***
Гарри опустил руки, на мгновение он засмотрелся на виолончель, прежде чем собрал мысли в единое целое и отпустил филармонию с репетиции. — Gute Arbeit, — сказал он, после чего зал быстро освободился. — Bis morgen. [прим. пер. — «Хорошо поработали. До завтра»] По крайней мере, его немецкий стал лучше. Гарри размял руку, чувствуя лёгкую боль, оттого что он только что продирижировал вместе с ними «Три мантры» Джона Фоулдса. Их игра была профессиональной и точной, и, несмотря на небольшой языковой барьер, они превосходно следовали всем его указаниям. Их лица больше не казались ему чужими — день за днём Гарри лучше и лучше их узнавал. Но в них и их стиле исполнения было что-то, что Гарри казалось слишком однообразным. Каждый из музыкантов был готов полностью подчиняться, был готов влиться в группу, и поэтому никто из них не выделялся. Не было Глэдис Говард с её строгой отдачей, которая закрепляла мягкость Найла и заставляла валторны звучать глубоко и изумительно богато. Не было Джеральда Кортни, грубая интонация которого придавала струнной секции ЛСО столь необходимую структуру. Здесь определённо не было Луи Томлинсона. Не было блестящего голоса, блестящего тона, кого-то в самом центре. Гарри обнаружил, что ему сложно полностью погрузиться в музыку без кого-то, кто бы бросил ему вызов. Флориан был замечательным виолончелистом, но даже он спокойно и любезно принимал все замечания Гарри и позволял себе сливаться со всей секцией. Гарри не чувствовал эту искру вдохновения, которая делала его выступления с ЛСО такими успешными. Не без Луи. «Когда я перестану его любить? — спросил себя мысленно Гарри, спустившись с подиума и сдвинув толстую стопку аннотированной музыки со своего стенда. — Может, я этого заслуживаю. Я должен был сказать ему. Я должен был говорить ему каждый день». Его пальцы требовали смычок. С тех пор как он приехал в Берлин с виолончелью, он начал играть очень часто, желая снова стать музыкантом. Ему нравилось дирижировать. Он не хотел останавливаться, совсем не хотел, но… Боже, нет ничего лучше, чем иметь возможность производить звуки. Ничто не сравнится с трением конского волоса о струны, мягкими ударами пальцев и низким резонансом вибрато, как будто Гарри извлекал ноты из воздуха. Подобно магии. И Гарри нужно было это прямо сейчас. Он крепко зажал партитуру под рукой и двинулся в направлении офиса. Он выделял себе немного времени после репетиций, для того чтобы собраться с мыслями и приготовить заметки для следующей сессии, но сегодня он чувствовал себя вялым. В итоге он выбросил все бумаги, которые только были на столе, и запер за собой дверь, отчаянно нуждаясь в свежем воздухе. Размахивая руками, он спустился по лестнице, наступая на каждую вторую ступеньку, и вывалился на улицу, чувствуя себя, как птица, вырвавшаяся из клетки. — Гарри! — голос Флориана прорезался сквозь шум автомобилей, как только Гарри повернул на Тиргартенштрассе, пройдя под тенью зелёных крон деревьев, которые росли у парка. Он обернулся, поправив волосы, закрывшие лицо из-за дуновения ветра. — Привет! Wie geht es dir? [прим. пер. — «Как дела?»] — Привет, — кивнул он, пожимая плечами. — Хорошо. Я жду здесь Анну, — объяснил Флориан. — Она велела пригласить тебя на ужин, тут недалеко есть кафе… — он замолчал, взгляд пробежался по безучастному выражению лица Гарри. — Конечно, — ответил Гарри. — Звучит отлично. — Ты в порядке? Выглядишь… — Флориан экспрессивно повёл рукой, пытаясь найти одно из английских выражений, — как рубленая печень. Гарри искренне улыбнулся — дико изменяющиеся уровни сленговых выражений Фло всегда его веселили — и увидел, как скрипач заметно расслабился. — Всё нормально, — сказал он. — Я бы с удовольствием поужинал. Всё равно последние пару дней я не выходил из дома. Флориан усмехнулся. — О-о-о, ты одинок, герр Гарри? — Гарри нахмурился и принял объятие. Он почувствовал, как в дружественной манере гладят его кудри и ему стало немного теплее. — Na, schön [прим. пер. — «Ну, ничего»], — сказал Флориан, — Анна хочет узнать твоё мнение по поводу декорирования детской комнаты. Кажется, она принесёт образцы тканей. Гарри хмыкнул в ответ, по дороге к кафе мягкие тени листьев отражались на их лицах. После некоторого молчания Фло откашлялся. Когда он заговорил, фраза звучала так, будто он целую вечность раздумывал над тем, чтобы её сказать. — Ты его боишься. Гарри повернул голову в сторону Флориана. — Я никогда не боялся его полюбить, — сказал он. Слова вышли сухими и болезненными, и Гарри почти сморщился от эмоций, которые за ними последовали. Он в неистовом огорчении сдвинул брови и опустил взгляд на тротуар. Флориан осторожно положил руку на его локоть. — Но ты сказал, что никогда ему этого не говорил. Я думал, может быть, когда ты встал с места и помчался за сцену… — Флориан многозначительно на него посмотрел. — Он исчез прежде, чем я смог его найти, — пожал плечами Гарри. Он перевёл взгляд на парк, широкий протяжённый участок зелени в центре города. Позади них филармония освещалась золотым светом. — И что бы ты ему сказал? — спросил Флориан. — Только честно. — Я… — горло Гарри сжалось при мысли о том, что он почти попросил Найла сказать Луи, что он любит его, прежде чем струсить в последний момент. — Если бы я его снова увидел, — сказал он, делая глубокий вдох и перебирая рукой волосы, — я бы сказал ему, — он кивнул. — Я бы сказал. Я бы сделал это. — Хорошо, — мягко ответил Фло, похлопывая его по плечу, когда они подошли к кафе. Анна в своих больших очках уже сидела за столиком на улице и потягивала лимонад. — Ты самая гламурная беременная девушка в этом мире, — усмехнулся Гарри, делая шаг вперёд, чтобы поцеловать её в щёку. — Halt die Klappe! [прим. пер. — «Замолчи!»] — фыркнула она, смутившись. Флориан обхватил её вокруг талии, нежно и с обожанием скользя руками по её животу. Гарри с комком в горле наблюдал за тем, с какой любовью они смотрели друг на друга. Им не нужно было ничего говорить. Всё уже давно было сказано. Он достал телефон и сделал фотографию.***
В четверг днём Луи закончил работу над произведением. С вечера пятницы он почти без остановки писал и перечитывал, зачёркивал и начинал заново, и ему казалось странным видеть перед собой полный проект, осознавать, что он на самом деле был закончен. Он положил карандаш на стол и принялся смотреть на пылинки, летающие в солнечных лучах, что пробивались сквозь окно его спальни, не зная, что ему делать дальше. Луи глубоко вздохнул и опустил ладонь поверх стопки листов, на секунду закрывая глаза. Он чувствовал себя не так, как представлял. Казалось, что чувство будет сюрреалистичным, почти похожим на разочарование, будто он должен был закончить в лихорадочной спешке, поздней ночью, дописывая свой шедевр под покровом темноты. Вместо этого он чувствовал себя удивительно спокойно, лишь слегка ошеломлённо. Луи закатил глаза вслед своим мыслям, почёсывая разболевшийся лоб. «Отлично, закончил произведение и вдруг стал вторым пришествием Моцарта… Ты эгоист». Но он гордился им. Луи был горд своей работой. Он знал, что создал достойное произведение искусства. Почти в первый раз в жизни он чувствовал полную уверенность. Оно было красивым, эмоционально сложным музыкальным произведением — он знал это. Он чувствовал себя выжатым, немного вялым, но удовлетворение также присутствовало. Незнакомое ядро уверенности у него внутри. Луи отодвинул кресло и побрёл вниз, на кухню, налить себе стакан воды из-под крана. Присутствие музыкального произведения в другой комнате ощущалось, как груз на спине. Небольшая степень удовлетворения внутри была омрачена чем-то другим. «Что мне делать теперь? — думал он. — Что мне с ним делать?» Был только один человек, которому Луи действительно хотел показать свою музыку, и этот человек был тем единственным, которому, он чувствовал, что никогда не покажет её. «Мой прекрасный, прекрасный мальчик. Это для тебя. Для нас». Рука Луи напряжённо сжалась вокруг стакана, а его сердце болезненно защемило в груди. Он отпил глоток воды, а остальное вылил в раковину. «Ну, чего же ты ожидал? Волшебного катарсического исцеления? Быстрого восстановления? Как вообще кто-нибудь это понимает? Просто куча дерьма. Я всё равно буду его любить. Я всегда его буду любить. Не с этого ли всё началось?» Он вернулся в свою спальню, прислонился к дверному проёму и уставился на стопку листов на столе. Время. Луи стоит просто подождать. Простое, медленное, неизбежное течение времени. Это всё, что он мог сделать. «И это тоже пройдёт». Может быть, через год Луи сможет любить Гарри далёкой, трагически-романтичной любовью вместо той полнотелой, пугающей своей непосредственностью, которую он чувствовал сейчас. Может быть, через полгода или год любовь не будет лежать, как камень в животе, как опухоль у основания пищевода, медленно удушая его до смерти. В конечном итоге он сможет думать о Гарри Стайлсе, не задыхаясь от переизбытка эмоций. «Это то, чего я на самом деле хочу, правда? Забыть Гарри?» Он обошёл комнату и снова положил ладонь на стопку бумаг, слегка проводя пальцами по нотам на верхней странице. Он поморщился, когда волна тоски снова его омыла. Боже. Гарри Стайлс. Луи очень сильно хотел показать ему свою музыку, даже зная, что не заслужил такого шанса. Он не хотел благородно тосковать по нему издалека. Всё, чего он действительно хотел, — это сказать Гарри, что он его любит. Он наконец-то хотел дать Гарри понять, насколько он ему важен. «Эгоист. Ты эгоист. Ты разбил его сердце и своё тоже; ты его не заслуживаешь. Он уже счастлив…» — Блять, — сказал он, снова спускаясь по лестнице и падая на диван, схватившись за пульт, чтобы включить телевизор. Он хотел отвлечься от своих мыслей (вероятно, неэффективным способом) и определённо не рассматривал возможность того, что, нажав на кнопку, он увидит на экране собственное лицо. Луи напрягся, испугавшись. На секунду он почувствовал себя дезориентированным и уязвимым, будто прямо сейчас на него была направлена камера, затем он вспомнил о последнем цикле выступлений Гарри и договорённости ЛСО с телеканалом BBC. — Я думал, что это показывали в воскресенье, — пробормотал он, неловко откинувшись на подушку. — Наверное, повтор… Он замолчал, когда на экране возник Гарри, линии его спины и сильные движения его рук, когда он дирижировал. Это был конец выступления, осознал Луи, заключительная часть «Фантастической Симфонии» Берлиоза. Он почувствовал облегчение, оттого что ему не пришлось слишком долго себя мучить, и немного грусти. Наблюдать за Гарри было потрясающе. Луи мог смотреть на него часами, как бы больно ему ни было. Гарри был невероятным, как всегда, уверенным, его магнитное присутствие во главе оркестра поражало зрителей. Луи наклонялся вперёд, по мере того как продолжалось выступление, вовлечённый в странную, пульсирующую, почти галлюцинаторную природу музыки. И, конечно, очарованный самим Гарри. Угол обзора камеры изменился, когда Гарри прервал музыкантов в конце произведения, показывая его лицо, а не спину. Дыхание Луи замерло, он заворожённо наблюдал за тем, как взгляд Гарри переместился вниз и влево, и выступление закончилось, когда сцена осветилась, как обычно. Лицо Гарри было так ясно, открыто счастливо, на его левой щеке появился намёк на ямочку, когда он улыбнулся Луи. Тому Луи на экране, глаза которого так же светились, а лицо было таким же ясным, когда он смотрел на Гарри. Камера была чётко направлена на них обоих, приближаясь, когда Гарри спустился с подиума, для того чтобы пожать Луи руку, и глаза Луи наполнились слезами от того, что он увидел. От того, насколько очевидно они друг друга любили, потому что Гарри на экране, бесспорно, был в него влюблён. «Смотри. Посмотри, что ты потерял. То, что ты боялся даже признать…» Луи поспешно выключил телевизор и бросил пульт на пол. Его грудь вздымалась, резкая боль внутри была почти невыносимой, ком в основании горла был ужасен, как никогда. Он вскочил с дивана и принялся ходить по комнате, заставляя себя глубоко и размеренно дышать, чтобы не довести себя до полного головокружения. «Выйти, выйти, — подумал он. — Мне нужно выйти». Он разворошил листы бумаги на кофейном столике, наконец найдя телефон спустя некоторое время, которое показалось вечностью. Найл ответил на звонок после первого гудка. — Лу? Услышав нежный тон голоса друга, Луи захотелось разрыдаться, но он сдержал порыв. — Ни, — выдохнул он. Он до сих пор ходил и тяжело дышал. — Луи, ты в порядке? — спросил Найл, беспокойство в его голосе было очевидным. Луи сглотнул. — Да. Эм, нет, — слегка мрачновато усмехнулся он. — Но, эм, мы можем… Мне нужно выбраться из дома… Мы можем..? — Да, конечно, — отозвался Найл, не дожидаясь конца вопроса. — Конечно. Хочешь прийти ко мне? Мы с Глэддо и Маликом тут устраиваем готовку, если хочешь… Если нет, я перенесу... — Нет, — прервал его Луи. — То есть да. Я приду, — он снова блекло усмехнулся. — Люди. Компания мне будет полезна, я думаю. Найл засмеялся. — Хорошо, Глэдис скоро должна прийти, а ты подъезжай как сможешь. — Мне принести что-нибудь? — спросил Луи, хотя в его квартире не было ничего, что он мог бы взять с собой. — Не-а, только себя. — Ладно. — Отлично! — Найл сделал паузу, и Луи слышал, как он качает головой. — Я люблю тебя, приятель, — сказал он. — Я тоже тебя люблю, — тихо пробормотал Луи, перед тем как положить трубку. Где-то через час он добрался до дома Найла, его волосы были всё ещё мокрые и топорщились после душа. Найл написал ему, что они находятся во внутреннем дворе, поэтому Луи с бутылкой красного вина в руке, купленной по дороге, обошёл дом. — Говорил же, приноси только себя! — воскликнул Найл, притягивая его в объятья и похлопывая по спине. Он покрутил щипцы для гриля в левой руке, когда они отстранились друг от друга. Найл очень серьёзно относился к своему званию гриль-мастера, конечно же. — Хотел внести вклад, — объяснил Луи, пожав плечами. — Не был в настроении для пива и не был уверен, что у тебя найдётся вино… Зейн и Глэдис, уже усевшиеся за стол для пикника, рассмеялись, но Найл недовольно зашумел и с возмущённым видом поправил снэпбэк. — Есть тут вино! Здесь точно есть вино! И очень разнообразное, на самом деле! Я непревзойдённый хозяин и невероятно культурный человек, хочу, чтобы вы это знали, — возражал он громко, жестикулируя щипцами, когда он поджигал гриль. Он кивнул головой в сторону Глэдис. — Скажи им, Глэд. Глэдис засмеялась и закатила глаза, начав размешивать салат в середине стола. — Луи, твой друг Найл Хоран недавно открыл для себя широкий и удивительный мир дегустации вин, и на данный момент на его кухне имеется прекрасный выбор этого напитка. Найл самодовольно улыбнулся Луи, настолько широко, что его глаза почти исчезли. — Все запечатанные? Какое соотношение, наверное, 70:30? 60:40? — спросил Луи, посмеиваясь. — О-о, смешно, очень смешно. Ты слишком весёлый, как всегда, Томмо, — сказал Найл, закатывая глаза, но так же ухмыляясь. — Все мои вина в коробках, спасибо тебе большое. Луи улыбался, подходя к столу. На пути к дому он чувствовал небольшое напряжение, так как это был первый раз, когда с кем он встречался после своего позора. Взаимодействие с Найлом облегчило ситуацию, а когда он сел напротив Зейна, всё стало немного странным. — Итак... — сказал он, приветствуя его кивком головы и взяв в руки штопор. — Как дела? Зейн настороженно смотрел на него. Казалось, что он пытался тщательно выбирать слова. — Лучше, чем у меня, полагаю, — сказал Луи с тяжёлым смешком, перед тем как Зейн смог заговорить. Он просто хотел объявить о слоне в комнате, но фальшь в его голосе только напомнила ему о его матери. Ему пришлось прикрыть веки и попытаться закинуть подальше воспоминания о пятничном вечере. «Нет, так и есть. Я пытаюсь быть реалистом…» Звук быстрых шагов Гарри по ковру в коридоре Барбикан, когда он отошёл от Джей, отозвались в памяти Луи. «Дерьмо». Вероятнее всего, он только что сделал ситуацию намного хуже. И это всё, в чём он был хорош в последнее время. Конечно, когда он открыл глаза, Зейн ещё более неловко ёрзал на скамейке, явно не зная, что сказать. Глэдис, которая пропала со двора на несколько минут, после того как закончила готовить салат, в нужный момент вновь присоединилась к ним, поспешив на помощь. — У него определённо дела лучше твоих, Луи, — сказала она с ухмылкой, передавая Луи бокал для вина, который она только что принесла с кухни. — У мистер Малика в следующем месяце будет первая арт-выставка. — Что? Серьёзно? — спросил Луи с восхищением в голосе, забыв про напряжённую обстановку, которую он сам создал. — Потрясающе. Поздравляю! Зейн немного покраснел, на его привлекательном лице заиграла полуулыбка. — Спасибо, приятель, — ответил он, покачивая головой и смущённо пожимая плечами. — Ну и где она будет? И когда? Что за искусство? Картины? — спросил Луи, улыбкой поблагодарив Глэдис за бокал, прежде чем налить в него немного вина. — Расскажи мне все подробности. — Ну, — начал Зейн, делая глоток пива, — В основном на ней будут принты… Двадцать минут спустя Зейн рассказывал, как его влюблённость в куратора галереи создала ужаснейшую для него ситуацию, когда у него даже не хватало смелости сказать ей, что на протяжении трёх недель, что они работают вместе, она неправильно произносила его фамилию. — Это было ужасно. Я имею в виду, я не могу даже слова сказать, когда мы вместе. Она, вероятно, думает, что я общаюсь с окружающими через кивание и покачивание головой, как какой-то псих, — сказал Зейн, закатывая глаза и посмеиваясь над собой. — И вдруг я просто выпалил: «Я Малик!» без какого-либо предупреждения. Луи с нежностью посмеялся над историей. Ему нравилось, как Зейн оживлялся, когда выпивал, его голос начинал варьироваться от низкого к высокому на протяжении рассказа. Он определённо не был настолько тихим, как люди изначально думают. Глэдис похлопала Зейна по руке, сидя рядом с ним за столом. — Уверена, она думает, что ты милый. Зейн покачал головой. — Я всё время смущаюсь, потому что боюсь, что она думает, что я целенаправленно пытаюсь быть «загадочным» или что-то типа того. Как будто я надеваю маску, как какой-то глупый артист. И тогда я вроде как буквально хочу умереть, и от этого всё становится только хуже. Приближаясь к столу с тарелками со стейком и овощами, завёрнутыми в фольгу, Найл залился смехом. — Мы должны купить ей открытку: «Дорогая Перри, красивые люди тоже бывают застенчивыми. С любовью, Зейн». Через неделю ты будешь женат! — пока он расставлял еду, в его фартуке начал вибрировать телефон. — Томмо, можешь ответить, пожалуйста? Луи утвердительно промычал и полез в передний карман Найла, чтобы достать телефон. — Кто там? — спросил Найл, направляясь обратно к грилю. Луи взглянул на экран и застыл, его сердце выскакивало из груди. — Это, эм, — он сглотнул. Его рука начала трястись, но он продолжал сжимать мобильный Найла, глядя на экран и пытаясь понять, что он только что увидел. — Это от Гарри… — продолжил он шёпотом, его дыхание замедлилось. Гарри прислал фотографию Флориана Вейла: одна рука того была закинута на плечи красивой женщины, вторая бережно лежала на её беременном животе, а его губы прижимались к её виску. «Анна, Фло и их малыш передают «Халло»!!! Какая милая семейка, да? Скучаю по тебе, Найлер. Скучаю по Лондону». Ещё вчера Луи, вероятно, мог бы выдумать что-нибудь абсурдное, возможно, сумел бы убедить себя, в нисходящей спирали отчаяния, что эта Анна на самом деле является суррогатной матерью Флориана и Гарри и что он уже безвозвратно потерял Гарри. Но не сейчас. Нет. Луи знал это выражение, застывшее на их лицах: такой же светлый взгляд, что он видел между собой и Гарри в тот день в телевизоре. Истина была очевидна. Флориан и Анна любят друг друга. «Флориан и Гарри не вместе, — подумал Луи, ошеломлённый и едва способный дышать. — Они не вместе. Они друг в друга не влюблены». — Лу, — тихо сказал Найл, возвратившись к столу и положив руку на плечо Луи, — Ты меня слышишь? Что там написано? Луи не мог вымолвить ни слова. Он покачал головой, молча передавая телефон Найлу. «Они не любят друг друга… Гарри не влюблён в Флориана. Он его не любит». — разум Луи выходил из-под контроля. Он не мог полностью переварить новую информацию; происходила эмоциональная и сенсорная перезагрузка. Его виски колотились, будто его мозг набухал и сжимался внутри, его пульс стремительно взлетел. Это был прекрасный летний день, но внезапно воздух стал клейким, лёгкая сладость в нём стала приторной. «Я всегда хочу быть на твоей стороне». Найл передал телефон Глэдис. Луи почувствовал, что они переглянулись, после того как она увидела фотографию, но они были слишком далеки, будто мир, в котором они жили, был в другой вселенной. «Гарри не любит его». — Луи, — с нежностью начала Глэдис. Луи продолжал смотреть на свои коленки, свесив голову, и кусать губы изнутри. Его левая нога стучала по полу — единственное внешнее проявление бурлящей энергии, которая накапливалась в его теле. — Луи, посмотри на меня, — сказала она милым голосом. Одной рукой, мягкой и тёплой, она накрыла его ладонь, лежащую на столе. — Посмотри на меня, дорогой. Луи медленно поднял глаза, его грудная клетка была настолько сжата, что казалось, его рёбра вот-вот сломаются. Сквозь расплывчатый от слёз взгляд он увидел лицо Глэдис, полное любви и понимания. — Кого ты оберегаешь? — спросила она тихо, сжимая его руку и рисуя успокаивающие круги на его коже. — Ты его оберегаешь? Или ты всё ещё оберегаешь себя? Луи выдохнул что-то, напоминающее наполовину смешок, наполовину всхлипывание, слёзы потекли по его щекам. — Блять, — задохнулся он. Он резко встал и попытался вырваться из плена скамейки и стола наименее изящным способом. Глэдис была права. Ему нечего было скрывать; он больше не мог быть трусом. Луи внезапно осознал, какое расстояние было между ним и Гарри. Казалось, что Берлин где-то на Луне — неприемлемо и невыносимо, насколько далеки они были друг от друга. Луи нужно было это исправить; ему нужно было быть с ним, с Гарри, прямо сейчас. Любой другой вариант казался непостижимым, немыслимым. Ему нужно было объясниться и заявить о себе как можно быстрее или его тело просто самоуничтожится, рухнет и превратится в жалкую кучу пыли на земле. Он больше не мог так жить. Он вслепую схватил Найла за запястье. — Блять. Найл, — отчаянно сказал он, свободной рукой неуклюже вытирая слёзы на своём лице. — Т-ты должен… Я должен… — он сделал длинный, дрожащий вдох, чтобы не сказать что-нибудь легкомысленное, его хватка на руке Найла стала крепче. — Ты должен сказать мне, где живёт Гарри. Пожалуйста. Я должен. Я должен поехать в Берлин, я должен с ним поговорить. Я должен ему сказать. — Ладно, — Найл кивнул с широко открытыми глазами, он принял всё, что Луи ему сказал. Он выдавил нервный смешок и притянул Луи в крепкие объятья, успокаивающе погладив его по спине. — Его адрес записан у меня в телефоне, хорошо? Луи кивнул Найлу в плечо, не выпуская его. — Просто сделай пару глубоких вдохов, — инструктировал он, его ладонь всё ещё располагалась между лопатками Луи. От кого-то другого этот жест показался бы слегка покровительственным, но не от Найла. Было понятно, что он лишь был любезным и пытался оказать поддержку, успокаивая Луи, чтобы тот уверенно настроился на любой безумный курс действий, какой бы ни возник в его планах. — Хочешь уехать прямо сейчас? Сегодня? — спросил он, отстранив Луи от себя, чтобы посмотреть ему в глаза, его лицо было полно беспокойства. Луи снова кивнул. — Да, сегодня. Сейчас. Сегодня. Зейн прочистил горло, он всё ещё сидел за столом рядом с Глэдис, со смартфоном в руках. — Крайний рейс из Лондона в Берлин будет сегодня в 19:10 из Хитроу, — сообщил он с мягкой улыбкой на лице. — Будет немного сложно, но ты можешь успеть. Луи посмотрел на часы, его сердце заколотилось. Только что стукнуло 16:30. Зейн прав — он мог успеть. — Отлично! — воскликнул Найл, на его лице внезапно появилась улыбка, когда он поспешил в дом в своих шлёпанцах. Он посмотрел на Луи, его взгляд был полон гордости и волнения. — Отлично, Томмо! Я за ключами. Подвезу тебя на Астре, так будет быстрее. Мы едем к тебе за паспортом? — Ага, — подтвердил Луи, кивнув. За его паспортом, его папкой с произведением и самим собой — это всё, что он планировал с собой взять. Он почувствовал укол адреналина внутри, в осознании того, что он наконец-то, действительно это делает. Он летит в Берлин. Он летит к Гарри. Он летит, чтобы признаться в любви своему прекрасному мальчику. — Ага, — снова вслух повторил он для самого себя. Он за всю свою жизнь ещё никогда не был так напуган и взволнован чем-то одновременно.