Глава 10
30 июня 2016 г. в 22:37
Всё свое детство Гарри чувствовал себя полностью изолированным от людей. Это было так странно, наблюдать за тем, как дети играют на площадках, гоняются друг за другом, в то время как Гарри должен держаться родителей. Потому что, как минимум, ему очень сложно говорить с детьми своего возраста. Они все говорят быстро и их мысли свободно скачут с темы на тему. Гарри так не может, он выговаривает все слова медленно, немного нараспев, и старается придерживаться одной мысли, иначе у него в голове сразу каламбур.
Гарри было очень сложно выражать свои мысли даже теми словами, которые он знал. Невозможно объяснять. Легче показать.
В то время, как его сверстники ходили в начальную школу, Гарри занимался дома с мамой, а еще он рисовал и играл на модном синтезаторе, который родители купили для него. Он занимался йогой. Хотя на самом деле, больше всего на свете ему хотелось завести новых друзей. Таких же веселых, как у его брата. Он иногда видел их веселую компанию, но мама говорила, что у него и так есть друзья, например, дочка тети Мег (её старой подруги). Разумеется, Гарри любил общаться с ней, только она была несколько старше, и Гарри совсем не воспринимал девочку как друга. Он все равно был словно под присмотром двух женщин и «старшей сестры». Гарри хотелось играть во дворе, но мама не пускала его с братом.
Гарри бы хотелось играть с Ники. Но родители вечно ругались, что его брат уж больно буйный. А после инцидента с купанием в пруду, когда они уезжали в загородный дом и играли с местными ребятками, в завершение чего маленький Гарри чуть не утонул, рассчитывать на веселье с братом было бессмысленно. Ники было не усидеть дома. А родители не отпускали Гарри за порог без серьезного сопровождения. На самом деле, Гарри очень завидовал Ники. По-доброму, но завидовал. Пока его брат обдирал коленки, Гарри чувствовал себя маленьким принцем, заточенным в башню своими же родителями.
Он с детства знал, что с ним что-то не так. Потому что у него все было не так как у других детей. Это было очевидно. В особенности его беспокоил тот факт, что он никогда не ходил в школу, а учителя приходили к нему домой, или же он занимался с мамой или папой. В то время как Ники каждый день приходилось мотаться на учебу в здание-мечты. Гарри очень завидовал.
Из Гарри был очень скучный брат. Почему? Потому что Ники не хотел проводить с ним свое время. Почему же еще?
Гарри долго не мог понять, что же с ним вообще не так. Потом мама все же объяснила. Объяснила, что их с Ники роды прошли особенно тяжело для него. Так это объяснила мама. Хотя бы попыталась.
Когда Гарри было пятнадцать, он впервые познакомился с Винсом. Сначала он подумал, что это новый друг Ники. Или старый, которого семья еще не знала. Взрослея, Ники стал приводить в дом все меньше друзей. Поэтому он был очень рад познакомиться с новым человеком и обзавестись новым приятелем. Только вот, в этом общении были какие-то странные прикосновения и манера общения со стороны друга его брата была другой. Гарри невольно отдергивался от легких касаний, потому что это было так странно. И немного страшно от полного непонимания.
Осознание пришло вместе с волной испуга, когда его первый раз зажали в углу кухни. В попытке поцеловать. Мажа губами по скуле, ибо Гарри успел отвернуть лицо в сторону, запаниковав. Гарри было пятнадцать, когда он впервые задумался о том, зачем люди целуются, и что они чувствуют, когда целуются, обнимаются, когда у них рождаются дети.
Недоопыт с Винсом (хотя это даже недоопытом было очень сложно назвать, так что бы без натяжки, потому что этот позор включал в себя только испуганные крики Гарри, которого почти поцеловали и который после этого красный как рак сбежал, дабы запереться у себя в комнате) поселил в голове Гарри много новых мыслей. Эти мысли и вопросы никак не могли найти решение до тех пор, пока Гарри не исполнилось семнадцать. Просто в один день он открыл дверь абсолютно незнакомому парню, который тут же потянул его в очень уютные теплые объятья. Гарри почти сразу понял, что его всего лишь спутали с братом, но то замечательное тепло, которое он испытал в эти доли секунды, были чем-то новым в его жизни. Хоть и через пару секунд им было очень неловко перед друг другом. И парень его брата долго извинялся за такую непозволительную ошибку.
Ники никогда не обсуждал с Гарри мальчиков (или девочек, не так принципиально). На самом деле, Гарри всегда был бы не против обсудить с Ники все что угодно, только его жизнь была скучной, ни о каких мальчиках и девочках не было и речи. А жизнь Ники была бурной, яркой, похожей на водопад, и в ней были совсем другие люди. Поэтому, когда в душе Гарри зародились эти новые чувства, он не знал, с кем бы поговорить. С Ники было боязно? Странно? Неловко? Они никогда не делились секретами.
Лейтон всегда был приветливым и дружелюбным с Гарри. И эта открытость и безграничная доброта к людям в нем притягивала. Он стал часто заглядывать к ним домой, разумеется, к Ники. Но Гарри всегда был рад видеть его. Лейт казался очень милым и легким в общении, Гарри видел в нем искреннюю симпатию к своему брату, но он не видел ответной в Ники. И это казалось странным. Потому что Гарри начал понимать, почему люди вместе: потому что они нравятся друг другу, заботятся друг о друге, дорожат друг другом. Не то, чтобы Ники был полностью равнодушен к своему парню, нет, но его ответные чувства были несравнимы с тем, что Лейтон был готов ему дать. Гарри не понимал этого неработающего в одну сторону телефона.
Однажды Лейтон так и не дождался Ники. Они должны были встретиться у Стайлсов, чтобы отправиться на свидание (?). Гарри не знал, произошло ли что-то между ними двумя, или же брат просто как всегда не так расставил приоритеты, или же что-то просто сорвалось по причине непредвиденных обстоятельств. Но парень позвал Гарри из гостиной, чтобы предупредить о своем уходе.
— Мне жаль, если что-то сорвалось, — произнес Гарри в прихожей, он слышал отрывки из их разговора по телефону.
— Не бери в голову, — Гарри знал, что Лейтон очень расстроен. — Просто думал, что у него все же получится сходить со мной на игру, но я еще успеваю приехать на неё один.
— Уверен, что это не его вина.
Лейтон поправил куртку.
— На самом деле, ты ведь знаешь, Ники не относится к нашим отношениям серьезно. У нас ведь с ним нет связи, так что, видимо, нет смысла так напрягаться.
Гарри встрепенулся. Почему нет? Он не понимал этого. Ведь, что если для того, чтобы связь появилась, ей нужно какое-то время?
— Я передам, что ты ждал его…
— А ты? Не хочешь составить мне компанию?
Гарри не ожидал такого предложения. А одна мысль, что он уйдет из дома, не предупредив родителей, его пугала. Как и то, что он будет в незнакомом месте, в незнакомой ситуации, окруженный незнакомыми людьми. Гарри не знал: может ли он согласиться?
— Я, если честно, никогда…
— Один раз в своей жизни нужно сходить на большую игру, я буду с тобой, обычно там отличная атмосфера.
Разве Гарри мог сказать ему, что понятия не имел о таких вещах. Что они чужды для него. Что сам Гарри другой. Что он ограничен, замкнут, и немного слабоумен (?). Разве он вообще мог отказать, когда его внутри травил соблазн. Гарри поддался.
Общаться с Лейтом оказалось чудесно, спокойно, просто. Он официально стал первым человеком, с которым Гарри понял, как люди общаются. И хотя это было просто общением, Гарри казалось, что оно значит, намного больше. Лейтон был всегда такой добрый, ненавязчивый. И Гарри отчего-то хотелось стать с ним чуточку ближе.
— Я не понимаю… — начал Гарри, когда они однажды сидели вдвоем в парке недалеко от дома Стайлсов. Гарри нравилось, когда они проводили время вместе так, как бы Гарри хотелось проводить его с друзьями, если бы они у него были.
— Что именно? — парень рядом лениво прожевывал шоколадный батончик.
— Что такое родственная душа?
Лейтон перевел на него заинтересованный взгляд.
— Пока не знаю. Мы все их встречаем однажды.
— Ты разве никогда не хотел, чтобы Ники был твоей родственной душой? — просто Лейтон и Ники вместе, а еще вместе мама и папа Гарри. И да, это странная параллель. Но этот вопрос последнее время сильно волновал его, ведь, если Лейтон, очевидно, не его родственная душа, почему ему так нравилось быть с ним рядом?
— Хотел, — парень отломал кусок шоколадки и передал Гарри. — Если честно я подумал, что, может быть, если мы с ним сблизимся, то наша связь вспыхнет. Он очень нравился мне в начале.
— И сейчас ты разочарован?
— Что-то вроде. Я просто понимаю, что Ники никогда не хотел подобного от наших отношений.
— Тогда почему бы просто не ждать?
Ведь, если во Вселенной уже все решено, то к чему метания?
— Опыт? — возможно, Лейтон и сам не знал ответ на этот вопрос. — Желание повлиять на выбор родственной души? Не знаю. Я не уверен, что мы с Ники долго протянем, я вообще не уверен, что нам это нужно.
В животе Гарри урчал довольный кот.
— Он говорил тебе что-нибудь об этом? — вопрос парня прозвучал вполне логично. Гарри знал. Знал, что эти отношения значат/не значат для Ники, брат один раз отмахнулся от него вскользь. «Нам удобно вместе». Вот как говорил Ники.
— Оу, нет, с чего бы… ему что-то говорить мне. Ну, знаешь, Ники мало говорит со мной вообще.
— Почему он так не любит тебя? — Вслух слова прозвучали больнее, чем Гарри предполагал. Не то, чтобы он не чувствовал нелюбовь своего брата, но она была такой очевидной для людей вокруг, что становилось не по себе. — Прости… Не отвечай, тупой вопрос…
— Это нормально, и… я все равно не знаю ответ, — Гарри улыбнулся совсем чуть-чуть, прожевывая горечь вопроса сладким шоколадом.
Они выдержали логическую паузу в своем разговоре. В течение которой Гарри пытался совладать с этим парящим чувством у него внутри.
— Просто ты… вдруг спросил меня о родственных душах, и весь этот разговор, я подумал, возможно, Ники сказал тебе, что собирается расстаться со мной или что-то еще. Зачем тогда?
На самом деле Гарри не был уверен, что когда-либо вспомнит, как произошло то, что произошло. В голове потемнело. И помутнилось. И, когда он очнулся, его губы уже смято целовали губы его «друга»(?). Целовали — громко сказано, скорее, лишь прижимались, как умели или не умели. Первый раз в жизни чувствуя чужое дыхание под своими губами. Возможно, это все сделал тот самый кот в его животе.
— Зачем? — снова прозвучал вопрос, когда парень отклонился назад.
Гарри не знал: зачем. Опыт? Значение этого слова было в его голове слишком расплывчатым. В числе вещей, которые Гарри еще не постиг. А глаза Лейта так чарующе блестели напротив.
— Мы с тобой тоже, к сожалению… — большой палец парня проскользил по ладони Гарри. Свечения не было. Но мурашки пробежались следом, закрадываясь под кожу. Ответ был только один.
— Желание повлиять на выбор родственной души?
Не то чтобы что-то резко поменялось. Дальнейшее общение больше походило на то, как если бы оба парня вдруг решили притвориться, что ничего не произошло. И эта неопределенность очень пугала Гарри.
Только вот взгляды стали дольше. И глубже. И Лейтон продолжал так же дружелюбно общаться со Стайлсом, как и прежде. Никто никого не избегал. Возможно, между ними появилось совсем немного (или много?) неловкости. Но, когда Гарри зажали в кухне повторно, теперь уже спустя два года, он пищал от счастья. И хотя сияние так и не проявилось, эмоции от второго в жизни поцелуя брали верх над всем его телом и разумом, вытворяли с Гарри все, что вздумается.
— Нельзя, — шептали губы напротив. И Лейтон был прав. Новые отношения требовали завершения старых. Был Ники. У которого были важные соревнования. И тревожить его моральное равновесие раньше этого приближающегося события не было смелости. Гарри уже несколько лет анализировал все его неадекватные реакции. И не хотел становиться одной из них раньше дозволенного срока. Лучше было подождать. И они честно ждали. Никаких поцелуев. Никаких двусмысленных прикосновений. Только взгляды. Это ведь было честно?
Гарри хорошо запомнил день соревнований своего брата. Как их обычно называют? Роковой день? День Икс? Утро встретило его ужасной головной болью. Мигрени преследовали его с самого детства. Что-то из серии: побочные дефекты трудного процесса рождения. Было рано. Гарри мог довольствоваться сном, сколько он того желал. Его режим не был сильно привязан к расписанию в школе, колледже, спортивной секции. Но слух тревожили голоса других членов семьи, что доносились с кухни. Гарри оторвал себя от подушки, чтобы присоединиться к раннему завтраку. Но он так и не дошел до кухни.
— Позвони нам, как только выступишь, хорошо?
— Да, хорошо.
Голос брата звучал незаинтересованно.
— Не надо злиться. Мы ведь уже говорили с тобой обо всём.
— Конечно говорили, но можно было хотя бы раз вспомнить обо мне.
— Не веди себя как ребенок, ты знаешь, что мы не можем просто так сорваться и приехать на твои соревнования.
— Если бы на моем месте был Гарри, вы бы приехали. Ладно, я привык, со мной вы не возитесь.
Звук посуды, его брат убрал свою тарелку в раковину, и, судя по его шагам, отправился в сторону ванной комнаты. Гарри понял по его голосу: Ники был расстроен.
— Ну что ты так смотришь на меня?! — тихий возмущённый шепот матери. — Я не могу оставить Гарри и уехать на весь день. У него вчера вечером снова началась мигрень! Вдруг что-то случится! Я должна убедиться, что сегодня с ним все будет в порядке!
— Я ничего не говорил тебе.
— Ведет себя как маленький ребенок! Что за капризы? Я сто раз говорила с ним об этом, о том, что Гарри болен и иногда состояние здоровья встает на первое место!
— У него просто недостаток твоего внимания. Уверен, что он все понимает, вы просто оба слишком импульсивные.
Гарри прислонился щекой к холодной стене, стоя в коридоре. Боясь пошевелиться, выдать свое присутствие. Измученный мигренью мозг болезненно реагировал на каждый звук.
— Я отвезу его на машине.
На самом деле Гарри никогда прежде не задумывался о том, что же с ним не так. Да, он знал. Да, ему объяснили это так, как он должен был понимать. Но сейчас слова прозвучали совсем по-другому. Оставляя после себя ужасное горько-кислое послевкусие. Гарри не был особенным? Гарри не был другим? Гарри не был хорошим замечательным Гарри? Он был болен?
Гарри больше всего на свете хотел быть здоровым, и вообще он ненавидел болеть. Ненавидел таблетки, это ужасное состояние разваренного овоща, ненавидел держать маму у своей кровати, потому что детские ангины Гарри всегда проходили у критической черты. Он ненавидел держать людей рядом с собой, вынуждать их помогать ему, обязывать. Гарри ненавидел быть беспомощным.
Уже за поздним завтраком, когда Гарри показался из своей комнаты, вымученный мыслями, мать сразу же заметила излишнюю бледность на его лице. Гарри не хотелось есть, не хотелось пить. Его мозг впервые за всю жизнь начал обработку информации о том, кто есть Гарри? Кто он такой и почему он такой. И Гарри не мог остановить этот болезненный процесс.
— Малыш, ты плохо спал? — теплая ладонь матери ласково коснулась щеки. Гарри дернулся тогда, — ты плохо выглядишь. Снова мигрени?
Слов не было. Гарри быстро закивал головой. Лишь бы ему дали пару чудо-таблеток.
— Выпей. Может быть, сварить тебе какао? И ты еще немного поспишь? Я могу отменить занятие по живописи сегодня.
Гарри оставалось снова кивнуть. Он бы не вынес занятие по живописи. Не в этот день.
Мать взволнована. Две маленькие таблетки оказались у Гарри на ладони. Горькие. Парень быстро запил их обычной водой из стакана. Женщина принесла теплое какао и оладьи к нему в комнату, когда Гарри вновь забрался под теплое, уютное одеяло.
— Побыть с тобой?
Ладонь быстро ощупала лоб на наличие температуры — первого признака ангины.
— Нет, мам, спасибо… — теплое какао грело горло, но не сердце. Гарри было грустно. — Иди. Я не хочу, чтобы ты возилась со мной.
— Я не вожусь с тобой, малыш, я забочусь о тебе, — обеспокоено звучал голос женщины. И Гарри бросило в дрожь. — Ты чем-то расстроен, я ведь вижу это… Ты не скажешь мне?
У Гарри подрагивали пальцы. И ресницы порхали быстро-быстро, смахивая подступающую слабость. Виски все еще сдавливала мигрень. Таблетки, к сожалению, не действовали сразу.
— Я когда-нибудь выздоровею?
— Ох… малыш… Мы ведь с тобой говорили, что это глупости. Ты самый здоровый на свете, — удел каждой матери утешать своего любимого ребенка. Так заведено.
— Но эти мигрени… И… То, какой я. Я нездоровый? Ну скажи мне…
Пальцы женщины нежно гладили его голову, сжав Гарри в крепких объятьях. Гарри просто хотелось понимать себя. Понимать свою жизнь. Почему она такая, какая есть. Почему все так странно. Почему в голове столько непонятных вопросов. Мыслей и чувств. И каждое из них как открытие.
Такое тяжело говорить своему ребенку. Это как сознаваться в убийстве перед лицом страдающих от потери близких. И как бы мягко и сглажено не звучали слова, как бы они не были идеально подобраны, больно говорить своему ребенку, что он болен. Врачам просто называть диагноз. Они уже свыклись с этим рутинным занятием. Озвучить диагноз любимому ребенку — это ранить себя. Как можно объяснить, что слабоумие не предопределяет личностные качества? Что человек не становится плохим? Хороший он человек или нет, решает лишь он. Как это объяснить человеку, в голове которого столкнулось и так слишком много противоречий? Вопросов и ответов.
Один внешний толчок на последней неделе беременности, который спровоцировал роды раньше намеченного дня, сделал Гарри немного другим. Не хуже и не лучше. Просто другим, замечательным, любимым Гарри.
Гарри не злится на свою мать. Гарри не злится на своего брата. На отца. На свою жизнь. Но он остается лежать под одеялом, в надежде осмыслить услышанное. Услышанное уже не в первый раз. Но впервые осознанно воспринятое. В этот раз ему нужно осмыслить всё правильно. Понять так, как нужно.
— Говорят, ты не вылезаешь отсюда.
Гарри скинул с головы одеяло одним движением.
— Что ты здесь делаешь?
Видеть Лейтона в своей комнате (точнее на её пороге) было… странно?
— Можно?
Кивнув, Гарри быстро поправил волосы и обнял подушку, приняв сидячее положение.
— Хочу поговорить сегодня с Ники после всего.
— Сегодня? — голос Гарри заметно дрожал, так что он постарался опустить взгляд, чтобы не выдать своего состояния. Хотя бы попытаться.
— А ты предлагаешь мне попритворяться еще недельку?
Теплые пальцы коснулись подбородка, приподняв его лицо. А затем одна рука притянула Гарри за одеяло ближе, загребая его в уютные объятья. Его губы мягко поцеловали. Совсем ненавязчиво. Третий поцелуй.
— Привет.
Ладонь парня ласково обвела лицо Гарри, убрав спутанные кудри назад. А взволнованный взгляд остановился на припухших глаза.
— Не буду скрывать: ты выглядишь ужасно. Тебе нездоровится?
Как можно было не задрожать на этих словах. Не пропустить их вновь через себя. В который раз.
— О… нет, Гарри! Я ведь не обидел тебя?.. Ты… эй?.. Не плачь…
Ласковые руки гладили его по спине. До тех самых пор, пока ломота не отступила. Не сжалилась хоть немного. Не пошла на спад. И Гарри чувствовал лишь одно — доверие.
— Если хочешь, ты можешь рассказать мне?..
Гарри смотрел в глаза напротив, поджав чуть подрагивающие губы. Язык был онемевшим. А сердце стучало так быстро и так больно.
— Ты можешь рассказать мне…
Резкое качание головой. Разве Гарри мог произнести нечто подобное вслух. Разве он сможет когда-нибудь? Стоило ему озвучить, и слова бы обернулись правдой. Гарри боялся этого больше всего. Ведь знать, признать и принять — это три разные вещи. Пока Гарри был готов лишь знать.
— Не могу… Не смогу.
Лейтон не заставлял его. И не принуждал его. И он обожал в нём эти качества.
— Я думаю тебе надо развеяться.
Парень забрал Гарри из дома под свою ответственность и уж больно жалостливый взгляд Гарри. Они долго гуляли по окрестностям, затем убрели совсем в другой квартал, и распили на двоих пачку прохладного молока, купленного в небольшом супермаркете на углу. Только, когда Лейт предложил Гарри вернуться обратно, Стайлс отчаянно закачал головой. Он не хотел возвращаться. Он не мог вернуться. Эта иллюзия спокойствия — Гарри боялся потерять её.
— У меня психическое расстройство с рождения. Легкая степень слабоумия, — выпалил Гарри на одном дыхании, с силой сжимая чужой локоть. — Так написано.
Они должны были переходить дорогу. Но так и не двинулись на зеленый свет. Взгляд не желал фокусироваться на чем-то конкретном. Размазывался. Как бы Гарри не пытался. А в виски снова хлынула ноющая, зудящая, скулящая боль. Гарри не видел Лейтона. Не мог его различить. И не слышал. И это молчание начало будить в нем новую волну истерики. Только гудки машин, голоса проходящих мимо людей — смешанное гудение на заднем фоне в его голове.
Гарри не нужно было ничего говорить. Зря он сказал.
— Я как урод…
Мягкие, нежные поцелуи были ему ответом.
Гарри будет жалеть о том, что всё вышло именно так. В ненужном месте. В ненужный момент. И о том, что его поступок, его решение, его желание задели, обидели, причинили боль его брату. Но… Гарри никогда не сможет жалеть о том, что чужие руки подарили ему ласку и заботу. Сначала нежно, без намека на что-то большее. Затем шагнуть за черту. Гарри будет жалеть о том, что он решился, но он никогда не будет жалеть о том, НА ЧТО он решился. Не будет жалеть, что позволил себе быть ведомым. Позволил себе стать немного взрослым. Позволил забрать себя в реальность из новых эмоций, влюбленности, тепла. Позволил себе чувствовать себя красивым. Немного наивным. Но главное… таким как все. Ощутить эти эмоции с человеком, с которым хотелось. Так ведь было у всех его сверстников?
Да. Он будет жалеть о том, что сделал. Но не о том, что испытал.
Даже после того, как скрипнула дверь.