***
Минерва. Они ведут себя, словно ничего не случилось, словно все как раньше. Но я-то вижу, как они сверкают глазами, глядя друг на друга. Вижу. Вижу. Я помню вкус их губ. Губы Тома приторно-сладкие, пахнут малиной, яблоками и чем-то очень пряным, они мягкие, настойчивые. Северус пахнет цветочным лугом, скошенной травой, пахнет настойками, его губы тонкие, жесткие, нежные. Эта близость, пусть и вынужденная, была так приятна... Так порочна. Так неправильна. Так нужна. Я сижу в библиотеке, поджав ноги в черных туфлях, что прислала мама, под себя. Сидеть неудобно и я верчусь из стороны в сторону, словно это поможет выкинуть из головы совершено глупые мысли. Такие безнадежно девчоночьи… Провожу мягкой подушечкой пальца по шершавому столу. Ноготь застревает в одной из щелочек и ломается. Прозрачный осколочек падает на парту и ноготь теперь надо стричь. А я так хотела длинные, красивые... Мысли обрывает до боли знакомый бархатный голос. - Минерва… - Сзади, чуть склонив голову, сложив руки за спиной, стоит Том. - Ты пойдешь со мной на бал? - На что? - я не понимаю смысла слов, завороженная движением красивых губ. - Рождественский бал, - ухмыляясь, говорит он, а потом... Потом наклоняется и дотрагивается, так нежно и невесомо, до моих губ своими. Подаюсь вперед, отвечая, желая. Освободи меня от самой себя! Освободи из клетки правильности и гордости! Спаси меня от меня самой! Но он отстраняется и вытаскивает из-за спины букет полевых цветов с веточкой чертополоха посередине. - Я люблю тебя, Минерва, - шепчет он, заправляя мне за ухо выпавшую прядку. Он уходит, а я глупо улыбаюсь и неуклюже сползаю со стула. "Люблю!" Я подпрыгиваю, задев рукавами стопки книг, и они падают, рассыпаются. Перешагиваю через книги и стремительно бегу вперед, не разбирая дороги. "Люблю!" Сжимаю голову, словно в тисках, не в силах совладать со смущением, радостью, таким невозможным счастьем. Я тоже! Тоже его люблю! Где он нашел цветы? Облокотившись на холодную, каменную стену, не в силах совладать со сбившимся дыханием, я впитываю в себя чуть сладковатый запах детства, запах Шотландских лугов. А на ромашках можно гадать. Любит ли меня Том? Обрываю белые, шелковые лепестки, оголяя золотистую сердцевинку. Любит - не любит. Сердцевинка страдальчески поникает, опустив, словно в смущении, голову вниз. Любит! А Северус? Второй цветок выныривает из букета и избавляется от белых одеяний невесты. Любит! А буду ли я вместе с Томом? Лепестки, невинные, хрупкие отдаются на растерзание ветру, улетая в неизвестность. Не будем. А с Северусом? Белые одежды падают к моим ногам. Не будем! Ромашки врут! Врут! Врут! Я бегу в туалет для девочек. Лицо горит огнем. Я бью себя по щекам, желая хоть как-то привести себя во вменяемое состояние. Мантия цепляется за какой-то крюк, дергаю, остервенело рву черную ткань. Припадаю лицом к холодному зеркалу, включаю воду до предела и обрушиваю холодные струи себе на голову. - Минерва. Это он... Это Том убил меня, - прозрачная фигурка, чуть поблескивая, вылетает из кабинки туалета.***
Я смотрю в прозрачную гладь зеркала, медленно распуская длинные косы. Волосы водопадом спускаются ниже, много ниже талии, приятно щекочут шею, спину. Спасите меня от самой себя! Делаю из воздуха ножницы, захватываю дрожащими пальцами длинные пряди волос. Холодные лезвия ножниц вонзаются в черные, как смоль волосы. Стригу волосы чуть ниже лопаток. Забыть! Забыть! Черный водопад падает к моим ногам, и я, обессилев, обрушиваюсь на него и плачу, плачу, уткнувшись лицом в собственные волосы. Спасите меня от него. Спасите его от меня.