***
Два дня экзаменов прошли одним расплывшимся пятном учебы, легкой паники и короткого облегчения перед тем, как начинался следующий круг Ада. Когда с последним экзаменом наконец было покончено, Кас вернулся в раздевалку, чтобы положить учебник по математике – он учил прямо до последнего возможного момента. Открыв свой шкафчик, он обнаружил на дне маленькую бумажную записку и улыбнулся, поднимая ее. «Дом у дороги» завтра? Захвати камеру. Люблю тебя» Так что следующим утром Кас шел к дому Дина, закутанный в куртку и одевший шапку, которые он никак не мог вернуть. По пути он фотографировал все, что видел и что хотел бы запомнить – каждый отдельный цветок, дом Дина со ста футов, с пятидесяти футов, с двадцати; входную дверь Дина, лицо Дина, когда он открыл дверь, улыбающийся и надевающий свитер, который Кас оставил прошлым вечером и совершенно не стремился потребовать назад. Они шли к «Дому у дороги», передавая камеру друг другу; Дин выразил недовольство, что Кас слишком много снимал все вокруг, а Кас пожаловался, что Дин делает слишком много его фото. – Ты – единственный, кто стоит того, чтоб его фотографировали, – сказал Дин, порозовев кончиками ушей, и больше Кас не жаловался. Когда они пришли в «Дом у дороги», Джо обслуживала нескольких посетителей, ожидающим за столиками; тем не менее, она остановилась, чтобы широко улыбнуться для фото, когда Кас направил камеру на ее лицо, и затем продолжила строить рожицы на камеру каждый раз, когда она приближалась к их столику, чтобы взять заказ или забрать тарелки. Она забрала камеру себе, когда принесла их десерт – две огромные порции вишневого пирога – и сфотографировала лица Дина и Каса, когда они откусывали от него. Когда все остальные посетители ушли, она пригласила их на кухню; они собрались вокруг стола, замешивая тесто, которое до этого завела Эллен. В этот момент появилась сама Эллен, взяла камеру оттуда, где она лежала – на столе рядом с Дином — и сделала шаг назад, чтобы сфотографировать их втроем. Они мило улыбались на первых двух снимках, а затем Джо хитренько глянула на Дина, хватая горсть муки, и Эллен знала, что будет дальше – она документировала трехстороннюю битву мукой, Джо хихикала и приседала, когда Кас в ответ бросал в нее муку двумя руками, Дин вопил и щурил глаза от белой пыли, которую Джо продолжала швырять в его направлении… Эллен позволила им побезобразничать несколько секунд, прежде чем громко откашляться и сделать снимок всех троих с широко распахнутыми глазами, в тихой панике, с покрытыми мукой лицами, глядящими на нее. Когда они закончили месить тесто и вымыли руки и лица, Дин снова взял камеру. Он потянулся и взъерошил волосы Каса, чтобы вытряхнуть из них муку, а затем пригладил их обратно и поднял камеру. Он притянул Каса ближе, а Джо подошла и обняла Каса с другой стороны; он был сжат между ними, когда Дин сделал несколько фото – на первых двух они просто улыбались, а на следующих корчили глупые рожицы и смеялись друг над другом. Когда Дин и Кас снова надели свои куртки, Джо подошла к ним с сияющей улыбкой на лице и крепко обняла Каса. – Ты, проведи время в Стэнфорде круто, окей? – сказала она. – Оставайся на связи. И лучше бы тебе притащить свою задницу сюда повидать нас! Кас пообещал, что сделает это, и был уверен, что так оно и будет.***
Следующий день Кас и Дин встретили в Импале — Дин вел, а Кас снимал его, и салон машины, и поля, проплывающие мимо окна. – Что это за грохочущий звук? – спросил он, фотографируя Дина, и глянул в камеру, любуясь им. – Он всегда возникает, когда ты включаешь печку. Дин улыбнулся, и Кас сделал снимок. – Это игрушечные солдатики, – пояснил Дин. – В вентиляции. Сэм засунул их туда, когда мы были детьми. Когда я работал над машиной после… после того, как умер папа, я поместил их обратно. Просто не могу представить себе Детку без них. Кас кивнул, полностью понимая. На рынке они останавливались сделать снимок каждой палатки, мимо которой проходили – Памела, когда ее фотографировали, изобразила «козу» и шутливо оскалилась. Когда они дошли до палатки Эша, он ухмыльнулся на камеру, при этом выглядя немного смущенно и держа бутылку пива. Дин и Кас провели остаток дня, раскинувшись на своем тюке сена, глядя на толпу, снующую мимо них и изредка тайком делая снимки наиболее нелепо одетых покупателей. Они придумывали для них экстравагантные истории жизни, часто включающие в себя монстров, трагедии и невероятные сюжетные повороты. – И затем она подожгла всё здание и скрылась в ночи, и русская мафия ее больше никогда не побеспокоила, – с удовольствием закончил Дин, глядя на рыжеволосую женщину, с сомнением инспектирующую огромный арбуз. Кас рассмеялся, и Дин сделал снимок; затем он опустил камеру и просто посмотрел на Каса. Кас, которому не нужно было спрашивать, почему, посмотрел в ответ. После нескольких мгновений они поцеловались, медленно и сладко, рука Каса поднялась, чтобы обхватить щеку Дина. – Эй! Отставить миловаться на тюке сена! – крикнул Эш, угрожающе махая им щипцами для котлет. Когда они поехали домой, Дин позволил Касу переключать все передачи. Кас сфотографировал рычаг переключения передач, Дина и самого себя, переключающего с третьей передачи на четвертую. – Ты практически второй пилот, – сказал Дин. *** Последний день Кас и Дин провели вместе, просто сидя возле дома Дина. Кас читал книгу, а Дин работал над Импалой. – Ты уверен, что тебе не нужно на работу? – спросил Кас, устроившись на своем стуле; Дин бросил на него взгляд, и Кас больше не напоминал об этом. Конечно, Дину нужно было идти на работу, и, конечно, он никуда не пошел бы. Не сегодня. Кас держал камеру при себе весь день, но сделал не слишком много фотографий. Он думал, что когда будет пересматривать их, то будет слишком отчетливо видеть грусть на лице Дина и на своем собственном. Он изо всех сил попытался не думать о завтрашнем дне, когда мама заберет его. Она приедет на своем Роллс-ройсе с водителем, очаровательная в своей холодности, одетая в серебристо-серое, и увезет его назад в привычную жизнь. Он не был уверен, как он сможет с этим справиться; жить так, как хотела его мать, казалось едва выносимым еще до встречи с Дином, а теперь, когда он воистину испытал, что такое быть счастливым, он обнаружил, что мысли обо всем остальном чрезвычайно ужасны. Он почувствовал, как начинает рушиться, и он вернулся мыслями к книге, и к Дину, и к запаху бензина и металла, исходящему от мотора Импалы. Уже совсем скоро стемнело; полусердитые, они включили любимую Дином нарезку Led Zeppelin и поужинали вместе. Кас фотографировал все внутри дома Дина, изо всех сил пытаясь не думать о том, когда он в следующий раз увидит эти снимки – в милях и милях отсюда, в холоде собственной спальни? Или он решит, что смотреть на них слишком тяжело, и достанет камеру только месяцы спустя, когда приедет в Стэнфорд? Он сфотографировал фиолетовую зубную щетку, которую Дин хранил в кружке на краю раковины в маленькой ванной. – Кас? – сказал Дин, входя. – Ты плачешь над моей зубной щеткой? – Нет, – ответил Кас, – конечно, нет. Дин подошел сзади и обхватил руками талию Каса, опершись подбородком о его плечо. – Пойдем выпьем горячего шоколада, – сказал он, и они двинулись вместе; Кас держался кончиками пальцев за джемпер Дина. Они оттягивали расставание так долго, как это было возможно, но когда прошли часы после полуночи и небо начало светлеть, Дин наконец встал и взял Каса за руку, направляя его к двери. – Ты должен будешь встретить свою маму рано утром, – сказал он. – Ты говорил, что она прибудет в семь, верно? Готов спорить, ты еще даже не уложил вещи. Кас согласился, что еще не делал этого, чувствуя себя одновременно чрезвычайно оцепеневшим и сверхчувствительным; он стоял в этой прихожей в последний раз. Они глядели друг на друга долгий миг, а затем Дин положил руки на бедра и резко выдохнул. – Ну, ладно, думаю, вот и все, – сказал он. – О, вообще-то, у меня все еще… – он протянул руку за дверь, достал с вешалки свитер Каса и протянул ему. – Это твое. Кас помотал головой. – Возьми его, – сказал он, – мне он не нужен. – Дин кивнул, казалось, на миг потеряв дар речи, и затем взял кожаную куртку. – Нет, Дин, – сказал Кас, зная, что Дин собирался сделать. – Да, – мягко сказал Дин, протягивая руки за спину Каса и надевая на него куртку; Кас полуискренне запротестовал, но позволил Дину засунуть его руки в рукава. – Это ведь твое, – сказал Кас немного шокированным голосом, и Дин кивнул. – Именно поэтому я хочу, чтобы ты взял ее, – сказал он. – Я не дарю ее тебе. Это во временное пользование, слышишь? Только до тех пор, пока мы не увидимся вновь. Он снял с крючка серую шапку, кособоко натянул ее на волосы Каса и нервно поправил чуть дрожащими пальцами. Кас протянул руку и сгреб их в свои, а затем наклонился поцеловать Дина. Дин ответил на поцелуй, немного отчаянно, его руки обернулись вокруг Каса и крепко его держали. – Пока мы не увидимся вновь, – хрипло прошептал он, когда они оторвались друг от друга. Кас кивнул, не доверяя собственному голосу. Он поцеловал Дина еще раз – один раз, дважды, вслепую дотянулся до дверной ручки позади себя, зная, что если он не уйдет сейчас, он не сможет сделать это никогда. Он сделал шаг назад, удерживая взгляд на лице Дина, хотя от этого его сердце сжималось и болело сильнее, чем когда-либо раньше. – Я люблю тебя, – с трудом вымолвил он, и губы Дина задрожали, прежде чем он ответил: – И я люблю тебя. Кас повернулся и пошел прочь, чувствуя, как с каждым шагом от его сердца откалывается по куску. Он не слышал скрип закрывающейся двери, и, обернувшись в ста футах по дорожке, он увидел силуэт Дина в тусклом освещении его прихожей, прислоненный к косяку двери головой и руками. Этой ночью Кас не спал.