***
Северус. Как тяжело говорить с мертвецом. Да и возможно ли это? Вы скажете - нет? Вы правы. С похоронившими себя заживо невозможно разговаривать. Уж слишком они безэмоциональны и холодны. Уже месяц, как я вожу Минерву гулять у моря. Уже месяц она молчит, задумчиво смотря вдаль. Лишь иногда голова дергается, словно кто-то зовет ее. А потом по лицу стекает беззвучный плач-вой. Вот и сейчас она стоит у самого обрыва, зябко кутаясь в мантию. Ветер яростно бьется об ее осунувшееся от горя лицо, неумолимые порывы рвут мантию, треплют выбившиеся пряди волос. А потом и вовсе вырывают тонкие заколки из прически, освобождая волосы, которые, словно дети радуются свободе и непослушно спадают на бедра. Тонкие плечи нервно дергаются, и она разворачивается ко мне, смотрит печально, не прося ничего. - Я сошла с ума? Да, Северус? - до мурашек спокойно спрашивает она. И в синих глазах пустота. Страшная, бездонная. - Бывают такие моменты, когда лучше сказать: «Я — сумасшедший» — иначе невозможно вынести и понять самого себя. - Правда? - в затуманенных глазах мелькает безумный огонек. - Правда, - чеканю в ответ. - Я сошла с ума! - кричит она, балансируя на обрыве, словно на остром лезвии. Ветер гулко разносит этот крик среди полей, уносит за край моря, донося до ушей еще одного безнадежно потерянного. - Я хочу жить, - неожиданно шепчет она в мгновение, оказавшись за моей спиной. - Сев, пройдись со мной. И я непроизвольно вздрагиваю, услышав ее голос. Голоса, оказываются, так прекрасны...***
Еще один долгий месяц она медленно приходила в себя, заново изучала мир. Она стала бояться бабочек, зачем-то чаще оборачивалась в кошку. Ночами, уже не такими холодными она приходила ко мне, сворачивалась пушистым комочком на коленях и тихо мурлыкала завораживающую кошачью мелодию. Закрыв глаза, зарыться в мягкой шерсти и закрыться, забыться, уснуть.***
Три месяца. - Ты все еще любишь его? - спрашиваю, держа в своих ладонях ее руку. - Как близко стоят любовь и ненависть. Как стремительно они срастаются, - туманно отвечает она, словно и не мне, а самой себе. - Так ты его простила? Синие глаза смотрят вдаль, словно видят то, чего не вижу я. По вновь красивому лицу пробегает мрачная улыбка. - Женщина может простить зло, причиненное ей, но не боль причиненную ее близким. Отстраняется, скидывает зеленую накидку с плеч, остается в одном голубом платье. - Он ведь растоптал тебя... - говорю незнамо зачем. - Растопчи снег, и он станет талой водой. Вода пропитает замерзшую землю, и из этой земли вырастит нежный цветок, - таинственно улыбаясь, рассуждает девушка-женщина. Она делает шаг в воду, вода ледяная, а она идет, высоко подняв, голову. Платье промокает все сильнее… А она идет. - "Я отдам тебе всю себя, если станешь талым дождем... Подарю тебе свою жизнь, обагрив наши жизни огнем." Старинная песня Шотландии. Девушка проходит глубже, утопает в воде до груди. - "Я подарю тебе свою жизнь, лишь ты только ко мне приди. Я отдам тебе всю себя - только ты лишь меня полюби!" Губы Минервы белеют, и она, почувствовав холод, выходит. Платье тяжелое - набралось воды. Ткань сильно облегает женскую фигуру. Вода капает на черную землю, лишенную растительности. И вода пропитает землю, дав жизнь трепетно-нежному цветку. Она подходит непозволительно близко и выдыхает мне в самые губы. - Лишь ты только меня полюби. - Я люблю... - выдыхаю еле слышно, - тянусь губами к ее губам, трепетно ловя каждый вздох. - Как это ужасно – любить, - она останавливает мои губы тонким пальцем. - Сердца, как цветы, — их нельзя открыть силой, они должны раскрыться сами. А мой цветок выжжен, испепелен заживо. Она призрачно улыбается, развернувшись, спокойно идет домой. Не замечая холода. Сердце бьется подстреленной птицей, и никто не в силах его остановить.