Дело Ван Хельсинга

      На следующий день они вчетвером (приятель Эмилиана оказался каким-то блеклым, молчаливым человечком по фамилии Бейкер, которого, похоже, мало трогало происходящее) съездили в тот паб и опросили всех, кого могли, но выяснили только, что никаких чужаков, кроме, собственно, Вэзилики и принца с полковником, в тот вечер в пабе не было. Осторожные расспросы показали, что ни один из завсегдатаев паба вообще не соотнес чернявого румына, разлившего пиво, с жертвой Ван Хельсинга, а некоторые и не слышали про новоявленного маньяка.       Расспрашивая людей и обсуждая услышанное от них, Флоризель и Эмилиан действительно нашли общий язык и при следующих встречах (Ионеску, похоже, поверил новым знакомым и перестал приглашать своего приятеля) уже не только пытались придумать новые возможности отыскать убийцу, но и просто беседовали – об охоте, о лошадях, об искусстве, о политике, о чем угодно. Так и не проникшийся к румыну полковник все больше казался лишним в их компании, но он не мог оставить принца без охраны с человеком, которому не доверял… во всяком случае, именно это он заявлял принцу, когда тот ненавязчиво пытался избавиться от общества Джеральдина, собираясь на очередную встречу с новым приятелем. После встреч шталмейстер продолжал ворчать и выдумывать все новые версии, почему Ионеску-младшему не стоит доверять.       Наконец, терпение Флоризеля лопнуло, и он прямо приказал полковнику не ходить с ним на очередную встречу с Эмилианом, заявив, что его прекрасно обережет неизвестно от чего тот же Марк. Полковник остался, но в таком расстройстве чувств, являя всем своим видом столь красноречивый упрек, что Флоризелю подобный молчаливый бунт отравил половину впечатления от приятной и продуктивной встречи с Ионеску-младшим – они взялись восстанавливать картину произошедшего, выясняя, что делал Вэзилика с момента приезда в Лондон, куда ходил, с кем встречался, и добились некоторого успеха, разыскав кэбмена, которого Вэзилика нанимал на все свои разъезды. Тот припомнил за определенную мзду с дюжину мест, куда отвозил «иностранного мистера». Было уже поздно разъезжать по ним, и новые приятели договорились отложить это на ближайшие дни. Но Флоризелю настолько не хотелось возвращаться домой, в свою резиденцию, а вернее сказать – к Джеральдину, что он предложил Эмилиану выпить с ним в одном из пабов, и они, наконец, с помощью доброго эля сумели отринуть тревоги, каждый свою – в случае принца это было смутное чувство вины перед Джеральдином вперемешку с раздражением. Домой Флоризель вернулся заполночь (вернее, его привез Марк, весь день проработавший возницей для своего принца и его нового приятеля), в подпитии и прекрасном расположении духа. Его встретил бледный от волнения и гнева полковник. Прекрасное расположение духа тут же исчезло.       – Не хочу ничего слушать! – с ходу попытался пресечь его отповедь принц и отправился кормить Фэрри. Под хмельком он не подумал, что попугая кормить поздновато. Полковник последовал за ним.       – Вы собирались вернуться не позже девяти, – начал он свою обвинительную речь, – возвращаетесь в час ночи…       – О господи, мне не пять и даже не пятнадцать лет, полковник! Ваша навязчивость становится невыносима! Что с вами случилось?       – Что со мной случилось?! Что случилось с вами, принц, хотел бы я узнать? Вы ведете себя так безрассудно! Так безответственно! Могло случиться что угодно… Вы знаете этого человека лишь несколько дней, а доверяете ему так, словно он был вашим ближайшим другом с юности! – сказал полковник запальчиво.       – Ради всего святого, Джеральдин! Всю последнюю неделю вы ведете себя так, будто мы с вами по меньшей мере обручены, а я смотрю на сторону! Что за странная ревность! – раздраженно фыркнул Флоризель. – Фэрри, иди сюда! Фэрри, друг мой!       Ара проснулся, радостно крикнул, взлетел с насеста и приземлился на предплечье хозяина, ласково закогтив его. Принц огладил умную голову птицы и повернулся к полковнику, чтобы уже мягче сказать ему, чтобы тот успокоился и не раздувал из мухи слона…       Он совершенно не ожидал того, что увидит. Джеральдин вытянулся во фрунт, щеки его сперва побелели, а потом зажглись лихорадочным румянцем, левое веко дернулось в тике. И, когда он заговорил, голос его звенел от сдерживаемого гнева и боли:       – Я не думал, что ваше высочество столь жестоки и равнодушны, чтобы шутить подобным образом с преданным вам офицером. Я… – губы его задрожали, – н-не заслужил такого унижения. И в-вынужден просить вас разрешить мне удалиться. Ч-честь имею.       Он судорожно кивнул. Не дожидаясь разрешения принца покинуть комнату, развернулся на каблуках и, едва ли не печатая шаг, направился к двери.       Принц был настолько поражен и даже испуган такой реакцией Джеральдина, что сразу не нашелся, что сказать. Хмель слетел с него.       – Полковник!.. Джеральдин, постойте!.. – растерянно пробормотал он, когда тот уже вышел за дверь, четко, со щелчком, закрыв ее за собой. – Черт побери… я не понимаю…       Фэрри издал резкий крик, захлопав крыльями, перелетая обратно на свой насест.       – Да что с ним такое? – пробормотал вслух Флоризель, растерянно пожав плечами.       – Р-разбитое сер-рдце! Сер-рдце! – затрещал Фэрри, кланяясь.       – Сердце? – машинально переспросил Флоризель. – Какое сердце? Ты о чем вообще, Фэрри?       – Стр-релы Амур-ра! Р-романтика! Р-ревность! – судя по всему, ара решил перебрать все известные ему выражения, связанные с любовными переживаниями. – Стр-расть!       – Ладно тебе, – принц вдруг смутился, сам еще не вполне понимая, отчего, – замолчи. Что ты тут завел про страсть!       Он быстро сунул попугаю завалявшийся в кармане кусок сахару и покинул комнату, намереваясь отыскать полковника и извиниться. Но стоило ему выйти за дверь, как ему пришла в голову мысль, что сейчас, по горячим следам, бросаться за Джеральдином как-то… неловко. Тому стоит немного прийти в себя, да и…       Помимо воли слова попугая заставили принца задуматься над ситуацией с новой точки зрения. Разбитое сердце? Страсть? Что Джеральдин сказал ему в упрек? «Вы жестоки и равнодушны»… если бы полковника задел сам факт, что принц позволил себе в разговоре с ним скабрезный намек, он сказал бы, пожалуй, иначе: «грубы и невоспитанны» или что-то в этом роде. И уж во всяком случае он выказал бы отвращение или презрение, а не обиду…       Тут принцу пришло в голову, что он невольно попал в точку – поведение Джеральдина больше всего напоминало ревность влюбленного, которому предпочли другого! Уж конечно, не в безопасности наследника Бакардии дело, ведь сколько раз раньше принц доверял охрану своей персоны Марку или другим слугам, если полковник по каким-то причинам не мог его сопровождать – и ничего, Джеральдин не возражал…       Но не может быть! Они же знакомы всю жизнь, и с ранней юности Флоризеля шталмейстер был его вернейшим спутником, а подчас – наперсником и другом. Его преданность, забота и сердечность казались Флоризелю сами собой разумеющимися. Принц не верил в столь внезапные изменения сложившихся чувств… с другой стороны, а смотрел ли он хоть раз на Джеральдина иным взглядом, нежели привык с молодости? Думал ли вообще о чувствах шталмейстера? Тот был Флоризелю родным – куда ближе, чем даже отец, его величество король Бакардии. В чем-то Джеральдин был для него наставником, в чем-то – этаким добрым дядюшкой, склонным сквозь пальцы смотреть на проказы и прощать невольные обиды… в чем-то – был его будущим подданным и вернейшим слугой. Впервые Флоризель подумал о полковнике Джеральдине как об отдельной личности, и запоздалый стыд охватил душу принца. Ему тридцать четыре года, а он до сих пор во многом остался взбалмошным, балованным подростком!       Он вспомнил вдруг странный эпизод двухлетней давности, когда они, путешествуя по Франции, решили однажды покататься на лошадях, вдвоем, без слуг и жокеев, и конь принца, к его стыду, сбросил его на землю. Он ударился головой и ненадолго потерял сознание, а очнувшись, обнаружил, что Джеральдин держит его голову на своих коленях и встревоженно зовет по имени, пытаясь привести в чувство. А потом, когда Флоризель немного пришел в себя и хотел подняться, полковник попросил его не вставать, полежать еще немного – принц счел тогда, что Джеральдин заботится о его самочувствии. И он лежал так, а полковник ласково гладил его по волосам и, наконец, прошептал: «Мне показалось, вы погибли, Флоризель… я так испугался, что потерял вас навеки, солнце мое. Слава Господу, вы живы!» Почему он потом выкинул все это из головы? Его лет с десяти никто из мужчин не гладил по голове, но тогда он почему-то воспринял столь интимную ласку как должное… и на слова полковника тоже не обратил внимания! Возможно, потому, что у него жутко болела голова. «Солнце мое» – никогда, ни раньше, ни впредь ничего похожего Джеральдин не говорил ему, конечно.       Флоризель встряхнул головой. Да полно, не наваждение ли! Все же подобный поворот казался невероятным. Принц ничего не имел против приверженцев мужской любви, хотя, если уж совсем честно, скорее потому, что ему всегда были глубоко безразличны чужие любовные истории и интимные пристрастия. А применительно к своей персоне он, пожалуй, думал о подобном лишь несколько раз за всю жизнь, каждый раз – абстрактно, а не в связи с кем-то конкретным, и это не вызывало в его душе ни отвращения, ни желания претворить подобную мысль в реальность.       Но о Джеральдине он никогда так не думал! Впрочем, как он уже понял, он вообще о нем практически не думал…       Новая волна стыда подтолкнула Флоризеля все же пойти к полковнику немедленно и извиниться за все – не только за сегодняшнюю грубость, но и за то, что не был ему в достаточной мере благодарен, не ценил его отношение как нечто особенное, не каждому положенное…       Но было проще сказать, чем сделать, двери в покои шталмейстера были заперты на ключ – небывалое событие. Флоризель, миг помедлив, постучался. Ему ответило молчание – но не спокойное молчание пустой комнаты, а напряженная тишина, тишина контролируемого дыхания и нежелания говорить…       – Джеральдин… прошу вас, откройте! – вполголоса позвал принц. – Пожалуйста, простите меня, я… Джеральдин!       Флоризель прислушался.       Через какое-то время послышались четкие шаги, ключ дважды повернулся в двери, и она распахнулась, явив полковника – прямого, строгого, с холодным выражением лица. Только чаще обычного вздымающаяся грудь выдавала душевные переживания Джеральдина.       – Я должен извиниться перед вами! – выдохнул принц.       Джеральдин молча стоял несколько невыносимо долгих мгновений, а потом сделал шаг в сторону, освобождая принцу путь. Тот направился в кабинет, размышляя, как лучше начать извиняться…       Полковник шел за ним. Принц, дойдя до письменного стола, обернулся – Джеральдин встал у двери, прислонившись к стене и скрестив руки на груди.       – Э-э, – не слишком удачно начал Флоризель, – я… поверьте, не хотел и не думал оскорбить вас…       Желваки прошли по скулам полковника. Скептическая гримаса скривила губы.       – Ну я просто не понимал… не знал, что вы…       Тут принц осекся. А вдруг он ошибся? Сказать такое вслух? Если он прав – прямое «разоблачение» может лишь еще больше оскорбить щепетильного полковника, но вот если он не прав… он выставит себя перед Джеральдином глупцом и, пожалуй, извращенцем… что стократ хуже!       – Я просто сказал, не подумав… первое, что пришло на ум, так бестактно, вы правы… глупо. Но я…       Он ждал чего угодно. Отповеди или – скорее – прощения, ведь по сути, не такая уж вина, ведь он просто неудачно сыронизировал… но не ледяного, краткого, беспощадного:       – Лжешь.       Принц от неожиданности застыл с открытым ртом. Все слова куда-то разбежались.       Джеральдин впервые обратился к нему не на «вы». Не говоря уже о том, что впервые обвинил его во лжи.       – Что?.. – принц был ошеломлен.       – Вы лжете, ваше высочество, – отчеканил Джеральдин, дрожа от напряжения. – Я вижу все по вашему лицу. Что ж, вы все поняли правильно. Очевидно, я не смогу больше быть вашим спутником и другом, хотя это единственное, чего я желал бы. Я подаю в отставку. Надеюсь, вы проявите благородство и отпустите меня без унизительных расспросов.       – Подождите, Джеральдин… – Флоризель никак не мог поверить, что тот говорит всерьез. Только что все было нормально… и вдруг…       – И я вынужден просить теперь оставить меня одного, – полковник судорожно сжал пальцы на предплечьях, отворачиваясь.       – Но… но подождите, выслушайте меня! – принц сделал шаг к полковнику, но остановился, не смея подойти ближе. – У меня не было и мысли, правда! Я был глупцом и эгоистом, я должен был понять раньше… о господи, что я несу… но я не желаю терять вас! Я… прошу простить меня за невольную бестактность… ужасающую бестактность, я был пьян и раздражен… давайте успокоимся и поговорим нормально. Давайте присядем, Джеральдин!       – Вы о чем, принц?.. Или вы все-таки не поняли… – проговорил полковник через силу, – или вы издеваетесь надо мной…       – Дьявол, да нет же! – вскричал принц. – Я все понял и я не издеваюсь! Я не вижу в этом ничего дурного, поверьте, хотя я поражен… для меня, конечно же, потрясение…       Полковник вдруг схватился за сердце, другой рукой пытаясь найти опору.       – Джеральдин! – принц бросился поддержать его, но тот нашел в себе силы выпрямиться и в отстраняющем жесте поднять руку.       – Я в порядке, – белыми губами прошептал он. – И прошу вас… не мучайте… оставьте меня, ваше высочество.       – Да вы глухи, что ли! – Флоризель вдруг понял, что почти кричит и попытался снизить тон. – Я не обвиняю вас, не презираю, не издеваюсь и ничего из того, что вы пытаетесь мне приписать. Откуда у вас такие мысли обо мне! В смысле, ч-черт… я не о том! Такие мысли, будто я могу оттолкнуть самого преданного из моих офицеров только за… только за то, что он испытывает чувства… уверен, самые искренние.       Полковник, шатаясь, дошел до кресла и рухнул в него. Закрыл глаза рукой.       – Джеральдин, – принц заговорил увещевающе, – пожалуйста, не рубите сплеча. Я вас уважаю, ценю и неимоверно благодарен вам за все, что вы для меня сделали… я никогда не говорил этого. И зря. Вы всегда были добры ко мне, преданы, снисходительны. Мне будет очень горько, если вы оставите меня.       – Я не смогу, – сказал полковник тихо, – больше не смогу смотреть вам в глаза. Теперь, когда вы знаете… И еще… если вы догадались, то может догадаться кто-то другой, пойдут слухи… и они затронут вас! А вы – будущий король… это немыслимый позор.       – Вздор! Я клянусь, я сохраню вашу тайну – а больше никто не догадается, раз не догадался до сих пор.       – Я не могу подвергать вас такому риску.       – Я сам решу, что для меня допустимый риск. На этот я готов пойти.       – Вы все равно не сможете относиться ко мне как раньше, Флоризель. Вы уже сторонитесь меня – и правильно, мне больно от этого – но вам пора привыкать жить без моей… глупой, чрезмерной опеки. Мне плохо удается контролировать свой страх. Я боюсь за вас – каждую минуту, когда не вижу вас… и поэтому, когда вы возвращаетесь, я столь навязчиво твержу вам об осторожности, хотя сам понимаю, что перегибаю палку. Простите меня, мой принц. Для нас обоих будет лучше, если я уйду в отставку и не буду видеть вас каждый день… это наваждение пройдет…       Он вздохнул и поднялся с кресла, оправил мундир. Глаз он не поднимал.       – Я прошу вас. Позвольте мне уйти.       – Это не наваждение, – сказал Флоризель, почувствовав даже что-то вроде обиды. – Наваждение не длится годами. Я помню как, когда я упал с лошади, тогда, во Франции, вы держали мою голову на коленях и сказали…       Джеральдин резко вскинул голову. В первый миг он не справился с собой, и жестокое потрясение и унижение были ясно видны в его лице. Но потом черты его вновь окаменели.       – Так вы с тех пор знаете? – проговорил он каким-то чужим, надтреснутым голосом. – О господи, какой я идиот. Конечно, вы все поняли, не дитя же вы… И два года втайне смеялись надо мной, старым дураком! Вы!.. Это подло, бесчестно…       Принц снова потерял дар речи – его слова второй раз поняли как-то катастрофически не так, увидев в них какой-то смысл, которого он не вкладывал в них, причем смысл отвратительный, уродливый.       – О, а тогда… когда вы читали мне эту проклятую античную лирику и рассуждали о свободе тогдашних нравов… – полковник безотчетно сжал кулаки, – я думал, неудачное совпадение, а вы… п-пытались спровоцировать меня, да?! Как н-низко!       – Да что вы несете! – закричал в ответ принц. – Какая лирика, вы сошли с ума?! Вы… вы знаете меня всю мою жизнь и думаете, что я настолько чудовище?! Я не знал до этого часа, я клянусь вам честью! Я вспомнил о том случае с падением с лошади сейчас – и понял… а тогда – не понимал, даю вам слово, не понимал! Как вы можете подозревать меня в подобном!       Полковник, казалось, готов был упасть в обморок.       Флоризель решительно шагнул к нему и взял его за плечи.       – Никогда не желал вам зла, – проговорил он, чувствуя, как напрягаются под его ладонями мускулы Джеральдина. – Вы не слушаете меня… слушаете лишь свою обиду и ревность. Вы обвинили меня во лжи… но это вы лгали мне. Вы могли бы сказать мне раньше. Но вы решили утаить свои чувства… А теперь злы на меня за свою же ложь… вы несправедливы.       Полковник молчал, тяжело дыша. В глаза принцу он так и не смотрел.       – Вы просите об отставке? Но это лишь попытка опять солгать себе и мне… сделать вид, что ничего не было.       – Вы говорите мне о трусости, – проговорил полковник. – Что ж, вы правы. Ведь я даже сейчас не сказал вам прямо ничего…       – Джеральдин, – принц вдруг тоже испугался, что подобное прозвучит вслух. Ведь после этого действительно нельзя будет сделать вид, что все нормально! – Не стоит… не сейчас, когда мы оба в столь… раздерганном состоянии.       Полковник осторожно освободился из его рук.       – Да… вы опять правы. Не стоит.       – Простите меня за мои слова и… не ломайте все под влиянием момента. Обещайте мне, что не примете никакого решения, не обдумав его спокойно.       – Хорошо, – прочти прошептал полковник, – обещаю. И прощаю вам. И вы простите мне мое недостойное поведение, ваше высочество. Я… позволил себе обвинить вас… дьявол знает в чем. Я был не в себе. Этого больше не повторится.       – Ну конечно, я понимаю, – поспешил побыстрее разобраться с неприятной темой принц, – давайте забудем все это безумие взаимных обвинений. Успокоимся… налить вам воды?       – Спасибо, я сам.       Принц вздохнул и отер холодный пот со лба. Понял, что на нем все еще парик, и стащил его. Содрал накладные усы.       – И обещайте мне, что поговорите со мной, когда примете решение, – сказал он.       Полковник криво усмехнулся, не поднимая глаз.       – Не волнуйтесь, я не собираюсь стреляться.       – Гхм, – принц смутился от того, что Джеральдин догадался, что он имел в виду.       Желать спокойной ночи в такой ситуации казалось глупостью. Поэтому Флоризель, пробормотав что-то наподобие «до завтра», поспешил покинуть апартаменты полковника.       Флоризель так и не смог заснуть. Было четыре утра, он услышал слабый звук бьющих далеко, в кабинете, часов. Всю ночь он ворочался на постели, думая о полковнике, вспоминая какие-то моменты из их прошлого, чувствуя то стыд, то раздражение, то благодарность, то смущение… при мысли же о том, что полковник уйдет от него, его просто пронзало чувство потери. Джеральдин значил для него очень много. Да, он воспринимал его любовь и заботу как должное, но оказаться вдруг, единомоментно, без них – словно лишиться руки. Страшно и больно.       А каково будет полковнику? Он сказал, что не собирается стреляться, но что тогда? Как он переживет расставание с ним? Начнет пить? Будет искать смерти как-то иначе? Или принц зря волнуется, и Джеральдин вполне оправится от своей страсти – с глаз долой, из сердца вон? Может, правильно будет отпустить его, и впрямь?       Какая же глупость, из-за того, что в обществе осуждается один из видов любви, что церковники называют это грехом, а некоторые государства, та же Англия – преступлением, возникают такие ситуации! Те же древние греки, вовсю практикуя уранизм, процветали, не были сожжены небесным огнем и не скатились в бездну пороков, а напротив, создали множество прекрасных произведений искусства и совершили тысячи великих открытий – так значит, ничего по-настоящему дурного в такой любви нет!       А Джеральдин, судя по всему, считает иначе…       Флоризель сел на постели, отчаявшись справиться с мыслями. Он был уверен, что даже по здравом размышлении Джеральдин все же потребует отставки. Он не мог придумать слов, которые побудили бы шталмейстера остаться.       Принцу вдруг пришло в голову очередное воспоминание. Тоже во Франции это было… упражняясь в фехтовании с Джеральдином, Флоризель получил царапину поперек груди и снял сорочку, так как ткань липла к ране, бередила ее, и боль отвлекала… Джеральдин после этого явно разволновался, стал совершать ошибку на ошибке… Флоризель тогда решил, что полковник чувствовал свою вину за эту царапину, но ведь в другой раз, когда Джеральдин – и куда сильнее – случайно поранил бедро принца (лосины тот снимать, конечно, не стал), это никак не сказалось на мастерстве шталмейстера! Его выбила из колеи не вина, а влечение!..       Мысль Флоризеля невольно последовала дальше. Чувства чувствами, он и так знал, что полковник его любит, ошибаясь лишь в нюансах, а вот понять, что полковник желает его, было странно… Сколько раз взгляд полковника останавливался на нем с вожделением? Сколько раз Джеральдин представлял, что целует его, раздевает, касается его плоти? Сколько раз утолял желание собственной рукой, мечтая о своем принце? Флоризель почувствовал, что краснеет… думать о подобном было стыдно, но волнительно, как подглядывать за купальщицами. В отрочестве он несколько раз поддавался этому соблазну – подсмотреть за обнаженными женщинами, и эти минуты до сих пор вспоминал с нежностью и томлением, все же – первый чувственный опыт… Даже первый поцелуй не оставил о себе таких ярких и сладких воспоминаний. Флоризель облизнул загоревшиеся губы, помимо воли задаваясь вопросом, каково было бы целоваться с Джеральдином. В каком-то смысле, этот поцелуй тоже может стать первым – с мужчиной… Боже, о чем он думает?.. Полковник собирается в отставку, а он размышляет о поцелуях!       Но мысли не желали сворачивать с этой колеи. В молодости Джеральдин был настоящим красавцем – Флоризель видел дагерротипы. Правда, тогда, когда он их рассматривал, он даже не подумал о красоте своего шталмейстера, просто ему было забавно видеть, каким был Джеральдин, когда был младше него. Да и сейчас полковник все еще недурен собой – высокий лоб, прямой нос, выразительные глаза, отличная осанка…       Флоризель снова откинулся на подушки, вздохнул. Джеральдин тоже наверняка сейчас не спит. Но, наверное, мысли его куда тяжелее… он винит себя, сгорает со стыда, возможно, проклинает свою натуру… думает, наверное, что он, Флоризель, теперь презирает его, считает выродком, извращенцем. Как доказать, что он не лгал, отрицая подобное? Как дать понять, что он сочувствует Джеральдину, что ему даже отчасти лестно, хотя, с другой стороны, очень странно, даже страшновато узнать то, что его шталмейстер влюблен в него? Словам тот не поверит… решит, что Флоризель просто старается проявить великодушие.       Принц попытался представить, как он будет дальше жить без Джеральдина. Не получалось. Шталмейстер был рядом с ним всегда, как можно представить, что его вдруг не станет? Так же сложно, как попытаться примерить на себя «зрение ушами» летучей мыши…       И верно, какая-то глупость! Они оба станут несчастны, если расстанутся, и никто не заставляет их расставаться, но тем не менее, этого, кажется, никак не избежать…       – К черту! – сказал Флоризель вслух, решительно встал с постели, оделся в лосины и рубаху, умылся из тазика и вновь отправился к апартаментам полковника. Никого из слуг в коридоре, к счастью, не встретил – глухая ночь, все спали.       Дверь на этот раз, как и всегда, была открыта. Свет был погашен. Флоризель запер ее за собой, ключ ужасно громко щелкал в ночной тишине.       – Джеральдин? – прошептал Флоризель, открывая дверь в спальню полковника. – Я знаю, вы не спите.       Он услышал прерывистый вздох. Подошел к окну и раздвинул шторы – небо уже начинало светлеть, и теперь, в полумраке, можно было увидеть, что полковник лежит ничком поверх покрывала, не раздевшись, только скинув камзол. Флоризель подошел, присел на кровать полковника и коснулся его спины. Мышцы Джеральдина напряглись под его рукой.       – Мы оба будем несчастны, если вы уйдете в отставку, – сказал он.       – А если не уйду – будем счастливы? – глухо спросил полковник с явным сарказмом.       – Кто знает, – Флоризель убрал ладонь. – Не уходите от меня, Джеральдин. Пожалуйста. Вы мне очень нужны.       Тот тяжело заворочался, поднимаясь с кровати.       – Вы слишком великодушны, – сказал полковник, оказавшись на ногах.       Принц невесело усмехнулся – он угадал, что полковник спишет его слова на широту души.       – Нет. Я эгоистичен и инфантилен. Хочу, чтобы вы были со мной, и боюсь, как я буду без вас. Вы всегда думали обо мне лучше, чем я есть.       – Я пытался избавиться от этого. Но не смог, – сказал тот как-то просто и горько. Принц понял, что он не отвечает на его реплику, а говорит о своих чувствах к нему.       – Ну и зря пытались. Ничего плохого в этом нет.       – Конечно! – сарказм снова вернулся.       – Ну что мне сделать, чтобы вы остались?! – принц вдруг с неудовольствием понял, что на глаза его наворачиваются слезы. Слезы ребенка, на чью очень важную для него просьбу реагируют мягким, но абсолютным отказом. Что-то вроде: «Я хочу научиться летать!» – «Это невозможно». Нет, это уже совсем не дело – плакать, да еще и перед полковником. Флоризель стиснул зубы, сглотнул.       Джеральдин молчал.       Принц рывком встал, сделал к полковнику шаг и обнял его, крепко, опасаясь, что тот постарается вырваться.       – Ну пожалуйста, – прошептал он.       – Флоризель… не нужно…       В отчаянии принц, еще сильнее сжав Джеральдина в объятиях, приник к его губам поцелуем. Целовал крепко, напористо, но не ощущая страсти, лишь боясь каждый миг, что вот сейчас полковник оттолкнет его – и это будет окончательно. Губы Джеральдина оказались твердыми и горячими. Сначала он замер, застыл в объятиях целующего его Флоризеля, словно не понимая, что происходит, а потом, действительно, слабо попытался освободиться, но принц лишь вцепился в него, словно утопающий, и, всхлипнув, продолжил целовать, уже не надеясь на ответ, готовый уже к тому, что этот неловкий, бессмысленный поцелуй станет последней точкой в их дружбе, их отношениях, или как это теперь можно назвать.       Но тут полковник сдался, с кратким стоном – не страсти, а смятения – раскрывая губы и отвечая на поцелуй. Его язык проник в рот Флоризеля, его руки, наконец, сжались на его спине, потом одна поползла вниз, к талии, а вторая поднялась к голове, жадно гладя, зарываясь пальцами в волосы принца. Дрожь прошибла Джеральдина, передаваясь и Флоризелю. Они прижались друг к другу, и принц вдруг подумал, что не хотел бы сейчас почувствовать возбуждение Джеральдина… это все же слишком. Он хотел лишь дать своему шталмейстеру понять, что тот не стал ему противен, что подобные чувства принцу не отвратительны…       Наконец, полковник уткнулся лбом в плечо Флоризеля, тяжело дыша. Принц молчал – боялся спугнуть, вновь сказать что-то, что полковник поймет превратно… он осторожно погладил Джеральдина по спине. Тот поднял голову и – осторожно, несмело – коснулся губами губ Флоризеля. Принц закрыл глаза, пытаясь разобраться в себе, понять, какие чувства он испытывает: ему нравится или нет? Он хочет или нет, чтобы Джеральдин был с ним вот таким – или лучше пусть он уходит, оставшись лишь в памяти, но привычным – его шталмейстером, другом, спутником, наставником, но не влюбленным в него?       Полковник почувствовал, похоже, сомнения принца и не стал углублять поцелуй. Отстранился… в лице его были печаль и понимание. Пожалуй, даже смирение – перед отказом, за который он принял колебания принца. Тут же страх потерять Джеральдина вспыхнул в душе Флоризеля с новой силой, заслоняя собой все остальное, и он снова приник к губам шталмейстера, будто это было единственным способом удержать его – а в смятении он и вправду не смог придумать иного пути. Тот ответил – и впервые поцелуй стал настоящим, обоюдным. Принц вдруг подумал об отце, причем с какой-то мстительной ноткой: король, несомненно, думал, что преданность Джеральдина – в первую очередь, преданность престолу. И ошибался! Шталмейстер, конечно, докладывал своему сюзерену о том, что поделывает наследник престола в вояже по Европе, но знал бы король, сколько полковник скрывает и как беззастенчиво врет в своих отчетах! Джеральдин принадлежал Флоризелю, душой и телом, да, и телом! Торжество от этих мыслей было подобно страсти, и принц вдруг ощутил возбуждение… легкое, но несомненное… вереница эротических фантазий пронеслась в его голове, несколько смутных, так как он не видел раньше Джеральдина обнаженным и не имел опыта с мужчинами, но волнующих и сладких.       Принц понял, что желает посмотреть, каков его шталмейстер без одежды – хотя бы без сорочки для начала. Он потянулся расстегнуть ее ворот, не прерывая поцелуя… другой рукой освободил ее из-под пояса штанов Джеральдина. Мужчину раздевать оказалось не в пример легче, чем даму – никакого корсета, лент, сложных застежек…       Тот тоже стал снимать с него рубаху, путаясь в пуговицах от волнения и страсти… но, так как рубаху не нужно было снимать через голову, полковник справился быстрее. Его горячие руки с силой, жадно прошлись по торсу принца… Флоризель понял, что теряет инициативу, но не почувствовал недовольства. Его любовницы, дамы все уточненные и нежные, его никогда так не… лапали, другого слова не подберешь. Это был совершенно новый опыт. Руки Джеральдина пока что не решались спускаться ниже талии принца, а Флоризелю вдруг захотелось, чтобы спустились, чтобы ласкали его, отринув все приличия, и чтобы ему оставалось только чувствовать, принимать эту страсть… в голове Флоризеля вдруг возникла картинка, яркая, четкая, предельно порнографическая: Джеральдин, так и не снявший сорочки, только расстегнувший форменные брюки, берет его, полностью обнаженного, сзади, уложив грудью на свой письменный стол… эта фантазия, столь немыслимая для него, гордого наследника престола Бакардии, привыкшего к власти и чужому подчинению, вдруг окатила Флоризеля такой мощной волной возбуждения, что он даже испугался сам себя. Он и не подозревал за собой подобных склонностей…       – Ваше высочество, – задыхаясь, прошептал Джеральдин, с видимым усилием воли отнимая руки от боков Флоризеля, – уже светает… скоро проснутся слуги…       И вправду, за окном было уже почти светло. На первый раз, пожалуй, было достаточно впечатлений и переживаний. Но принц так и не увидел Джеральдина без сорочки… а он привык исполнять то, что задумал.       – Сейчас, – прошептал он, забираясь ладонями под батистовую ткань, закрывающую грудь полковника.       – Но…       – Тш-ш… я хочу так. Хочу снять это с вас.       Полковник не стал противиться, позволив разоблачить себя. Сорочку принц отбросил на кровать и медленно, изучая, огладил ладонями грудь Джеральдина, поросшую короткими волосками. Большими пальцами потер соски, спустился одной рукой вниз, к пупку, и еще чуть ниже, к поясу форменных брюк. Джеральдин стоял прямо, полузакрыв глаза, явно весь поглощенный ощущениями. Принц снова поднял ладони, огладил крепкие плечи, развитые мускулы рук своего шталмейстера. Опять вернулся к груди. Пожалуй, у женщин соски чувствительнее… а вот когда пальцы вскользь проходили под линией ребер, у Джеральдина прерывалось дыхание, он облизывал губы… Флоризель думал о том, что сейчас полковник весь его, но это ощущение не было чем-то новым… он и раньше был его. Сейчас же стало возможным и обратное, и мысль об этом снова тяжестью и сладким томлением отозвалась в низу живота принца.       – Идите к себе, мой принц, – Джеральдин мягко поймал его руки, прижал к своей груди. – Сейчас уже не время…       – Да, – но он не отнял рук.       – Я не покину вас, – сказал Джеральдин, поглаживая кисти принца и глядя ему в глаза. – Я люблю вас, солнце мое.       Принц почувствовал, как широкая улыбка своевольно растягивает его губы. В груди стало тепло и легко. Он бросился на шею полковнику.       – Я так рад, – прошептал он. – Мой Джеральдин! – он снова поцеловал его, в висок, потом в губы. Полковник прижал его к себе: грудь к груди, кожа к коже… Флоризель почувствовал биение его сердца. И это почему-то растрогало принца едва не до слез. Он ласково потерся щекой о щеку Джеральдина, отстранился и, на ходу застегивая рубашку, поспешил прочь.       До своих покоев принц дошел в каком-то трансе, почти в эйфории. Бессонная ночь и буря эмоций – от отчаяния до счастья, оказались лучшим снотворным. Он заснул сразу же, как только залез под одеяло, и заснул с улыбкой.       Он проснулся уже днем, было время обедать… а проснувшись, сразу вспомнил, что было ночью. Он целовался с Джеральдином! Они ласкали друг друга – относительно целомудренно, да, но все же это было далеко за гранью приличий… При свете дня это все казалось сном.       Интересно, а полковник как воспринял этот ночной эпизод? Он обещал не уходить в отставку, это хорошо, но… принцу было страшновато идти сейчас на встречу со шталмейстером, и он был уверен, что тому неловко куда больше. Что же, сделать вид, что ничего не было?       С одной стороны, принца захватили новые ощущения… связь с мужчиной – нечто запретное и неиспытанное, этакая страшная тайна. Но с другой… Джеральдин прав, если пойдут слухи, они знатно испортят им обоим жизнь. Права на престол отец его, конечно, не лишит, но Джеральдина сошлет, путешествовать запретит, приставит соглядатаев и быстро женит на какой-нибудь принцессе или княгине. Более того, в таком случае отец точно не будет отрекаться от престола в пользу Флоризеля (не потому, что тот имел опыт с мужчиной, конечно, а потому, что позволил гулять подобным слухам о своей персоне), а здоровье у короля крепкое, и занять трон принцу доведется лишь лет в пятьдесят… а то и в шестьдесят.       А с третьей стороны… Джеральдин. Самый близкий Флоризелю человек и, пожалуй, самый дорогой… играть его чувствами принц не мог себе позволить. Он искренне просил Джеральдина – умолял даже – остаться с ним, и что же, теперь поставить ему условие, чтобы полковник вернулся к своей старой роли, чтобы продолжал безответно любить и не смел показывать свои истинные чувства? Нет! Так нельзя.       Собравшись с силами, принц все-таки направился в столовую. Была у него малодушная надежда, что полковник к обеду не выйдет, но нет, тот сидел там, спокойный, в мундире, за газетой.       – Добрый день, ваше высочество, – сказал он совершенно обычным голосом.       – Добрый, – отозвался принц хрипло.       Не приснилось же ему, в самом деле?!       – Вы изволили пропустить завтрак.       – Гхм… да. Я проспал. Джеральдин…       Тот поднял глаза, еле заметно качнул головой, словно считал, что принц настолько глуп, что может начать при слугах личный разговор.       – Что нового пишут? – спросил принц, хотя сейчас ему было плевать, что пишут, даже если пишут о новом преступлении Ван Хельсинга.       – О нашем деле – ничего. Что-то мне подсказывает, что новых убийств не будет.       Флоризель неопределенно хмыкнул. Сел за стол, думая, что хорошо бы пообедать побыстрее – чтобы переговорить с полковником тет-а-тет. Или, может… не говорить? Но если это все так и закончится… он не хотел – всерьез – чего-то подобного той откровенной фантазии, это чрезмерно и наверняка небезболезненно, но все же не отказался бы повторить то, что было сегодня ночью. Хотя бы раз, чтобы спокойно разобраться, нужно ли ему подобное – или дело было в смятении чувств, в страхе потерять Джеральдина?       Остаться наедине им удалось довольно быстро – после обеда принц пригласил полковника в свой кабинет под каким-то обычным предлогом, вроде обсуждения планов дальнейших действий. Правда, он в этот раз закрыл на ключ дверь своих апартаментов.       – Запирать дверь не стоило, ваше высочество, – негромко сказал полковник, – это подозрительно.       – Вы не дама, в конце концов! Мы вполне можем обсуждать какие-то государственные вопросы.       Воцарилось молчание. Каждый ждал, что начнет другой.       – Что же вы молчите? – наконец, сказал Флоризель чуть раздраженно.       – Я… быть может, не стоит… говорить об этом, мой принц? Моя вина. Не знаю, что на меня вчера нашло…       – Нашло?! – Флоризель ощутил вдруг горчайшую обиду, почти физическую боль в груди. – Так это, значит, просто «нашло»? О, а я был столь наивен, что принял всерьез…       – О нет! Флоризель, боже, я не так выразился! Я не лгал насчет своих чувств, но я должен был скрывать их, не должен был тревожить вас этим, а вчера… вы правы, это была глупая ревность. Я смешон, я знаю.       – Мои отношения с Эмилианом совершенно невинны, – все еще раздраженно сказал Флоризель. – Я поражен, что вы сочли иначе – я вроде никогда подобных склонностей не демонстрировал.       – Нет, конечно, что вы. Просто… он… он все-таки подозрителен мне.       – Оставим Ионеску. Я не уверен, что скрывать свои чувства было лучшей идеей… хотя, в любом случае, об этом уже поздно говорить – теперь я знаю о них. Повторять, что меня не… мне не претят они, я больше не желаю. Но я желаю расставить все точки над «i». Я хочу, чтобы вы, наконец, были откровенны со мной… в своих стремлениях… тех, что касаются моей персоны, конечно.       – Я не смею, – быстро сказал полковник.       – О, вчера вы были смелее.       – Вы жестоки со мной, мой принц.       – Вы тоже доставили мне пару неприятных минут, – Флоризель чувствовал некоторую вину перед своим шталмейстером, но он желал, ему было нужно услышать от Джеральдина правду. – Я знаю вас как храброго человека, Джеральдин.       – Моей храбрости не хватает, чтобы говорить об этом при свете дня, – почти прошептал полковник.       – Тогда вы скажете мне ночью, – голос Флоризеля прозвучал ниже, чем обычно.       – Мой принц… – полковник поднял на него глаза, полные противоречивых эмоций.       – Да или нет?       Джеральдин прерывисто вздохнул. Принц увидел, как расширились его зрачки, и это почему-то наполнило его душу торжеством.       – Да, – сказал он, сглотнув.       Флоризель улыбнулся.       – Приходите ко мне в час.       Полковник кивнул, пытаясь совладать с дыханием.       – Прекрасно. Тогда, надеюсь, вы отпустите меня на встречу с Ионеску?       – Я не могу вам приказывать, ваше высочество, – он тут же напрягся.       – Ну чем он вам подозрителен? – устало спросил принц.       – Пока это только домыслы. Но… я скажу вам, когда выясню… кое-что.       – Вы ведете параллельное расследование? – поднял брови принц. – Хм… а что, быть может, это неплохая идея. Предлагаю пари. Кто найдет убийцу – получит ящик шампанского!       Ничего принципиально нового они с Эмилианом не обнаружили (хотя полиция соизволила сообщить брату покойного, что приходящую кухарку, которую нанимал Вэзилика, допросили и ничего не выяснили, кроме того, что она, приготовив ужин на троих по просьбе иностранца, ушла домой в шесть, что подтвердили ее соседи и домочадцы), но принц поймал себя на мысли, что ему уже не столь интересны их изыскания. Будущая ночь волновала его куда сильнее.       Вернувшись домой, Флоризель понял, что в нервном напряжении не способен ничем заняться… он принял ванну, смущаясь мыслями о том, зачем он ее принимает, даже воспользовался духами. Его иногда пробивала дрожь волнения, и он спрашивал себя, действительно ли он собирается провести с Джеральдином ночь? Он пытался читать, но глаза тупо скользили по строчкам, не понимая их смысла… время тянулось ужасно медленно. Он позвал Марка, чтобы сыграть с ним партию в шахматы – и проиграл так быстро, что Марк обеспокоился, все ли с ним в порядке.       – Я просто думаю о другом, – сказал принц чистую правду и не сдержал улыбки, подумав, в каком шоке был бы Марк, узнав, о чем именно он думает.       – Насчет этих убийств, ваше высочество? – заговорщицки спросил слуга.       – Да, – принц кивнул. – Сколько времени?       – Половина двенадцатого, милорд.       – Давайте еще одну партию.       Вторую партию он сыграл чуть лучше, но все равно допускал дичайшие ошибки. Марк, как он понял, в этот раз немного подыгрывал ему.       – Идите спать, Марк, – наконец, сказал он и зевнул – непритворно, но не от желания спать, а от нервов.       Слуга откланялся. Так, еще полчаса… принц покосился на кровать, отер лоб от испарины. Походил по комнате, не зная, чем себя занять… он никогда так не волновался перед свиданиями, даже перед первым.       Наконец, он услышал, как часы в кабинете пробили час. Пунктуальный как всегда, полковник явился точь-в-точь: принц услышал скрип двери и щелканье ключа в замке. От волнения ему даже стало немного дурно.       Полковник вошел в его спальню. Он был в мундире, чисто выбрит. И, похоже, тоже воспользовался духами.       – Наконец-то! Я весь извелся, – сказал Флоризель, падая в кресло. Потом снова встал, бросил взгляд на Джеральдина, вытянувшегося по стойке «смирно». – Ну зачем это скорбное выражение лица, кто-то умер?       Полковник сделал глубокий вдох.       – Мой долг – оберегать вас, мой принц. Я вынужден снова предложить вам еще раз серьезно обдумать все. Вы же прекрасно знаете, что в обществе… и церковь…       – Что ж, если общественные устои и мнение церковников вам важнее, не смею задерживать, – голос Флоризеля зазвенел от обиды.       – Нет! – полковник выпрямился еще больше. – Я готов гореть в аду ради счастья быть с вами. И тем более снести любое порицание от людей. Но вы, мой принц! Мне дурно от одной мысли, что моя… моя страсть, – он сглотнул, – может повредить вам.       – Мы уже говорили с вами об этом! Риск я считаю приемлемым, особенно если вы, господин шталмейстер, позаботитесь о мерах безопасности. Если это все, что вас останавливает…       – Нет, не все. Я не хочу навязываться вам. Мне так стыдно. Кажется, вчера… я будто шантажировал вас… мне не следовало заговаривать об отставке. Простите меня. Я буду с вами, пока вам угодно. Мне не нужно, чтобы вы… чтобы…       – Вы так обо мне думаете? – принц холодно поднял бровь.       – Господи, нет… я как в тумане, ваше высочество. Я так люблю вас. И – вожделею вас. Но я не смел и мечтать, что вы… ответите… ох, я, кажется, снова говорю не то.       Флоризелю опять стало неловко: он никогда раньше не видел полковника в таком смятении. Принц подошел и обнял Джеральдина.       – Мне еще нужно понять, – проговорил Флоризель, – хочу ли я того же. Но не вините себя… вне нашей воли, что чувствовать. Вчера я тоже… испытал к вам влечение, – он почувствовал, как краснеет, произнеся это вслух.       Полковник не мог больше держать контроль над дыханием.       – О… я…       – Разденьте меня, – прошептал принц. Давешняя фантазия не выходила у него из головы. Он боялся воплощать ее всемерно, но все же мысль оказаться обнаженным перед полковником в полном мундире была чертовски соблазнительна.       Полковник, словно не веря, что все наяву, двигаясь как-то отстраненно-послушно, как загипнотизированный, вновь снял с него рубашку… и замер, страшась следующего шага.       – И? – Флоризель отвел взгляд.       – Давайте погасим свет… – Джеральдин задрожал.       – Вы не хотите меня видеть? – спросил принц глухо.       – Боже… – полковник вдруг упал перед ним на колени и начал расстегивать пряжку ремня на брюках принца. Флоризель закрыл глаза, опуская руки на плечи полковника. Почувствовал под ладонями эполеты.       – Донага, – прошептал Флоризель.       – Я просто разум теряю, – пробормотал Джеральдин. – Но вы – действительно?..       – О господи! Ну если я пригласил вас, раздеваюсь перед вами… что вам еще нужно! – почти зло сказал принц.       В ответ полковник начал стаскивать с Флоризеля брюки. Тот помогал ему – и вот вся его одежда сброшена на пол. Полковник поднялся, с горящими щеками, не смеющий пристально смотреть на наготу принца, начал было расстегивать ворот мундира…       – Нет, – Флоризель остановил его. – Останьтесь пока одетым… я хочу, чтобы так.       – О, – Джеральдина даже повело. Похоже, и его подобный расклад не оставил равнодушным. – Мой принц… солнце мое…       – Сильнее, – выдохнул Флоризель, когда полковник трепетно, нерешительно коснулся его горячими ладонями. – Сильнее, Джеральдин! Еще… и ниже… всего… ну грубее же! Не осторожничайте, о, да, о, черт… Джеральдин… ох, еще!       Руки полковника жадно шарили по всему телу принца, собственнически, упоенно… аксельбанты и пуговицы его мундира чуть царапали обнаженную кожу Флоризеля, и это добавляло наслаждения, какой-то слегка унизительной остроты. Флоризель порывисто развернулся в объятиях Джеральдина, задыхаясь от осознания собственного бесстыдства, прижался задом к его чреслам. Ощутил напряжение его плоти сквозь ткань форменных брюк и прогнулся в спине, представляя все более ярко, как полковник властно нагнет его, заставляя упереться руками в стену… как войдет в него, сильно, глубоко… он не желал пока, чтобы это произошло на самом деле, но представлять это было сладко и стыдно одновременно, что возбуждало его сильнее, чем он мог ожидать. Это было контролируемое безумие.       – Хочу тебя, – жарко прошептал Джеральдин, и сами эти слова, не говоря уже о том, что он во второй раз в жизни обратился к принцу на «ты», сказали Флоризелю, насколько его шталмейстер потерял голову от страсти. Правая рука полковника чувствительно, но нежно сжала яички Флоризеля, жесткие пальцы левой обхватили уже напрягшийся член… И это оказалось вдруг слишком. Флоризель хотел лишь понять, будут ли ему приятны ласки Джеральдина, а теперь все идет к тому, что полковник овладеет им…       – Нет, – он, пожалуй, вывернулся из объятий полковника слишком резко, поспешно. Собственная нагота уже не возбуждала, а смущала Флоризеля. Волна страсти схлынула. – Нет, хватит…       Полковник не сделал ни малейшего движения удержать его. Он тяжело дышал, полуприкрыв глаза, явно пытаясь вернуться к реальности. Флоризель вновь ощутил стыд: он сам спровоцировал Джеральдина на это безумие, а теперь будто ставит ему это в вину. Нужно было как-то объясниться.       – Я не в том смысле, что мне не было приятно… – подобрав что-то из сброшенной одежды, Флоризель сел на кровать, прикрыв ею бедра. – Просто…       – Не оправдывайтесь, ваше высочество, – Джеральдин порывисто подошел и опустился на колени у ног принца, взял его руку в свои. – Это я виноват – я забылся и, очевидно, перешел черту… если вам хоть сколько-то неприятно – я больше никогда…       – Не нужно крайностей, – Флоризель не смог сдержать раздражения, полковник слишком легко принял на себя вину. Вот уж чего принц совсем не хотел от него – покорности. – Но не сейчас точно.       – Разрешите оставить вас? – шепотом спросил Джеральдин.       – Идите, – Флоризель улыбнулся и, сделав над собой некоторое усилие, наклонился и коротко поцеловал Джеральдина.       Когда тот, убедившись, что его никто не может увидеть, вышел из его комнаты, Флоризель, болезненно поморщившись, разыскал в мини-баре коньяк, налил себе полбокала и выпил залпом, словно русскую водку. Не в привычках Флоризеля было жалеть о своих поступках, но это отрезвление оказалось вдруг слишком жестоким. И алкоголь от него не помогал.