***
Прошла неделя с тех пор, как Гарри покинул Лондон, и можно было сказать, что Луи выглядел довольно презентабельно. Его волосы были вымыты и уложены. Он даже побрился этим утром и вспомнил о существовании дезодоранта. Его носки соответствовали друг другу. В 7:30 утра он уже был в репетиционной комнатке в церкви Святого Луки, усердно работая над новой музыкой для приглашённого дирижёра Люсинды Прайс. Звуки уверенно исходили из его скрипки, распространяясь между звукопоглощающими стенами, словно волны. Он был концертмейстером Лондонского симфонического оркестра. И он чувствовал себя человеческим дерьмом. Не то чтобы он позволял этому как-либо влиять на него. Теперь, когда Гарри ушёл, когда он оставил его ради лучшей (немецкой) жизни, Луи наконец мог сосредоточиться. Он снова мог позволить себе утонуть в музыке. В своём расписании, которое он, кстати, поклялся написать этим утром. Луи нахмурился: «Почему я тогда звучу как робот?» «Это ничего не значит, — сказал он себе. — Я просто устал. Мне просто нужно расслабиться». В голове Луи возник Гарри, нависающий над ним, покрасневший и разгорячённый, с мокрыми от пота кудрями, он тихо напевал что-то Луи в ухо, пока два его пальца были глубоко в Луи, раскрывая его. — Расслабься… Расслабься… — он начал хихикать, проскальзывая в Луи третьим пальцем. — Идиот, — ласково пробормотал шатен. — Плыви по течению, а я… позабочусь о тебе. Луи пошатнулся, пальцы сильнее сжали смычок. Гарри случился… Он случился, и он ушёл. Вот и всё. Пришло время работать. Он сделал глубокий вдох и перевернул страницу с нотами. Он собирался стать тем, кем был раньше. Он был в порядке. — Гарри сделал выбор, — бормотал он про себя, как мантру. — Это был его выбор. Гарри выбрал Берлин. Гарри выбрал. Выбрал. И то, что я сказал совету, не имело никакого значения. Он услышал стук в дверь. Луи взглянул на часы, прежде чем обернуться, — не было даже восьми утра. Он аккуратно положил скрипку в чехол и открыл двери. — Николас Гримшоу, — произнёс он. Иисусе, у него даже голос был, как у мертвеца. — Луи Томлинсон, — отозвался Ник. — Нам нужно поговорить. Могу я…? — он кивнул в сторону крошечного обиталища Луи, держа в руках бежевую папку, полную различных бумаг. — Конечно… — сказал Луи, приподнимая брови, пока Ник пытался разместиться на полусломанном раскладном стуле. Он неловко смотрел на него, пока тот наконец не успокоился. Луи никогда бы не подумал, что увидит управляющего в подвале церкви Святого Луки. Он совершенно не вписывался сюда. — Ты не принял ни одного моего запроса в Outlook на встречу, — Ник нахмурился. — Поэтому я пришёл сюда, чтобы встретиться с тобой. — Извини, я… Ник поднял руки вверх, папка упала ему на колени. — Не то чтобы я ожидал, что кто-то из вас, музыкантов, будет проверять свою почту. Вы всегда репетируете, как, вероятно, и должно быть. Как белки в колесе… — он вздохнул. — В любом случае. — Ник, — прервал его Луи. — Я сожалею о том, что сказал Деннису Тёрнеру. Я знаю, что ты хотел, чтобы я сказал полностью противоположное… — он закусил губу и опустил глаза вниз, уставившись на свои пальцы. — Нет, нет, — Ник отмахнулся от его извинений. — Ты сказал правду. Честно говоря, это было не совсем приемлемо с их стороны — загонять тебя в угол и задавать такие вопросы. Большая часть совета всё равно искала любой предлог, чтобы даже не платить Стайлсу. Если бы ты и сказал то, что я хотел услышать, они бы нашли другой повод. Но это не то, о чём я хотел поговорить. Луи слегка расслабился, всё ещё будучи на грани. «Я не виноват, — подумал он с самоуверенным проблеском негодования. — Видишь? Это действительно не моя вина. Он в любом случае улетел бы в Берлин. Так или иначе. — он добавил эту информацию к своей тщательно выстроенной новой реальности, которую он создал у себя в голове две недели назад, после разговора с советом. — Он бы ушёл несмотря ни на что. — это была единственная мысль в его голове, которая помогала ему оставаться безразличным в ту ночь, хотя его сердце разрывалось. — Ты всё равно оставишь меня. Что бы там ни было, ты выберешь уйти». — Хотя это довольно прискорбно, после того как Гарри ясно дал понять, что он был бы более, чем рад, остаться в ЛСО на постоянной основе. Рассказывал мне, как сильно он любит Лондон. Как бы он хотел остаться… Я уверен, если бы ему предложили эту должность, он бы отказался от Берлина в то же мгновение. — Ник понизил голос, ухмыляясь. — Между нами, я думаю, у него здесь кто-то был. Луи задохнулся. Казалось, будто из комнаты выкачали весь воздух. Его мир взорвался и выстроился заново в новой, более ужасающей форме. Он зажмурил глаза, чувствуя, что не может двигаться. Не может реагировать. Ник просто рассмеялся. — Но речь сейчас не об этом. Очевидно, что ты рад его уходу, и я должен отметить, что это немного упростит мои проблемы с бюджетом в следующем сезоне. Луи искренне желал, чтобы Гримшоу наконец закончил. Или он был здесь для того, чтобы вырвать его сердце из груди и растоптать окончательно? Он задыхался — вот что, Боже, вот, что действительно происходило. Луи не мог дышать. Он чувствовал, как быстро поднимается и опускается его грудь. Он паниковал (это то, чего он так тщательно избегал, скрываясь за соответствующими носками, бритьём, красивой одеждой и репетициями), пытаясь сделать глоток воздуха. Почему Ник не замечает недостатка кислорода? Луи задыхался в вакууме. Его руки начали дрожать. Он сразу же проверил Гром, он просто не хотел уронить его… Ох, он был на месте, в своём чехле… — Единственное, что стало очевидным вследствие работы, проделанной Гарри, — это то, что ЛСО нуждается в яркой молодой звёздочке. — Хм? — всё, что Луи смог выдавить из себя в тот момент — этот странный звук. Он мог предположить, что ведёт себя действительно странно. Он почти мог видеть со стороны, как ёрзает и глубоко дышит. Но Ник продолжал говорить. — Да, нужен кто-то, от кого все будут в восторге. Кто-то, кто покорит интернет, если ты понимаешь, что я имею в виду. Кто-то, кто сможет поднять шумиху вокруг. Кто-то… сексуальный. Таким образом, Ник прервал утреннюю репетицию Луи, чтобы сообщить ему, что Гарри Стайлс был сексуальным? «Наверное, хуже уже некуда, — подумал Луи, немного паникуя. — Я уверен, что хуже уже не будет». Ибо в противном случае он даже не представляет, что его ожидает. — Мы думаем, что этим человеком можешь быть ты. Луи моргнул. — Ч-что? — он вспотел. Он чувствовал влажные пятна у себя подмышками. Он слышал, как часто повторялись его маленькие вдохи. Он чувствовал себя поверженным. Как червь на крючке — отвратительный, маленький червяк, извивающийся от боли. Он ничего не понимал. — Яркая молодая звезда! — восхищённо захлопал Ник. — Ты всё ещё молод и, — он указал на лицо Луи, — хорошо выглядишь. После выступления с пьесой Дворжака в прошлом месяце совет всерьёз задумался о том, чтобы начать продвигать тебя как сольного артиста, начиная со следующего концерта. Мы думаем взять что-то из работ Бруха. Ещё одно насыщенное энергией произведение, не так ли? Прямо как у Дворжака. После этого мы сможем начать переговоры об альбоме… Луи тонул с головой. Он кашлянул и откинул голову назад, к стене, моргая в замешательстве. Сольная карьера. Собственный альбом. Ник,блять, продолжал говорить. — … пресса просто обосрётся, извини за выражение. У нас есть хорошие PR-менеджеры, и мы смогли бы добиться признания. Невероятное количество поклонников. Огромное промо… Это то, чего он хотел. Если пять месяцев назад вы бы спросили Луи, чего он хочет, это было бы именно тем, что он бы описал. Возможность сделать себе имя, стать следующим Джошуа Беллом. Луи чувствовал себя подозрительно отстранённым от всей ситуации: будто бы он наблюдал за собой во сне, наблюдал, как Ник достал бумаги из своей бежевой папки, передавая их Луи и рассказывая об операции «Томлинсон». — И, конечно, скрестим пальцы, пьеса Дворжака должна войти в твой дебютный альбом. Люди всё ещё говорят о ней. Как говорится, куй железо, пока горячо… Его голос снова пропал. Луи попытался прочитать небольшой отрывок написанного на бумагах, думая о том, что ему действительно нужно проверять свою почту немного чаще. Он должен попросить помощи с компьютером у Лиама. — Великие дела, Луи! Великие дела! Что ж, я, пожалуй, оставлю тебя. Уверен, ты хочешь сделать пару звонков. — Мгм-м, — рассеянно кивнул Луи. — Спасибо, Гримшоу. Это было так неправильно. У него не было слов, чтобы описать, насколько это было неправильно. Затем Ник ушёл. Луи обернулся и рухнул в складное кресло с протяжным: «О-ох», он потёр глаза, пялясь в пол. Его тело всё ещё дрожало, боль пронзила его полностью, и он слегка вздохнул, снова обдумывая сказанное Ником. Гарри хотел остаться… «Хорошо, если он так хотел, почему он, блять, нихуя не сказал? — Луи вспомнил выражение боли на его лице, когда он ворвался в его дом и начал кричать. Он выглядел преданным. — Он рассердился на меня за то, что я подставил его перед советом. Я понял, — подумал Луи. Он цеплялся за эту мысль, думая, что это основная причина боли Гарри, причина слёз в его глазах. — Но он ушёл, и он ушёл бы несмотря ни на что. И теперь ты понял это». — Это не моя вина, — упрямо бормотал Луи. Его голос был совсем тихим, будто он действительно не верил в это. — Я не просил этого. Я имею в виду, я хотел… Я должен быть счастливым! Он задавался вопросом, с кем он спорит. Луи встал. Он не мог остановиться; гнев, а также разрушительное, постоянное чувство вины поглощало его изнутри. — Да ради Бога, он бы всё равно ушёл! Он сделал свой выбор. Я тут ни при чём. Это не моя вина. Гримшоу сказал же. Он сказал, что они в любом случае не дали бы ему эту должность… «Блять!» — Луи зажал рот рукой, чтобы не закричать от боли. Он застегнул чехол скрипки, сложил ноты и выбежал из комнаты. Он так быстро поднялся вверх по лестнице, что его лодыжки начало жечь, а голова закружилась. Он направился в зелёный сад за церковью, где как раз расцветали нарциссы. Зейн курил, наслаждаясь холодным утром. Луи безмолвно протянул руку и получил сигарету. — Всё в порядке, друг, — пробормотал он, и Зейн молча кивнул. Как только сигарета была подкурена, Луи отошёл и дрожащими руками вытащил свой телефон. Он пролистал недавние контакты, выбирая имя в самом верху списка. Гудки продолжались очень долго, а затем: — Малыш? Луи вздрогнул. Всегда было приятно услышать этот голос, даже если временами… — Привет, мам, — он всхлипнул. Луи оглянулся на Зейна, который старательно смотрел в сторону, искусно притворяясь, что увлечён зелёными почками на розовых кустах. Луи зашёл за угол церкви, скрывшись в тени карниза. — Что случилось? — спросила она. Он мог слышать женский смех на заднем плане и звон столовых приборов. Её голос был высоким, а тон слегка неискренним. Понятно, что его звонок помешал её светскому обеду или чему-то там ещё. «Классическая ситуация. Что ж», — Луи не смог удержать слабый смешок, который вырвался из его груди. — Я только что встречался с Ником Гримшоу… Когда через несколько минут её тон изменился, Луи попытался не разочаровываться. Он знал, о чём она заботилась, знал, чего она хотела. Он всего лишь хотел желать для себя того же.***
Гарри рассматривал знаменитый фасад Берлинской филармонии, играя пальцами и глубоко дыша, в воздухе можно было почувствовать лёгкий аромат жареной пищи. Ему следует найти свой кабинет. Потом немного бумажной волокиты и первая встреча с оркестром. Он старался не думать о том, что скажет им. Скорее всего, он запнётся в середине первого предложения благодаря своему ужасному полузабытому немецкому и будет стоять в оцепенении, пока не найдёт способ унизить себя ещё больше. — Дом, — произнёс он. Он оглядывал концертный холл, заставляя себя почувствовать это. — Дом... — это место должно стать его домом на длительный период времени, а люди, которых он вот-вот встретит, — семьёй. В конце концов, всё остальное уйдёт на задний план, став лишь далёким воспоминанием прошлого, и он будет жить настоящей жизнью. Здесь. В Берлине. Он закрыл глаза и попытался представить это. В тот самый момент его телефон зазвонил: он получил электронное сообщение от Найла. И вот как его настроение упало ниже возможного. «Гарри, приятель, я собираюсь поговорить с ним. Не смей притворяться, что не знаешь, о чём я. Может, он и больший идиот в этой ситуации, но ты тоже должен понять, что он совсем не такой сильный и независимый, каким пытается казаться. Хорошо? Глэдис передаёт привет. Выпей бокальчик Bitburger [прим. пер. — марка популярного немецкого пива] за меня. Всё будет хорошо». Гарри громко фыркнул и заблокировал телефон, вследствие чего экран стал чёрным и холодным. На глазах снова выступили слёзы, Боже, он думал, что их уже давно не осталось. Он закусил нижнюю губу и опустил взгляд от странно-зелёных стен филармонии к своим замшевым сапогам, вдыхая снова и снова, пока наконец не успокоился. «Верно, Луи не независим. Совершенно ясно, почему он сказал, что я не был «хорошим вариантом» для ЛСО, потому что он хотел, чтобы я остался и заботился о нём, делая блинчики на завтрак всю оставшуюся жизнь. Логично», — Гарри судорожно вдохнул. Ему казалось, что он больше не сможет прийти в себя, не после того разговора с Лиамом Пейном в Барбикан, состоявшимся целую жизнь и континент назад. — Что ты сделал со мной, Луи? — прошептал он. Гарри крепко сжал руки за спиной и выпрямился. Он не собирался проходить через всё это заново. Он не собирался снова чувствовать себя — ох, нет, он не хотел повторять свой нервный срыв, произошедший в самолёте, который закончился тем, что Гарри был окружён тремя стюардессами, ласково предлагающими ему столовые салфетки, чтобы вытереть его заплаканные глаза. Он не собирался думать о коже Луи. О его золотой, прекрасной коже или улыбке. Или о том, как Гарри любил, когда тот дразнил его. Одного скромного прикосновения хватало, чтобы Гарри завёлся, но так, что он всё ещё мог видеть этот взгляд, полный теплоты и нежности, который исходил из сверкающих голубых глаз. «Прекрасный, мой прекрасный мальчик». То чувство, когда Луи делал ему комплименты, было лучшим чувством в мире. Но по каким-то причинам... — Боже, что же ты сделал со мной? Гарри сделал глубокий вдох, приказывая себе собраться. И вдруг он почувствовал руку на плече, едва ли не подпрыгнув от испуга. — Hallo,Гарри! [1] — это был Флориан Вейль, он держал свою скрипку опущенной, а руки широко раскрытыми для объятий. Гарри упал в них и глубоко вздохнул. По крайней мере, у него был хоть кто-то здесь. Кто-то, кто сможет заменить Найла. «Вот, что я напишу Найлу в ответ». Он практически видел, как Найл покупает билеты в Берлин после этого письма. — Herr Вейль! — ответил он, пытаясь изобразить свой лучший немецкий акцент. — Wie geht’s? Es ist schön dich wiederzusehen! [2] Флориан отстранился с ухмылкой, его карие глаза рассматривали Гарри. Брюнет вспомнил, как сильно он помог ему в последний раз, когда он точно так же был совсем один в огромном Берлине и чувствовал себя потерянным. Прошло почти шесть лет. Он ласково исправлял его ошибки в немецком, показывал ему город, понимая, что Гарри нужно немного материнской опеки, даже если он и является взрослым, самостоятельным мужчиной. Флориан был удивительно хорошим человеком. Его дружеская улыбка сменилась на хмурую, когда он увидел опухшие глаза Гарри и покрытую красными пятнами кожу. — Ты в порядке? — спросил он, полностью переходя на свой почти идеальный английский. — Уже тоскуешь по дому? Гарри пытался не думать о том, как бы начал дразнить его Луи, найди именно он его в таком состоянии: «Начал говорить с тротуарами? Ты выходишь из-под контроля, Стайлс». Выкинув эти мысли из головы, он попытался принять дружескую заботу Флориана. — Я, эм… — ответил он дрожащим голосом. Он слабо засмеялся, что было больше похоже на стон, и закатил глаза. — Ох, я не буду заставлять тебя слушать, как я ною из-за разбитого сердца. — Глупости! — заявил Флориан, поднимая свою скрипку и беря Гарри под руку. — Пойдём найдём какое-нибудь местечко, где можно перекусить, и ты мне всё расскажешь. Всё, — строго повторил он. Его взгляд излучал тепло и был полон решимости. Гарри прижался к его боку, пока они прогуливались по Тиргартену [прим. пер. — район Берлина], радуясь хотя бы какому-то контакту с человеком, даже если это было так странно и неправильно — ходить под руку с кем-то настолько высоким. — Du bist der beste, Flo, [3] — вздохнул Гарри. — Но ты действительно не представляешь, во что ты ввязываешься. Кроме того, можем ли мы пойти в ту закусочную, где подают эти жирные донеры? С соусом чили. — О да! Они делают соус ещё острее, чем раньше. Уверен, ты будешь в восторге. Гарри проверил время, у него оставался час или около того, прежде чем ему нужно будет отправиться в свой новый кабинет, чтобы погрязнуть в бумагах. — Хорошо, — сказал он. — Я действительно чувствую себя хорошо, — и, вау, это было действительно неожиданным заявлением, если вспомнить хотя бы прошлую неделю, проведённую в кровати в его лондонской квартире. Он устроил марафон самых грустных фильмов человечества и утирал слёзы огромными салфетками. Ему действительно стоило потратить это время на выставление своего лофта на продажу (или хотя бы тщательно упаковать все сумки…). Но после длительных дискуссий с самим собой он решил, что не стоит продавать его. Не так сразу. И, возможно, Джемма смогла бы жить там в будущем, если когда-то захочет переехать в Лондон. Вполне разумно. — Как Анна? — Гарри резко перевёл тему, ругая себя за то, что он был таким придурком, забыв спросить о девушке Флориана. — Ох, — Флориан засиял. — Wunderschön. [4] Она беременна. Гарри остановился посреди тротуара и почти взвизгнул, обнимая друга снова. — Фло! — он плакал. — Боже, мои поздравления! Glückwünsche! [5] — они обнялись, и Гарри даже смог искренне улыбнуться, смотря на Флориана, впервые за долгое время. Флориан был заядлым тусовщиком в те времена, когда Гарри жил в Берлине, всегда готовый выпить и потанцевать. Он знал, что ходило много слухов о его сексуальной ориентации, но Гарри был уверен, что Флориан — натурал. И теперь у него есть та самая, чтобы наконец остепениться. Сердце Гарри сжалось. «А у меня нет. У меня никого нет», — внезапно он почувствовал себя близким к тому, чтобы разрыдаться. Снова. — Чёрт, — выдохнул он, когда они отстранились друг от друга. Флориан рассмеялся своим низким басом, что не имело ничего общего со смехом Луи, слава Богу. — Я имел в виду, — Гарри прокашлялся, — когда она должна родить? Ты уже знаешь, кто будет? Еin Jung or ein Mädchen? [6] Они немного поговорили о беременности. Анна должна была родить мальчика уже через четыре месяца. Флориан настаивал на имени Лукас, в то время как Анна хотела назвать сына Моритц. Как только они получили свои огромные донеры, со стекающим по фольге жиром, они присели на лавку рядом, и Флориан тут же начал засыпать Гарри вопросами. — Я купил тебе еду, — сказал он. — Теперь верни мне долг и расскажи о человеке, который оставил тебя в таком состоянии. Кого я должен убить? Гарри грустно улыбнулся, с полным ртом баранины, овощей и соуса чили. — Это, эм… — он проглотил еду. — Луи Томлинсон. Флориан застонал, едва ли не выплёвывая кусок своего донера. — Томлинсон? Это маленькое дер... — Хееей, — оборвал его Гарри, нахмурив брови. Флориан закатил глаза и отступил. — Ладно, а теперь быстро расскажи мне обо всём, пока я не сделал преждевременных выводов самостоятельно. Гарри пробормотал и пропустил большую часть истории, умалчивая о слишком интимных моментах, но всё ещё стараясь донести всю суть Флориану, который задумчиво сидел возле него. — Я проткну его своим смычком, — проворчал Флориан. — Прямо в его ледяное сердце. Ты знал, что мы называли его «Сопляк Амати»? Гарри фыркнул и вздохнул, слизывая соус с запястья, прежде чем смять фольгу и выкинуть её в мусорную корзину. — Я не знал, но могу в это поверить, — сухо произнёс он. Внезапно часть его захотела возразить, что сердце Луи совсем не было ледяным, он был замечательным человеком, он был таким красивым, он был… «Я действительно должен прекратить обманывать себя. Он причинил мне боль, и это неприемлемо. Он сделал мне больно. Потому что это именно то, что Луи Томлинсон делает», — Гарри судорожно выдохнул, желая, чтобы его тело прекратило болеть. И всё же где-то глубоко внутри него жило крошечное семя надежды, что у Луи была причина сделать это. Что на самом деле Гарри всё неправильно понял. Возможно, Луи запугали, или каким-то образом манипулировали им, угрожая пистолетом, или… Вот он, тот самый момент, где его теории становились нелепыми. «Блять, — подумал Гарри. — Почему? — ради Бога, он никак не мог понять. — Но он заботился обо мне. Заботился. Разве нет?» — Я должен прекратить обманывать себя, — сказал он Флориану на обратном пути в филармонию, раскладывая свои мысли по полкам. — Такое ощущение, будто на протяжении наших отношений я всё время носил розовые очки. Я думал, что это что-то совершенно отличающееся от того, чем это было на самом деле. Честно говоря, эта ситуация сводит меня с ума. Будто я был где-то за гранью реальности и ничего не понимал… — Должно быть, у него действительно хороший член, — сказал Флориан. Гарри ничего не оставалось, как застонать и ударить друга по плечу.***
Немного позже, когда он стоял на своём новом подиуме в Берлинской филармонии, он ощутил странное чувство дежавю. — Guten Tag, — начал он. — Danke, dass Sie mich hier eingeladen haben, [7] — он осмотрел зал, полный людей, большинство из которых были незнакомы ему. Так же незнакомы, как и Джеральд Кортни, Глэдис Говард, Зейн Малик пару месяцев назад. Было действительно приятно знать всех этих людей, общаться с ними, дружить и… «Не думай о нём». Сердце Гарри забилось быстрее, и он немного замешкался, опустив взгляд в пол, прежде чем сказать: — Извините, на самом деле я полное дерьмо в немецком. Все засмеялись. Гарри улыбался. Прямо как в его первый день в Лондоне. Так почему же он не мог поверить, что всё будет так же?***
Голова Луи пульсировала, пока он стоял в своей ванной комнате, облокотившись на раковину. Его горло болело: он проглотил две таблетки аспирина, ничем не запивая, и уже начинал бояться оставшейся части дня. Часы показывали четверть шестого. Он планировал заниматься всё утро, после чего провести репетицию со своей секцией, перед тем как пойти репетировать с целым оркестром. Они в первый раз собирались пройтись по произведению Бруха. Он закрыл зеркальный шкаф и уставился на своё отражение. Он был изнурённым. Его глаза покраснели, борода снова начинала отрастать, а волосы были в полном беспорядке. Он не высыпается, вот и всё. С тех пор… Луи вздохнул: «Гарри Стайлс. С тех пор, как я спал в той идиотской, слишком мягкой кровати». Это начинало преследовать его. Он откинулся назад и выпрямил спину, почёсывая живот и пытаясь проснуться. «Я знаю, это называется бессонницей, — думал Луи. — Ты вроде бы бодр всё время, но нет. Ты не чувствуешь себя живым». Каким-то образом он сумел принять душ и съесть пару тостов, прежде чем покинуть свою квартиру. В метро было подозрительно тихо, будто бы все остальные съебались в Брайтон, наслаждаться солнечными июньскими днями. Луи заставил себя выйти на станции Барбикан, чтобы хоть немного ощутить лучи солнца на своём лице, но не мог перестать моргать, как только ступил на тротуар. «Ох. Жалкий». Когда он наконец очутился в крошечной подвальной комнатке церкви Святого Луки, его конечности были невообразимо тяжёлыми и истощёнными. Он прошёлся по произведению Бруха дважды (и уже выучил его, благодаря своему новому, улучшенному расписанию), но так ничего и не почувствовал. Ни тогда, ни сейчас. Он едва ли мог вспомнить, как именно он играл или что. Его мозг был потрёпанным, как старая рубашка после слишком большого количества стирок. Запутанный и выцветший, с серым оттенком. «И помятый», — он застонал, потирая уголки глаз и ловя своё отражение в полуразбитом зеркале над питьевым фонтанчиком во время короткого перерыва, который он смог себе позволить. Он сложил Гром и отлучился на обед около полудня, не будучи полностью уверенным, сможет ли он есть. Он блуждал по улочкам около церкви, поворачивая то налево, то направо, пересекая улицы наравне с людьми, которые действительно куда-то шли. Случайным образом он оказался напротив красных дубовых лакированных дверей с надписью «Старая Красная Корова». «Что ж, небольшой паб — не худший вариант». Конечно, как только он вошёл в мрачное, почти безлюдное помещение, он заметил знакомую макушку за одним из столиков. Не то чтобы он избегал Найла. Просто… Он был очень занят в последнее время, посвящая всего себя репетициям. Убеждаясь, что он всё ещё на вершине своего профессионализма. Да и Найл не особо стремился к общению. Не предлагал подвезти его домой или сходить куда-то вместе с Глэдис. «Ничего особенного, — пытался успокоить себя Луи, продолжая нерешительно стоять в дверях. — Он просто… тоже занят, скорее всего». — Вперёд или назад, приятель, давай решай уже! — Луи испуганно подпрыгнул от грубого голоса бармена и вошёл внутрь, позволяя тяжёлой двери захлопнуться позади него. Найл обернулся, чтобы посмотреть кто же попал в немилость к бармену, и нахмурился, увидев Луи. — Эм, — начал Луи. Он не был уверен, что когда-либо видел Найла настолько злым. Это выбивало из колеи. Выражение его лица полностью изменилось. Найл просто закатил глаза и кивнул на место перед собой, возвращаясь к своему бокалу пива. — Ну же, Томмо, ты самодовольная задница. Луи медленно подошёл к столику и присел, тихо вздыхая. — Привет, — произнёс он. Они сидели в полной тишине в течение добрых двадцати секунд. Луи притворялся, что заинтересованно читает меню, пока на самом деле пялился на Найла, изучая его мрачное, разъярённое выражение лица. — Так… — Как обстоят дела с Брухом? — внезапно спросил Найл и сделал глоток пива, даже не посмотрев на Луи. — Отстойно, — пробормотал Луи. Он постучал пластиковым меню по столу несколько раз, откладывая его в сторону. — Полное дерьмо. — Мне нужно поговорить с тобой, — сказал Найл. — О Гарри. — А что не так с Гарри? — голос Луи стал слишком высоким, слишком оборонительным, слишком быстрым. Он был вне его контроля. Его руки начали дрожать. Они были словно сталь, когда он держал в руках скрипку, и поддавались нервному тику всё остальное время. Боже, он так устал. Он начал бормотать, наблюдая за своими трясущимися пальцами: — Я имею в виду… Он в Берлине, так что... — Я знаю, что ты сказал Деннису Тёрнеру, ясно? Луи издал беспомощный стон. — Я… — Я также знаю, что ты спал с Гарри, поэтому не нужно втирать мне, что это личное, — Найл наконец посмотрел на Луи. «Блять. Блять, блять». Шатен не мог посмотреть ему в глаза, сжимаясь под его пристальным взглядом и чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом. Он старался вдыхать и выдыхать. — Послушай, — он задыхался, — Гримшоу сказал мне, что это не имело значения. Совет всё равно не отдал бы ему эту должность. И он в любом случае уехал бы, Найл. Поэтому это не… Это не моя вина. — О, да ты полный кретин. Кому какое дело до ёбаного совета?! — Найл допил своё пиво, с грохотом ставя бокал на стол. Он встал, надел свои очки и перекинул сумку через плечо. — Дело в том, что ты в принципе это сказал. И я, блять, вообще не понимаю, почему, но полагаю, что ты просто-напросто трус, Томлинсон. Луи почувствовал комок в горле. Оправдание, которое он придумал себе на заднем сидении старого такси полторы недели назад, было разрушено. Конечно, Найл был прав, он был катастрофически прав, а Луи был полным дерьмом. «Это моя вина. Это, блять, моя вина», — не то чтобы Луи не знал об этом всё это время в глубинах своего подсознания. Но он никогда не позволял себе думать об этом, заталкивая подобные мысли куда подальше грудой отрицаний. Он приказывал себе забыть о том, как Гарри смотрел на него, забыть ту любовь и боль на его лице, словно ничего не произошло. «Словно это и вправду был просто секс». Он не мог так дальше продолжать. Луи снова вспомнил себя, стоящего в холле Барбикан-центра, после того как члены совета оставили его в полном одиночестве, он спрашивал себя тогда: «Что я наделал?», не имея ни единого ответа. Ответа не было до сих пор. Зато он был у Найла. — Несмотря ни на что, он остался бы ради тебя. Ты всё испортил, Томлинсон. Ты сломал его. Ты, — Найл развернулся на каблуках и покинул паб, оставляя Луи сидеть в оцепенении. «Ты жалкое подобие человека, — подумал Луи, потянув себя за волосы. Его голова лежала на пластиковом меню, которое прилипло к его щеке, а из глаз текли слёзы. — У тебя даже нет смелости взять всю ответственность на себя». Репетиция начиналась через двадцать минут. Он должен был отыграть сольный концерт. Но он, чёрт возьми, понятия не имел, что собирается делать дальше.