Сохнет трава, задохнулись глухие трубы, Клятвы слова против воли прошепчут губы. Мне не дано знать, что сказало мне — «Прими!»… Злое, как кровь, вино любит играть с людьми. Но как же мог я поступить иначе, Хоть, впрочем, ясно мне действительно одно: Вы ненавидите меня — до плача, И мне от этого смешно. И мне от этого смешно. (с.) Канцлер Ги
Июнь 1475 г.
Июньское солнце нещадно опаляло своими лучами всё, до чего касалось. В безмятежном голубом небе проплывали белые облака, принимающие порой весьма причудливые формы. Этот день двадцатого июня выдался особенно жарким. Погода не изволила баловать даже лёгким дуновением ветра. На площади перед королевским дворцом стояли облачённые в коричневые колеты и штаны юноши и девушки, изнывающие от летнего полуденного зноя. Все они являлись выпускниками школы рыцарей «Мерсей». Основал эту школу три столетия назад дворянин Мартен де Мерсей, прославивший своё имя благотворительностью и канонизированный католической церковью. В этой школе вот уже триста лет учились дети родовитых дворян Франции. На балконе дворца в креслах сидели богато разодетые знатные вельможи. Король Карл Смелый, королева Маргарита и принцесса Мария сидели на золочённых тронах, обитыми синим бархатом. Фьора Бельтрами смотрела на Смелого пристальным взглядом, в котором плескалась ненависть. Обладай её взор способностью сжигать то, на что он обращён, от короля бы осталась жалкая горсточка пепла. Король выглядел так, как его Фьоре описывал Франческо. Волевое лицо с сильным подбородком, тёмные властные глаза, волосы тёмные и густые. Одет в длинную одежду из красного бархата, подпоясанную золотым поясом и с горностаевым воротником, на котором висела цепь ордена Золотого Руна. На его шляпе из такого же бархата сверкало удивительное украшение с чарующим блеском: эгретка из бриллиантов, которые поддерживал колчан, выполненный из жемчужин и рубинов. Держался Смелый очень горделиво. Фьора презрительно поджала губы при виде такой кричащей роскоши. Она подумала о своей мачехе Иерониме и младших сестрёнках — Карле и Пьетре, живущих в обветшалом и обнищавшем замке, продуваемом ветрами и неотапливаемом, потому что вдова Франческо Бельтрами была вынуждена экономить даже на дровах. Рядом с троном короля сидел ещё один человек, зачисленный Фьорой в стан её врагов — герцог Филипп де Селонже, первый маршал Франции. За прошедшие шесть лет он заметно возмужал: черты аристократичного лица стали резче, а плечи шире. Светло-карие глаза по-прежнему глядели умно и ясно. Фигура не заплыла жиром, оставшись статной и стройной. — Графиня Кьяра Альбицци, — прозвучал голос принцессы, — я, принцесса Мария, графиня де Шароле, принимаю вашу службу. От ровного строя выпускников отделилась высокая темноволосая девушка с чёрными глазами и уверенно подошла к занимаемому принцессой трону. Преклонив колено, Кьяра поцеловала руку своей сеньоры. — Я, Кьяра, графиня Альбицци, приношу свою присягу принцессе Марии, графине де Шароле и клянусь ей в моей верности. Отныне на три года бой моей сеньоры — мой бой, её честь — моя честь. Да будет моя шпага сломана, а имя навеки предано позору, если я нарушу данную мной клятву, — выпалила девушка на одном дыхании. Мария сделала Кьяре знак подняться и юная Альбицци встала позади её трона. На лице мрачной Фьоры появилась улыбка. За шесть лет обучения в рыцарской школе юная Бельтрами подружилась с Кьярой — единственным человеком, который не тыкал её носом в то, что она дочь мятежника, как это делал рыжий и голубоглазый красавец-барон Арно Сорель — сын генерала Артюра Сореля. В этом ему помогали его приятели-подпевалы: маркиз Рауль де Брион, барон Венсан де Круа и граф Этьен де Патри. Как верная подруга, Кьяра всегда заступалась за Фьору и защищала её от этой четвёрки. Арно постоянно подтрунивал над Фьорой, говоря, что никто не возьмёт её себе оруженосцем в Мартенов день и она с позором уедет в свой Бертен, ставший обителью безысходности и уныния. Юный Сорель все мозги проел Фьоре тем, что первый маршал, которого он боготворил, обязательно возьмёт его оруженосцем в Мартенов день. Фьора допускала такую возможность, ведь Арно был первым среди лучших в выпуске. Герцогиня де Бертен училась вполне хорошо, даже если не хватала звёзд с неба. Но в этот день чаяния Арно не оправдались — его имя назвал королевский советник Филипп де Коммин. Рауль де Брион стал оруженосцем Филиппа де Кревкера, Венсан де Круа — Артюра Сореля, Этьен де Патри был выбран комендантом Парижа Агнолло де Нарди. Фьора ощутила, как в ней закипела горькая обида — Филипп де Коммин, Филипп де Кревкер, Артюр Сорель и Агнолло де Нарди были приятелями её отца, но они почему-то выбрали себе оруженосцами тех, кто вечно стремился побольнее задеть Фьору. Девушка зря надеялась, как она успела понять. Никто из них не назвал имени дочери Франческо Бельтрами в этот важный для неё день, что она расценила как предательство памяти её отца. Юноши принесли клятвы своим сеньорам так же, как это сделала Кьяра. Чтобы отвлечься от грустных мыслей, Фьора принялась рассматривать Филиппа де Селонже. Его красивое лицо не могло не притягивать её взора. Сейчас лицо бургундца выражало лишь скуку. Короткие чёрные волосы — больше привычные к шлему, чем к капюшону — идеально подстрижены. Одет в одежду гербовых цветов: серебряно-голубой камзол, на шее цепь ордена Золотого Руна, ноги обтягивают серые штаны, обут в высокие бежевые сапоги. Заметив, что девушка разглядывает его, он улыбнулся ей. Покраснев и нахмурившись, Фьора опустила глаза. Постепенно выпускников на площади становилось всё меньше. Дворяне называли имена бывших учеников «Мерсея», те преклоняли колено и целовали руки своим сеньорам, принося клятвы. Имени Фьоры так никто и не назвал, что очень удручало девушку. Глаза герцогини наполнились слезами и она крепко зажмурила их, чтобы никто не увидел, насколько ей обидно и больно. Фьора дерзко вскинула голову, дабы иметь гордый и не сломленный вид, следуя девизу своего рода «Горды и не сломлены». Память, словно желая добить свою владелицу, воскрешала в её голове образы родового замка Бертен, любимых сестричек и мачехи. Будто воочию она видела, как качает головой и поджимает губы Иеронима; как эта суровая и холодная женщина говорит ей, что Фьора не оправдала надежд, возлагаемых на неё, тем самым опозорив своего отца и весь род. Снова стать пленницей холодных стен потерявшего былое великолепие замка. Простаивать на коленях в часовне, склонив голову и бормоча молитвы, что Иеронима каждый день заставляла делать девочек, наказывая за неповиновение лишением скудного ужина из капустной похлёбки. Фьора эту капусту уже видеть не могла, а от царившей в замке смертной тоски была готова волком выть. Это существо было гербовым животным Бельтрами — чёрный волк на алом фоне. Герцогиня внутренне была готова к тому, что ей придётся с позором покинуть Париж и вернуться в своё обедневшее герцогство Бертен, была готова вновь терпеть холод замка и выслушивать ворчание вечно чем-то недовольной Иеронимы, была готова морозить колени в замковой часовне. От этих мыслей девушка хотела удавиться собственной чёрной толстой косой. «Это ж угораздило меня родиться под несчастливой звездой!» — думала Фьора, приучая себя к мысли, что ей пришла пора паковать саквояжи и возвращаться в Бертен, где впору помереть от скуки. — Фьора Бельтрами, герцогиня Бертенская, — раздался властный и звучный низкий голос на всю площадь. Фьора широко распахнула глаза и принялась озираться по сторонам, не веря своим ушам. — Я, герцог Филипп де Селонже, — продолжал мужчина, — первый маршал Франции, принимаю вашу службу. На мгновение Фьоре показалось, что с ней приключилась слуховая галлюцинация. Абсолютно ничего не понимая, она стояла на месте как вкопанная. Ей до сих пор не верилось, что её имя назвали, что этим человеком оказался первый маршал — мужчина, виновный в гибели отца Фьоры, кому она поклялась отомстить. Охваченная смятением, Бельтрами глядела прямо перед собой. — Фьора, не стесняйтесь и выходите, никто вас тут не съест, — ощущалась в голосе Филиппа доброжелательная ирония. Переведя дух, Фьора вышла из строя и на подкашивающихся от волнения ногах приблизилась к сидящему в кресле рыцарю, преклонив колено и поцеловав его огрубевшую от обращения с оружием руку. — Я, Фьора Бельтрами, герцогиня Бертенская, приношу свою присягу первому маршалу Франции — герцогу Филиппу де Селонже и клянусь ему в моей верности. Отныне на три года, — от сильного переживания голос Фьоры дрогнул, — бой моего сеньора — мой бой, его честь — моя честь. Да будет моя шпага сломана, а имя навеки предано позору, если я нарушу данную мной клятву. Последние слова она будто проглотила. — Фьора, говорите громче — вас плохо слышно, — прошептал ей Селонже. Бельтрами уже громче повторила последнюю часть клятвы. От многочисленных вопросов в голове сводило губы, мысли казались хуже заноз. Отныне Фьора — оруженосец ненавистного ей человека, которому она дала клятву верности. Теперь она в тени своего сеньора, его позора и славы, и свободу она вновь обретёт не раньше, чем через три года. Ей всего шестнадцать. Самое главное, чему её учили — подчиняться. Покойный отец, мачеха и друг семьи граф Кампобассо — символы веры с детских лет. Всё её наследство — долг перед честью и страной, да старинный золотой перстень с рубином — родовой амулет. Сводит губы от вопросов, Мысли хуже, чем занозы, Ты теперь оруженосец, Клятву верности ты дала. Ты теперь в тени сеньора, Его славы и позора, И свобода так нескоро — На три года ты застряла. О её сеньоре ходила слава неповторимого военного гения и ужаса мирных поселений. Не было такой дуэли, из которой бы он не вышел победителем. Шесть лет назад в этом лично убедился герцог Бертенский Франческо Бельтрами, отец Фьоры. Увы, живым он после этой дуэли с герцогом де Селонже не остался. Филипп слыл за порядочного мерзавца и не одна ученица «Мерсея» или знатная дама мечтала о нём днями и ночами. Статен, богат, отважен, мастер в обращении с холодным и огнестрельным оружием, очень красив и при всём том очень умён. Но у герцога де Селонже был один существенный недостаток — он обожал пьяные кутежи и пирушки в компании своих приятелей. Твой сеньор — военный гений, Ужас мирных поселений, Победитель всех дуэлей, В том числе с твоим отцом. Он порядочный мерзавец, Он мечта любых красавиц, Первый в мире среди пьяниц И умен при всем при том. А тебе всего шестнадцать, Ты умеешь подчиняться, Мать, отец и друг семейства — Символ веры с детских лет. У тебя всего наследства — Долг перед страной и честью, Да еще старинный перстень, Родовой твой амулет. — Вы молодец, герцогиня, — Филипп чуть улыбнулся своему оруженосцу, желая ободрить. Фьора поднялась с колен, собираясь занять своё место позади кресла Филиппа. Но в глазах у неё помутилось, сознание отказалось ей повиноваться и девушка упала подобно срубленному деревцу прямо в руки её сеньора, успевшего вовремя подхватить Фьору. Очнулась она уже в какой-то светлой и просторной комнате, оформленной в пастельных тонах. Под собой Фьора ощутила мягкую перину. Рядом с ней сидел Селонже, занятый тем, что помогал ей сесть поудобнее и протягивал стакан воды. Девушка взяла в руки сосуд и в считанные секунды опустошила его жадными глотками. Холодная вода немного взбодрила её. — Где я? Что со мной было? — Фьора почесала переносицу. — Вы в покоях принцессы Марии, — Филипп забрал у Фьоры пустой стакан и поставил на прикроватную тумбочку, — случилось то, что вы упали в обморок. Так сильно волновались или плохо переносите жару? «Хуже и быть не может — упасть в обморок во время церемонии, на глазах кучи народа! Это ж надо было так опозориться!» — думала герцогиня, чувствуя, как к щекам прилила кровь. — Это от жары, мне просто стало дурно, — ухватилась она за наиболее предпочтительный для себя вариант. Ещё не хватало, чтобы бургундец думал, будто её так взволновало то, что он выбрал девушку оруженосцем! — Как вы себя чувствуете? — поинтересовался он у неё. — Спасибо, хорошо, — буркнула Фьора, поднявшись с кровати и обувшись в свои полусапожки. Герцог встал со своего места. — Пойдёмте, мадемуазель, — Филипп взял девушку под руку. — Насчёт своих вещей не беспокойтесь — Кьяра Альбицци вызвалась отвезти их в мой особняк. Вместе они вышли из покоев, быстрым шагом миновали многолюдные дворцовые коридоры и покинули дворец, около которого их ждала запряжённая четвёркой лошадей голубая карета с серебряными орлами на дверцах. Сидящий на козлах кучер одет в голубую ливрею с таким же серебряным орлом на спине. — Прошу, Фьора, — Селонже открыл ей дверцу. Только после того, как девушка заняла место в карете, он забрался в карету, закрыв дверцу и сев рядом с ней. До особняка карета домчала их за каких-то полчаса. Особняк являл собой образец строгой и благородной готики, насчитывая два этажа с чердаком и пристройку, служившую конюшней. Позади здания был разбит сад на заднем дворе. Огораживал особняк высокий чёрный забор из железных прутьев. Внутреннее убранство тоже удовлетворяло чувство эстетики: дорогие обои на стенах, деревянные полы и плитка с постеленными на них коврами, оправленные в серебряные рамы картины и мраморные скульптуры. Но Фьора была слишком уставшей, чтобы оценить красоту места, где ей предстоит жить три года. Филипп поручил оруженосца заботам своего мажордома Матье — молодого человека с загорелым лицом, серо-голубыми глазами и светло-русыми волосами до плеч. Матье проводил её до комнаты для гостей. Оставшись в своих апартаментах одна, девушка порылась в шкафу и нашла свою сорочку, в которую переоделась, перед этим сняв с себя всю одежду и разувшись. Большая кровать, не занавешенная лиловым балдахином и застеленная свежим постельным бельём, так и манила к себе вымотанную за день Бельтрами. Забравшись под одеяло и положив голову на подушку, Фьора уснула как убитая. Этот день выдался для неё очень богатым на впечатления. Спала она без сновидений.