Du Riechst So Gut (Take me forever...)

Он не появлялся на репетиции еще неделю. За это время, я каждый раз прокручивал произошедшее в своей тяжелой голове. «Я поступил правильно, я же не гей» — утешал и убеждал я себя снова и снова. Хотя внутри знал, что это далеко не так. Депрессия и неудовлетворённые чувства постоянно преследовали меня. Я ужасно винил себя в произошедшем. Мои бессонницы, от которых у меня появились круги под глазами, и я стал похож на ходячего зомби, становились всё невыносимее. Я будто отсутствовал на репетициях, не горел желанием ни с кем разговаривать, не угорал над шутками со Шнаем и часто заваливал гитарные соло, чем и вызывал недовольства парней, на что мне было абсолютно поебать. Мои мысли были заняты только одним человеком. Он бы точно никогда не завалил гитарное соло. Я мог лишь играть песню, сочинённую мною для него. Не переставая. Я мог играть её целый день, не замечая, как течет время. Она будто приближала его образ к моему погасшему сознанию. Лишь она могла приглушить пустоту внутри меня. Я не чувствовал, что вокруг меня вообще что-то происходит, все было будто в тумане. Будто во сне. Мне почему-то вспомнились слова консьержи: «Ходит сам не свой». Интересно, почему? Не из-за меня же, конечно. Зачем ему париться из-за такого как я. На восьмой день, он, наконец-таки, появился, от чего я мог только забиться в угол для того, чтобы не попадаться ему на глаза, что не очень получалось в светлой комнате для репетиций. Я просто не знал, как себя вести и постарался состроить типичный покер-фейс, хотя мои нервные и напряженные движения палевно, с потрохами выдавали меня. А он же, мало того, что и вырядился, как секс-бомба, так еще и вел себя подозрительно бодро и естественно, будто ничего и не случилось. — Риха! Дружище, рад тебя видеть! Как ты? — Шнайдер заключил Круспе в теплых товарищеских объятиях. — Все охрененно! Я просто уезжал на пару дней на озеро в Шверине, надо было кое с кем перепихнуться, — выделяя «кое с кем» весело просиял Круспе. Я заметил, что он немного изменился. Прическа напоминала ёжик и взгляд был каким-то открытым, как будто ему нечего бояться и начхать на чье-то мнение. Пропала какая-та романтическая таинственность и многозначительная, демоническая загадка в его глазах. Только знакомая ухмылка стала еще более наглее, но привлекательности ему никогда не потерять, выглядит он, как всегда охренительно. А в мою сторону он даже и не взглянул. Из-за чего у меня и начало щемить в груди. — Что, на свиданку ездил? Похвально-похвально, — Тилль похлопал Круспе по оголенному, от модной черной майки, плечу. — Красава, я бы тоже куда-нибудь на флиртовые острова к цыпочкам съездил. Заколебался тут тухнуть! А хочется море, девочек… Я прям завидую, чувак! Мы-то уж подумали, что Ландерс тебя стравил, а вон ты, оказывается, неплохо время проводил, как я вижу, — Шнайдер одобрительно закинул руку на Рихарда. — Да, не пожалуюсь. Хотелось там подольше остаться, да у нас тут, я смотрю, работа вовсю кипит, отставать от всех не охота, я же должен быть в теме всего, — Рихард сделал пафосный надменный жест, подчеркивающий его самолюбие. Я только сейчас понял, как сильно Рихард, оказывается, любит себя. И не он один, кстати. — Так ребята, послезавтра записываем альбом. Я разобрался с контрактами. А затем у нас множество концертов, возможно, даже тур по Америке! Поздравляю! Теперь все как по маслу! — почему-то красный, запыхавшийся, наверно, по дороге, продюсер, ворвался с довольным торжественным возгласом, потирая ладоши и улыбаясь выше ушей. Услышав такую новость, поднялся громкий гул. Согруппники начали радостно прыгать, крича что-то нечленораздельное, обнимая друг друга с подлинным сумасшедшим возгласом, на что я лишь мог вымученно улыбнуться. Шнайдер, в своем репертуаре, достал не пойми откуда взявшуюся бутылку дешевого шампанского… — ну это же он, всегда найдет что-нибудь эдакое, я и не удивлюсь, если он уже позвонил шлюхам по вызову. — Надерёмся, чуваки! Да чтоб нас торкнуло, как в первый раз! Выпьем же за мои офигенные барабанные палочки, и, конечно же, за нашу удачу! За нас! Ну, скажу так, естественно, одной бутылки спиртного для таких, как мы не хватило. Тем более лёгкого шампанского. Надо же обязательно напихаться чего-нибудь покрепче, чтобы жестко и не по-детски вштырило от такой вселенской радости. Как же без этого? Пронзительный и громкий хоровой мужской ржач пугал самых заядлых посетителей бара. К тому прибавлялось море разбитых бутылок, пошлые шутки на тему: «Ландерс в главной роли групповухи», «Флаке — бракованная стриптизёрша со стажем» и «Олли — анти половой гигант». Не обращая внимания на подъебы, я пил рюмку за рюмкой, не зная предела, как грязная свинья. Конечно, я был очень рад за наш долгожданный успех, но успех в карьере не мог до конца вытеснить дрянь, мучавшую меня изнутри. Я не так яростно праздновал счастливое событие, как должен был, а стремительно запивал свою внутреннюю боль, но все становилось только хуже и хуже. Я винил себя. Мне казалось, что я последний в этом сумасшедшем мире идиот. И все, блять, из-за него. Мне хотелось давиться от одной мысли, что больше не получу второго шанса, и что… я снова не смогу с ним… — Хе-ей, Ландерс…ик…я смотрю ты…так хорошо сосешь из этой бутылочки, прям как элитная шлюшка… — у Шнайдера, я вижу, совсем крышку скинуло, а остальные вместо того, чтобы запретить ему нажираться до чертиков, сами пьют до шестого колена и ржут над его пьяными репликами. — Отъебись, — я обнял бутылку, как единственное спасение в этой ситуации и прижал к груди. Рихард же, в этот «замечательный вечер», шутил не хуже ударника. Но меня темы шуток не затрагивали. Он угорал на пару с парнями над всем, что только можно было накатать в их пьяных мозгах, но когда тема шутки касалась меня, он замолкал, и приобретал безразличное выражение, будто речь идет о самой скучной нудятине. Он вел себя так, как будто меня и вправду не существовало. Не замечал меня, как будто меня и вовсе нет. А чего я еще ожидал? На его месте, я бы поступил точно также.