сказал, что после свадьбы я открою для себя ещё одно приятное занятие наедине, — проговорила Фьора с ласковой усмешкой, погладив Филиппа по щеке. — Я не думала, что любовь может приносить такую радость… я хотела бы снова пережить то, что только что было… — Фьора, не надо спешить, милая… Ты так молода, так хрупка… Я боюсь причинить тебе боль, — мягко проронил Филипп, погладив по щеке жену. — Но ты не причинишь мне боли. Ведь я сама хочу быть твоей. Мне так это нравится… — серые глаза Фьоры горели озорными искорками. Филипп смотрел на жену, не отрывая от неё восхищённого взора карих глаз. Свет ночника позолотил её кожу и подчеркнул нежную округлость груди и изящную линию бёдер, в её глубоких и потемневших от страсти серых глазах он тонул как в омутах, щёки девушки горят румянцем, нежные пухлые губы растянуты в улыбке. Он долго любовался её прекрасным, чистым лицом. Со временем красота Фьоры расцветёт ещё ярче, ещё пышнее, и не было для Филиппа женщины более пленительной и волнующей, чем его собственная жена. — Ты этого хочешь? — спросил он внезапно охрипшим голосом. — Ты этого действительно хочешь?.. В ответ послышался ребяческий и одновременно такой волнующий смех Фьоры: — Конечно, я этого хочу! Платон утверждает, что то, что доставляет удовольствие, полезно повторять два, а то и три раза! — Любовь моя, в нашу первую ночь вместе как муж и жена ты решила привнести немного античной философии? — спросил он, снова начиная ласкать нежную кожу Фьоры. — Филипп, скажи, тебе ведь хорошо со мной? — в волнении спросила Фьора, глядя в глаза мужу, ожидая ответа в нетерпении. — Да, родная. И клянусь тебе честью, другого счастья мне не нужно. У меня же есть ты, — Филипп прикоснулся губами к виску Фьоры. — Хотела бы я научиться, как тебя любить, — тихо прошептала Фьора на ухо мужу, покусывая мочку его уха. — Порядочных женщин не учат подобным вещам, — ответил Филипп с напускной строгостью. — К чертям порядочность в такую ночь! Сегодня и все следующие ночи я хочу быть только твоей женой во всех смыслах этих слов! — Фьора в пылком и требовательном поцелуе прильнула к губам Филиппа, а он с таким же жаром отвечал ей на её поцелуй. Растроганный словами своей юной жены и поражённый её натиском, он принялся самым добросовестным образом направлять её первые шаги, и Фьора оказалась достойной своего ментора, скоро за пурпурным пологом, скрывающим любовников, установилась тишина, прерываемая лишь томными вздохами… Ещё два раза муж и жена счастливо забывались в объятиях друг друга на смятых простынях, два раза они самозабвенно друг другу отдавались со всем жаром своих сердец. Наконец, побеждённая усталостью, Фьора провалилась в глубокий сон. Длинные волосы девушки, влажные от пота, раскинулись по подушке. Тогда Филипп плотнее укутал её в одеяло, притянул к себе и крепко обнял, скоро забывшись крепким сном.