***
- Ну, что, принцесса, - пропел приторно-сладкий голос над её ухом. - Ты, наконец, сдашься и уедешь со мной? Мне, честно признаться, не хочется портить тебя долгим пребыванием здесь. Астрид дёрнулась и тихо зашипела, когда её дёрнули за волосы. Время для девушки шло слишком медленно, она не представляла, что происходит в деревне, но понимала, что друзья должны были уже что-то заподозрить. Сердце разбивалось на части от мелькавших в последнее время мыслей о том, что её бросили. Подло и просто отдали Хелишу без права голоса. Как рабыню. О, он любил такое говорить. Девушке отчаянно хотелось в это не верить, но она не могла сопротивляться мыслям, тем более, времени было предостаточно. Она прекрасно помнила, как Эверил пришёл к ней и радостно сообщил, что Иккинг сам попросил его забрать её, но, зная боевой характер Хофферсон, предложил сперва усыпить. Она помнила, как в глазах стояли слёзы, а горло душила ненависть пополам с непониманием. Эверил не мог знать. Не от кого было. Разве что ребята могли сказать, но она сомневалась, что они сами догадались. Вывод напрашивался сам собой, но девушка из последних сил сопротивлялась. Она смутно помнила, как выла, сидя на каменном полу, от бессилия и боли. Хотелось схватить кинжал с его пояса и вырезать сердце сперва Эверилу, а потом себе. Казалось, только так она сможет избавиться от всепоглощающей пустоты в груди. Вот же он, так близко, только дотянуться и... Через некоторое время, пока мысли судорожно носились в голове, а из глаз текли слёзы, она забылась беспокойным сном. А после попыталась на трезвую голову проанализировать ситуацию. Ведь так они всегда поступали - анализировали, а потом действовали. Поначалу сомнения были, их было много, они толпились в голове, мешая друг другу, дополняя друг друга. Однако со временем их было всё меньше. Они таяли и растворялись под натиском реальности: она была одна. Хофферсон отчаивалась всё больше, всё меньше веря в любовь и дружбу. И от этого становилось страшно ей самой.***
Беззубик с рыком открыл глаза и вскочил на ноги, чтобы тут же рухнуть от бессилия. Продолжительный обморок не очень-то помог восстановить силы, и дракон понимал, что на это уйдёт куда больше времени, но заботило его сейчас совсем другое. Воспоминания никуда не делись, они до сих пор отдавались лёгкой болью в грудной клетке, правой передней лапе и затылке, хотя реальных увечий не было. Зато были у его всадника, и это пугало Ночную Фурию куда сильнее собственной смерти. Дракон с самого первого дня ощущал, что они связаны, но именно вчера эта связь проявила себя и укрепилась, а значит теперь жизнь одного зависит от жизни другого в самом прямом смысле. Это и огорчало, и страшило, и радовало, но сильнее всего было осознание, что происходит со всадником. Менялся дух, характер, менялось сознание его человека. И он знал, что должен быть рядом, потому что в одиночку юноше не справиться, каким бы сильным он ни был. Прошло не более получаса. За это время его организм окончательно развеял остатки усталости. Дракон уже было подумал, что всё закончилось, как неожиданная боль пронзила всё его существо. Он почти потерялся в ощущениях, не мог распознать, где земля, а где небо. Холод разлился по телу ядом, отравляя все органы. Горло сдавил спазм, дышать стало сложно, словно на грудь опустилась металлическая плита, что придавливала к земле. Голос пропал, оставалось лишь беспомощно хватать ртом воздух, но дракон всё же изо всех сил потянулся сознанием к своему всаднику. Иккинг не отозвался, но тонкая нить связи, ведущая из темноты боли, всё же звенела между ними, как и сутки назад. Рептилия попыталась подняться, но по телу прошла судорога, от которой выворачивало наизнанку, казалось, что заживо сдирают кожу. Лёд в венах сменился жаром. Хотя драконы и привычны к огню, но их тело не приспособлено к выдерживанию высоких температур изнутри. Лёгкие горели, воздуха отчаянно не хватало, и Беззубику показалось на секунду, что он вот так и погибнет: здесь, в овраге, принимая на себя боль своего человека. Но через некоторое время что-то резко обрубило их связь, и дракон жадно втянул необходимый кислород. В голове раздалось шипение, похожее на змеиное, но в нём Беззубик отчётливо разобрал одну единственную фразу: "Это только его Испытание".***
- Я в это не верю! - крик разносился по Большому залу подобно завыванию ветра, эхом отражаясь от сводов потолка. - Ты и твои лживые Хулиганы это подстроили! - Лживые? Мои люди вместе с твоими ходили ловить волков! А сторожили клетки твои Бой-Бабы! - Ты обвиняешь нас в том, что моя дочь пострадала от тёмного духа? Думаешь, я сознательно отправила бы её на смерть? - А твой сын, Стоик, легко отделался, - раздался третий голос, не менее громкий. - И по правилам он станет победителем Турнира. Ему не так сильно досталось! - Твой вообще почти невредим! - заметила Берта, обращаясь к мужчине. Вожди вот уже с четверть часа поливали друг друга грязью, пытаясь решить, как так случилось, что трое детей чуть не погибли на арене, и кто же победитель. Эверил сидел здесь же, сосредоточенно вслушиваясь в крики викингов, словно пытаясь заранее угадать, чем всё закончится. Почти сразу, как дым рассеялся, ветер улёгся, а предполагаемый победитель провалился в забытие, вожди трёх племён переместились в Большой зал и чуть не с порога принялись орать. Все, кто находился рядом, уже не чувствовали своих ушей, но никто не смел двинуться, готовый отстаивать честь своего предводителя. Викинги вообще очень воинственный народ. Поначалу верещала только Берта, но практически сразу к ней присоединился Стоик, будучи не в силах больше терпеть обрушиваемые на него ругательства. Через какое-то время вспомнили о Харде, и вскоре все трое в бешенстве поминали друг другу прошлые грехи. - Это всё, наверное, твой сыночек! Он-то победил даже не прикоснувшись к ним, словно взглядом управлял, - ехидно заметила Берта. - Как вы это сделали, а? - тут же включился Хард Огромное Сердце. - Почему именно мой сын? Может это не он, может это твой, он ведь испугом отделался! Мог не рассчитать. - Не трогай его! - А действительно, почему это наши дети лежат у целителя, а твой тут сидит и... - А может вам перестать орать? - негромкий спокойный и вкрадчивый голос прервал Берту на полуслове. Все трое как-то резко заткнулись и повернулись к Иккингу, что стоял, опираясь о стол, и смотрел с прищуром на вождей. Первой оправилась Берта и, яростно на него посмотрев, хотела было разразиться гневной тирадой, как поймала холодный взгляд зелёных глаз, а всё тот же тихий голос разрезал тишину: - Проведали бы лучше Камикадзу, чем тут кричать без смысла, - он не звучал укоряюще или обвиняюще, но от этого тона и стали в глазах юноши по спине Бой-бабы пробежали мурашки. Иккинг коротко взглянул на Эверила, и того прошиб холодный пот. Ему на секунду показалось, что этот парень знает все секреты, каждую его мысль. Почти прозрачная светло-зелёная сейчас радужка придавала взгляду Хэддока потусторонней силы, а на дне чёрных зрачков плескалось безумие. Он посмотрел на отца и продолжил, не повышая голоса: - Мы все были на равных на арене, - отчего-то его тон всем показался яростным, словно со сдерживаемым рычанием. - Никто из вас не мог знать, кто был в клетках. Всё явственнее проступала злость, спокойствие словно медленно уступало место тщательно контролируемому зверю внутри. Плечи его напряглись, а голос звенел от накатывающей ярости. - И только двоим было известно всё, но лишь один из них понимал всю опасность.***
Иккинг не успел добраться до дома Камикадзы. На полдороге перед ним словно из-под земли вырос старик в тёмной рясе. Некоторое время оба молчали, юноша, пользуясь этим, разглядывал человека, отмечая неестественную бледность кистей рук и пытаясь увидеть лицо, скрытое капюшоном. - Что вам нужно? - не выдержал Хэддок. Старик слегка наклонил голову и негромко произнёс: - Ты чуть не погиб из-за меня, Лунный. Ты должен сейчас жаждать растерзать меня на кусочки за опрометчивость. Иккинг внимательно вглядывался в темноту капюшона, совершенно искренне не понимая, чего от него хотят. Человек снова выпрямился и чуть удивлённо произнёс: - Ты не ведаешь своей силы, - юноша отчего-то понял, что такое проявление эмоций для этого старика явно редкость, а ещё понял, что это ему говорят не впервые. - Что вы имеете ввиду? - осторожно поинтересовался он, делая шаг назад. Если с ним собирались драться, то это не сулило ничего хорошего. Старик не двинулся с места, но в его голосе теперь звучала стальная уверенность: - Ничего, Лунный, ты откроешь в себе свой дар. Очень скоро, судя по тому, что я видел. И исчез. Вот так просто: Иккинг моргнул, а старика уже нет. Юноша покачал головой и растёр виски пальцами. Кажется его сознание было слишком перегружено в последнее время. Начались видения. Он дошёл до нужного дома и, постучавшись, осторожно вошёл. Тишина стояла оглушающая. Он огляделся и, никого не заметив, поднялся на второй этаж, в комнату Камикадзы. Девушка лежала на кровати и, судя по всему, ещё спала. Будить её не хотелось, но поговорить было нужно, тем более, в Большом зале вожди скоро поубивают друг друга. Юноша осторожно присел на край кровати и коснулся руки Камикадзы. И почти не испугался, когда клык на груди вспыхнул неярким светом. Тёплый луч заструился по его предплечью к кисти девушки, обвил её пальцы и потянулся вдоль руки к сердцу. Тонкие линии сплетались друг с другом, не прекращая своего пути, словно по венам тёк чистый свет. Всё закончилось так же быстро и неожиданно, как и началось. Камикадза открыла глаза и уставилась в потолок невидящим взглядом, а после посмотрела на юношу рядом, что с интересом вновь оглядывал кулон. - Я говорила, что он светится, - хрипло, почти шёпотом, сказала она. Девушка успела заметить, как гас огонёк внутри клыка на шее юноши, и теперь не сводила заинтересованного взгляда с друга, словно он должен был сейчас превратиться в какое-нибудь неизвестное ранее существо. Хэддок пожал плечами и провёл пальцем вдоль клыка. Камикадза не удержалась и тоже потянулась к кулону, но тут же отдёрнула руку, точно от укола. - Холодный, - скорее изумлённо, нежели испуганно пробормотала она, глядя на небольшой участок, покрывшийся тонким слоем белёсого инея от её прикосновения, а юноша снова коснулся клыка и нахмурился. Кость была тёплой, точно согревалась изнутри сгустком энергии. От неё по всему телу расходилась волна спокойствия и уверенности, а иней таял под пальцами, не оставляя даже влажного следа. Да, это была ещё одна загадка, которую предстояло решить. Кулон неизменно помогал ему, и этому не было пока логического объяснения. Но на данный момент были дела поважнее. - Ты знаешь, что произошло на арене? - задал он вопрос в лоб, решив больше не медлить. Девушка нахмурилась и потёрла рукой подбородок, задумчиво глядя в стену, а после отрицательно мотнула головой: - Я помню только холод и туман. В какой-то момент всё тело сковал ужас, а потом были зелёные глаза. Красивые, но подёрнутые пеленой ненависти. А потом... Она замолчала, но Иккингу уже не нужно было слушать, он помнил, как её оттащили к стене, как она лежала, потеряв сознание от боли. - А что было? - Бой-Баба не выдержала и всё-таки спросила. Хэддок немного помолчал. Рассказывать всю историю означало обрушить на девушку новые проблемы. Не её проблемы. Но оставлять в неведении Камикадзу было равносильно предательству, к тому же один он вряд ли справится с такими загадками сложной жизни. И он вкратце поведал Бой-Бабе о том, что произошло на арене, не утаивая ни разговор с варгами, ни старика, встретившегося после. - Хотя вот он-то скорее видение помутнённого рассудка, - добавил юноша, завершая рассказ. - И сказал-то ерунду. Назвал меня как-то особенно. Звёздный, что ли... - Лунный, - прозвучал неожиданно за его спиной низкий голос. Хэддок обернулся, вскакивая на ноги, и замер. Тени около двери постепенно сгущались, воздух завертелся в небольшом ураганчике, уплотняясь. Через пару секунд в комнате стоял старик в чёрной рясе и надвинутом на глаза капюшоне. Вот только теперь Иккинг смог различить мертвецкую бледность кожи на скулах и бескровные губы. Казалось, этот человек просто слишком долго находился в воде, но от него веяло страхом. Чужим страхом. Словно он вбирал в себя ужас каждого и обрушивал на него же. И против такой атаки ни у кого не было шансов. Камикадза, пошатываясь, тоже вскочила с места, протягивая руку к мечу, но фигура не двигалась, не говорила, не проявляла никаких признаков агрессии. Девушка так и замерла, протягивая руку к изголовью кровати. Иккинг же осторожно сделал шаг к ней, готовясь защищаться. Нет, это совсем не иллюзия. Иллюзии дважды не появляются из воздуха и не пугают до полусмерти. А ещё иллюзии видит один человек, а не двое одновременно. Старик чуть склонил голову, это можно было понять лишь по еле заметному движению теней в глубине капюшона и блеснувшим на секунду рубинам глаз. От пронзившего её взгляда Камикадза вздрогнула и выпрямилась. В комнате воцарилась оглушающая тишина, но только не для Иккинга. Его практически оглушил поток беспорядочных звуков со всех сторон. Стрекотание крылышек мелких насекомых, шелест листьев на деревьях, тихий звон иголок на елях и соснах, скрип досок и брёвен в домах викингов, голоса, чей-то смех, шлёпанье тяжёлых сапог по лужам с грязью, треск огня в камине - всё это прозвучало одновременно и слилось в сплошной гул, сводящий с ума. Хэддок неосознанно схватился за голову и медленно осел на край кровати, открывая рот в беззвучном крике и сжимая пальцами виски. Звуки пульсировали, сменяясь и раздаваясь с разной громкостью, заполняли всё сознание всадника, не позволяли мыслям проникнуть в голову. Камикадза ринулась было к нему, но её ноги неожиданно оказались затянуты по щиколотки в дерево пола. Она чуть не рухнула, но смогла удержать равновесие, и с ужасом посмотрела на лучшего друга, что корчился сейчас от боли в полуметре рядом. Глубокий и сильный голос неожиданно вывел юношу из почти коматозного состояния, заглушил окружающий мир, отодвинул его на задний план. - Справляйся с этим. Это в твоих силах, Лунный. Только ты и можешь это сделать. Это твой бой и ничей больше. - Что вы делаете? - крик Камикадзы, казалось, мог оглушить любого, находящегося в радиусе трёх перестрелов* от неё, но старик не шелохнулся, только ощутимо перевёл взгляд на неё и произнёс: - Он должен справиться сам. Девушке ничего не оставалось, кроме как наблюдать за метаниями Иккинга. Он уже не сидел, а почти лежал на кровати, изогнувшись всем телом и зажмурив глаза. Голос в голове становился всё тише, а звуки возвращались, и он старался следовать за чётким образом, всё время ускользавшим от сознания. Хэддок мысленно постарался отделить одни звуки от других, чтобы они не смешивались. Он сосредоточился на характерном завывании ветра над океаном, отличил высокие тона и мысленно запер за прозрачным барьером. В голове стало немного тише. Окрылённый первой победой он стал осторожно вытаскивать из клубка звуков и ощущений по одному, запирая их на грани сознания. Теперь они маячили где-то на периферии, не мешая мыслям течь свободно, хоть и отвлекая периодически. От сердца по телу распространилась ледяная волна, словно по венам текла не горячая кровь, а морская вода. Позвоночник прострелило дикой болью, и юноша, словно только сейчас обрёл голос, невольно вскрикнул, вновь выгибаясь дугой. Вслед за холодом по артериям заструился жар, точно лёд заменили на драконий огонь. Пламя распространялось от сердца по всему телу и концентрировалось вдоль всего позвоночника. Юноша чувствовал, как что-то внутри него меняется, перестраивается. Он нашёл в себе силы оттолкнуться одной рукой и перевернуться набок, и чуть не упал с кровати, чудом удержавшись на краю. От этого движения заломило, казалось, разом все кости по нарастающей от копчика до шеи, дальше по рёбрам и ногам. Лёгкие жгло огнём, а желудок скручивало, отдаваясь чудовищной болью в затылке. Он закашлялся, сгибаясь чуть ли не вдвое, распахивая глаза. Боль медленно отступала, и он попробовал опереться на руки, как тут же рухнул обратно от нового спазма. Локти практически выворачивало в обратную сторону, как и колени, он чувствовал всё это в полной мере, сознание упорно не хотело его покидать. Рёбра сдавило с новой силой и от резкого вскрика он едва не сорвал голос, после чего остатками здравого рассудка решил не двигаться. Сквозь зажмуренные веки пробивался бледный свет, исходящий откуда-то из района сердца. Боль отступала толчками, словно нехотя оставляя так полюбившееся тело. В голове снова становилось ясно, хотя давление на затылок не ослабло, но туман рассеивался. Жар постепенно спадал, заменяясь лёгкой прохладой. Собственная кровь в венах казалась теперь ледяной, а кости непривычно крепкими и целыми. Он нашёл в себе силы приоткрыть глаза. Картинка плыла и никак не хотела восстанавливаться, разноцветные круги плясали по тёмным доскам пола, а свет из окна казался ослепляющим. Он быстро заморгал, пока не рискуя вставать, только осторожно перекатился на спину, тут же зажмуриваясь вновь, ожидая ещё одного приступа. Но тело отозвалось лишь слабым покалыванием в лёгких и сердце. Камикадза, всё это время сидевшая на полу и во все глаза глядевшая на друга, подскочила и кинулась к нему, не успев удивиться тому, что её больше не сдерживают. Она опустилась рядом на кровать и бережно коснулась руки юноши. От неожиданности тот распахнул глаза и попытался вскочить, но с тихим шипением тут же опустился обратно, мир закачался перед его взором, а в затылке неприятно заныло. - Что... - голос был хриплым и надломленным, Иккинг прокашлялся, но результат был не намного лучше: - Что произошло? Камикадза сжала его ладонь и обернулась к старику, что стоял, не меняя позы и не шевелясь. Тот неслышно подошёл ближе и заговорил: - Это было Испытание. Не каждый Лунный мог его пройти. - Испытание? - девушка сама не ожидала истеричных ноток в своём голосе. - Он чуть не погиб! Бой-Баба физически ощутила снисходительный взгляд на себе, но тут же отвлеклась на юношу, что, едва почувствовав собственное тело, решил подняться. Он, упорно сдерживая рвущиеся стоны боли вперемешку с ругательствами, тяжело сел на кровати и мутными от боли глазами уставился на фигуру в чёрном. - Объясните, - сухо потребовал он, кивая на стоящий рядом стул. Старик не двинулся с места, но кивнул и негромко произнёс: - В тот момент, когда Подлунный мир будет нуждаться в сильном воине, Хранительница подарит его. Он не будет знать, кто он, пока не пройдёт Испытание. Выживет ли он зависит лишь от него самого. Если останется жив, свершится то, для чего он был рождён. И сила его будет расти, как и великие дела, что он совершит. Ты стал следующим Лунным, Иккинг Хэддок. Ты был избран Хранительницей для великого дела. И сегодня прошёл Испытание, - он повысил голос: - И да будут свидетелями Солнце и Звёзды, и Великая Хранительница этого мира. И ты чуть не погиб по моей вине и вине этого человечишки. Хэддок зажмурился от эха в голове, но мозг уже работал в штатном режиме, обрабатывая информацию, и парень моментально встрепенулся: - А что конкретно произошло и почему вы вините себя?***
В Большом зале никто не смел двинуться, все заворожённо глядели на юношу, что говорил холодно, но с явными оттенками ярости в голосе: - В том, что непосредственной опасности подверглись двое Наследных Принцев и Наследная Принцесса, виноват лишь один человек. Эверил затаил дыхание, с ужасом уставившись на шатена. Хэддок окинул зал уверенным взглядом, и даже бывалые воины поёжились. - Он среди нас. Сидит и боится. Я слышу, как ускоряет темп его сердце, учащается его дыхание, - парень прошёлся вдоль одной из скамеек, и Хелишь, обретя секундную надежду, тут же потерял её, осозновая одну простую истину: Иккингу действительно всё известно, и сейчас он играет, наслаждаясь эффектом. Хэддок остановился и заговорил, глядя прямо на вождей, в полной тишине голос его звучал словно из другого мира. - Человек этот был в сговоре с колдуном, - зал ахнул, послышался шёпот, но неожиданно властный голос, сорвавшийся на шипение, заставил всех замолчать: - Тише. Это не всё. Этот человек корысти ради хотел убить меня. И Камикадзу. Иккинг помолчал, пристально осматривая каждого, кто был ближе всех, посмотрел на команду, где не хватало лишь Астрид и Камикадзы. Теперь в его голосе периодически прорывалось рычание, словно он контролировал зверя внутри, но тот уже рвался с цепей изо всех сил. Ярость затопила зрачки, и радужка стала наливаться алым по контуру. - Человек, - он говорил теперь короткими, рубленными фразами, делая паузу почти после каждого слова. - Котор-р-рый осмелился надеяться на победу, добытую таким подлым обр-разом. Вар-р-рги, пр-ришедш-шие по зову посланника Х-хель, желали разор-рвать договор-р-р. Сам колдун пр-риш-шёл ко мне. Юноша бесновался теперь, метался от стола к столу, выкрикивал фразы в лицо викингам или же еле слышно шипел, обращаясь то ли к небу, то ли к людям. Все присутствующие вжимали головы в плечи, стараясь не встречаться с безумием в глазах сына вождя. Кто-то шептал молитвы Богам, кто-то уже тянулся к мечу. Парень неожиданно замер посреди Большого зала и с пугающим холодом и спокойствием в голосе проговорил: - Эверил Хелиш, Наследный Принц Племени Миролюбивцев, сын Харда Огромное Сердце, я, Иккинг Хэддок, Наследный Принц Племени Лохматых Хулиганов, сын Стоика Обширного, обвиняю тебя в покушении на мою жизнь и жизнь Камикадзы, Наследной Принцессы Боевитых Бой-Баб, дочери Большегрудой Берты, посредством магического ритуала призыва тёмных сущностей из другого мира. Вот теперь тишина стояла полнейшая. Иккинг смотрел прямо в глаза блондину, ловя его ужас, слыша безумно колотящееся сердце. Напряжение в Большом зале достигло своего пика, на улице прогремел гром, он прокатился от стены до стены, отозвался лёгким звоном в металлических предметах. Ветер за дверями зала усилился и теперь, казалось, желал снести саму гору, вокруг юноши воздух будто потрескивал. Стоик на негнущихся ногах сделал шаг к сыну, но остановился и, старательно скрывая дрожь в голосе, спросил: - Достаточно ли у тебя оснований для такого заявления. То, что оснований предельно достаточно понимали все, так что вопрос был лишь формальностью. Хэддок коротко кивнул, на секунду переведя взгляд на отца, а после снова посмотрел на Эверила. - Что ж, - проговорил вождь и обернулся к Харду. - В таком случае, мы должны судить этот поступок со всей серьёзностью, как и велит обычай. Покушение на Наследного Принца и Принцессу карается... - Я знаю обычай, Стоик, - зло, но как-то устало прервал его Миролюбивец, и перевёл тяжёлый взгляд на сына. - Но на правах хозяина острова проведения Турнира, - продолжил Обширный, понимающе глядя на друга. - Я могу смягчить наказание в связи с обстоятельствами. Иккинг едва сдерживал себя. В этот момент ему отчаянно захотелось разодрать отцу глотку. О, он жаждал суда. И приговора после. Не только потому, что Эверил так его подставил. Нет. Сейчас, когда он открыл самого себя, он чувствовал всё. Он чувствовал каждый порыв ветра, каждый запах. И он уловил такой знакомый аромат, исходящий от Хелиша, что чуть не рванулся, чтобы придушить того на месте. Юноша заставил себя стоять на месте, но его отца от прожигающего взгляда это не спасло. - Послезавтра должен состояться последний этап. И он состоится. Эверил, - Стоик посмотрел на желающего казаться меньше парня. - Будет заперт в катакомбах под Олухом до конца Турнира Трёх Островов. Если участники к нужному времени оправятся от ран, Турнир закончится вовремя. Олух предоставит Камикдзе как пострадавшей по воле случая всё необходимое до завершения Турнира. Эверила будет судить победитель. Викинги молчали, но гул пронёсся над головами. Буря бесновалась за стенами Большого зала. Команда всадников обеспокоенно наблюдала за командиром. Они ни разу не видели его в таком состоянии. Даже когда Беззубик попадал в беду, Хэддок сохранял холодный рассудок. Но не тепрерь. Они довольно хорошо знали его, и сейчас каждый видел, как непривычно сильно он сжимает кулаки, как стремительно бледнеет его кожа, а губы смыкаются в тонкую полоску, как пылает его взгляд, всегда такой добрый и понимающий. И ни один не желал оказаться на месте Эверила. - Бойтесь гнева терпеливых, - на пределе слышимости прошептал Сморкала, и все мысленно с ним согласились. Иккинг же обрабатывал полученную информацию, прикидывал дальнейшее развитие событий. Привычка, приобретённая за время возглавления Драконьей Академии, въелась в подкорку. Он всегда автоматически просчитывал своё будущее и будущее друзей. Будет судить победитель - билось в его голове. Он должен победить. Ради Астрид. Ради Камикадзы. Ради друзей. И ради себя.