***
Минерва. Я думала, что поездка в Хогвартс будет самым счастливым событием в моей жизни, и это почти так... Может ли безграничная радость мешаться с вселенским горем, душераздирающей болью? Может, может, может.... Господи, отчего же так больно? Маленький, такой беззащитный... Розовые щечки, крошечный носик, маленькие губки, вечно причмокивающие, в поисках еды. Малыш Артур... Ему было полгода, уже пытался вставать, вцепившись мертвой хваткой за мой палец, он вечно что-то тараторил на своём языке, гулил. Когда мы смотрели на него, то понимали, что он абсолютно счастлив, счастлив, что родился, что в окно пробиваются лучи солнца… Такой непосредственный, безмерно живой... Родители думали, что это будет самый послушный ребёнок в нашей семье, ведь, что я, что мои два брата, вовсе не примеры смирения. И вот сегодня детское сердечко остановилось, душа выпорхнула из тела, словно бабочка из кокона. Как странно, даже сейчас он кажется живым, даже сейчас улыбается... Мама зашла в комнату рано утром, и дом разрезал отчаянный, даже не крик, вопль. В один момент постаревшая женщина сидела у кроватки и качала на руках мёртвого младенца. Да, колдомедики говорили, что его сердце слабое, и он может умереть, но мы и не думали, что это случиться вот так: неожиданно, необратимо, больно. Женщина средних лет раскачивалась из стороны в сторону, горбилась, под чугунной тяжестью мертвого, ещё теплого тельца, напевала колыбельную, целовала щечки, с которых медленно сходил румянец. Доски скрипели, стонали, видно тоже прощались с маленьким, улыбчивым мальчиком. А может они скрипели, потому что Артур последний раз проходил по дому? Не знаю, не знаю, не знаю... Мы сидим на кухне... Чай стынет. Кот замолкает на середине музыкальной фразы своего фантастического мурлыканья. Я сижу, уставившись в чашку. Мама сидит напротив, крутит в руках свою чашку – пустую. Руки у неё дрожат, и я замечаю слёзы в уголках её глаз. Я смотрю на её губы, горестно сжатые, она хочет выть, рыдать, проклинать весь свет, но не может, толи боится нас напугать, толи нет сил. Руки, такие же смертельно бледные, сжимают край платья, мнут, желают разорвать ткань, а за ним, наверное, и кожу. Но даже если все тело изрезать, все равно физической боли не заглушить душевную. Вскочить с места, обнять, прижать к себе – разве нужно размышлять, чтобы это сделать? Мы стояли на кухне, по моему плечу текли горькие ручьи - слёзы матери, потерявшей дитя. … Я впервые заметила в это утро в маминых волосах серебристо-седые нитки.***
Северус. - Минерва, что происходит? - Я сжимаю девчоночьи пальцы, они холодные как лёд, да и сама она словно мертвая... Она то не дышит долго-долго, то часто-часто дышит, постоянно дергаясь, как птица, загнанная в клетку. - Минерва… - окликаю её я, но, ни слова, ни взгляда не встречаю в ответ. Маленькая моя, ну что же случилось с тобой? - Не трогай её, Снейп, ей нужно побыть одной. - Звучит стальной приказ Реддла. - Почему? - огрызаюсь я, понимая, что он прав, но не в силах опять отдать главенствующую роль. Девчонка глубоко вздыхает, качается и медленно сползает на пол, к моим ногам. - Это стресс, - спокойно говорит Том, укладывая её себе на колени, а потом восхищенно спрашивает, - она особенная? Правда? - Наверное, - нехотя признаю я. - Знаешь, если я кого-то и смогу полюбить, то должно быть это будет именно она. - Наверное, - отвечаю сам себе, признавая его правоту и для себя.***
- Пойдёмте, - объявляет Дамблдор, а я вздрагиваю под взглядом лучистых глаз. Он ещё не седой, а, почти как Уизли, огненно рыжий, у него должно быть сейчас тайная переписка с Гриндевальдом. Я морщусь, вспоминая, как в первый же день, получил кличку "Нюниус" от компании Поттера, я вижу, как две чёрные косы, до талии, мелькают в толпе, приближаясь к шляпе. И как во сне гулко разносится "Гриффиндор", а я тяжело вдыхаю, осознав, что многого мне уже не изменить. "И повторится все, как встарь..."