***
Луи смотрел на Джервуд Холл, в центре которого стояла его мама. Бокал белого вина стоял на столе рядом с ней, а её рука слегка придерживала ножку бокала. Они были среди первых гостей здесь. Джей всегда настаивала на том, чтобы все приезжали вовремя. Красивое опоздание даже не рассматривалось, и точно не на таких шикарных мероприятиях, как это. Луи знал, что она любит найти место, где лучше встать, перед тем как её окружат люди. Он этому не препятствовал. На самом деле, он любил наблюдать за ней в действии, за тем, как она умело и восторженно себя вела. Она была очень хороша в своей работе, и на это повлияло общение в социальных кругах, без которых не состоялось бы ни одно событие вроде сегодняшнего сбора средств. Луи в последнее время не мог радоваться чему-либо, поэтому сегодня он подумал, что лучше прийти пораньше, чтобы можно было пораньше уйти, но он знал, что дело совсем не в этом. Он вздохнул и взял свой бокал скотча с барной стойки, перемещаясь в угол комнаты, чтобы опереться на стену и наблюдать уже оттуда. Ему пришлось бороться с желанием прижать прохладный бокал к виску, будто он был каким-то пьяным частным детективом, который работал над неразрешимым делом. В последнее время он часто испытывал головную боль, которая не проходила из-за лёгкого чувства истощения и печали, появившегося после того как Гарри уехал в Берлин. Уходящая усталость на следующий день дала понять, что вскоре всё будет намного хуже. Луи потягивал скотч, наблюдая за тем, как Ник Гримшоу подошёл к его маме и поприветствовал её поцелуем в щёку. Всё больше людей появлялось в помещении, и он знал, что она надеется, что он ей поможет. Вскоре ему придётся подойти и встать неподалёку, ожидая момента, когда она достаточно наговорится, чтобы в правильный момент подойти и очаровать того, с кем она беседовала, с небольшим блеском в глазах. Ему не нравилась идея улыбаться кому-либо, когда ему вообще не хотелось улыбаться. Всё, чего он хотел, — чтобы она спросила, всё ли у него в порядке, и обнимала, пока он плачет. Она не могла, он знал. Просто так получилось. Он уронил в напиток сочувственный смешок, вспомнив о том, что Лотти ему сказала в их последнюю встречу больше года назад. Она только закончила учёбу в университете и направлялась в Японию преподавать английский вместе с американцем, которого встретила во время учёбы за границей. Перед полётом она провела вечер в квартире Луи, а утром они с Найлом отвезли её в аэропорт. — Я поняла, что рассказывать маме о своих маленьких жизненных проблемах — плохая идея, — сказала она за обеденным столом, хихикая и ковыряя этикетку на бутылке пива. Они уже некоторое время разговаривали о семье. — Я о том, что всё, что она делает, — это пытается дать совет. Но это не то, что ты хочешь услышать, понимаешь? Во всяком случае, не от неё. Ты хочешь лишь поплакать и пожаловаться, и чтобы она сказала: «Всё хорошо, всё будет в порядке, не переживай». В знак признания Луи хмыкнул, после чего они оба покачали головами и сказали в унисон: «Она так никогда не делает». Ему казалось странным, чем-то вроде сладкой горечи, то, что его сестра каким-то образом сумела стать взрослой проницательной девушкой, пока его не было рядом. — Боже, — пробормотал он, делая очередной глоток скотча, когда слёзы уже появлялись в уголках его глаз. Лотти была намного уверенней в себе, чем он когда-либо будет. На её лице читалась уверенная открытость, которая заставляла Луи гордиться и в то же время её защищать. «Как Гарри, — подумал он, проклиная себя в который раз, его сердце резко защемило от чувства любви. — Гарри такой же». Он оттолкнулся от стены и пошёл в сторону Джей, петляя между столиками и людьми, внезапно отчаявшийся отвлечься от собственных мыслей. Он не мог позволить себе думать о Гарри, тем более в таком месте, как Джервуд Холл. Здесь всё было воспоминанием; уже давно было болезненно очевидным то, что Гарри не хватало. Луи мог сделать это. Он справлялся с оркестровыми функциями уже много лет, и сегодня вечером он сможет справиться ещё раз. Даже если это означало нацепить самую милую улыбку посреди разговора с Чарльзом Фрейзер-Линд и не снимать её в течение часа. Он может через это пройти. Оказалось, что у поло-пони внучки Чарльза недавно диагностировали лошадиный диабет, а двадцать минут спустя Луи уже рассуждал об опасности болезни и важности иметь питомцев в детстве. Он собирался сделать замечание о том, насколько смешны люди, которые считают, что животные не испытывают эмоции, как вдруг услышал смех. Луи замер. Волосы на его шее встали дыбом, по спине побежали мурашки, а желудок словно выпал из тела. И вот опять, позади него, с левой стороны. Глубокий, скрипучий, отличающийся от всех. «Смех Гарри. Гарри здесь? Гарри здесь». Луи густо сглотнул и пару раз моргнул, глядя на Чарльза Фрейзер-Линд, но не видя его. Во рту стало сухо, а сердце выпрыгивало из груди. Спасибо Тагги Диверси, которая поддержала беседу, потому что Луи полностью выпал из разговора. Присутствие Гарри Стайлса прямо позади него стало целью его существования. Он знал, что смех принадлежит ему, но нужно было убедиться. Он не мог себя остановить. Он закусил верхнюю губу и повернул голову влево, буквально на тридцать градусов, пытаясь небрежно взглянуть через плечо. Он вздрогнул, как только заметил Гарри, и сразу же развернулся. «Чёрт. Чёрт. Чёрт». Он смотрел на него всего долю секунды, но Гарри был таким же красивым, как и всегда. Высоким, стройным, в своём чёрном костюме, на его лице играла лёгкая приветливая улыбка. Он выглядел счастливым. Луи собирался рухнуть на пол и умереть от ненависти к себе. Он сделал глубокий вдох, пытаясь успокоить разум и выпрыгивающее из груди сердце. Конечно, никто не сообщил ему о том, что Гарри вернулся. Конечно, он не знал. Луи даже с Найлом почти не разговаривал. Никто, кроме Найла, не знал, что они с Гарри спали. Он неловко покачнулся, чувствуя, как холодный пот выступает на коже под тканью рубашки. — Луи? — услышал он голос вдалеке. Мама положила руку на его предплечье. — Луи, дорогой, можешь принести мне что-нибудь выпить? Он моргнул, поймал ртом воздух, затем кивнул, согласно пробормотав тихое: «Угу». По крайней мере, у него есть время взять себя в руки. Он в оцепенении подошёл к барной стойке, а присутствие Гарри позади него заставляло его чувствовать все вены на шее. Это продолжалось до тех пор, пока он не заказал Пино Гриджио [прим. пер. — белое сухое вино] и не направился обратно, когда увидел, что Гарри пришёл не один. Он взял с собой Флориана Вейля. Вначале Луи чувствовал себя на удивление спокойно, на мгновение остановившись и окинув взглядом Джервуд Холл, чтобы разглядеть Флориана и Гарри, которые что-то рассказывали Найлу и Глэдис. Из всех увиденных жестов и громкого смеха, он предположил, что история была о ком-то, кого атаковала птица, в то время как этот кто-то катался на велосипеде. Луи сделал вывод совершенно беспристрастно, почёсывая бровь свободной от бокала с вином рукой. Он даже не заметил, что почти не дышит. Высокий талантливый Флориан Вейль с его красивым мальчиком. С Гарри. Он не осознавал происходящее, до тех пор пока Флориан, закончив историю, не положил руку на затылок Гарри. И Луи сломался. Он оставил напиток на столе, перед тем как сбежать через пожарный выход, ускоряясь в пустом вестибюле. Его дыхание было глубоким и неровным, он не получал достаточное количество воздуха; ему нужно было в туалет. Он чувствовал, что его сейчас стошнит. На протяжении последних недель он испытывал постоянную боль, но она никогда не была столь всепоглощающей и сильной. Луи чувствовал боль так глубоко, словно она находилась в его костном мозге. «Мой прекрасный, прекрасный мальчик, — подумал он с комком в горле, ворвавшись в последнюю кабинку сырого туалета. Он наклонился над унитазом, отплёвываясь и пытаясь восстановить контроль над своим дыханием. — Я его так сильно люблю». Всё, о чём он мог думать, — это руки Флориана на теле Гарри, которые поглаживают его бархатисто-мягкую кожу. Он не мог не думать о том, как Флориан подносит руку к подбородку Гарри, лаская его щёку, прежде чем потянуться к его губам. Нет. Это неправильно. Всё это. Невыносимо. Луи прислонился к кафельной стене уборной и проскользил вниз, до тех пор пока полностью не сел на пол. К счастью, рвотные позывы прошли, но в его горле по-прежнему стоял ком, а из глаз текли горячие слёзы. Он закрыл руками лицо, не в состоянии остановить натиск отвратительных мыслей. Отвечал ли Гарри на прикосновения Флориана так же, как и на прикосновения Луи? Он дрожал и извивался под Флорианом, смотрел на него так, будто тот светился изнутри? Был ли Флориан достаточно осторожен с Гарри? Любил ли он Гарри так, как любил его Луи? Это вообще было возможно? Любил ли — о Боже, — любил ли Гарри Флориана? Любил ли он тело Флориана так же трепетно, как, казалось, любил тело Луи? Луи чуть снова не подавился, скуля в свои руки, после того как нахлынули воспоминания. Как Гарри медленными поцелуями спускается вниз по его спине, мягко касаясь кожи, и смотрит на него, будто он — это что-то драгоценное. Он смотрел на Луи так, будто он его любил. «Блять. Блять, — Луи в отчаянии запрокинул голову на стену. — Гарри». Гарри, может быть, и любил его, а Луи был слишком напуган, чтобы действительно поверить и принять это. Слишком слабый и неуверенный в себе. «А сейчас слишком поздно. Ты всё испортил. Уже поздно, ты его потерял». Следующие пять минут он провёл, делая медленные глубокие вдохи, прежде чем почувствовал, что снова может стоять. Его ноги дрожали, поэтому он вышел из кабинки и наклонился над раковинами, чтобы плеснуть в лицо немного воды. — Боже, — сказал он с усмешкой, когда увидел отражение в зеркале. Его костюм был ужасно помят, глаза стали красными, а кожа под бородой казалась странно бледной. Он выглядел так же жалко, как и чувствовал себя. — Ты несчастен. У него не было выбора, кроме как вернуться на вечеринку; его мама, вероятно, уже задавалась вопросом, куда он пропал. Он вздохнул, поправил пиджак и отряхнул брюки. «Пожалуйста, — подумал он, прежде чем выйти из туалета с дрожащими руками. — Пусть я пройду через это, не опозорившись. Пожалуйста». Вечер будет намного дольше, чем он ожидал.***
Между выступлением с «Энигма-вариациями» Элгара и Брухом, последним на сегодняшний вечер, был антракт, предположительно для того, чтобы дать Луи немного времени морально подготовиться к его сольному выступлению. Перед тем как погас свет, Гарри и Флориан вышли из холла, чтобы взять напитки. — Как модно, Стайлс, — улыбаясь сказал Флориан пока они стояли в очереди, немного потянув Гарри за шарф. Он отчётливо произнёс слово «модно», как он обычно делал, когда тестировал на Гарри новую фразу на английском языке. Гарри хихикнул и отмахнулся от руки Флориана. Он вспомнил времена, когда Флориан разучивал такие жизненно важные фразы, как «внимание, спойлер», «это не те дроиды, которых вы ищете», «хорошо выглядишь, как дела?» и «я нз, моя лучшая подружка, Роуз». Гарри любил дразнить Фло, хоть его английский и был лучше, чем жалкие руины, представляющие немецкий Гарри. А Флориан не возражал. — В следующий раз ты мне скажешь, что мой парень — телепат? — спросил он у Фло, когда тот заказал два пива. Флориан откинул голову назад и громко рассмеялся, толкая Гарри в плечо. — Hau ab! [прим. пер. — «Отвали!»] Когда они впервые встретились во время пребывания Гарри в Берлине, Флориан вытащил его в бар, чтобы растопить между ними лёд. К концу вечера они сидели в кабинке с высокой спинкой, сделанной из тёмного дерева, потягивая девятый бокал пива, и Фло рассказывал Гарри о том, как он расстался с девушкой, потому что она оказалась «телепатом», и он больше не мог этого терпеть. Это привело к некоторой путанице, пока Гарри не понял, что Флориан хотел сказать «психопатом». Они посмеялись над этим, а затем Гарри мягко указал, что его выражение звучало довольно бестактно и крайне сексистко, особенно потому, что Флориан назвал её «телепатом» из-за её частых приступов слёз. Должно быть, Флориан оценил честность Гарри, потому что с тех пор они стали друг с другом очень близки. Как только они вышли из бара, Гарри почувствовал внутри некоторую тяжесть. Он просто пошутил, вспомнив свою старую любимую шутку; он даже не думал о Луи в тот момент. Теперь, когда он произнёс её вслух, внутри него что-то скрутилось, а в голове закрутились болезненные мысли о природе их отношений. Начиная с того, что ему никогда не хватало смелости сказать Луи, что он думает о нём, как о бойфренде… о чём он хотел рассказать всему миру. — Он не такой, знаешь, — мягко сказал Флориан после минуты молчания. Гарри поднял брови, медленно моргая. — Луи, — объяснил Флориан, хотя Гарри знал, о ком он говорит. Его губы искривились в усмешке. — Он не полный телепат. Гарри выдал непроизвольный нервозный смешок и тяжело сглотнул, пожал плечами и уставился в бокал с пивом. — Я с ним давно не разговаривал, а видел только прошлым вечером, и то издалека… — продолжил Флориан, делая глоток, — но из того, что я видел, — он больше не кажется тем Сопляком Амати. — Фло, — простонал Гарри, его щёки покраснели. Он был тронут тем, как Флориан отозвался о Луи, несмотря на его опасения, потому что он знал, что Гарри всё ещё его любит. Боже. Снова увидеть Луи было так сложно. Ещё тяжелее было наблюдать за ним на сцене и не стоять рядом с ним. Гарри всегда глубоко предпочитал быть с ним, быть рядом с ним. После всего произошедшего Луи был спокоен, как всегда, самая прекрасная вещь, которую видел Гарри. Флориан осторожно посмотрел на него. Он сделал вдох, как будто хотел что-то сказать, но лишь покачал головой. — Что? — спросил Гарри, желая, чтобы его сердце ни на что не надеялось. Но нет. Оно надеялось. Флориан вздохнул. — Не знаю, насколько это тебе поможет, — он сделал неуверенную паузу. Затем качнул головой и продолжил: — Так, не знаю, стоит ли мне говорить… Но я думаю, что ему тоже больно, Гарри. Гарри кивнул, его грудь сдавило из-за выброса адреналина по всему телу. Его нижняя губа дрожала, а взгляд был сосредоточен на полу. Он был осведомлён о Луи на благотворительном вечере, а также был осведомлён о том, что Луи о нём тоже осведомлён. Они оба следили за передвижениями друг друга, вращались друг вокруг друга, но не вступали в контакт. Луи был подавлен, замкнут и почти пуглив. Гарри пытался изо всех сил не вникать в это, но правда была в том, что Луи казался грустным, и Флориан это тоже заметил. «Хотел бы я с ним поговорить, — подумал Гарри, сжимая дешёвый пластиковый стаканчик, в котором ранее было пиво. — Чтобы раз и навсегда всё прояснить. Возможно, сказать ему. Как... как я себя чувствовал. Что я чувствую. Получить объяснение…» Он не знал, сможет ли быть достаточно смелым для этого. Он ведь едва смог вернуться в Лондон. — Спасибо за то, что поехал со мной, — прошептал он, когда зажглись огни, означавшие, что нужно вернуться в театр. — Конечно, — сказал Флориан, сжав плечо Гарри и посмотрев на него хмурым взглядом, будто бы не хотел, чтобы он думал, что является обузой. Гарри продолжал сжимать и разжимать кулаки, когда они с Флорианом уже возвращались в Барбикан Холл с остальными концертмейстерами. Он не мог совладать с нервозностью, которую чувствовал за Луи. Он всегда усердно работал. Он очень талантлив; он заслуживает всё внимание, которое ему достанется. Гарри немного напрягся, а его сердцебиение участилось, когда Луи вышел на сцену. Выглядел он, как и всегда, великолепно, но на этот раз у него был трагически привлекательный вид, его скулы выделялись намного больше, чем обычно. Он выглядел стальным и решительным со всех сторон. Руки Гарри дрожали, когда он аплодировал. Его тревожность начала усиливаться, после того как зрители утихли, и Люсинда Прайс подняла руки, дав понять, что вот-вот начнётся выступление. Он прикусил внутреннюю часть щеки и прикрыл глаза. Началось. На протяжении двух частей, увертюры и адажио, Луи был превосходен, но из-за того, что Гарри находился на эмоциональном расстоянии от его игры, он всё время извивался на своём месте, не в состоянии спокойно сидеть. Он сел на свои ладони, чтобы не сделать что-то абсолютно нелепое, например, чтобы не попытаться общаться с Луи, дирижируя прямо из зала. Своими движениями рук убеждая его почувствовать музыку, почувствовать и выразить её, потому что Гарри знал, на что он способен. Флориан продолжал стрелять в него взглядом с соседнего места. «Где ты? — подумал Гарри, когда адажио подошло к концу. — Куда ты пропал, Луи?» Как только началась финальная часть, он почувствовал неминуемую опасность. Луи играл начальную, более энергичную мелодию, мощно и эффектно, но с той же эмоциональной отрешённостью, что и всё произведение. Когда он начал следующий отрывок — более медленный и романтичный, по сравнению с первым, — эмоции Луи наконец прорвались вспышкой невероятного блеска, с которым он исполнял Дворжака. Гарри открыл глаза, чтобы посмотреть на Луи. Он на самом деле всё это время присутствовал на сцене, осознал он вдруг. В этом и был корень проблемы. Луи не мог перестать контролировать себя и полностью отдаться музыке. Теперь, когда он отпустил себя, Гарри был охвачен невероятным страхом, что Луи двигался к катастрофе. Что он позволил мышцам и эмоциональной памяти захватить музыку до такой степени, что мысленно он больше не находился на сцене. Что Луи неизбежно придёт в себя и потеряет нить музыки, что его тело слишком далеко от его мыслей. Что его головокружительная эмоциональная высота неустойчива. «Осторожно, дорогой. Пожалуйста, будь осторожен». Гарри плотно вцепился в предплечье Флориана, другой рукой он прикрыл рот. Начало было ложным, с одной пропущенной нотой, заставившей сердце Гарри дрогнуть, но после которой Луи снова нашёл мелодию. Но затем всё закончилось. Луи потерял нить, на этот раз окончательно и бесповоротно. Его смычок скользнул по всем четырём скрипичным струнам, перед тем как полностью опуститься. Зрители сидели в полном молчании. Оркестр продолжал играть ещё несколько секунд, пока Луи стоял, уставившись в зал, вероятно, ослеплённый прожекторами. Он выглядел потрясённым и опустошённым, будто не знал, где сейчас находится. «Луи, о, Луи». Луи покинул сцену. Гарри едва знал, что случилось дальше. Оркестр, скорее всего, в какой-то момент перестал играть. Должно быть, вокруг раздались возгласы и вздохи, но для Гарри это всё было неуместным белым шумом. «Мне нужно к нему. Я должен пойти к нему», — всё, о чём он мог думать. Гарри встал с места ещё до того, как осознал, что произошло.