Хохот времени

      Лёха снова и снова набирал номер сына, но каждый раз в трубке лишь тянулись длинные гудки. С одной стороны — да, это не удивительно, Пашка выключил звук телефона перед началом Саниного фильма, и теперь не слышит. Но с другой — кто знает, что они с Мареком успели натворить... - Дома никто не подходит, - пробормотал Даня после третьей попытки дозвониться. - На мобильник позвони, - сказал Лёха, но он только отрицательно помотал головой. - Он им не пользуется. Лёха изумленно уставился на него. Чтобы шестнадцатилетний парень не пользовался мобильным? Они же помешаны на своих гаджетах! Да и вообще, зачем отказываться от сотовой связи? Во имя чего? - Ну, это одна из его причуд, ничего не поделаешь, - развел руками Даня и задумчиво потер переносицу, оглядываясь по сторонам. - Кажется, я догадываюсь, где они. Где-то здесь есть междугородняя трасса? Где можно поймать машину и уехать куда-нибудь далеко? Лёха без лишних разговоров рванул к лесу, Даня не отставал. Странно, почему Лёха ни на секунду не подверг сомнению эту версию. Пашка вел себя странно в последнее время, депрессовал, но, кажется, наоборот предпочитал затворничать дома. Он никогда никуда не уезжал, странно ожидать этого сейчас. Но у Дани был такой мрачный, уверенный тон, что Лёхе даже в голову не пришло спорить. - Я ему уеду, - буркнул Лёха, перескакивая через мерзлые лужи на опушке. - Автостопщик нашелся... - Если они действительно здесь, то это явно идея Марека, - сказал Даня, сосредоточенно глядя под ноги. Чем-то его голос Лёхе не нравился, в нем не чувствовалось Дани-прежнего, он звучал слишком взросло, слишком обремененно. - Почему? Даня вздохнул и поджал губы, становясь похожим на собственного отца. - Он уже сбегал, - сказал он сухо. - Это у него способ переживать стресс, наверное... Дальше шли молча, гул дороги все приближался, ведущая к ней тропинка была укатана почти до блеска, бежать приходилось еле-еле, постоянно оскальзываясь. Наверное, потому что Лёха смотрел под ноги, ему показалось, что деревья расступились так неожиданно, открыв им ту немыслимую картину: посреди изгаженного леса, на обочине грязной дороги, грохочущей фурами, его сын целовал сына его первого любовника, первого возлюбленного, если говорить совсем честно. - Кхм, кажется, Марек нашел новый способ бороться со стрессом? - иронический шепот сорвался с его губ прежде, чем он успел что-нибудь подумать. Сердце гулко, с присвистами, трепыхалось между ключиц. Как же так вышло? Почему он ничего не заметил? Лёхе неловко было бы видеть, как его сын целуется в принципе, он почему-то искренне считал Пашу совсем еще ребенком, напрочь лишенным подобных интересов. Если бы ему, например, донесли, что он «встречается» с Мареком, Лёха лишь посмеялся бы, в полной уверенности, что предел их близости — незаметно держаться за руку под партой, потому что о какой еще близости между двумя детьми может идти речь? Но то, что он наблюдал сейчас, было настолько далеко от невинности... Они целовались неумело, рвано, и видно было, что им самим это еще в новинку — еще не привыкли к телам друг друга, еще нужно приноровиться, руки еще боятся обнимать, а в поцелуе ужаса столько же, сколько и страсти — до черта — но было что-то такое интимное в этой неумелости, что Лёха с Даней оба приросли к земле, не смея шелохнуться. Может быть, дело в том, что неопытность никогда не бывает поддельной, ложную девственность легко вычислить, и в жизни будет только один человек, которому ты позволишь видеть себя таким уязвимым. Может быть, в этом и кроется очарование первой любви — в том, что ты только раз позволяешь себе быть тем, кто ты есть — как правило, полным идиотом. Но не слишком ли иронично — что его собственный «идиот» и «идиот» его сына так же приходятся друг другу сыном и отцом? Почему, ради всего святого, из всех парней на свете его сын выбрал именно этого? Единственный выбор, который Лёха физически не способен был одобрить. Он с трудом оторвал взгляд от целующихся мальчиков — Пашка рывком стащил с Марека очки и теперь его лицо казалось совсем беззащитным и детским — и посмотрел на Даню. Тот, кажется, не был удивлен так сильно, как он сам, но тоже глядел не моргая, и словно бы испытывал смущение от собственного пристального внимания. Но не смотреть было невозможно. - Извините, что отвлекаем, - Даня нашел в себе силы заговорить только когда мальчики на секунду прервали поцелуй, переводя дыхание. Лёха был ему благодарен. Сам он сейчас не смог бы связать и двух слов. Услышав Данин голос, Пашка шарахнулся от Марека комичным, виноватым скачком. Вид у него был ошалевший, словно он лишь интуитивно понимает, что попал, вероятно, в самую неловкую ситуацию своей жизни — мозги ему явно отшибло любовной горячкой. Господи, «любовная горячка» у Пашки... сдохнуть можно. - К вам уже подкрадывается менингит, - продолжал Даня (храни его, Господь). - Может, найдете место потеплей? Пашка, кажется, начал что-то осознавать и теперь в ужасе таращился на отца, но Лёха не выдержал его взгляда, отвернулся. Не был он готов к этому. К разговору с Даней подготовился, почти что отрепетировал, да и было у него двадцать лет как-никак, чтобы как следует подумать... но этот лесной экспромт!.. Не то, чтобы Лёха не замечал, что с сыном происходит что-то необычное — нет, замечал, особенно в последнее время: Сплин, депрессия, уход от реальности... но он и не думал, что эти симптомы могут означать влюбленность. Строго говоря, он вообще мало думал о Пашке в последнее время — наверное, поэтому и позволил случиться тому, что случилось. С тех пор, как Даня приехал, Лёха только и делает, что думает о нем, вспоминает... Идея, достойная канала Тв-3, и все же: что, если его бесконечные мысли о Дане каким-то образом отравили Пашкино сознание? Или это просто его, Лёхины, паршивые гены? Тилипманозависимые. Что, если у Пашки это просто в крови — влюбиться в Тилипмана. «Ладно хоть не в старшего», - вдруг подумал Лёха, и на секунду действительно ощутил, что большая беда прошла стороной. Но тут же тоска навалилась снова: что теперь? Пашка будет ждать его реакции, Серьезного Разговора, и что ему сказать? Сыграть в гомофоба? Но дело ведь не в этом... что, если Пашка вообще не гей? Что, если это действительно тилипманозависимость, хотя тогда уж — тилипманосексуализм... «Сынок, дело не в том, что Марек — парень, дело в том, что двадцать лет назад его отец соблазнил меня, а потом бросил. Семейные праздники будут очень уж неловкие». Ясное дело, до семейных праздников не дойдет, они поэкспериментируют друг с дружкой пару недель, и либо рассорятся либо все само сойдет на нет — в конце концов, им всего шестнадцать, в этом возрасте все переменчиво... «Переменчиво? Тебе было пятнадцать, когда ты с Даней познакомился, а тебя до сих пор не отпускает, разве нет?» - спросил Лёха сам себя. Он ненавидел внутренние диалоги, собеседник из него выходил всегда на редкость вредный. «У нас все было не так», - настаивал Лёха. - «Время было другое, сейчас это почти что в моде, а мы на риск шли, нам тюрьма грозила». Он сам чувствовал слабость аргумента. В конце концов — откуда ему знать как «у них», чтобы сравнивать. Перебирая эти тревожные, противоречащие друг другу мысли, Лёха едва ли заметил, что Даня технично сплавил детей домой, и они снова остались вдвоем. Перехватив его взгляд, Даня вопросительно приложил два пальца к губам, и Лёха в очередной раз протянул ему портсигар. Даня прикурил им по сигарете, а Лёха сквозь смуту в голове подумал вдруг, что такое вот заботливое прикуривание — что-то вроде косвенного, обходного поцелуя, поймал себя на этой мысли и отмел ее как неуместную романтическую чушь. - Ты... вот это имел в виду, когда говорил, что им нужно «выяснить отношения»? - спросил Лёха осипшим голосом. Даня пожал плечами. - Не то чтобы имел в виду... Но я что-то такое подозревал, - признался он и скрестил руки на груди, обнимая себя поперек туловища. Лёха подумал, что ему, наверное, холодно, и медленно двинулся из леса обратно к цивилизации. - Ты... уже застукал их однажды? - смущаясь, спросил он. - Нет, но... я понял по тому, как они общались. Как смотрели друг на друга, - Даня шел рядом с ним, слегка наклоняясь вперед для равновесия. Лёха почувствовал, что от его спокойного голоса тревожность потихоньку отступает — и все-таки хорошо бывает с кем-то поговорить о том, что мучает. - Это было сразу видно, еще в самый первый раз, когда Пашка пришел к нам в гости... Лёха вдруг осознал, что Даня мог впервые увидеть Пашку, не подозревая, что он — действительно его сын. Как быстро он понял? Пашка ведь очень похож на него... - Ты знал тогда? - спросил Лёха. - Ну, что Пашка — мой сын? - Не был уверен, пока не увидел, - сказал Даня, не удивившись вопросу. - А когда увидел... глупо, конечно, но все равно на секунду принял его за тебя. Он просто твоя копия. - Да уж... - вздохнул Лёха, снова подумав про свои дурные гены. - Действительно, копия... Даже грабли те же самые выбрал... - Марек — это совсем другие грабли, - прохладно ответил Даня и стряхнул пепел, стукнув пальцем по сигарете. - Мы с ним очень разные. И не думай, пожалуйста, что Пашка пал его жертвой. Марек сам еще осенью на нем повернулся. - В смысле — повернулся? - нахмурился Лёха. Было что-то ужасно странное в том, чтобы вот так запросто обсуждать отношения их сыновей. Они о своих собственных-то никогда не говорили... Какая-то часть Лёхи хотела прямо сейчас, не сходя с места, навсегда порвать любые связи с обоими Тилипманами, уговорить (или заставить) Пашку сделать то же самое, уехать куда-нибудь к черту на рога, где не будет воспоминаний на каждом углу, и жить уже наконец нормальной жизнью, без страстей, интриг и невероятных совпадений. Но была и другая часть Лёхи — которая хотела выспросить у Дани все, что сам Лёха по какой-то причине не знает о своем сыне. Выспросить не чтобы наказать, а чтобы вести себя правильно, чтобы если не уберечь Пашку от неминуемого разочарования, то хоть смягчить его, когда придет время. - Ну, он постоянно говорил о нем, говорил, что он ему нравится, но признаться боялся. Думал, Пашка его прибьет. - Пашка не стал бы. Он пацифист, - усмехнулся Лёха, отмечая, что есть еще вещи, которые он знает, а Марек — нет. Внезапно он осознал всю фразу целиком и уставился на Даню с неподдельным изумлением, даже замедлил шаг. - Погоди. Ты что, с ним обсуждаешь такие вещи? - Даня лишь недоуменно повел бровью. - То есть... Он что, вот так взял и сказал тебе: «Пап, я влюбился в парня, не знаю, как ему сказать»? - Ну, строго говоря, я сам его спросил, - пожал плечами Даня. - А что в этом такого? Пашка тебе о таком не рассказывает? - Он не обязан делиться подобными... переживаниями, - отрезал слегка уязвленный Лёха. - Это его личное дело, я в его дела не лезу... - Да неужели? - усмехнулся Даня. - А мне показалось, ты уже продумал тысячу и один способ запретить нашим сыновьям встречаться. - О да, ты видишь меня насквозь! - саркастично протянул Лёха, медленно свирепея. Ему хотелось бы, чтобы Дане было хоть в половину так же неловко, как и ему самому. Но нет, этот, как всегда: непринужден, обо всем осведомлен и безупречен. - Хотелось бы знать, ты-то чего такой довольный? Думаешь, у них все по-другому будет? Разве вы с Мареком не свалите обратно в Польшу, как только твоя мать умрет? - зло выпалил Лёха, и Даня резко перестал улыбаться. - История повторится в точности... хотя, тебе-то до этого что! Ты все равно будешь в дамках, как всегда. - Лёха лишь секунду наслаждался произведенным эффектом. Потом он заметил, что, кажется, перегнул палку с обвинениями: Даня побледнел и стиснул зубы, как будто сдерживая взаимные претензии, взвешивая слова. - То есть, это вот так для тебя выглядит, да? Будто я сбежал от тебя в Польшу к веселой, легкой жизни? - наконец, спросил он глухо. - К веселой, легкой жизни в стране, где я никого не знаю и где говорят на незнакомом мне языке, да? И где, к тому же, терпеть не могут Советский союз и русских? По-твоему, восемнадцатилетний советский студент еврейского происхождения просто приехал туда и тут же окунулся в роскошь и разврат? - он нервно рассмеялся собственному сарказму. - Ладно, когда тебе самому было восемнадцать, я мог тебя обмануть, но теперь-то — подумай головой. Ты же университетский профессор! Несколько минут, пока Лёха осознавал услышанное, между ними висела плотная тишина. В молчании они вышли из леса и брели теперь узкими, разбитыми тротуарами. Даня смотрел себе под ноги, Лёха — и вовсе впился в прошлое ретроспективным взглядом. О том, как жил Даня в Польше, Лёха знал только из писем, из Варшавы во Владивосток они шли страшно медленно, и, очевидно, сильно отставали от Даниной жизни. Лёха давно их не перечитывал, хотя продолжал мерзко и раболепно хранить. Насколько он помнил, они представляли собой странный фарш из любовных признаний, околоэротических фантазий, аннотаций к книгам и путевых очерков. Детальное описание какой-нибудь башни завершалось неожиданным «чувствую себя озабоченным маньяком среди всех этих гигантских фаллических конструкций». Так или иначе, Лёха не помнил, чтобы Даня хоть раз обмолвился о том, что ему плохо. - То есть, ты мне врал? - спросил Лёха, когда лес уже скрылся из виду, а они с Даней оказались на довольно многолюдной и шумной улице. - Зачем? Даня недовольно поджал губы и огляделся по сторонам. Совсем рядом с ними громко ругалась группа таксистов. - Ты серьезно хочешь здесь об этом разговаривать? - спросил он. Лёха озадаченно огляделся. Даня был прав, глупо говорить на улице, разговор, похоже, будет долгий. Глаза радостно приметили вывеску бара под названием «Фрейд». Основоположник психоанализа, нарисованный на стене, смотрел на них с вполне понятным подозрением. - Может, в бар? - предложил Лёха, кивнув на Фрейда. Даня проследил его взгляд и расхохотался, столкнувшись взглядом с доктором. - О, да! Нам там самое место! - проговорил он, и Лёхе почуялся в его словах неуместный сарказм. - А что? - спросил он с вызовом. - По-моему, нам не мешает пропустить по стаканчику. Даня перестал смеяться и внимательно посмотрел на него, потом на вывеску бара, нервно прошелся пятерней по волосам. - Ты знаешь, я бы сейчас пропустил стаканчиков этак семьдесят, - сказал он и криво усмехнулся. Лёха почему-то фыркнул смехом и шагнул к бару, Даня шел за ним. - Я серьезно, не стоит нам поднимать эту тему, пока я не напьюсь. Это мое условие, если хочешь. - Ладно, - просто пожал плечами Лёха. - Значит, напьемся. - Надеюсь, у вас завтра нет пар, господин профессор? - церемонно спросил Даня, и Лёха невольно улыбнулся. - Я сам надеюсь, - сказал он. Назавтра пары ему пришлось отменить.       Едва они вошли, как позвонил Марек, сообщил, что они с Пашкой дома, Жан-Поля выгуляли и вообще молодцы. Лёха подумал, что на самом деле они пытаются выведать, ожидает ли Пашку дома смертная казнь: многозначительно взглянув на Лёху, Даня ответил: «Да, он со мной... Не знаю, я не спрашивал... Могу попробовать, но ничего не обещаю...» Интересно, что он собирается попробовать? Попробовать уговорить его не серчать на сына? Да он, вроде, и не сердится... точнее, сердится, конечно, но не на него. На случай. На судьбу, на самого себя. На то, что не на кого сердиться. - Ладно, ладно... - улыбаясь, сказал Даня и добавил: - Да, я тебя тоже. Он нажал на сброс и бросил мобильник на столик. - Нежные у вас отношения, - хмыкнул Лёха, кивнув на телефон. Даня криво усмехнулся и передернул плечами. - Почему у него нет мобильника, ты так и не сказал? Если уж он любит убегать... - Да есть у него мобильник, просто он им не пользуется. Не хочет. Как заставить человека носить с собой телефон, если он не хочет? - развел руками Даня. Похоже, Марек (вполне, впрочем, закономерно, зная Даню) вырос страшно избалованным и своевольным типом. Лёха обнаружил, что уже теперь невольно думает о Мареке как о бойфренде сына, почти как о члене семьи. «Погоди, как о бойфренде сына или как о сыне бойфренда?» - прозвучал в его голове вкрадчивый внутренний голос. Да уж... Тут немудрено запутаться... - А почему не хочет-то? - спросил Лёха, с усилием возвращая свои мысли к теме разговора. - Не знаю... наверное, не хочет, чтобы его легко было найти, - пожал плечами Даня, оглядываясь в поисках официанта. Несмотря на довольно ранний час, в баре было людно. - Ты и без всяких мобильников его нашел, - заметил Лёха. - Я бы и не подумал искать там Пашку... - Просто тебе не приходилось. Марек... не совсем обычный парень, ему нужно особое внимание... наверное, поэтому наши отношения тебе кажутся — как ты сказал? - нежными? Лёха не стал развивать эту тему. Разумеется, Даня считает своего Марека особенным, одним на миллион, и сейчас не лучший момент, чтобы раскрыть ему глаза — да и стоит ли вообще? В конце концов, они здесь не для этого. - Меня попросили обработать тебя, - сказал Даня, когда им наконец удалось получить выпивку — двойной виски приятно горячил нёбо, тепло разливалось в ногах. - Чтобы ты полегче перенес Пашкин внезапный каминг-аут. - Вот, значит, как. Ты у них конфидент, да? - ухмыльнулся Лёха. Даня фыркнул и залпом осушил стакан. - Не ревнуй. Я им что-то вроде старшего приятеля, а ты — отец. Твоего гнева боятся, а меня просят погулять где-нибудь до утра, я абсолютно безобиден, - развел руками Даня, и Лёха рассмеялся, откинувшись на спинку кожаного кресла. - Да уж, я, пожалуй, буду отцом. А вместе мы как плохой и хороший коп. Ты будешь разнюхивать их секретики, а я — применять санкции. - Блестящая комбинация! - воскликнул Даня, смеясь, и, перехватив взгляд официанта, жестом попросил его повторить двойной виски. Лёха отметил небрежность жеста и подумал, что он, должно быть, часто бывает в таких местах. Как выяснилось, Данины алкогольные аппетиты тоже серьезно превосходят Лёхины. - Ты всегда так много пьешь, Дань? - спросил он, когда тот опрокинул в себя шестой или седьмой стакан. (а может, и вовсе десятый?) - Много? - изумился Даня и поглядел на Лёху сквозь стеклянное донышко. - Да я ни в одном глазу. Обычно я выпиваю больше. - Ты алкоголик? - Ой, ну не начинай, папаша! - отмахнулся Даня. - Что сделало тебя таким занудой: отцовство или профессорство? - лукаво улыбаясь, спросил он и вдруг подался вперед, облокотившись на стол и внимательно вгляделся в Лёхино лицо. Он явно захмелел и придуривался теперь, как в старые добрые времена, чем-то до странного напоминая Марека. Лёха не мог (да и не хотел) сдержать улыбки. Даня устроил подбородок на ладони и заговорил полуофициально, полукокетливо, очевидно, включив миниатюру «свиданье вслепую»: - Вообще, Алексей, расскажите о себе. Чем вы занимаетесь? Вы писали, что преподаете в университете? Безумно интересно. Безумно. Лёха метался между желанием расхохотаться, огрызнуться и подыграть, и все-таки выбрал последнее. - Так и есть. Знаете ли, Даниил, преподавание — для меня всё. Видели вы нынешнюю молодежь? Ни одно поколение в истории не нуждалось так сильно в мудром наставнике. - Неужели? - деланно изумился Даня и закусил губу, чтобы не расхохотаться. - В самом деле! Уж поверьте, я в этом разбираюсь, я же историк, - Лёха тоже едва сдерживался от нового витка иррационального хохота, похожего на тот, что скрутил их на школьном крыльце. - Историк, - зачем-то повторил за ним Даня, и оба, наконец, грянули залпом смеха. Отсмеялись они не скоро, за это время на их столе появилась пара-тройка новых стаканов, девушки за соседним столиком с опаской поглядывали на них. Наконец, они успокоились, Даня, все еще улыбаясь, пригубил из нового стакана и подвинул другой Лёхе. - Историк, блин... - пробормотал он. - Знаешь, о чем я думаю? - О чем? - Когда мы познакомились, ты спросил меня, существовал ли в реальности Емельян Пугачев... - О, боже, нет... - Лёха смущенно закрыл лицо руками. - …а теперь у тебя степень по истории! Ты преподаешь в университете. Как это вообще возможно, я не понимаю? - воскликнул Даня. - Как-как... твоими стараниями, - ответил Лёха и сделал пару глотков виски. Горло уже не обжигало, похоже, он опьянел. - Да причем тут я? - возмутился Даня. - Ты же сам эти книжки зубрил, как проклятый, я просто поставлял их тебе первое время... - Да, но я ж для тебя их зубрил. - Как это? - нахмурился Даня. Лёха понял, что все-таки недостаточно пьян, чтобы обсуждать их отношения без внутреннего дискомфорта. - Ну, не «для тебя», а... я не знаю... Мне хотелось чем-то тебя впечатлить, зацепить... Просто такой, как ты, не стал бы тратить время на гопника. А на гопника с феноменальной памятью, который запомнил все даты, просто прочитав учебник... - он бросил на Даню трусливый взгляд. Тот молча всматривался в глубины стакана. - Помнишь, та, первая книжка, которую ты мне дал? Я из нее все даты вызубрил. Сам толком не понимал, что зубрю, но хотел, чтобы ты удивился, чтобы зауважал меня. Я думал, ты еще тогда догадался... Даня молчал, не поднимая глаз, Лёха тоже уставился в столешницу, укоряя самого себя за соплежуйство. Боковым зрением он заметил, что к их столу подскочила официантка. - Вам что-нибудь еще принести? - просто спросила она, Лёха взглянул на нее: совсем девочка, похожа на школьницу. - Да, - выдохнул Даня. - Принесите две водки. Четыре. А знаете, тащите всю бутылку, чего вас зря гонять! - Дань... - осторожно проговорил Лёха, стоило официантке уйти, но тот вдруг резко вскинул взгляд, довольно бешеный. - Блять, Лёха, это самое романтичное и нелепое, что для меня когда-либо делали, - он усмехнулся. - Вызубрить учебник... Господи, Лёха, ты сам-то хоть знаешь, какой ты... - он осекся и отвернулся к бару. - Да где уже эта водка?