***
Прошёл уже четвёртый день с того момента. Всё бежит в спешке, ощущения предстоящего скоро концерта не покидает нас, усиливаясь, заставляя настраивать гитары, добавлять новые аксессуары к новоиспечённым костюмам. А мне вот, в отличие ото всех, вдвойне сложнее, потому что приходится постоянно следить за тем, чтобы кое-кто не смог со мной заговорить. Я не должен этого допустить ни в коем случае. Потому что знаю, что в этом я слаб, что я куплюсь на всё это ещё раз. А этого мне не надо. И не надо ему, который сейчас выжидающе смотрит на меня. Жрёт своими глазами. Нервно отстукивает ритм пальцами, морщась от сигаретного дыма, и не слушает слова продюсера. Чёрт, я ведь тоже всё прослушал. — Ясно? Поэтому только осталось только два — это ваш шанс, — закончил в это время свою речь Якоб и вышел. Два? Что это «два»? — В смысле, «два»? — я поинтересовался у Оливера, который в последнее время не отходит от меня. Стоит рядом, за которого я цепляюсь, чтобы не остаться в одиночестве — недопустимом состоянии. — Сказал, что концерт в Колорадо отменяется, поэтому у нас осталось только два — здесь и в Нью-Йорке, — равномерно и тихо ответил басист. — А ты что, всё прослушал? — Ага, — только кивнул я. — А почему отменяется? — Точно не знаю, там какие-то проблемы с арендой концертной площадки. Да и тем более, они предложили выступить в каком-то кабаке. Хельнер просто от этого отказался. — М-да… В кабаках всякой нечисти завались, — да и не только в кабаке, и здесь этой нечисти дохуя: вон одна сидит — глаз своих дьявольских не отводит, соблазняет, бес эдакий… Встав утром пораньше, что для меня сделать очень трудно, я быстро смылся с гостиницы, чтобы меня никто не увидел. И чтобы я ни на кого не наткнулся. Мне надо было найти магазин техники, чтобы приобрести объектив-портретник, которого так безвозмездно разъебал падла Шнайдер, за что и получил от меня нехилую кучу пиздюлей и гору трёхэтажных проклятий. Мне ведь без этого объектива не жить — вдруг попадётся какой-нибудь редкий кадр, а я его таким образом просру, хоть и можно использовать просто универсальный объектив на самом фотике, но ведь эффект будет не тот. Потому что мне, как опытному фотографу, нравится особенность портретника, он идеально передаёт фактуру изображения, не подчёркивая все дефекты. Конечно, размывает немного — но ведь в этом весь фокус. Пройдя сквозь многочисленные лавочки с видеооборудованием, со студийной и с бытовой техникой, я не нашёл нужного. Там было всё: штативы, вспышки, аксессуары для фототехники. Многочисленные специальные объективы: фикс-, стандартные, для архитектурной съёмки, макро- и даже теле-. Но для портретной съёмки не нашлось, а если и было, то только те, которые американцы называют «Second Hand». По этим причинам я отправился в торговый центр, надеясь на то, что хотя бы там мне повезёт. А то ведь скоро такие мероприятия у нас в городе — грех не запечатлеть. Вскоре, через огромное количество ярких бутиков и толпы девушек, бегущих за распродажей, я всё-таки протиснулся и нашёл нужный мне отдел. И могу сказать, что мне крупно повезло, что я купил объектив здесь — в Штатах — потому что мне это обошлось намного дешевле, чем, если бы я приобрёл его на Родине. На часах было уже одиннадцать часов, когда я довольный, вышел из отдела техники и направился гулять по центру дальше. Просто так. Хотелось просто посмотреть на ненужные мне товары, на интерьер, атмосферу. Остановившись у ювелирного бутика, а именно у витрины, за которой моё внимание привлекло кольцо, я к нему внимательно присмотрелся. Такое крупное, серебряное и очень знакомое… Я не мог отвести задумчивого взгляда от этого кольца, просто потому, что я вспомнил, что похожее, кажется, было у Рихарда. Не точь-в-точь такое же, но похожее. На пару с этим кольцом было ещё одно: поменьше и изящнее — женское. Пара обручальных колец… Для свадьбы и супружеской жизни. Ясно, почему мне вдруг стало так грустно. Решив, что мне уже пора, и что не стоит пялиться мне на эти серебряные напоминания, я, поправив лямку своего зелёного рюкзака, зашагал дальше. Как ни в чём не бывало, если бы не… — Пауль! — я, непонимающе нахмурившись, автоматически поднял взгляд наверх, потому что голос прозвучал оттуда. Очень, кстати, знакомый. Но какого хрена он… — Пауль, подожди не уходи! — Рихард, не отводя своих глаз, побежал вдоль, преодолевая расстояние через лестницу, направляясь прямиком ко мне. Чёрт, пора съёбываться! И что вообще он тут делает? Следит за мной, маньяк? Я, даже не поняв сам, рванул что есть силы прямо на выход, толкая многочисленных прохожих, от которых получал не самые доброжелательные посылы в одно не самое доброжелательное место, на что мне было, мягко говоря, плевать. Мне надо было бежать, чтобы меня не догнал этот псих, который помчался за мной, постоянно зовя меня по имени. А я искал место, где можно бы было спрятаться или оторваться. Нельзя было допустить, чтобы мы с ним заговорили. Нельзя было смотреть ему в глаза. Я чувствовал, как он дышит мне в спину. Я ощущал это всё, но продолжал бежать, не успевая перевести дыхание, стискивая зубы. А в это время глубоко внутри мне хотелось остановиться и самому броситься к нему в объятия. Самому прижаться к нему и сказать: «Рихард, давай сбежим отсюда! Ото всех! Где этих ебаных границ между нами не будет, где нас никто не сможет разлучить…». Но я бежал, перепрыгивая через невысокие ограды, потому что не должен. Не должен был останавливаться. Я убегал от Круспе в первую очередь для него самого. Чтобы спасти его и меня от того, о чём в будущем мы будем жалеть. Для его будущего, в котором мне нет и не будет места. Завернув за угол, я быстро поймал такси и сел в него. Машина двинулась, когда я быстро назвал адрес ближайшего парка. В зеркале заднего вида я видел, как Рихард бежит за автомобилем, как продолжает повторять моё имя, прося остановиться. Но машина со мной продолжала двигаться, и я просто, осиливая себя, закрыл глаза, попросив водителя ехать быстрее. Такси остановилось. Я, тяжело вздохнув, вышел, чуть не забыв заплатить водителю, что он мне ворчливо и напомнил. Я еле добрался до скамейки, с отрешённым выражением на лице. И, кажется, купил рожок мороженного, не помню какого. Фисташкового или ванильного, хер знает. Может даже и не покупал, а просто сидел на лавочке, приходя в себя. Бля, что это сейчас было? Погоня? Ну, зашибись теперь. Ситуация докатилось до того, что я просто бегу от проблемы, а не стараюсь её решить. Что я вместо того, чтобы просто взять и плюнуть Круспе в лицо, что он, кстати, заслужил, мчусь от него как от опасного зверя, который хочет меня сожрать. Но в этом во всём есть другая сторона: я просто не хочу ему мешать. Точнее, его будущей жизни с Линдой, которая неизбежна. Поэтому-то и избегаю, чтобы всё не завертелось заново. И, надеюсь, что сам Рихард вскоре это тоже поймёт. Что нам пора уже заканчивать эти игры. А пока мне просто надо бежать. Пешком я добрался до нашей гостиницы, с мыслями о том, что я не зря изучил карту и название улиц — мне это пригодилось, пока я, так скажем, прогулялся, точнее, пробежался по городу. А солнце ведь уже давно взошло, набирая силу, лучами покрывая и обогревая прохладную землю и меня в том числе. Люблю я, когда вот так. Погода ясная, без облаков, светлая и воздушная, как сами предвестники лета, а главное — солнечная. Это могло хоть как-то взбодрить или успокоить меня, хоть и действовало почти незаметно. С такими вроде привычными и пессимистичными размышлениями, я не спеша вошёл, отмахиваясь от пэй-боев, ибо мелочи у меня с собой не было, и завернул в сторону лестницы, которая, как я припоминаю, ведёт в подвал. Такой маршрут я выбрал по двум причинам: первое — быстро можно дойти до моего номера, несмотря на нелюдимость и темноту этого места, а второе — тут была малопроцентная вероятность того, что я встречусь с Круспе, потому что номер был его в другой стороне отсюда. Зона эта была прохладной, не то, что на улице. Это было приятно, даже расслабляюще… Можно было прикрыть глаза при неспешной ходьбе… Резко. Резко за углом кто-то грубо схватил меня за футболку, в тот же час, прижимая меня к ледяной стене. И от которого я сразу же стал отбиваться. Но хватка его была железной, как и этот убийственный взгляд, которым он просто прожигает во мне дыру, тяжело дыша, смотря мне в упор прямо в глаза. — Какого хрена ты от меня убегаешь? — голос парня заметно понизился. Он почти прошипел мне эти слова, прижимая меня всем телом, бёдрами к паху. — Пусти, уёбок… — раздражённо выдавил я из себя, стиснув скрипящие зубы. Чёрт, он больной, что ли? — Схуяли ты меня игнорируешь? — его слова вырывались сквозь стиснутые зубы, голос был твёрд, как и зажимы на моей плотной футболке его пальцами. Он вдавил меня в стену сильнее, обжигая горячим дыханием. В глазах я видел что-то дикое и темнеющее с каждым мгновением, что готово в это мгновение просто уничтожить меня. — А что, нельзя? Хочу и буду. Так что, будь добр, отвали пока я реально тебе не вмазал, а я это могу, если не помнишь… — я ощущал на себе, как его бесит мой наглый тон. Но моя цель была разозлить его, побесить его, чтобы дым от него так и парил. Ибо он это заслуживает. — Отъебись от меня и иди, трахай других мужиков, раз уж тебя так на них тянет, что ты промениваешь на них будущую семью. А здесь тебе не то, что не рады, тебя тут терпеть не могут. Я тебя терпеть не могу, ясно? — Хватит вести себя как падла, — его лицо искажено, брови нахмурены в недоброжелательную дугу, тон повышается. — Я? Рихард? Это я веду себя как падла?! — от его слов меня передёрнуло. Как?! Как можно быть таким уёбищем?! — Бля, у тебя с головой вообще в порядке?! Может это ты, мудила такая, ведёшь себя как сука последняя?! Не думал о таком варианте?! — всё повышается и разрывается мой тон, вот-вот обещая перейти на крик и сорваться. — Пауль, блять, ты… — хватка его рук на моей одежде немного ослабевает, его вытянутое лицо немного отстраняется. Но огонь в его глазах не погасает, а становится невыносимее. — Пусти! — я резко сбросил его руки, поправляя помятую футболку. Вот урод, вот пидарас, мало того, что футболку помял, так ещё и выёбывается мне тут. — Тогда объясни мне, чего именно ты от меня ждёшь! Хватит ныть как целка! — моё дыхание учащалось, свой собственный повышенный голос бесил меня. Я смотрел в его охреневшее лицо, думая о том, что сейчас я этому уёбку недоделанному выскажу всё. Всё, блять. — А то, что ты всё время лицемеришь, творишь постоянную хуйню, которую я НЕ понимаю и пиздишь мне на каждом шагу, это что, по-твоему, нормально, да? А то, что ты говоришь, что чувствуешь что-то ко мне, а потом когда я приезжаю и вижу, что на самом деле ты имел в виду, это для тебя тоже естественно? Да ты даже не представляешь, КАК меня это заебало! Возомнил блять из себя фюрера, который может трахать кого захочет и когда захочет, и чтобы остальные не имели права голоса? Да ты просто возомнил из себя дохуя! — я даже сглотнул, еле подбирая слова для этого человека, который, повторюсь, меня просто из колеи выводит. С которым я превращаюсь в истеричку. — Да чего ты хочешь от меня, Рихард? Чего ты хочешь от меня услышать после всего? Может, ещё скажешь, что это я во всём виноват? А чего ты ждал, когда в первый раз всё это начал? Когда заставил меня усомниться в себе и когда помимо дурацких игр со мной ещё и невесту накатал? — я на миг замолчал, переводя дух, смотря в его ошарашенное от моих слов лицо. Я ждал ответа, но не получил его. Ну, впрочем, как всегда. — И сейчас ты ещё и предъявляешь мне что-то? — я нервно выдохнул. — Да. У. Тебя. Нет. Блять. На. Это. Грёбаных. Прав! Ты не думал, что это Я должен получить ответы на свои вопросы? А? Когда ты, наконец, мне что-нибудь объяснишь? А-то я — дурак такой — ничего не вкуриваю… — я смотрел на него, но он, сука, молчал. Теперь молчал. Ну и лох, когда я типа что-то косячу, он мне вот таким охуевшим тоном может ещё и что-то говорить, а когда время приходит ему отвечать… молчит, дрянь. Как же бесит, а… Я громко и специально выдохнул, чтобы до него дошло, КАК же мне всё это задрало. — И это всё? Всё на что тебя хватило? Пф… — я мерзопакостно ухмыльнулся. — Да ты и вправду неудачник… — я хотел выудить из него что-нибудь, провоцируя, хотел, но эта мразь молчала. — Бля… Как же меня это всё отстебало… Каждый, мать его, сука, раз… Одно и то же. — я возмущённо закатил глаза. — Ты просто убиваешь меня этим молчанием. У-би-ва-ешь! Выносишь мой мозг! — я уже кричал Рихарду эти слова, пока он снова приближался ко мне, не поднимая взгляда. Но на меня это нихера не подействовало. — Знаешь что? Я тебя ненавижу. Я тебя так ненавижу, что мне хочется просто плюнуть тебе в лицо. Терпеть тебя не могу, дрянь… — Не ври, что ненавидишь меня, а то я… — А то что? — я манерно усмехнулся. — Что ты мне сделаешь? А? Отымеешь, как шлюху, по самые гланды? — я почти стал смеяться ему в лицо. — Нахуй ты мне сдался, такие как ты меня вообще не интересуют — неудачники, которые даже не могут быть честными с собой. Я лучше себе другого папика найду, который, блять, свободен, и от которого не надо ничего ждать. А ты тоже не зевай, подстилку мужского рода себе найди, чтобы втихаря от Линды… — с вульгарной и ядовитой любезностью я не закончил предложение, потому что он снова приблизился, перебивая: — Заткнись, пиздёж это всё… — почти прошептал он мне, в то время как лицо его искажало боль. Такую боль, которую я никогда не видел. — А нехуй было доводить меня до этого. Ты меня скоро до сумасшествия доведёшь… — прошипел я ему почти в губы, когда он встал ко мне слишком близко. Мы не могли отвести от друг друга взгляда, чувствуя общее дыхание. — Ты сам во всём виноват… — Я знаю, но я не могу вот так. Не могу слышать, что ты меня ненавидишь… — он прижался ко мне всем телом, обильно вдыхая мой запах, словно запоминая его. — Ты — самое дорогое, что у меня есть в этой грёбаной жизни, Пауль… — прошептал он мне в губы, почти касаясь их. А я не мог уже ничего говорить, потому что и так сказал слишком много нужного и лишнего одновременно. Наши лбы соприкасались, в то время как я закрыл глаза, сжимаясь от слишком сильных чувств к этому человеку. Таких, что я готов просто взорваться от них, которые скоро порвут меня на части изнутри. — Я тебя всё равно ненавижу… — с горечью шепчу ему, потому что это правда. Я его ненавижу, потому что слишком обожаю. — Не подходи ко мне, — отстраняюсь от желанного тела, смотря куда угодно, но только не ему в глаза. И убегаю. Опять.***
До концерта остался один день. А я даже не чувствовал от этого никакой радости. Поэтому и сидел весь день с Олли на улице, курил и молчал. Слушал басиста. Слушал, как он говорит об этой жизни, о её смысле и бессмысленности. Я долго приходил себя после вчерашнего столкновения с Рихардом — злился, бесился, успокаивался, а потом опять бесился. Этому не было конца, но невозмутимый и равномерный голос Оливера действовал на меня весьма успокаивающе, как что-то домашнее и привычное. — Пауль, почему ты избегаешь Круспе? — после небольшого молчания задал вопрос Ридель, на которого, увы, у меня не нашлось ни одного здравого ответа. Я даже немного напрягся, услышав этот вопрос, касающейся моей больной темы. — Я? Да я не избегаю… — выдохнул я через силу, улавливая тучный и недоверчивый взгляд басиста. — А что? — Вы с ним поругались? — Оливер продолжал сверлить меня глазами, внимательно следя за мимикой моего лица. Чёрт, чего это он допытывается? — Ну, не совсем… Просто всё сложно, — все, что я мог из себя изъять. И этого, судя по вопросительному взгляду рядом сидящего друга, вижу, что мало. — Это тебя тревожит? — Есть немного, — теперь я уже хочу знать, к чему весь этот разговор. — А почему ты спрашиваешь? — Просто Круспе говорил, что… — он замялся, проводя ладонью по своему гладкому лбу. — Что… — Что он говорил? — я мигом встрял и даже слегка приподнялся с места, ожидая ответа от Оливера, который, сука, тянет. — Что ты очень ему дорог и… — Оливер опустил взгляд. — Что он перед тобой очень виноват… Мне он тоже это говорил. Но я с каждым разом начинаю понимать, что это ничего толком и не значит. Так, бессвязные слова… Но то, что это сказал Олли уже как-то странно. Откровенно подозрительно. Я даже опустил взгляд, чувствуя, как он начинает сереть, и что внутри начинает что-то подрагивать. — А что он ещё сказал? — может, Круспе уже открылся басисту о наших странных отношениях? Или Оливер всё сам давно понял и теперь просто хочет услышать признание от меня? — Ещё сказал, что… не знает, что делать. Ему больно от того, что ты его избегаешь… — басист протяжно выдохнул, рукой отмахивая дым от моей сигареты, потому что у него или аллергия, или он просто его не переваривает. — Когда он тебе это сказал? — я еле мог рассмотреть выражение его ебала, морщась от ярких лучей солнца. Сан-Франциско же, как-никак… — Вчера вроде. Так что у вас с ним произошло? Хм, значит, Оливер ничего не знает? Ну и хорошо. Пронесло. Не хватало ещё, чтобы он меня педиком посчитал, а потом стороной обходил. Не хочу, чтобы вообще об этом кто-то знал, хоть и понимаю, что Олли не перестанет со мной общаться. Знаю, но просто не хочу. Мне не стыдно, а… Даже не знаю. Рихард и я — это часть моей жизни, которой нормальной назвать нельзя. И впутывать туда таких НОРМАЛЬНЫХ людей, как Оливер, нежелательно. — Мы просто друг друга не понимаем. Вот и всё.***
— Давайте, парни, поживее! — у продюсера уже с утра дрожали руки. Да и не только у него. Все ходили какие-то напряжённые, неестественно и нервно улыбаясь друг другу, потому что это был наш первый СОБСТВЕННЫЙ концерт за границей. Да и народу, говорят, наберётся немало. Чёрт, у меня кажется мандраж. И тоже с самого утра. Я даже умывался с трясущимися пальцами, и несколько раз подряд ронял зубную пасту, матерясь от этого. Потом стукнулся об сонного Флаке, который бесконечно бормотал мне, что не может найти свои очки, хотя они были у него на голове — вот что делает с людьми волнение. Да и я не лучше — успел свой амулет, подаренный лисом куда-то деть, а ведь он очень подходил моему концертному костюму, да ещё и с начала я верил, что он мне принесёт удачу, а без него было как-то неспокойно. — А как он выглядел? — в спешке спросил Флаке, напяливая тонкие серые штаны. А я в трусах копался в своих сумках, в надеждах, что он окажется там. — Да на крест чем-то был похоже, но не крест, — быстро оттараторил я, не вынимая головы из чемодана. Чёрт, я даже не помню, когда в последний раз его снимал или одевал. — С петлёй крест? — слышал я голос Флаке, поправляя свои трусы. — Да, с петлёй на конце, типа кольца. А ты его видел? — я с надеждой, наконец-то, повернулся к нему, ожидая от него подсказки. — Нет, а ты разве не знаешь, как такие кресты называют? — очкарик прищурился, почёсывая нос. — Нет, я как-то об этом не подумал… — я покачал головой, не понимая к чему он клонит. — Анх — это ведь коптский крест, египетский… Вроде амулет защиты и знак бессмертия… — умным тоном ответил клавишник. — А ты что, носишь и не знаешь? — он даже усмехнулся, глядя на моё недоумённое ебало. — Мне главное найти его, о смысле потом подумаю… — я, закатив глаза, поднялся, схватил джинсы и начал одеваться, потому что услышал голос продюсера за дверью, ведь он предупреждал, чтобы мы были уже одеты, когда он припрётся. Значит знак бессмертия? Что же Лис этим хотел сказать?***
— Блять, у меня такой мандраж! — будто читая мысли всех, воскликнул Шнайдер. Сидящий рядом, я чувствовал его напряжение, что и меня не особо успокаивало, а взбудораживало ещё больше. У него и у меня потели руки от волнения, потому что, наверное, мы с ним самые эмоциональные среди присутствующих, не считая, конечно, продюсера — с ним даже нельзя сравниваться в этом плане: всё равно не обогнать. Он-то и потел больше всех, изредка вытирая влажный лоб синим платочком, пытаясь успокоить нас, что получалось у него довольно-таки хреново. Тилль просто держал палочки Шнайдера в руках, потому что у того они постоянно выскальзывали по известным причинам. Флаке с Олли шептались в отдалённом уголке нашего фургона пока мы ехали, беспрерывно глотая воду из бутылки, за что и получили ворчливые замечания от продюсера, типа что много пить нельзя перед выступлением, потому что на сцене они по-маленькому захотят, от чего и будут смазывать всю игру бесконечным ёрзаньем на месте. Я всё это время думал о потерянном медальоне, ибо я уже воспринимал его как что-то приносящее удачу и специально хранил его в небольшой и очередной красной коробочке для нужного случая. А теперь ощущение, что я облажаюсь без него не покидало меня, да так, что я дёргался при каждом шорохе колёс похуже Шнайдера, который от страха вцепился в меня. А я его прекрасно понимал, как никто другой, поэтому даже приобнял его как последнее спасение. И может, если бы я не был таким растеряшей, то, возможно, чувствовал себя поспокойнее с… как Флаке сказал? А, Анх, кажется… Надо потом узнать о нём побольше. А то ведь и правда, ношу его, обожествляю, а что он означает — до сих пор не в курсе. Рихард был вообще сегодня никакой. После случившегося тогда, он вообще ходил какой-то грустный и почти не выходил из своего номера. Я видел радостную Линду, которая в последнее время стала куда-то подозрительно съёбываться, но вот Круспе показывался редко, только на репетициях. В другое время он просто проводил время, опять же, в номере или одиноко сидя на берегу моря. Молчал и даже не курил. Просто сидел в одних шортах, опуская ноги в воду и закрывая глаза. В те моменты, наблюдая за ним, мне очень хотелось быть ближе к нему, но я себя останавливал. И проходил дальше. Я ведь сказал ему, что я его ненавижу. Думаю, любому будет больно такое услышать, но ведь он меня вынудил. Пусть теперь и решится на что-нибудь. А пока я просто буду проходить мимо. Осиливая и останавливая себя, чтобы не впиться в любимые губы, по которым я успел соскучиться и которых мне всегда будет мало. — Всё запомнили? Это важное выступление, и вы это знаете лучше меня, — по интонации было понятно, что Хельнер заканчивает свою речь. — Чёрт, вы видели сколько там людей?! — прибежал Шнайдер с напуганным ебалом и нервной улыбкой. — Ох, я сейчас точно застрелюсь… — он даже громко выдохнул. — Да не парься, нормально всё будет, — похлопал по плечу Тилль ударника, хотя по нему было видно, что его состояние не лучше барабанщика. — Так что не облажайтесь, мы ведь к этому шли всё это время… — продюсер глотнул из банки газировки. — Мы ведь этого и ждали. Этого и добились, так что успокойтесь, возьмите себя в руки и отыграйте так, чтобы у америкосов долго в памяти остался этот концерт. Жгите, одним словом, — такие слова Якоба не могли не вызвать наших насмешливых улыбок. Мы уже стояли у кулис и видели, СКОЛЬКО людей собралось. Блять, Шнайдер был прав — я тоже хочу застрелиться. У кого бы взять пистолет? — Бля, я кажется хочу сбежать… — насмешливо протянул Тилль. И я был с ним согласен — хотелось просто убежать обратно в номер, закрыться там на ключ и забыть своё чёртово имя. До выхода осталось от силы одна минута, когда я почувствовал чьи-то руки, прикасающиеся к моей шее. Я опустил взгляд на неё, сразу же начиная понимать, что мне надевают мой потерянный амулет — чёрный Анх. Но… Я недоумённо повернул голову на того, кто мне так вовремя надел его. — Это, кажется, твой… — робко улыбнулся мне Круспе, исподлобья смотря на меня, будто боясь моей реакции. Я лишь приоткрыл глаза от недоумения, а счастливая улыбка с каждой секундой подползала к моим губам. Он нашёл его… Мне хотелось спросить, как и где он отыскал мой амулет, который ТАК был нужен мне сейчас, но не успел, потому что продюсер дал знак выхода. Вот блять…***
Концерт прошёл, в целом, неплохо, если не считать того, что у Флаке один раз заглючил синтезатор, что я чуть не ёбнулся об провода и сбился из-за этого, и того, что всё выступление мы посылали друг другу ебанутые улыбки, потому что у нас шалили нервишки от такого количества народа, который не переставал орать, иногда своими криками заглушая пение Тилля и гитарное соло Рихарда, на которого всё выступление я бессовестно пялился. Я не мог на него не пялиться. Ибо выглядел он сегодня, во-первых, сногсшибательно, впрочем, как и всегда; а во-вторых, что появившаяся в последнее время мрачность, которая особенно выделялась сегодня, придавала ему большей привлекательности. Всему его вампирическому образу. И я, как последний идиот, не мог отвести взгляда, надеясь на то, что он этого не заметит. — Как! Как мы выступили?! — Шнайдер после выступления первый подлетел к Хельнеру, нервно дёргая того за плечи. Вот барабанщикам в этом плане везёт — они не стоят так близко к толпе, как гитаристы и вокалисты, и не видят рож фанатов, что, собственно, во время игры и сбивает больше всего. — Хорошо, — только кивнул продюсер в ответ. Пиздит, однако, видно же по нему сразу, что он чем-то недоволен, но просто не хочет нас, наверное, расстраивать. — Но мы поговорим об этом позже, сейчас нет времени. Журналисты вас сейчас ждут, идите в порядок себя приводить. Мы только устало кивнули, обмениваясь друг с другом заёбавшимися взглядами, хотя внутри мы, наконец, успокоились. Ведь самое страшное позади, а после кульминации различные интервью, на которые сейчас пиздец как впадлу было идти, казались всё же как два пальцы в розетку ткнуть. Подумаешь, всего лишь какие-то приставучие провокаторы из жёлтой прессы.***
— У вас есть девушка? — девушка с любопытством глядела на Тилля, поднося к нему микрофон. М-да, вопросы были какие-то дурацкие — как можно спрашивать человека, когда он в последний раз занимался сексом? Но мне повезло, ведь, к счастью, этот вопрос задали не мне, а Оливеру, на что он ответил: не так давно. Пиздит или нет, не знаю. Кто вообще знает, ЧЕМ занимается наш с виду спокойный басист, когда съёбывается куда-то? — Да, есть, — Тилль даже улыбнулся, наверное, вспоминая свою тёлочку, которая осталась ждать его на Родине. — А у вас есть? — рыжая журналистка поднесла микрофон ко мне, уже начиная строить мне глазки. Хах, шустрая… — Нет, у меня нет девушки, — слегка усмехаясь, ответил ей я, улавливая на себе странноватый взгляд Рихарда. — А какие девушки вам нравятся? — всё не отставала от меня дамочка с очень кудрявыми и рыжими волосами. Меня, кстати, всегда забавляла такая скандинавская внешность у людей, чем они очень часто отличались от толпы на улице. — Ну… — я постарался не смотреть на Рихарда, который сощурил свой внимательный взгляд. — Мне нравятся необычные девушки… — ага, «девушки», конечно, Хайко, девушки… — А что для вас, так называемая, необычность? — журналистка даже хихикнула моему неоднозначному ответу. А что мне ей сказать? «Вон, видишь того красавчика напротив, который не отрывает своего грёбаного взгляда от меня, отчего у меня сейчас просто встанет — вот, такие девушки как он мне и нравятся?» Да уж… Не самый мудрый ответ, хоть это и правда. — Не знаю, наверное, загадочность, притягательность, обаяние и… — я взглянул Рихарду прямо в глаза, — сексуальность… Девушка даже рассмеялась моему глупому ответу, сунув мне свою визитную карточку с начёрканным на ней телефоном, которую почти сразу же отобрал у меня Шнайдер. После интервью все разошлись кто куда, потому что продюсер разрешил провести оставшееся время, как нам захочется, а сам уебался куда-то с папарацци, пафосно, как он любит, отвечая на их вопросы, крутясь перед камерой, вызывая тем самым наши снисходительные улыбки. Шнайдеру с Тиллем, окружёнными многочисленными групи и фанатками с огромными размерами бюста, было не до чего. Они, опьянённые женским вниманием, краснели и пили шампанское, пока свора из девушек дёргала их за щёчки, приговаривая какие они «лапочки». Ага, конечно, лапочки, блять. Но я всё же подумал, что мне тоже было бы неплохо к ним присоединиться, но мне хотелось сначала перед этим освежиться. Поэтому, попрощавшись с Флаке, который отправился к фанатам раздавать автографы, я отправился на поиски уборной. Через многочисленные и бесконечные коридоры, которые ведут в тупик, я всё-таки нашёл надпись «уборная» на какой-то двери, которая находилась рядом с пожарным выходом. Я подошёл к ней, собираясь зайти, но сразу же спрятался за угол, увидев Рихарда и Оливера внутри, которые о чём-то бурно обсуждали на повышенных тонах. Я, нахмурившись, прислушался: — Круспе, это нечестно по отношению к нему, — даже как-то строго звучал голос басиста. — Как ты не понимаешь? — Да понимаю я всё! Но что мне делать в такой тупиковой ситуации?! — выпалил Рихард. О чём это блин они? — Я ничего не могу сделать, а теперь он ещё меня и ненавидит… — отчаянно выдохнул он. — С чего ты взял? — голос Оливера стал тише, и мне стало трудно разобрать его слова. — Он сам мне это сказал, — безнадёжно ответил Рихард, выключая воду из крана, отчего подслушивать стало легче. Хах, это они обо мне сейчас говорят? Оливер с Рихардом? — Но ведь ты сам видишь, что это не так… Ну, а чего ты ждал от него, вот так вот поступая? — всё продолжал басист твёрдым и даже немного осуждающим тоном. — Чёрт, да откуда ж я знал… — Надо было раньше думать, Круспе. Тебе уже пора что-то решать. Либо Линда, либо Пауль, — чего? Он это сейчас моё имя произнёс? То есть он… — Ты же знаешь, что это почти безвыходная ситуация… И… — Выход есть всегда. Ты своей нерешительностью делаешь несчастным и себя, и их. У тебя скоро будет ребёнок — об этом тоже надо подумать. Поэтому хватит мучить Пауля своей неопределённостью — он не заслуживает такого отношения. — Я знаю. Он заслуживает самого лучшего — не такого монстра, как я… Но если так, то я просто не могу его опустить… Ты же знаешь, я просто погибну без него. — Решай, Круспе. Всё зависит только от тебя. У меня даже приоткрылся рот, сердце забилось, будто я выпил десять кружек чистого кофе за раз. Какого хера они…?