***
Минерва. Время утекает, как песок сквозь пальцы, как жизни людей, убитых Томом. История не сможет закончиться как надо, когда один ее герой находится не в то время и не в том месте. Я знаю, что делать. - Минерва. О чем ты думаешь? - Северус нежно обнимает меня со спины. И это прикосновение отзывается гнетущей болью, где-то внутри, в разорванном в клочья сердце. - У меня нет ненависти к жизни, нет желания смерти, все, чего я хотела бы, — это не рождаться на свет, - ответ приходит стремительно, неожиданно даже для меня. - И что ты сделаешь? - охватывает мое лицо ладонями, разворачивает к себе. - Ничего, - спокойно пожимаю плечами. - Пойдем в Лондон. Прошу, - смотрит с надеждой, что я очнусь ото сна, забуду адскую, выедающую душу, боль. - Пойдем. Хлопок раздается в ушах удушливой канонадой, все же я ещё слишком слаба. В глазах плывет, и серо-карие здания сливаются в одно пятно. Ноги, словно ватные, прогибаются, не в силах пойти дальше. Ловлю на себе нежный, заботливый, такой болезненно-влюбленный взгляд, чувствую, как оказываюсь в крепких, надежных объятиях. - Минерва, - черные глаза буравят мое лицо. - Мне холодно... Я тянусь руками к его шее, хватаюсь, забываю, как правильно дышать, как остановить выпрыгивающее из груди сердце. "Спаси меня!" - кричит все внутри. Не могу я больше прятать отчаяние и одиночество в трухлявый мешок и улыбаться мертвой улыбкой. Не могу и не хочу. И он тянется губами к моим губам, отчего-то дрожа всем телом. Крепче прижимает меня к себе, отвергая вселенную за гранью нашего "мы". "Мы" - лишь временно, совсем ненадолго. Мы. Пока не сойдет дурманящий страх. Мы. Еще секунду. Две. Как хорошо быть с тобой на "мы". Как легко быть сильным, леча чужие страхи. А поцелуй продолжается, не смея прервать эту связь. И ноги совсем, совершенно, слабеют. Мужские руки нежно прижимают меня к груди, как заблудшее дитя, как любимую жену, как отчаявшуюся от горя мать. - Ты меня любишь? - спрашивает Снейп, глядя мне в глаза. И его взгляд пылает сумасшедшей решимостью. - Если бы можно было любить двоих... Да, если бы можно было заменить и плоть, и мозг, и память! Если бы можно было самую душу отдать в чистку, чтобы ее там разобрали на части, вывернули карманы, отпарили, разгладили, а утром принесли обратно... Если б из всех карманов вытрясли боль и потери, выкинули отчаяние... Если бы можно!.. - Двоих любить можно, - задумчиво, замедленно, отвечает он. - Поверь мне. - Я верю. Не думать и прижаться к нему, закутаться в чужую мантию. Не думать, и вовлечь в новый поцелуй, лишающий равновесия. Не думать, и в самые губы прошептать: "Люблю!"***
Улицы Лондона, покрытые молочным туманом. Свет фонарей совершенно не виден в этой пелене. Рядом проезжает автомобиль. - Иди ко мне. Тебе же холодно, - улыбается он мне в макушку. - Пойдем домой… - сильно прижимаюсь к нему. - Я боюсь тебя потерять, - шепот проглатывается туманом. Не бойся. Я не могу без тепла. Ничего уже не изменить. Слишком многое перевернулось с ног на голову во время этой прогулки.***
Хлопок уже не приносит головной боли. Секунда - и мы стоим на поляне возле дома. Запах гари, копоти и... жженой плоти. Дом полыхает красным пламенем. Страшное зрелище: горящий дом, языки огня, словно бы дотрагивающиеся до самого неба. И женский, изнемогающий от боли, вопль. - Это был Том, Минерва, - плачет Энни, уткнувшись мне в плечо. - Кто в доме? - Миссис МакГонагалл. - Девчушка падает на траву, трясется от страха, что-то шепчет, но я не разбираю что. - Мама! - ворваться в полыхающий дом, задохнувшись от удушливого дыма. - Мамочка! - заорать истошно. И бежать, не замечая жара. Перескакивая ступени, нестись на второй этаж. Огонь добрался до платья, и я срываю юбку, которую стремительно пожирает огонь. Ноги лижут огненные языки, но я ничего не понимаю, лишь бегу на крик, крепко сжимая в руке палочку. Мама лежит на полу, лицом вниз. В комнате стоит тошнотворный запах сожженной плоти. - Мама, - кидаюсь перед ней на колени. Но женщина уже не дышит. Сердце замерло. Это сделал он! ОН! А я не могу его разлюбить... Я любила его многие годы. А любовь не может в одну минуту превратиться в безразличие. - Нужно закрыть ей глаза, - тихий, низкий, успокаивающий голос. Глазные яблоки слишком мягки и податливы, и я отдергиваю руку, захлебываясь в слезах, смешанных с копотью.***
Скамейка. Все что осталось невредимым. Конечно, прибывшие авроры обновят дом, но как тяжело будет заходить в него. Как больно. Черная фигура стоит сзади. Он задумчиво смотрит сквозь меня. - Северус. Я должна тебя попросить, - шепчу, глотая слезы.