***
Луи прибыл в церковь Святого Луки рано утром после фотосессии. Он подул на свои руки, пытаясь согреть их, прежде чем вставить ключ в скважину и провернуть его. Услышав шаги за спиной — на самом деле он заметил, что лучи от утреннего солнца мигают, — он увидел проходящего мимо Гарри. Луи подождал и придержал дверь для него. — Хэй, — сказал он. — Доброе утро, — ответил Гарри, строго кивая. Таким образом, о возвращении его композиций из офиса Гарри можно пока забыть. В очередной раз. Луи попытался подавить волну разочарования, когда Гарри даже не взглянул на него или не приложил никаких усилий, чтобы завести разговор, когда пронёсся по коридору на своих длиннющих ногах. Не то чтобы это было неожиданно. В конце концов, Луи тоже был неприветливым поначалу. Он прикусил губу, ему тут же стало стыдно за его поступки. Мысли о том, что подумают о нём люди, не были на первом месте в списке приоритетов Луи уже очень давно, не с тех пор, когда он должен был бороться со своими коллегами из-за прослушиваний и новых возможностей. Жизненная не-ебите-мне-мозги позиция и преданность своему делу помогли ему сохранить место, которое могло достаться другим скрипачам (лучшим скрипачам…). Это было той частью, где Луи был возмущён поведением Гарри: его повышение казалось таким лёгким, оно характеризовалось своим приятным очарованием и всеобщим уважением международных сообществ. Он выставил всю работу Луи как музыканта в неблагоприятном свете. Так что всё опять вернулось к тщеславию и самозащите, в конце концов. И, возможно, к небольшому страху. Плечи Луи поникли. — Стайлс! — позвал он как раз в тот момент, когда Гарри уже был готов свернуть за угол в свой кабинет. — Подожди. Да, он говорил Гримшоу, что дружба между концертмейстером и дирижёром не имеет никакого значения, но доверие — имеет. Луи не доверял Гарри возглавлять оркестр, но он также не дал Гарри никаких оснований доверять ему. Это должно закончиться сейчас, твёрдо сказал он сам себе, в то время как Гарри пялился на него из дверного проёма. «Ради блага ЛСО». — Могу ли я спросить тебя кое о чём? Он беспокоился об этом всю неделю, и, конечно, эта мысль не пришла ему в голову, просто чтобы заговорить с Гарри. Но поверьте. Это будет что-то наподобие упражнения по укреплению доверия. — Конечно, — пожал плечами Гарри, в его лице можно было заметить некую тревогу, но в целом оно оставалось спокойным. — Входи. Луи вошёл, прижимая Гром к груди, и тяжело опустился в ржавое кресло с рваным сиденьем. Гарри остался стоять, соединив руки за спиной. — Речь идёт о «Дон Жуане», — пояснил Луи. Ему сейчас было совсем не важно, что он держал футляр со скрипкой так, будто в его руках было чучело, — это заставляло его чувствовать себя в безопасности. Если он тот, кто вынужден сделать шаг (и да, это он — он знал это), то он сделает его своим способом. — Хорошо, — сказал Гарри. — Каков твой вопрос? — Я хочу знать, почему мы проигрываем его так медленно на репетициях? Если ты думаешь, что моя секция ещё не готова, я могу уверить тебя, что это не так. Они стали намного лучше в течение последних двух недель. Мы готовы к быстрому темпу. Гарри нахмурился. — Я работал с вами в быстром темпе. Луи открыл рот, но потом закрыл его снова. Он покосился на Гарри. — Что? — Скорость, с которой мы играем на наших репетициях, — то, как мы будем играть на самом деле, — Гарри говорил ещё более медленно, чем обычно, разве что с оттенком сарказма, который так и не стал полноценным сарказмом. — Я хочу, чтобы люди на своём опыте испытали те размышления и поняли само отражение Дон Жуана. Это совершенно новая интерпретация. — Но… Я не понимаю… Я специально прогонял это произведение намного быстрее с секциями. Гарри застонал, вздыхая и опускаясь в своё рабочее кресло, чопорно скрестив ноги. — Ты знаешь, Луи, этого бы не случилось, если бы ты просто приходил на наши еженедельные встречи. Дерьмо. Луи опустил свою скрипку. Он ссутулился, застенчиво почесав затылок и уставившись в пол. — Да, я знаю, — он не хотел поднимать взгляд и встречаться им с Гарри. — Прости. Я был ослом, и я должен был сделать некоторые вещи по-другому. — Некоторые вещи… — Гарри поймал расплывчатые извинения Луи. То, как Луи бессмысленно повторял набор слов, он чувствовал, будто Луи тонет в собственной трусости. На мгновение показалось, что Луи мог бы пахнуть, как свежая сосновая древесина из домиков Догвуда. — Да. Некоторые вещи. Дальше последовало длительное молчание, будто Гарри ждал чего-то другого. Но Луи откашлялся, откинулся на спинку кресла и сказал: — Это второй раз, когда я извинился перед тобой за сколько, два дня? Гарри кивнул, наконец давая намёк на небольшую улыбку. — Что ж, не привыкай к этому, Стайлс. И я ещё не закончил разговор о темпе. — Ох? — Гарри поднял брови и посмотрел на часы. — Я должен встретиться с Гримми через несколько минут, может ли это подождать? — Я здесь только сейчас, — объявил Луи, засучивая рукава и распаковывая Гром. — Возьми его или оставь. И Гарри взял. Луи подготовил свой смычок и быстро прошёлся по своей партии. — А теперь я хочу, чтобы ты выслушал, как замечательно звучит это произведение, если играть его быстро. Как его было предназначено играть, — Луи расположил инструмент под своим подбородком и выжидающе посмотрел на Гарри. Тот кивнул, и Луи начал сию же секунду. Он играл по памяти, пальцы двигались плавно, а волосы слегка падали на глаза. «Следует подстричься», — подумал он, откидывая чёлку назад. Он не отводил взгляд от Гарри, смотря ему прямо в глаза, как они делали это на съёмках, когда фотограф попросила их. Большие великолепные зелёные глаза. Луи затих, тяжело дыша, и опустил свою скрипку. — Разве ты не чувствуешь этого? Он в бешенстве от чувства вины наедине с самим собой. Гарри задумчиво кивнул, скручивая губу между большим и указательным пальцами. — Но я бы предпочёл его агонии чувствовать себя совершенно растянутым и болезненным, — сказал он. — Когда ты думал, что мы играли его медленно, потому что я не верил в ваши способности, я слышал разочарование в вашей игре. Это было именно тем, чего я хотел. Луи насупился. «Конечно, это было именно тем». — А теперь, — Гарри похлопал его по спине и снова взглянул на часы, прежде чем накинуть своё пальто, — я смогу поймать Гримшоу в Барбикан, я думаю. Спасибо за частное шоу, но мы всё сделаем по-моему. Он подождал, пока Луи покинет кабинет, перед тем как запереть дверь. Как только тот развернулся, чтобы выйти, Гарри подтолкнул его бедром. — Ты должен почаще засучивать свои рукава, как сейчас. Покажи всем свои руки. Челюсть Луи отвисла. — Я не пытаюсь… соблазнить тебя или ещё что-то, ты знаешь. Гарри щёлкнул пальцами, пытаясь выглядеть жалостливо. — Чепуха! Мы могли бы быть такой горячей парой. — Продолжай мечтать, Стайлс. — Увидимся позже, Томмо.***
Всю оставшуюся неделю каждый, кто приходил увидеться с Гарри в его маленьком офисе в церкви Святого Луки, находили там же и Луи, яро возражавшего против того, как будет исполняться программа выступления. — Я не уверен, что мне понравится, если мы поставим Дивертисмент прямо перед «Пини-ди-Рома». Это слишком слащаво. — Моцарт слащавый? — Возможно, если мы не поменяем их. Гарри закатил глаза. — Луи, программа уже напечатана. Ты прекрасно знаешь, что возражаешь просто чтобы возразить чему-нибудь. Луи открыл и закрыл рот, не произнеся ни слова и скрестив руки на груди. Видимо, что-то в выражении его лица было забавным, потому что Гарри начал хихикать над ним. Хихикать. — Неправда. Это разумные художественные замечания. — Ты выглядишь оскорблённым. — Что ж, я оскорблён. В основном твоими джинсами. У тебя есть хоть одна пара без дырок на коленях? Или так сейчас популярно в Калифорнии? Хихиканье Гарри превратилось в полноценный громкий смех. — Может быть. Что в них плохого? — Ох, ничего. В следующий раз мне стоит попытаться идти в ногу со временем, может быть, я смогу вырезать несколько отверстий в моей рубашке. Вокруг сосков. — Э-эй, я думал мы договорились насчёт соблазнения. И это повторялось изо дня в день. Луи постоянно врывался в кабинет в неподходящее время, размахивая партитурами перед лицом Гарри или следуя за ним в зал, как небольшой терьер, тявкающий позади спокойной овчарки: «То, что ты переставил переход из моей сольной партии назад к главной части — маразм, Стайлс! Маразм!», или: «Это называется Дивертисмент; он подобен небольшому отдыху после огромной проделанной работы. Он не должен быть в начале программы!», и когда Гарри отказывался от чего-либо: «Я не представляю, что творится в твоём мозгу». Но всегда за час до обеда, во время кофе-брейка, этот спор возвращался к темпу «Дон Жуана». — Это всего лишь медленное построение игры, мучительная коллекция грехов, Луи. Не безумный рывок, не танец смерти. — Но слушай, Гарри, ты можешь добавить эмоции, не поставив под угрозу всю концепцию партии. Дон Жуан не в своём уме. Он вне контроля! И почему ты вообще воруешь мой карри? — Потому что ты делишься им со мной. — Но я не... — Делиться — значит заботиться, Луи.***
— Пожалуйста, Г, для этого есть вилка. Они снова случайно обедали вместе. Гарри вежливо выслушивал жалобы Луи о представлении соловьиной темы «Пини-ди-Рома» в статье от Janiculum Hill и рассеянно напевал в такт Дону Ковей, голос которого лился из динамиков ноутбука, вместе с этим ковыряясь в тарелке с едой Луи, что хватило для его раздражения. — Помилуй, — пропел он, длинными пальцами зачерпывая скользкие макаронины в салатной пасте Луи. Она состояла из трёхцветных спиралек, и по какой-то причине он ел только зелёные. «Только Гарри Стайлс, — внутренне пробурчал Луи, — буквально только Гарри Стайлс может быть таким нелепым. И таким чрезвычайно неправым насчёт соловья». — Помилуй, детка, — голос Гарри был очень глубоким, всегда звуча так, будто он только что проснулся; тот тип голоса, который Луи представлял на кухне по субботним утрам возящимся с кофеваркой и готовившим яйцо на тосте. — Помилуй меня… Луи закатил глаза. — Валерий никогда не был таким возмутительным. — Возмутительным? — Гарри поморгал, глядя на него; макаронная спиралька всё ещё свисала над губой. Съев её, он непристойно причмокнул, двигая горлом, затем продолжил слизывать итальянский соус по очереди с каждого пальца. — Я? Я вселяю негодование? — Ну. Ты очень рассерженный, — исправился Луи, его внутренности скрежетали в раздражении. Почему он всё ещё здесь? Они больше не разговаривали о музыке; он мог уйти пятнадцать минут назад и доедать обед в одиночку в репетиционной комнате или на свежем воздухе с Зейном, в саду, где всё таяло. — А ты очень властный. Ты любишь мной командовать. Луи приподнял тонкую бровь. — Многие люди злоупотребляют этим термином, находясь рядом со мной. Они говорят ‘начальник’, но имеют в виду ‘прав насчёт всего’, — он расстелил на коленях салфетку и хлопнул по большим рукам Гарри, чтобы тот держал их подальше от оставшейся части обеда. Гарри усмехнулся, откинувшись назад во вращающемся кресле и слегка повернув бёдра. — Так ты тогда это, эм, прав насчёт Валерия? — Не-а, — Луи округлил губы вокруг чёрной оливки, которую положил в рот с помощью пластиковых столовых приборов, как цивилизованный человек. (Эффект от этих изысканных манер сразу испарился, когда он начал жевать и говорить одновременно, тыча вилкой в лицо Гарри, потому что ничего не мог с собой поделать.) — Мне нравился Валерий, Валерий прислушивался к моему мнению. — Я прислушиваюсь к твоему мнению. Я тебе нравлюсь. — Нет и ещё раз нет, Стайлс. Гарри открыл рот и широко раскинул руки. — Что я сейчас делаю? Почему ты практически выбил дверь моего кабинета, чтобы сидеть здесь во время моего перерыва позабытой классики американского R&B? — Ты не реализовал ни одного моего предложения, с тех пор как я перестал вести себя как задница. — А, — Гарри поднял палец. — Но я выслушал каждое из них. — Это… технически правильно, — Луи прищурил глаза, вытирая рот салфеткой. — Лучше, чем правильно, — улыбка Гарри была ослепляющей. Он точно думал, что сказал что-то умное. Луи в сотый раз закатил глаза, когда Кларенс Картер запел из R&B-плейлиста Гарри. «Можешь ли ты ускользнуть… Ускользнуть… О, я нуждаюсь в тебе…» Где Гарри вообще нашёл этих старых каштанов? Луи не слушал поп-музыку, с тех пор как появился автотюн. Только опера и хоралы, пожалуйста. Не то чтобы эта музыка была ужасной, собственно говоря, но Луи никогда этого не признает. (Он не заметил, что его правый палец на ноге двигался точно в ритм с музыкой.) — Посмотри на себя, — сказал он. — Всегда такой довольный собой. — Я тебе нравлюсь. — Я пытаюсь спасти тебя от собственных причудливых видений. И ты, в самом деле, должен меня благодарить за то, что я прерываю твой бездельничающий период B&B. — Перерыв позабытой классики американского R&B. — Без разницы, — Луи взмахнул рукой в такт музыке, неуверенный. — Ты должен радоваться, что я здесь. — Почему? — Потому что! — Луи тяжело выдохнул, будто это было очевидно. — Единственная причина, почему я провожу своё свободное время с тобой, вместо того чтобы быть где-то и наслаждаться чем-либо, — это то, что я чертовски предан своей работе! Поверь мне, Стайлс, другие дирижёры сделали бы всё, чтобы у них был такой же концертмейстер, как я. Гарри почесал заднюю часть шеи и опустил глаза, шаркая об пол. — Это, эм… единственная причина? Луи не уловил нерешительный вопрос в голосе Гарри. Он безапелляционно кивнул, снова устроившись в кресле, скомкав салфетку и бросив её через плечо прямо в урну. — Спасаю твою задницу. Спасаю «Дон Жуана». Я — герой ЛСО. — И кто же сейчас доволен собой? — Заткнись, — Луи открыл упаковку чипсов, закинул один в рот, затем протянул пачку Гарри. — Угощайся, — пробурчал он. — Десерт. Гарри покопался в упаковке, видимо, выискивая самый прекрасно сохранившийся кусочек. — Я думаю, что нравлюсь тебе, — сказал он, наконец найдя подходящий чипс. «О Боже, — подумал Луи, — он снова начнёт себя вылизывать». — Я думаю, великий Валерий Гергиев становился всё более скучным и самодовольным и с каждым проходящим сезоном пах рыбой всё больше и больше, и я думаю, что ты действительно любишь спорить. Держу пари, ты бы неважно себя чувствовал, если бы я поддался тебе, не так ли? Скажи мне, что я не прав. Их колени стукнулись друг о друга, и внезапно Луи поймал себя на том, что пялится в промежность Гарри. На Гарри была очередная пара слишком узких джинс: у него закончились приличные брюки на прошлой неделе или вроде того, или (что более вероятно) он решил, что на репетициях ни у кого не было проблем с его одеждой, все уважали его странный вкус и никто не жаловался. Луи едва мог заметить очертания члена Гарри под изношенным чёрным денимом, но неосознанно облизнул губы. Он всегда был там, тщательно свёрнутый в левую сторону. Когда Гарри стоял на пьедестале, дирижируя, он был прямо перед глазами Луи, и он мог притворяться, что читает ноты, когда играл по памяти, уставившись прямо на него. Он никак не мог себя остановить, не важно, как часто он пытался игнорировать непреодолимое желание просто поглазеть, пытался оторвать глаза и сосредоточиться на работе. Отчасти это его злило, потому что Гарри Стайлс был чрезвычайной нелепостью, а отчасти — заставляло задуматься о том, как бы он пах, если бы Луи опустил своё лицо прямо туда и уткнулся носом в тёплую выпуклость… Внутри Луи всё застонало. «Остановись. Блять, это не должно быть чем-то, что тебе нравится». Затем он кашлянул и метнул взгляд вверх, встретившись глазами с Гарри. Он чётко увидел, что Луи пялился; его зрачки взорвались. Его голова была наклонена, и он вопросительно смотрел на Луи. А хотя… Чёрт, как будто он знал, что Луи фантазировал о нём, и был не против. «Ладно, это опасно. Тебе, блять, нужно кого-то трахнуть. Тебе просто нужно потрахаться; прошло слишком много времени с последнего раза, и ты знаешь, что ты бы сразу пожалел, если бы переспал с ним, ты такой чертовски извращённый, просто… просто больше не думай об этом». — Извини, — Луи засмеялся, качая головой и скользя пальцами по лбу. — На секунду я просто отключился, снова задумался о той соловьиной теме. Клянусь, я не… — он делал это. Но он был хорошим лжецом. — Ох, — немного поспешно ответил Гарри. — Конечно, нет. Я и не думал. — Ага. Хорошо. Луи поднялся, незаметно вытирая потные ладони о бёдра, прежде чем схватить футляр своей скрипки и двинуться в направлении выхода. Он почти вышел из помещения, когда услышал, как Гарри говорит: — Подожди… — Да? — Луи поправил чёлку и развернулся, кусая губу. Он просто хотел уйти. Уйти, уйти, уйти, запереться в комнате для практики и забыть, что он когда-либо встречал Гарри Стайлса. — Может, ты бы хотел… — Томлинсон! — Луи визгнул, когда дверь распахнулась, ударив его в плечо, и Гримшоу торопливо вошёл в крошечный офис. — И Стайлс! Две звезды нашей новой рекламной кампании; посмотрите на эти макеты! Луи сухо сглотнул, а его пульс участился, пока он наблюдал, как Гримшоу выудил пачку глянцевых фотографий из сумки и принялся раскладывать их на столе Гарри. Он осторожно придвинулся, встав на цыпочки, чтобы взглянуть на них через плечо Гримми. — Сначала я не был уверен в композиции снимков, но они на самом деле замечательные. Столько напряжения! Видите, вот обложка рассылки, а этот будет на рекламном щите… Сердце Луи сжалось. На каждой из этих фотографий были он и Гарри, последние снимки того дня. Один лишь взгляд на его лицо — и любой мог увидеть, как тогда ему было невтерпёж. Его рот был слегка приоткрыт, ресницы веером склонились над скулами в соблазнительном выражении лица. Дерьмо, дерьмо, дерьмо, он не хотел выглядеть так, он не осознавал… Луи мог лгать самому себе в чём угодно, но на столе лежало конкретное доказательство, буквально изображённое в чёрно-белых тонах, в том, какой шлюшкой он казался, думая о члене Гарри. И его начальник смотрел на него. Эта фотография будет на двадцать футов в высоту на билборде, Христа ради, весь Лондон его увидит! Но почему-то худшей, самой неприятной частью всего была довольная ухмылка Гарри, когда тот просматривал снимки. Как будто он знал, какую власть он имеет над Луи. Что чертовски пугало. — Они великолепны, не так ли, Лу? — Гарри повернулся к нему с широкой дружеской улыбкой в самый неподходящий момент. — Да. Отличное использование резидентского подставного лица знаменитости, да, Гримшоу? — сказал Луи кислым голосом. — Творчески сезон может быть списан, но мы заплатили хорошие деньги за это лицо. Он отчеканил последнее слово в неловкое молчание, а затем Луи как будто наблюдал за тем, как все надежды и мечты Гарри рассыпались в одно мгновение. Выражение его лица в считанные секунды изменилось от удивлённого до болезненного, а тело обмякло — Луи увидел слёзы в глазах Гарри и почувствовал знакомый неприятный укол осознания. «Чёрт. Опять, Луи? Тебе нужно было…» Почти сразу сожаление смыло чёрный узел оборонительной злости в его желудке. Отвратительно, тупая жалость. — Ну… — Гримшоу нервно хихикнул, глядя то на одного, то на другого, как будто не мог понять, являлось ли сказанное шуткой. Гарри сумел выпустить слабый смешок. — Правильно, — сказал он. — Правильно, Лу. Луи наконец позволил глупому, мелочному стеснению превратить его в личность, к которой он никогда не хотел больше возвращаться, к той, о которой он не позволял себе думать во взрослом возрасте, потому что это было слишком болезненно. Маленький Наполеон Скрипок. Хулиган. И Гарри принимал его таким. Он повернулся на пятках и выбежал из офиса, сел на метро до дома и постарался не смотреть на себя в зеркало.