***
Северус. Не успеваю добежать, секунды, не хватает секунды. Лезвие сверкает в полнейшем, безумном мраке. Крик режет воздух, разрывает на части. Я бегу, спотыкаясь об змеящийся плющ. Синие глаза сверкают в темноте, и белая рука растерянно касается живота. Она смотрит на окровавленную руку и улыбается мертвой улыбкой. - Том... За что ты так с ней? - кричу, но холод проглатывает мой вопль, оставляя лишь громкий шепот. Воспоминания своевольны. Если ты прекращаешь гоняться за ними и поворачиваешься к ним спиной, они частенько возвращаются сами по себе. И воспоминание захватывает, пленяет меня. Тяжесть мертвого тела, холод водопада волос, руки, раскинутые так безвольно. - Минерва! Нет! - кричу, тряся, лежащее на коленях тельце. Синие глаза распахиваются на мгновение, на долю секунды, но это словно выводит меня из транса. Хватаю невесомую женщину, молниеносно вытащив из живота нож. Кровь начинает литься еще сильнее, обагряя белый снег красными розами. Я прижимаю ее к себе, пачкаюсь в ее крови, в крови народившегося ребенка. Снег метет, накрывает ее леденеющее тело смертным саваном. Ее сердце, словно лежит в моих руках, и я чувствую, как с каждой секундой удары слабеют, отдавая ее жизнь вечности. - Помогите! - рычу я в небо. Придерживая ее одной рукой, лезу в карман, чтобы достать палочку. Нет больше сил - умирающие люди всегда слишком налиты свинцовой тяжестью. Красная искра - просьба о помощи, вылетает из кончика палочки, взмывает ввысь, окрашивая небо в цвет ее крови. И лишившись сил, я обрушиваюсь коленями на заснеженное поле, намертво придавленный невесомым телом. Склоняю голову, в полнейшей безнадеге прижимаюсь щекой к разорванной, некогда белой ткани. - Что с вами?! МИНЕРВА! - истошно кричит Роберт. Метель укрывает нас полупрозрачной пеленой и теперь уже мое сердце прекращает бешено биться, устав от работы, оно замирает. Секунда. Две.***
Колдомедик грустно смотрит на бледное, отливающее золотом в огне свечей, почти девичье лицо. Сухие руки, хорошо знающие работу, чьи движения отточены до йоты, медленно смывают с себя кровь. - Девушке надо отдохнуть. Постарайтесь объяснить ей все, как можно мягче, - голос по-отечески утешительный. - Да, конечно, - сглатываю горький ком, сильнее сжав руку, прикорнувшую в моей ладони. Какая она маленькая, какая отчаянно влюбленная, несчастная... настоящую красоту невозможно запечатлеть с помощью фотографического объектива; она слишком жива и неправильна, слишком переменчива. А может быть все дело в том, что настоящую красоту понимаешь не глазами, а как-то иначе. Настоящая красота остается вином на губах после мимолетного поцелуя, она пахнет нежнейшими духами и мерещится во дворах Парижа. Красота - это улыбка ребенка, смех матери. Красота - мраморная бледность покрытой испариной кожи. - Где я? - тяжелый вздох пронзает тишину. - Со мной, - целую дрожащую руку. Она кладет вторую руку на живот, мучительно долго молчит. А потом по лицу беззвучно-кричащим дождем начинают течь слезы. - Минерва... Молчит, лишь до крови кусает губы, и кровь смешивается с солеными слезами и горестным ручьем течет, стекает по подбородку, по щекам. Я целую ее руку, и она выгибается, скованная болью. Тело содрогается в моих руках от рыданий. - Том! За что ты так!? - кричит она, сжимая мою руку. - Все хорошо...- шепчу, хотя ничего, черт возьми, не хорошо. Слезы пропитывают мою рубашку. - Я не могу жить, - плачет она, кусая губы. И так нестерпимо разрывают сердце ее слова, что и из моих глаз текут прозрачные ручьи. Я плачу. Впервые в жизни.