Острие Истины

Ферма мертва. Или, вернее, ферма обратилась в прах. Все вокруг них выглядит иначе, и Рик весьма удивлен, вообще-то, что дом больше не возвышается гордо, что в стороне больше нет амбара, угрюмого и нервирующего. Он ожидал, даже спустя все эти годы, что все останется таким же застывшим во льду, каким был он сам. Если он был прежним, если он цеплялся за все то же отчаяние и разрушение, то почему они не стали? Почему доски не отказались прогнуться под давлением ветра, воды и времени? Почему фундамент не отказался сдвинуться, погрузиться в почву Джорджии? Но он не отказался. Они не отказались. И вот все это. Рик едва может сказать, где лес, а где поле, настолько растительность густая, она захватила дороги и славные небольшие аккуратные грядки. Он знает, что где-то в этом пространстве, где-то посреди густых елей, когда-то он увидел оленя. Знает, что между диким чертополохом и конским каштаном он нес своего сына, истекающего кровью, слабого, но сражавшегося за свою жизнь. А еще он знает, что где-то, где пепел сгоревшего амбара зарос лозами и шипами, лежат кости двух людей, которых достала длинная рука собственного горя Рика. Мэгги и Рик не разговаривают. Только не об этом. Они просто стоят рядом вместо того, чтобы бродить по одичавшей земле, которая вернула то, что потеряла за много лет до рождения Мэгги или Рика. Горько и одновременно отрадно знать, что вся пролитая кровь, все ужасные преступления были смыты так же легко, как океан набегает на песок. От Рика здесь ничего не осталось, даже отбросов, в которых можно было бы порыться. Он мог бы провести всю жизнь, запустив руки в этот кустарник, вырывая и вытягивая корни из земли, ища глазами жизнь, отброшенную так давно. Но он никогда бы ее не нашел. Так какой смысл пытаться? И Рик не захотел бы этого, даже если бы и мог. Потому что это больше ему не принадлежит. Это не принадлежит даже Мэгги. Это место старо и занято, покрыто барбарисом и одуванчиками, и теперь оно принадлежит дикой природе, оленям, численность которых явно зашкаливает, потому что нет Рика или Отиса, чтобы помешать им. И все же, стоило потратить время, чтобы взглянуть. Все же, стоило потратить время, чтобы впечатать в память вид длинных зеленых стеблей и диких тянущихся к небу стволов, залить этими картинами воспоминания о досках пола в амбаре, о том, как поскрипывало дерево крыльца, как поросль ухоженного поля ощущалась на его ногах, поднимаясь до коленей. Рик понятия не имеет, сколько времени они там провели, сколько им потребовалось, чтобы все это впитать, но, да. Да, оно того стоило. Когда с этим покончено, они медленно идут на восток, избегая разговоров. Рик боится нарушить хрупкое молчание между ними. Он делает немало тяжелых шагов перед тем, как осознать, в каком направлении они идут, и еще несколько, чтобы сообразить, почему. А когда он осознает это, когда становится так же очевидно, как огонь в глазах Мэгги, что они идут к кладбищу, он все равно не заговаривает. Все равно не колеблется. Просто идет за Мэгги вверх по холму, заходит в ворота, мимо надгробий, обветренных от времени, пока они не доходят до последнего, принадлежащего Шону Грину, старого, серого и выщербленного. Поднимается ветер, путает их волосы, а солнце почти село, последние лучи света бледнеют на земле вокруг них. Здесь темно, пустынно и заповедно, там, где он стоит рядом с ней. Это конец чего-то, чье начало было вброшено в существование давным-давно. И здесь, так же, как и раньше, первой заговаривает Мэгги. - Я никогда по ним не плакала, - говорит она, стоя у могилы Шона, плотно обхватив одной рукой грудь, грызя ноготь на второй руке. – Ни разу. Они этого не заслуживали. Они сами решили уйти, так почему я должна была им сочувствовать? Почему я должна была тратить эмоции на этих ублюдков, которые просто сваливали один за другим? - Она качает головой, глядя на камень. – И себя я тоже не оплакивала. Я сильнее этого. Что бы мне это дало, если бы я себя жалела? Зачем плакать над чем-то, что мертво? Этого не изменить. Нет пути назад. Все, что я могла сделать, - это собраться и продолжать идти, так почему я должна плакать, что мои ноги по-прежнему двигаются по земле, а их лежат неподвижно? Черт. Я никогда не плакала. Никогда. Рик опускает голову, стоя подле нее, слушает с пристальным вниманием, пока небо становится розовато-сиреневым, бледнеет над землей. – Но я… - начинает Мэгги, а потом делает глубокий вдох. – Теперь все, чего мне хочется, - это плакать. Господи. Плакать по той глупой девочке, что стояла здесь, понимаешь? По каждому глупому выбору, что она сделала. – Мэгги гневно трясет головой и подносит к лицу руку, трет уголки глаз. – И по тебе тоже. По тому глупому маленькому мальчику с его глупым маленьким револьверчиком. Мы… мы постарели, верно? Я не думала, что это так. До этого момента не думала, но так и есть. Боже, мы старше всей этой пыли вокруг нас. – Мэгги пинает камень, ее ботинок ударяется о него с глухим стуком. – И мы вечно будем старыми. Коллекционируя вещи, которые мы могли бы изменить. Столько всего можно сделать иначе. Она умолкает, и ее голос и целый мир затихают в трепете ночи, небо темнеет и становится синего цвета, который даже темнее, чем глаза Дэрила. Теперь Рик думает о нем, думает, как сияла его прекрасная аура в самый первый день, когда он его увидел, а потом думает, как сильно он изменился. Потому что Рик не единственный, кто повернул жизнь на сто восемьдесят градусов. Дэрил над ним той ночью, когда в его глазах горело пламя шести лет на Земле, когда его вены только начало наполнять понимание того, что все вокруг серо, когда он прекратил делить все на черное и белое, - вот Дэрил, которого любит Рик. Теперь между ними существует нечто еще более тяжелое и прочное, чем в тот первый раз, когда они поцеловались прямо на ступенях крыльца, в первый раз, когда они занимались любовью и Рик потерял голову под ним. Теперь они соединены, связаны узлами, которые никогда не развяжутся, потому что они наконец-то понимают друг друга, до них наконец-то дошло. Дэрилу потребовалось вдохнуть Ад, а Рику выдохнуть Рай, чтобы прийти к этому, но у них получилось. Рик смотрит на север, туда, где, как он знает, ждет Дэрил, и Дэрилу не нужно быть непосредственно рядом, чтобы он знал это. И чтобы знал, что Дэрил точно так же это чувствует. Они теперь единое целое, две стороны одной монеты с переплетенными пальцами, которые никогда не разожмутся. Рик закрывает глаза и впитывает все это, ощущает сильные руки Дэрила вокруг своей талии, мягкое прикосновение его крыльев на коже Рика, его дыхание, щекочущее его ухо. Помоги ей, сказал бы Дэрил. Забудь о нас с тобой. Но помоги ей. Это же Мэгги. Помоги ей исцелиться. И Рик так и делает. Он тянется за рукой Мэгги и отнимает ее от ее губ. Она вздыхает и роняет и вторую руку, раскрывается, стоя перед могилой. Рик сжимает ее ладонь и говорит, очень мягко, - Тогда плачь. Все начинается медленно, как закат, у которого нет реального начала и реального конца. В одно мгновение щеки Мэгги сухие, какими они были сорок лет, а в следующее она плачет, ее голос постепенно догоняет слезы, стекающие из ее глаз. Она продолжает стоять, как каменная, так долго, как Рик не мог бы себе и представить, но потом, нехотя, как последний осенний лист, отпускающий ветку, она падает. Рик перехватывает ее за талию и наклоняет, опускает ее на землю перед могилой ее брата и сам падает вместе с ней, но поддерживает ее все это время. Высвобождение переходит в рыдания, глубокие звуки, рожденные для этого леса, для неистовства ночного неба, на котором все еще не видно звезд. Она кричит, эмоции вырываются из нее волнами, а слезы текут, как вода, прорвавшая плотину и обрушившаяся вниз. Слишком поздно, опоздав на сорок лет и девять жизней, но она пришла к этому, наконец-то, и Рик тому свидетель, единственный свидетель, как и все это время. Она склоняется над его коленями, позволяет волосам закрыть ее лицо, а телу неконтролируемо сотрясаться. Рик слушает всем своим естеством, словно пластинка, которая впитывает каждое рыдание и жалобный стон ее тела. Потому что это, даже это, священно, это нечто, что должно быть замечено, что-то, перед чем нужно благоговеть. Это нечто, для чего он был создан, к чему он двигался все это время. Когда появляется Полярная звезда, Мэгги тоже встает, поднимает голову и принимается вытирать следы мощи своего освобождения. Рик оставляет ее на минуту в покое, а потом напоминает ей шепотом, который прорывается через неукротимую ярость ее слез, - Это не твой брат. – Мэгги кивает и ее губы дрожат, но она кивает снова, словно, чтобы избавиться от этого. – Его здесь нет. Никого из них здесь нет. Все, что здесь лежит, - это кости, а мы, Мэгги, ты и я… мы не кости. Мы не можем ими быть. Мы живые существа. Мы существа, которые в состоянии оставаться на ногах, продолжать идти. Мы можем вернуться, уйти от этого, от всего этого. И ничто, слышишь меня, ничто нас не остановит. Не остановят ни они, ни мы сами. Рик берет ее руки в свои и поддерживает ее, сидя на траве рядом с ней. Она все еще в человеческом обличье, и он тоже, но эта ночь не создана для людей. Шорохи деревьев, подобные шипению, над их головами, и звуки тварей, извивающихся во тьме, не созданы для смертных, не созданы для тех, кем они были раньше. Так что Рик отпускает себя, позволяет крыльям раскрыться во тьме, позволяет хвосту изогнуться к звездам. Здесь его место. Он император этого, а Мэгги – императрица, и момент здесь, сейчас, принадлежит им – а не пепел, не пыль, не выщербленные и расколотые камни. – Будь со мной, Мэгги, - умоляет ее Рик. – Не покидай меня одного в этом мире. Перед тобой есть два пути, и ты знаешь, что лишь один из них ведет вперед. Та глупая маленькая девочка, она сделала столько ошибок, но она привела тебя сюда. Как тот глупый маленький мальчик привел меня. Привел меня к Дэрилу и привел тебя ко мне. Мы сами привели себя сюда, и не забывай об этом никогда. Тебе нужно их отпустить. Ты должна, хоть раз в жизни, пожить ради себя, а не ради них. - Как мне это сделать? – спрашивает Мэгги, ее голос звучит так потерянно и тихо, его звуки так душераздирающе искренни. - Так же легко, как мы начали это, - говорит ей Рик. – Это просто, как пара слов. – Он сжимает ее ладонь и понимает, наконец, со вспышкой света в душе, с силой дверей, распахивающихся в кристальный утренний воздух, что ему нужно сделать. – Повторяй за мной. – Он делает вдох. – Отис. Мэгги зажмуривается и выжимает последние слезинки, а потом молниеносно кивает и сжимает его ладонь, подобно молитве, подобно искуплению. Ее тело переливается в демонское обличье, ее короткие рога, ее сильные и мощные крылья. – Отис, - выдыхает она, и трава колышется на ветру ради нее. - Аннетт, - говорит Рик. - Аннетт. – Она склоняет голову к нему, прижимается лбом к его рукам. - Бет. - Бет. – Ее голос подобен гулкому крику совы. - Хершел. - Хершел. – Ее тело раскачивается взад –вперед, выдавливая слова из самой души. - Шон. - Шон. - Патриция, - наконец говорит Рик. - Патриция. И мир замирает, беззвучный и темный. Звезды над ними загораются крошечными точками света, а луна поднимается выше над склоном, на котором лежит кладбище. Мэгги медленно приподнимается, выпрямляет спину и садится, и Рик уже видит, какой вес упал с ее сердца, словно кожа ее старого тела, которую она скинула и оставила здесь, рядом с остальными мертвецами. Вокруг них оживает лес, сперва просыпается ветер, потом сверчки, вдалеке тихо ухает филин. - Со мной все будет хорошо, - говорит ему Мэгги, а потом сжимает его руки и выпускает. – С нами все будет хорошо. - Ага, - Рик улыбается, думая о Джудит, и Дэриле, и Мерле, которые ждут их, думает о семье, которую они создали из ничего, из пыли пяти ветхих жизней. – Будет. Мэгги моргает и опускает глаза на пояс Рика, ее глаза распахиваются, и для Рика это становится первой подсказкой, еще до того, как на них обоих начинает литься свет, намного менее яркий, чем раньше, приглушенный серебристо-серый. Рик хмурится и больше ему ни на что не хватает времени, потому что Мэгги выдыхает, - Нимб, - и Рик резко переводит взгляд вниз. А там, у него за поясом, красуется нимб Дэрила, снова сияющий и гладкий, как полированный металл. Только вместо золотого теперь он мягкого металлического серебристо-черного цвета, похожего на гематит, сделанный из хрупкого пепла, каким он был раньше, но теперь твердый и сияющий по всей поверхности, зовущий его домой. Рик вытаскивает нимб из-за пояса и быстро подносит к глазам. Он открывает рот, чтобы что-то сказать, и пытается подобрать слова, чтобы выразить, что он чувствует, но Мэгги опережает его. Она хватает его за плечи и впивается ногтями. – Чего ты ждешь, тупой кретин? – говорит она ему. – Лети. Лети. Отправляйся домой. Отправляйся домой, к нему. - Но ты… - Да нахер меня, - говорит ему Мэгги. – Со мной все в порядке. У меня все лучше, чем когда-либо было. Но клянусь Кэрол, если ты не полетишь домой прямо сейчас, сию секунду, я разобью костяшки о твои зубы, и тогда ни один из нас не будет в порядке. Рик кивает и прыгает в воздух прямо из положения сидя, впечатляюще ловит восходящий поток. – Ты уверена? – кричит он ей, но его крылья уже несут его вперед, несут его домой. Мэгги кричит ему вслед с земли, - Вали за ним! – и Рик уверен, абсолютно, абсолютно уверен, что он так и поступит.