~~~
Ники ненавидит, когда к нему лезут прямо в душу. Разыскивают что-то у него в мозгах. В конце концов, это только его мозги. Поэтому вся эта хренотень с психоаналитиком его просто вымораживает. Ну, честное слово, что за детский сад. Неужели нельзя просто разорвать эту идиотскую связь и не ебать друг другу драгоценные (на вес золота!) мозги. Десять минут назад мужчина всячески пытался развязать ему язык. Когда они разговаривали, прогуливаясь по застекленному балкону напротив холла. Менее формальная, нежели в кабинете, обстановка должна была помочь Ники расслабиться. Ну… предполагалось. Десять минут и Ники очень надеялся, что пытка из вопросов-ответов закончилась. Но нет. — Чья это вообще инициатива? — сдержанно интересуется Стайлс, пока они идут по коридору. — Моя, не стоит настраивать себя так враждебно, — отвечает мужчина, и спокойствие в нём бесит еще больше. Ники вообще бесит тема о нём и его брате, особенно когда кто-то другой начинает собственноручно лезть… — Я просто хочу помочь вам и мистеру Томлинсону найти нужную точку соприкосновения. Ники молчит. Его молчание означает: ради Бога, что возжелаете, только не ебите мой мозг. Ну, а что ему еще сказать? Он ведь не может просто так посылать матом других людей? Так что молчание — лучшая вежливость с его стороны. — Если бы Вы позволили себе немного откровенности со мной… — Вы считаете: проблема во мне? — напрямую спрашивает он. Мужчина спокойным взглядом рассматривает его лицо. — Ни в коем случае, — отвечает он доброжелательным тоном. — Не только в Вас. Но я не могу помочь разобраться Вам с Ваши мыслями и чувствами… если… — Я в отличных ладах со своими мыслями и чувствами, — отклоняет Ники. Немного упрямо. Но разве не Луи тот, кому нужно разобраться со своими мыслями и чувствами? В самом деле. У Ники всё просто как дважды два. Он любит Луи. Ему нужен Луи. — Что ж, мои силы выпытывать из Вас что-то уже исчерпались, но я думаю… есть человек, с которым Вам будет о чем поговорить, учитывая ситуацию, — произносит мужчина, указывая на дверь, приглашая Стайлса пройти первым. Ники, недоумевая, толкает ее. Его встречает такой же недоумевающий взгляд брата, который оборачивается назад, чтобы взглянуть на вошедших поверх кресла. Он хочет что-то произнести. Но его губы разве что чуть шевелятся, не озвучивая и слова. Словно рыба. — Пришлось немного задержаться, Ники, присаживайся, — вошедший близнец чувствует слабость в коленях, но все же огибает второе кресло и опускается в него, больше не взглянув на своего брата. Гарри аналогично не поворачивается в его сторону. — Мы с твоим братом уже поговорили немного до того, как ты приехал. — И? Теперь у нас совместная терапия? А Луи прячется где-то за шторой? — язвительно замечает Ники, весь этот сюрприз в лице Гарри вышел для него особо неприятным. — О, нет, здесь только мы, — наверное, отдельная дисциплина, посвященная «Выдержке и вежливости» с практическими занятиями включена в программу любого психолога/психотерапевта/психоаналитика/психо-кого-нибудь-ещё. — Зачем? — всё, что спрашивает Гарри. Молчание длится всего несколько секунд. Это даже не молчание, а логическая пауза. Но Ники кажется, что он попал в сцену с замедленной съемкой. Мир проваливается во времени. Так сильно напряжение сковало его тело. — Я несколько раз беседовал с Луи, и я знаю, все его мысли относительно сложившейся ситуации, если честно, мне бы хотелось услышать ваши. — Наши? — такое заявление кажется Ники абсурдом. Оказывается, что его брат считает абсолютно так же. — Разве мы уже не говорили Вам? Голова Ники поворачивается в бок автоматически. Они встречаются с братом взглядом. Зеленые глаза напротив безумно растеряны. Ники хочет верить, что у него не такой же взгляд со стороны. Но он не уверен, что это надежда оправдана. Гарри вздрагивает первым. — Вы… хотите, чтобы мы сказали это друг другу? — Вы можете попробовать, — мягко отвечает мистер Коллинс. Два резких выдоха одновременно. Неадекватные безумные крайности — как в игры играть. И, не то чтобы ответ удивляет, Ники, но… такого сценария он не ожидает. Гарри отвечает первым. Почти сразу же. — Я хочу, чтобы Луи остался со мной, и их связь с… Ники разорвалась, если это возможно, — его голосу немного не хватает уверенности, но парень держит себя ровно и смотрит не менее категорически. Ники отвечает ему кривой улыбкой. — Аналогично. Я встретил Луи первым, поэтому считаю, что должна остаться наша с ним связь, а не ваша, — произносит он, обращаясь к брату. — Это ему решать, — к сожалению, на такой выпад Гарри особо нечем ответить. — Разумеется, ему. Ники и Гарри редко разговаривают на равных. Ситуация обычно складывается по одной из двух схем. В одной из них, Ники ощущает свою свободу, когда он может загнать Гарри в угол, в порыве своей эмоциональности прикрикнуть на него, сорваться, предъявить список обид. Гарри всегда виновато молчит, даже не защищается. Даже не пытается, потому что на него есть за что держать обиды. А его глаза до самых краев наполняет желание сгинуть. По второму раскладу, сгинуть хочется Ники. Потому что выговаривают ему, упрекают, поучают, и все это делают родители, в особенности его мать. Гарри же просто смотрит на него, обычно ровно и невозмутимо. За чужой защитой. Сегодня же… Гарри говорит. Ники не уверен, что такое было прежде. Возможно, если он напряжется, то вспомнит пару эпизодов из их жизни, но… это такая редкость — эффект неожиданности. Срабатывает моментально. — К сожалению, как я уже говорил вам при нашей первой встрече: разорвать связь невозможно, это очень противоестественное явление. Если вы не хотите пойти на компромисс, вы можете приглушить одну из них. Расстоянием, разлукой, попытками безразличия, и за счет усиления второй. У Ники подрагивают кончики пальцев, поэтому он сжимает руки в кулаки. Гарри рядом с ним скрещивает руки перед грудью в защитном жесте. — Один из вас равновероятно может остаться навсегда один. Без своей пары. Надеюсь, вы понимаете, что такое жизнь без своей пары, — произносит мужчина. — И вам знакомы примеры, когда подобное случалось по причине смерти одной родственной души. Ники кивает. Гарри тоже. Они не дети. Они пока не знают на своем собственном примере, но потерять родственную душу — это почти как смерть. Моральная смерть. Пустота прямо в теле. Которую ничем не восполнить. Абсолютная. После этого только существование. По крайней мере, так это описывают пережившие подобную потерю. Оба Стайлса же настолько категоричны, что готовы сами подписаться на смертельном приговоре. — Это может быть любой из вас. — Мы понимаем, — Ники первый не выдерживает напряжения и пытается выдохнуть его из себя вместе с репликой. А затем переводит взгляд на близнеца. — Верно? Гарри же, напротив, не растрачивает напряжение понапрасну. Поэтому лишь второй раз кивает. — Но… это еще не всё, — мужчина сцепляет руки в замок, положив их поверх рабочего стола. — Ещё есть Луи. Разумеется, ему будет проще, чем одному из вас, но вы должны понимать, что теперь его душа поделена напополам. И никто не может знать, что произойдет с ним, когда ему придется отдалить от себя одну из связей. Он может пережить это нормально, а может… и нет. Никто не может знать, что произойдет с той частью пустоты, что появится в нем. Ники чувствует горечь. На кончике языка, который он прикусил. Хватит ли его любви, хватит ли их связи, чтобы удержать Луи, подарить ему полноценное счастье, не позволить ему рухнуть в душевную пустоту? Никаких гарантий. Но… он ведь должен попытаться. Если их связь уже прямо сейчас такая сильная, яркая и настоящая, то у него должен быть шанс. — Если… если вдруг, такое произойдет, … то мы будем готовы искать другое решение… — Ники очень надеется, что не придется. Он мечтает, чтобы не пришлось. Но, если рассуждать в общем, где-то в глубине души, ради Луи, только ради Луи… он готов. — Но пока, мы хотим, чтобы Луи принял решение, — парень снова смотрит на своего близнеца. — Да. — Но Вы ведь уже знаете, кого он выберет? — спрашивает Ники. И это все может быть безумным совпадением, но мужчина быстро проводит в своей голове параллель со вчерашним диалогом. — Луи знает. И прямо сейчас близнецы думают об одном и том же: пусть этот изнуряющий разговор скорее закончится. Да и вся эта ситуация. Они оба переносят ее слишком тяжело и болезненно. — Мистер Коллинс? — дверь открывается без стука. Молодой ассистент заглядывает внутрь. Взлохмаченные волосы, растерянный взгляд. Встревоженный. — Вы заняты, но… это срочно. Там Патрисия Маккой… она… — Я понял, — мистер Коллинс поднимается со своего места и огибает стол, направляясь в сторону двери. — Одну минуту, очень важное дело. Одну минуту без морального давления. В качестве бонуса было бы еще замечательно изолироваться от брата. Они остаются в кабинете одни, сидя в креслах и даже не глядя друг на друга. Разумеется, они выдерживают паузу, которую каждый из них не стремится прерывать. Гарри все еще копит в себе напряжение. А Ники считает секунды про себя. В одну из них ему надоедает считать. — Теперь мы квиты. Гарри то ли подпрыгивает в своем кресле, то ли просто дергается, отрывая руки от груди и вцепляясь пальцами в подлокотники кресла. Он знает, что имеет в виду его брат. — Серьезно? Ты все еще припоминаешь мне это?! Особенно сейчас? Ники лениво переводит взгляд, чтобы увидеть, как брат развернулся к нему всем корпусом. А вся его поза говорит о том, что он готов и к защите, и к нападению. Это уже интересно. — Надеюсь, ты почувствовал все, что чувствую я всю жизнь, — невозмутимо продолжает Ники, а Гарри поджимает нижнюю губу и морщит нос. Признак того, что его больное место нащупали и поддели на крючок. Поэтому Ники себя не останавливает. — Но тебе хотя бы не пришлось ничего лицезреть в живую. — Знаешь, что?! — громко прерывает его Гарри. Гарри редко говорит на повышенных тонах, и Ники улыбается. Потому что сейчас их вряд ли кто-то будет затыкать (родители, близкие, Луи, разве что персонал приемной доктора Коллинса посбегается!). — Я сто раз говорил тебе, что мне жаль. Я извинялся уже сто раз! — Ники смотрит на него с выражением «Да что ты?» — И я больше не собираюсь извиняться за это! И не хочу. — Мне никогда не были нужны твои извинения, — не менее жестко заявляет Ники. — Мне все равно, я больше не буду извиняться за это. Не считаю, что должен, — Гарри отворачивается в противоположную сторону. — Ради Бога, избавь меня от своих извинений. Они все равно не изменят того, что мой брат залез в постель моего бывшего парня. У Ники редко получается дать по тормозам, когда надо. Но сейчас атака кажется завершенной. Потому что Гарри молчит, уставившись в окно. Ники чувствуется себя хоть немного выговорившимся. Только вот Гарри себя не чувствует таковым. Потому что для него прошлое выглядит совсем по-другому. Из-под другого угла. — Вообще-то он был моей первой любовью, — произносит он уже не на повышенном тоне. Несколько сдавлено. Но не поворачивается. — Это ничего не меняет. — Это всё меняет, — как отрубает. Теперь Гарри не просто подцепили за больное место, но ещё и вытянули. — Ты предпочитаешь не смотреть на ситуацию с другой стороны. И так всегда. Ты даже не можешь признать, что это просто оскорбило твое чувство собственности, а не твою несуществующую любовь к нему. — Что за бред. — Это не бред. Ты всегда говорил, что Лейтон для тебя ничего не значит, и ваши отношения — это просто формальная удобность. И ты собирался его бросить рано или поздно. Дело не в том, что он был твоим парнем. Ты просто не сможешь смириться с тем, что тебе предпочли кого-то еще, в то время, как ты сам никогда не ценил Лейта. Это называется гордыней, Ники. — Я не буду говорить, как называется то, что вы сделали. — Лейт должен был расстаться с тобой. Он просто не знал, как лучше это сделать. — Как это делают все нормальные люди? — Да как?! Если ты на всё реагируешь неадекватно! Вспомни наш хотя бы один адекватный диалог? Ты реагируешь на меня как на красную тряпку, думаешь, что никто этого не замечает? Лейтон должен был расстаться с тобой, но никто не знал, как сделать это лучше и менее болезненно. Он не хотел делать этого перед твоим важным выступлением. Ники чувствует удар прямо в живот. Потому что это мерзко. Думать, что человек был твоим, и так ошибаться. Еще один близкий человек из его прошлого оказался сплошным обманом. — Для меня это ничего не меняет. Гарри поднимается из кресла. Потому что сидеть рядом с Ники для него невыносимо. Слишком близко. Его так прошибает чувствами Ники. Все равно, что схватиться руками за голые провода. Нужно отойти подальше. Он отходит к окну и отодвигает одну из штор в сторону. Ники раздражают эти его действия. Он бы хотел, чтобы Гарри просто сидел, вжавшись в свое кресло, и создавал впечатление, что он растворился. Что его нет. — Все носятся с тобой всю жизнь как с золотым яйцом. Как будто ты центр Вселенной. Наши родители, наши близкие. Ну да, я не маленький принц, которого все носят на руках. Это ты. Я не удивлюсь, если завтра позвонит мама и попросит меня уступить тебе Луи. Все ведь волнуются только о твоем благополучии. Гарри оборачивается через плечо, чтобы посмотреть на брата, который все так же сидит в кресле, сцепив пальцы в замок перед собой. Этот разговор с самого начала не мог закончиться ничем хорошим. Гарри и Ники не умеют разговаривать друг с другом. Они просто видят жизнь вокруг них по-разному. Они никогда не были толком близки. Они никогда не были братьями. — Я ведь не ты. Я всегда сам должен как-то разобраться со своими проблемами. Я ведь не загадочный, не чарующий Гарри. Хотя все твое очарование на самом деле кроется в твоей тормознутости и неприспособленности к жизни. Это даже не очарование — это называется неполная дееспособность, Гарри. Гарри знает. Он все это знает о себе. Но сейчас эта мысль звучит вне его головы. Теперь он снова помнит, какая она на слух. — Не говори этого, пожалуйста… — Только всю жизнь дефектным себя чувствую я! Словно это со мной что-то не так, как надо, а не с тобой. У меня ведь нет твоей долбанутой таинственности, чтобы меня все любили! — зло и отчаянно продолжает Ники. Потому что Гарри только что правдой чуть не задушил его. Теперь его очередь давать сдачу. — Я не хотел таким рождаться! Ты говоришь так, словно это я виноват! — Я в этом виноват?! Почему я должен быть жертвой твоей умственной отсталости всю жизнь?! Гарри немного давится. Он закрывает глаза на долю секунды. Чтобы доосознать сказанные слова. Он думает, что еще более едко быть просто не может. Но может. — И я тоже не считаю, что должен извиняться за это, — завершает Ники и отворачивает лицо. Теперь всё. У Гарри дрожат колени. Он всегда знал и чувствовал, как Ники бесится на него. Но в детстве он думал, что, может быть, ему кажется. Может быть, так нужно. После истории с Лейтом Гарри понимал, за что Ники так его презирает. Это было справедливо, но он надеялся, что однажды Ники простит его. А теперь оказывается, дело было просто в том, что Гарри родился, выходит так? — Знаешь, что… — выдыхает он, подхватив свои вещи, откинутые на один из подлокотников кресла. Он не может больше находиться в этой комнате. Ники тоже считает, что Гарри лучше уйти. Потому что чувство злости душит их обоих. Гарри не задерживается ни на одну лишнюю секунду, решительными, но неровными шагам направившись в сторону двери. Что ж, если целью встречи было откровение, то они сказали друг другу всё, что хотели.~~~
Луи вертит в руках диктофон. Он прослушал запись несколько раз. Фрагмент откровения, который ни один из братьев бы не поведал ему. Луи знает, кого бы он хотел выбрать. Кто идеально подходит ему. Так, как Луи всегда того хотел. Луи знал это вчера вечером, сегодня утром. Он знает и сейчас. Но его сердце ноет. Вопит. Сопротивляется. Противоречивые чувства душат его за горло. Ему всегда казалось, что сердце не может любить двоих. Желать проникнуться сразу двумя абсолютно разными людьми. Оказывается, может. Луи прокручивает запись еще раз. Он сам загнал себя в тупик.