На шаг ближе

Почему мы не разгоняемся? Педали вдавлены, Пульс бешено стучит в висках, Частицы цветными узорами Фейерверками разлетаются на ионы.*

*** - Как ты это делаешь? - Стараюсь найти в каждом что-то приятное. *** - Ты бы понравился моей жене. - Лучше бы не ей. *** - Ты прекратишь по первому требованию. - Разумеется. *** - Простите? Кажется, вы уронили. Чей-то тихий голос остановил Луи у самой двери. Он нехотя обернулся и увидел кудрявого парня, нерешительно переступающего с ноги на ногу. В его протянутой ладони на металлической тонкой цепочке висел кулон в виде бумажного самолёта. Томлинсон наблюдал за этим парнем сегодня весь вечер. Он попался ему на глаза случайно, как раз в разгар приступа молчаливого бешенства и невербального общения с наполовину опустошённой бутылкой виски. Устав пялиться в прозрачный бокал и находить несуществующие очертания предметов в переливах обманчиво-мягкой жидкости, Томмо повернул голову в сторону других посетителей бара и неожиданно заметил среди разномастной толпы знакомое лицо. За одним из столиков сидел тот кудрявый парень, что мелькал то тут, то там в пределах видимости на протяжении последних недель. Он был не один – с мужчиной лет тридцати, который то и дело покровительственно проводил ладонью по его щеке. У Луи в тот момент не нашлось более интересного занятия, поэтому он без зазрения совести продолжил пялиться, хотя те его, по всей видимости, не замечали. Они оба выглядели слишком неподходяще для обычного бара, скорее их можно было представить в дорогом ресторане, но, в конце концов, Луи сам тоже вряд ли походил на завсегдатая таких мест. Ничего аморального или находящегося на границе приличий между ними не происходило, но Луи всё равно было неловко наблюдать за двумя мужчинами, которых связывали явно не платонические отношения. Это читалось в том, как близко друг к другу они сидели, в подтексте прикосновений, в собственнических жестах старшего по отношению к кудрявому, который, казалось, ловил каждое слово собеседника и старался во всём угодить – будь то вовремя пододвинутая пепельница или тянущаяся ближе к ласкающей руке щека. Глядя на них, Луи словно снова услышал резкий голос, в далёком детстве с отвращением произносящий в их со Стэном сторону: «Педики». И летящий в спину камень – в самом буквальном значении. Воспоминание не передавало испуга, который он тогда испытал, но неприятно отдалось за рёбрами даже сейчас. И ведь он думал, что давно забыл о том случае. За кадр до другого подарка памяти он поднялся со стула, решив наведаться в уборную, где в итоге и настиг его незнакомый голос. Вблизи лицо кудрявого выглядело совсем детским. Едва ли ему было хотя бы двадцать. И весь его внешний вид можно было описать словом «слишком». Глаза у парня оказались зелёными. Отросшие кудри почему-то не придавали ему оттенка женственности, даже вкупе с алыми губами. Не скрытые на этот раз тёмным пальто плечи были широкими, мышцы угадывались под полупрозрачной чёрной рубашкой, которая больше оголяла, чем прятала, расстёгнутая на безволосой груди и привлекающая внимание к птицам, вытатуированным на ключицах. У него вообще было много татуировок, раскиданных по телу, как удивлённо отметил для себя Томмо, с тоской думая о собственной нерешительности и так и не набитом рисунке на запястье. И, пожалуй, он не был просто привлекательным. Раздражающе-красивый – гораздо ближе к истине. Одним своим цветущим видом словно напоминающий Луи о том, как он стар. Намекающий, что у него ещё всё впереди, потому что он стоит в самом начале пути, а Томмо находится гораздо ближе к экватору. Томлинсон поймал в запачканном зеркале напротив их отражения, и контраст увиденного стремительно опустил его настроение с отметки «ниже среднего» до уровня окружающих их заплёванных писсуаров и неубранных кабинок. Неудивительно, что его обычная прохладная вежливость махнула ручкой. - Это не моё, - отрезал он, едва взглянув на дурацкий кулон. - Всё равно возьмите, - продолжал настаивать парень. Томлинсон в ответ закатил глаза. - Зачем? - Пусть будет вашим. Застряв между вариантами «Выкинь свой хлам в помойку» и «Отвали», Луи сумел-таки промолчать, предпочтя выйти из уборной, как и планировал изначально. Не оборачиваясь и не прощаясь. Плевать он хотел на правила приличия. С того вечера он видел этого парня чаще. И постепенно у него отпали всякие сомнения насчёт того, чем именно тот зарабатывал на жизнь. Это абсолютно не вписывалось в его представления о стоящих у обочины размалёванных и потасканных «ночных бабочках». Во-первых, кудрявый был парнем. Мужчины-проститутки в картине жизни Луи отсутствовали как вид, он никогда даже не задумывался о таком. Во-вторых, по его внешнему виду, по тому, как он держал себя, даже как одевался, не говоря уже о возрасте вдобавок ко всему прочему, его никак нельзя было назвать ни потасканным, ни нуждающимся, ни находящимся в безвыходном положении. По мнению Томмо, только последняя степень обречённости может толкнуть кого-то в сторону торговли своим телом. Возникал вопрос: какого чёрта он этим занимался? Должна же быть причина? Не может же человек осознанно выбрать секс с незнакомцами в качестве профессии и наслаждаться этим? Или может? Мысли Томлинсона скользили от осуждения и непонимания к любопытству, затем – в обратную сторону, замыкаясь где-то посередине. Это противоречило тому, что прививали ему в детстве и к чему он привык. «Почему я больше не нужен своей семье» и «Почему он этим занимается» неожиданно слились в одну непрерывную мелодию, исполняемую каноном и застрявшую на повторе. То тише, то громче, то замедляясь, то набирая обороты. Но не заканчиваясь. Даже не прерываясь на то, чтобы взять дыхание. И это не должно было привести к заранее провальному варианту, но подсознание способно подкидывать самые невероятные решения проблем. Просто однажды ему вспомнился случай, когда Эль в шутку лишь наполовину подослала к нему свою подругу, чтобы проверить, как он отреагирует на симпатичную флиртующую девушку. Они ещё даже не жили вместе, и отношения не приобрели налёта чего-то незыблемого, полученного со временем. Луи не понял этого поступка, но списал на девичью неуверенность. Тогда они втроём посмеялись. Но сейчас в голове зародилась совершенно безумная мысль сделать так же. И чем больше он думал об этом, чем чаще Эль поворачивалась к нему спиной, ссылаясь на усталость, чем привычнее Эрин проносилась мимо него в свою комнату, словно не замечая, чем сильнее бесили зеркала и отражающие поверхности, тем глубже увязал в этой идее. И когда кудрявый подсел за его столик спустя две недели после инцидента в туалете бара, это выглядело как знак свыше. А если и нет, то не важно.