Останься

      Гарри просыпается спустя… Парень размытым взглядом шарит по стене в поисках электронных часов. Спустя чуть больше двух часов. Его голова раскалывается. Трещит в висках. Первые несколько секунд он держит веки приоткрытыми только силой воли. Промаргиваясь. Но ознобное, зудящее в костях чувство беспокойства удерживает его, не позволяя провалиться обратно в липкий сон.       Теплая ладонь на пояснице одновременно согревает и холодит. Гарри снова в реальности. Его одолевает слабость. Не физическая — моральная. В следующую секунду он жалеет, что не уснул. Он бы хотел не просыпаться вовсе.       Гарри мутит. Неожиданно, он вдруг чувствует себя так… унизительно? И грязно. Проституткой, что залезла в чужую постель. И его связь с Луи не спасает, не удерживает, не действует. Словно её и нет. Настолько она обессилена. Аморфная.       Гарри чувствует себя растоптанным. Проблема не в теле, с телом все в полном порядке. Ленивое, уставшее, удовлетворенное. Проблема в чувствах. В чувствах к Луи, к брату, к самому себе. Они растерты в пыль. Все принципы, весь стержень, всё самоуважение. Гарри ощущает себя настолько дешевым и жалким за то, что повелся на эту игру. Повелся и проиграл. Возможно, он проиграл еще в самом начале, возможно, ему никогда не было суждено выиграть у брата, но он мог хотя бы проиграть… достойно. Красиво. А не вот так. Теперь Гарри и правда чувствует себя шлюхой, всё, как и предвещал ему брат в прошлом.       Эта постель не создана для троих. Поэтому Гарри поднимается, свешивая ноги с кровати.       Это движение, вне сомнений, будит Луи. Который хрипит и морщится. Вертит головой и смотрит на поднявшегося Стайлса. Смотрит за тем, как парень суетно ступает босыми ступнями по паркету. Подбирая брошенную одежду. Луи не решается его прервать. Голова лихорадочно переваривает остатки сна и произошедшее ранее. Не так Луи хотел проснуться. Не так. Сделал ли он хоть что-то, чтобы всё было иначе? Наверное, нет. Только сейчас Луи чувствует, насколько облажался. Он пока не знает, насколько сильно. Но дрожащее тело Гарри не сулит ничего хорошего.       Парень оборачивается, и их взгляды встречаются. На секунду. Зеленые глаза чуть влажные, сбитые, запутанные. Не предвещают ничего из того, чего хотел бы Луи.       Теперь Гарри еще дурнее. Он молниеносно отворачивается, влезая в рукава рубашки, чтобы скрыть свою наготу. И быстро, перепрыгивая с ноги на ногу, натягивает джинсы. Наплевав на нижнее белье, не церемонясь особо. Оставляя его брошенным на полу. Лишь бы скорее сбежать.       Гарри чувствует себя слишком жалким под взглядом Луи. Это невыносимо.       — Эй… — шепчет хриплым ото сна голосом Томлинсон, когда близнец решительным шагом направляется к дверному проему. Его голос, прервавший молчание, надламливает в Гарри уверенность, остатки выдержки, уважения к своему существу. Стайлс замирает и оборачивается в проходе.       Он смотрит на Луи. Только на Луи. Ничуть не на брата, который мирно дремлет у Томлинсона под боком. Только на лицо Луи. Запоминая его черты, пропорции, скулы, губы, цвет глаз. Для самого прекрасного портрета, который он создаст в будущем. На память. А сейчас нужно это закончить.       Есть ровно два сценария: продолжать эти игры в выбор, но тогда к чему было это вчерашнее шоу, неадекватная авантюра. Нет, уж, обрубать, так обрубать. Даже если после ничего не будет. По-другому Гарри больше не может. Это слишком сложно для него. Это за гранью его морального равновесия.       Гарри медленно качает головой. И решительно покидает спальню Луи.       Чёрт.       Томлинсон быстро, но осторожно размыкает объятья, в которых покоился Ники, и поднимается следом. В отличие от Гарри, он не тратит время на лишние сборы, и выходит в коридор нагим, прикрыв за собой дверь. Гарри уже в прихожей, шнурует обувь.       — Ты уходишь?.. — это идиотский вопрос, но только на него сейчас способен немеющий язык Луи. Гарри лихорадочно кивает, не поднимая лица. — Вот так… просто?       — Кто-то ведь из нас сегодня должен уйти, — отвечает Стайлс. Его голос такой… пустой? Такой неживой. Воистину мертвый. Холодок сбегает у Луи по спине. Это искореженная пустотой эмоция Гарри проскользнула сквозь их тонкую связь. — Пусть это буду я.       Не этого ли Томлинсон хотел? Избежать выбора. Тогда почему вместо чувства облегчения, его скребет, словно наждачкой решили растереть внутренности в кровь. Луи оказывается во власти эмоций, чужих, ранее не испытываемых под таким углом. Это эмоции Гарри. Чувства Гарри. Боль Гарри. Пустота Гарри. Луи задыхается в ней, и бросает свое тело вперед, чтобы поймать Стайлса за руку и не позволить ему уйти. Гарри пытается вывернуть свое запястье. Никак.       Крупные капли предают его, срываются с ресниц и проскальзывают вниз по бледным щекам.       Теперь Луи все понимает. Этот призрачный мост между ним и Гарри. Он видит его. Видит силуэт Гарри по другую сторону. Слышит сердце Гарри. Там за этим мостом, огромный неизведанный никому прежде мир. Небанальный, сложный, местами холодный, чужой, и не жалующий посторонних. Прекрасный мир. И очень хрупкий.       — Отпусти меня, я не могу вот так… — Гарри умоляет. Отчаянно выкручивая свою руку из хватки Луи. — Это слишком для меня.       Боль Гарри звенит у Луи в ушах. Он слышит, как Гарри разбивается изнутри. Как со свистом летят вниз осколки его зыбкой, неприступной стеклянной души, раня, пронзая все, что встречают на своем пути. Безжалостные и острые. Терзают самого же Гарри.       — Я знаю, чего ты хочешь… — шепчет Гарри. Обреченно, отстраненно, тоскливо. — Но это слишком для меня. Это слишком. Я не могу! Хватит, пусть лучше я! — вскрикивает он как заведенный.       Луи должен был знать. Должен был, предположить подобный исход событий. Он мог бы просто разбить Гарри сердце. Осторожно. Словами. Он же позволил тому унизиться в собственных глазах. Луи знал, что Гарри станет жалеть, что этот секс был лишним, но он не остановил Гарри. Луи кобель, по праву.       Пальцы Гарри, которые мужчина сжимает в своей ладони, холодные. Дрожат. Изворачиваются с больным упорством.       — Гарри… — Томлинсон пытается притянуть к себе вырывающегося Стайлса. Но у него не выходит, Гарри все еще освобождает руку и отступает назад. — Гарри, не нужно. Не заканчивай всё вот так.       — Нет, — отрезает Стайлс. — Кто-то должен сейчас уйти. Я уеду. Сегодня. Я, …я тебя отпускаю.       Есть в этом «отпускаю», что-то такое… тревожное. Нездоровое, абсурдное. Луи никак не может понять, что именно. Но обеспокоенный ум цепляется за это слово.       Гарри открывает дверь и вылетает на лестничную площадку. Бегло спускается по нескольким ступенькам, чуть не наворачиваясь, и останавливается, чтобы обернуться.       — Я тебя отпускаю, — повторяет он. — Ты будешь свободен от меня.       Гарри не произносит «прощай», но Луи видит эту фразу в его глазах. Разбитых, потухших, выцветших глазах. Луи разрушил прекрасное творение.       Стайлс не вызывает лифт, толкает дверь на длинную лестницу. Он не хочет ждать. Не хочет лишних мучительных минут рядом с Томлинсоном. Он отпустил и теперь хочет уйти, пока еще есть силы. Уползти. Назад зарыться в свою берлогу и зализывать неисцелимые раны. Он отпустил, а Луи позволил ему это сделать.

~~~

      Томлинсон неотрывно смотрит в одну точку. Туда, где еще совсем недавно стоял Гарри. Прощаясь с ним. Луи думал, что расстаться с Гарри будет проще. Но, побывав внутри их тонкой, шаткой и ломкой связи, Томлинсон понял одну вещь. Он не сможет без Гарри. Не потому что он любит его больше, Луи вообще вряд ли сможет когда-либо сказать, кого любит больше. Не потому что испытывает к Гарри жалость из-за вскрывшейся правды о его диагнозе. Просто теперь все встало на свои места. Гарри не выдержит. Теперь Луи понял это изнутри. Гарри будет пытаться выкарабкаться, но он не сможет. У него не получится. И он утянет за собой их всех. Без Гарри у Луи и Ники никогда не будет счастливой жизни. И причина не в Ники, и не в Луи. Она в Гарри. Гарри погибнет. И они вместе с ним.       Гарри не умеет бороться. Гарри слабый. Израненный. Измученный. В нем нет внутренней силы. Он не протянет и года, пожалуй. Сойдет с ума, зачахнет, наложит на себя руки. Кто знает. Но он не сможет двинуться дальше. Он всегда будет держать Луи рядом с собой. Мысли о Луи будут затаскивать его на дно. Они умрут друг без друга. Гарри — от одиночества, Луи — следом.       Теперь выбор только один. Не без участия сердца, но и не без холодного эгоистичного расчета. Луи не хочет боли. Возможно, его нельзя не упрекнуть, в том, что он думает лишь о себе. Ради Бога. Но Томлинсон считает, что он думает о них троих. Выбирая меньшее зло.       Он неторопливо возвращается в квартиру. Ники ждет его в спальне. Сидя на кровати, замотавшись в простыню. Его обеспокоенный взгляд впивается в Луи. И они молчат, пока Томлинсон стоит в дверях, пытаясь найти смелость пройти еще несколько шагов. К человеку, которого он тоже безмерно любит. Которому сегодня тоже разобьют сердце.       Ники первым нарушает молчание.       — И что теперь? — его голос сиплый. Он возвращает Луи в реальность и заставляет сдвинуться, дойти до кровати и упасть на колени. Там Луи и место. Он готов простоять перед Ники на коленях всю жизнь. Жаль, что его выбор категорически это исключает. Исключает Ники.       — И что ты решил? — спрашивает Стайлс, вытаскивая дрожащие ладони из-под простыни, невесомо прикасаясь ими к лицу Луи.       Луи не может ему ответить. Он хочет помолчать еще секунду. Потеряться в прикосновении этих рук. Забыться. Раствориться. И в это мгновение Ники все понимает. Ему не нужны слова. Глаза Луи говорят ему обо всем. Но Ники не хочет им верить.       — Ты ведь выбрал его? — спрашивает он, а в голосе горчит последняя надежда. На то, что Луи скажет «нет». И в его воображении Томлинсон так и поступает. В реальности же, Луи кротко кивает.       — Прости меня…       Ники поспешно закусывает нижнюю губу, до убийственной, душераздирающей истерики теперь недолго. В голове уже громко стучит, а прошла лишь одна секунда. Нахлынувшие слезы мешают, Стайлс пытается сдержать себя, он не хочет плакать при Луи.       — Поч-чму? — способность внятно говорить тоже утрачивается слишком быстро. Ники не узнает свой голос, он хочет, чтобы тот звучал нормально, но не выходит. Становится каким-то квакающим, неровным.       — Потому что я не могу по-другому, — отвечает Томлинсон, опуская свои руки поверх кистей Ники. Запоминая их гладкий изгиб.       Из горла Стайлса вырывается первый стон. Не тот, который Луи доводилось слышать прежде: сладкий, тягучий, ласкающий слух. Болезненный, сиплый, вымученный. Слезы еще не текут из глаз близнеца (может быть, и не потекут, может быть, Луи и не увидит его слез), но внутри Ники уже плачет.       — Боже мой!.. Я бы выбрал тебя! Я хотел выбрать тебя! — оправдания прорываются, Луи их не сдержать. Он не может оставить это недосказанным, он не сможет потом жить с этим. Не сможет жить, не сказав Ники, как сильно любит его, хотя бы в последний раз. — Я думал, что все будет просто! Ты и я. Как и должно быть. Как я всегда думал, я ждал тебя всю свою жизнь, представлял тебя именно таким! Во всем. И ты появился, — Ники быстро качает головой, желая отмахнуться от этих слов. — Да, знаю! Для тебя это может выглядеть не так, да, я сначала метнулся к Гарри. Но только, потому что тебя я уже знал! Я не сомневался в том, что это ты. Ты мне нужен. Я знаю, что это было не честно!       — Ты любишь Гарри? — спрашивает Ники тихо-тихо. Почти невнятно.       И Луи не может сказать «нет».       — Люблю, — отвечает он сломлено. — По-другому. Но люблю…       — А меня? — выстанывает Ники. Луи видит, как он старается держать себя. С трудом.       — Люблю! Как я могу тебя не любить?! Я хочу быть с тобой, я думал, что буду с тобой…. — яростно шепчет Луи.       Ники пытается осторожно освободить свои пальцы, объятые лихорадочной тряской. Но Луи не дает ему этого сделать. Удерживая. Он не может проститься с этими руками так просто. И так скоро.       — Тогда почему?       Почему если любишь, не можешь остаться?       — Потому что ты сильный, понимаешь? Ты самый сильный из нас троих. Жить без Гарри я не смогу, потому что только я могу его уберечь, — Луи знает, как жестоко это звучит. Знает, что Ники тоже хочет, чтобы его оберегали. — А ты сможешь. Ты очень сильный, и я очень люблю это в тебе.       Стайлс тихо скулит. Как кошка, которую пнули прямо в живот.       — Гарри нужно постоянно чувствовать мою любовь, а ты… даже если мы будем на разных концах планеты, одной мысли, что я люблю тебя, тебе будет достаточно, чтобы двигаться вперед. А я буду любить тебя до конца.       — А если не будет?.. — Стайлс делает глубокий вдох ртом, потому что его нос забит, парень шмыгает, пытаясь оттянуть начало истерики еще на чуть-чуть.       Томлинсон обхватывает его голову, поглаживает мягкие кудряшки и оставляет на виске Ники беглые, сумасшедшие, не менее безжалостные поцелуи, под стать словам.       Будет. Луи знает. И эта еще одна причина его восторга. Томлинсон восторгается этим сильным, стойким, ярким, живым, прекрасным близнецом. Который не за что не позволит себя сломать, который будет бороться до победного, до издыхания.       Мужчина резко поднимается на ноги. Еще минута, и он сойдет с ума. Задохнется. Он поспешно хватает из шкафа первый попавшийся ему под руку костюм и начинает неряшливо одеваться. Лишь бы сбежать. Скорее сбежать. Пока он не передумал. Пока может.       А голос за его спиной тихо просит:       — Останься…       Почему мы не можем остаться с теми, кого любим?       — Останься, Луи… Пожалуйста, пожалуйста. Я умоляю тебя… Останься…       Ники тихо завывает. Прижимая руку к груди, ссутулившись, ломаясь от дрожи. Сейчас ему очень больно. Он почти размазан. Но он справится. Луи знает, что Ники справится.       Томлинсон старается одеваться быстро.       — Я не смогу, пожалуйста… Останься, останься…       Луи выталкивает свое безвольное тело в коридор. Спасаясь. Потому что, если он не поедет за Гарри сейчас, он не поедет за ним никогда. Луи повторяет для себя, что так проще. Так лучше. Так нужно. Ради всех. Но на самом деле он эгоист. Возможно, он просто готов сделать больно самому себе и своему любимому человеку, лишь бы не решать суть проблемы.       — Останься! — слышит он громкий вопль, выскакивая из квартиры.       А следом раздаётся надрывное рыдание. Отчаянное, громкое. Ники кричит без слов. Как зверь, которого не просто пристрелили, которого долго и зло терзали бесчеловечные охотники, наживую вспарывая живот.       Луи стоит у лифта, и слышит этот болезненный вой. Дурнота подкатывает тошнотой. Себе он тоже вспорол живот с той же силой.       Он будет слышать этот плач в каждом кошмарном сне. Плач, который умоляет его остаться.

      ~~~

      Дверь в квартирку Гарри распахнута настежь. Луи застает Гарри за разрушением своей студии. Среди раскиданных картин. Порванных холстов. Вещей, выдернутых из шкафа, часть из которых хаотично валяется на полу, другая — запихана в открытый чемодан. Туда же запихнуты тюбики с краской, грязные кисти, смятые листы бумаги. Сам же Гарри стоит посреди комнаты, вымазанный краской, взъерошенный, с припухшими глазами.       — Уходи, Луи, — ровным голосом просит он, заметив Томлинсона. Временно остановив свой погром. Не желая, чтобы Луи видел его таким. — Уходи, я ведь прошу…       — Нет, — отрезает мужчина и уверенным шагом пересекает комнату, чтобы схватить Гарри за плечи и подтащить к себе. — Я никуда не уйду.       Гарри дергается в его руках. Измученный, беззащитный. Казалось бы, невозможно было разломать его еще сильнее, дальше просто некуда! Но Луи это делает.       — Уходи.       — Нет, — Луи встряхивает Гарри за плечи, вынуждая посмотреть на него в легком испуге. — Я люблю тебя.       Эти слова заставляют Гарри замереть. Прекратить сопротивление. И быстро заморгать. Отгоняя недоумение, тупую ноющую головную боль, желание уничтожить все вокруг, а затем умереть на обломках. Гарри издает удивленный вздох, ничего не отвечая.       И Луи продолжает:       — И я буду с тобой.