Fatal Fame

      «Раз, два… три», — отсчитала я три, ну ладно, пять секунд, прежде чем отрыть входную дверь.       «В конце концов, не умру», — подумала я, переступая порог.       Всё в квартире говорило о том, что родители здесь, а их заговорщические перешёптывания, доносящиеся из кухни, я вполне отчётливо могла расслышать и в коридоре.       — Привет, — подала я голос, дабы подать знак маме с папой о том, что пора бы сворачивать своё собрание кружка не анонимных партизанов.       — Здравствуй, не заходи в гостиную! — сходу огорошила меня мама.       Я удивлённо подняла брови и ответила, что никакие обстоятельства не заставят меня зайти туда, хотя сама сгорала от любопытства. Снимая верхнюю одежду, я хотела было бросить быстрый взгляд в гостиную, дабы удовлетворить своё любопытство, но вновь не без удивления увидела лишь закрытую дверь, что было довольно странным явлением для меня, потому что видела я эту картину, наверное, в первый раз; дверь в гостиную не закрывали никогда, у меня, вообще, часто возникал вопрос, зачем нужна эта дверь, если ей ни разу не пользовались, по крайней мере, на моей памяти. Как выяснилось несколькими годами ранее, папа тоже не мог припомнить того случая, когда они, вообще, использовали дверь. Но вот они превратности судьбы! Ещё три дня назад никто не мог и предположить, что сегодня несчастная дверь послужит отличным помощником в игре родителей в шпионов… Ну или, по крайней мере, тайных заговорщиков.       Не хотелось откладывать в долгий ящик предстоящий разговор, который трепал мне нервы весь день. Поэтому я решительным (ну, почти) шагом направилась к родителям.       — Ну, давайте, наконец, поговорим, — сходу начала я, присев на диван. Кажется, эта фраза истощила мой источник решительности.       — Мы с папой долго думали… — начала мама.       «Отлично, прекрасно… Блеск! Так обычно начинают разговор, когда хотят сообщить что-то не слишком приятное».       — …Нам не очень понравилась твоя идея с Лос-Анджелесом. Другие обычаи, другой менталитет, другая культура, другая страна, в конце концов, другой континент!       «Мам, прошу, не томи, просто скажи, что фига с маслом ждёт меня, а не мирные и задушевные проводы», — подумала я и перевела взгляд на папу — тот сидел мрачнее тучи.       — Конечно, ты уже большая девочка, и вполне сама можешь позаботиться о себе и решать, что будет лучше для тебя. Но когда речь заходит о театре и обо всём, что с ним связано, тут, конечно, ты не всегда можешь здраво оценивать свои силы, — мягко подытожила мама, ставя диагноз.       «О, здорово! Теперь я ещё и психическая, чудно! Спасибо мама…» — с каждой новой фразой, произнесённой мамой, я начинала закипать всё больше и больше, но внешне старалась не выдавать своего волнения и недовольства, дабы не подтвердить слова мамы о своём психически неуравновешенном состоянии, или что там она пытается на меня повесить, и не наломать дров.       — Для нас всегда было важно, чем ты занимаешься! А когда ты решила стать артисткой, мы, конечно, обрадовались, но…       «Ага, как же, обрадовались. Никогда не забуду это красное, почти багровое лицо папы и белое как мел лицо мамы, когда я сообщила о намерении поступать в театральный. Ох, сколько радости было, сколько счастья в глазах! Ну а крики, крики — это только лишь от непомерного чувства эйфории», — я немного отвлеклась, начав строить этот монолог, не лишённый сарказма, в голове, поэтому упустила часть маминых слов.       — …В наше время быть артистом так сложно. Ведь ты должна понимать, что в телевизоре оказывается далеко не каждый! И твои Золотые Шарики не раздают кому попало.       — Глобусы, — ответила я с улыбкой.       — Что?       — Не шарики, а глобусы, мам, — повторила я с улыбкой, удивляясь невесть откуда взявшемуся оптимизму.       — Ой, ну ты меня поняла, — замахала рукой мама, не желая, чтобы её перебивали. — Я тут совсем о другом! Ну вот… Сбила! — мама задумчиво подняла глаза к потолку, словно там была написана вся её речь. — В общем, в гостиной тебя ожидает наш с папой подарок.       Особой радости я в тот момент не почувствовала. Честно признаться, вообще, никаких признаков положительных эмоций не родилось в тот момент в душе. Помню, что в последний раз, когда мама так говорила, вместо большого и плюшевого медведя, о котором я мечтала полгода, на свой шестой Новый год я получила дурацкий комплект: свитер, гамаши и варежки, связанный из колючей шерсти. Но мало того что тот комплект на меня с боем одевали почти каждое зимнее утро на протяжении нескольких лет, эдакий извращённый способ пытки, так ещё и на свитере были вышиты осы.       «Миленькие такие осы, гляди, они танцуют и улыбаются», — любила повторять мама, когда я ныла, что боюсь этих насекомых. Каждый раз я пыталась разглядеть в этих монстрах хоть капельку доброты, но видела лишь злые оскалы и дикие пляски, не иначе как вызывающие сатану, призывая его заколоть меня этим адовым комплектом до смерти. После этого случая я с опаской отношусь к слову подарок, а также к выражениям: «Уверена, тебе понравится» и «Вот иди сначала померь, потом ещё спасибо скажешь».       Я громко выдохнула и, резко поднявшись с кухонного тёмно-бежевого дивана, последовала за радостно посеменившей в сторону гостиной мамой. Вслед за мной последовал и папа. Бросив на отца короткий взгляд, я поняла, что настроение у него почти такое же безрадостное, как и у меня.       Дойдя до гостиной, что в мои фантазиях уже перестала быть таковой и превратилась в тайную комнату с моим личным сортом василиска в виде подарка от родителей, я немного замешкалась, открывая дверь, так как сознание не преминуло напомнить мне о предыдущих попытках мамы осчастливить дочь, и тот жуткий свитер с осами в том числе.       — Не стой же так долго, там нет ничего страшного, — произнесла мама и легонько подтолкнула меня к двери.       Наконец, я опустила ручку вниз и, несмело приоткрыв дверь, заглянула в комнату. Всё в ней выглядело как обычно. Те же светло-серые обои с затейливым узором, тот же длинный диван, те же тёмно-фисташковые шторы и бежевый тюль, тот же телевизор на стене. Но на сером же ковре, прямо посреди комнаты стоял новенький большой, очень большой, чемодан. Непонятно, каким мозгом, но уж точно не головным, я поняла, в честь чего родители решили подарить мне сей дивный ларь. А пока мозг перезагружался, я была не в состоянии вымолвить ни слова, поэтому решила просто рассмотреть подарок поближе.       Усевшись прямо перед подарком, я с интересом стала разглядывать его коричнево-золотистый блестящий корпус с принтом в виде наклеенных по всему чемодану марок разных стран. Пока я разглядывала марки, родители подошли ко мне.       — Главный сюрприз внутри, — сипло произнёс папа. Я оглянулась и посмотрела на родителей, но моё крайне возбуждённое эмоциональное состояние не позволило запомнить выражение их лиц в тот момент. Взгляд вновь упал на чемодан, и спустя считанные секунды я уже открывала его.       На дне чемодана лежал белый конверт, и в первые секунды я подумала, что он пуст. Но как же я ошибалась. В том обычном и ничем не примечательном конверте лежало сокровище, вещь, о которой я не переставал думать на протяжении последних дней.       — Ма-а-а-ам, па-а-а-ап, — я поднялась с пола и обняла родителей. Чувствуется, что без слёз не обойдётся, глаза уже предательски защипало.       — Нам, конечно, непросто было смириться с этой мыслью, но раз уж ты твёрдо решила ехать в свой Лос-Анджелес… — развела руками мама. — И раз уж мы настояли на юридическом, то в этот раз настаивать ни на чём не будем.       — Спасибо большое, огромное просто! — я не могла прийти в себя от радости, крепко держа билет на самолёт в руке.       Вот так подарок! Конечно, я уже всерьёз настраивалась на то, что меня никто и провожать не пойдёт, и расстанемся мы чуть ли не врагами больше чем на полгода. Как ни готовься к этому, как ни храбрись, а всё же ссориться с родителями – это всегда очень неприятно и больно. А сейчас кажется, что даже дышится легче и не только оттого, что мы наконец помирились, но ещё и потому, что папа и мама наконец-то «официально» признали актёрство не просто хобби и развлечением, а деятельностью, с которой я хочу связать своё будущее. Как же долго я этого ждала!

***

18 мая 2012 года. Пятница. Аэропорт.       Потрясывать меня начало ещё в начале этой недели, а в день отлёта меня конкретно молотило.       «Мамочки, что же будет на прослушивании?» — ужаснулась группа тараканов-паникёров в голове. А группка скептиков-реалистов начала делать ставки: смогу ли я открыть рот и издать хоть звук, когда предстану перед жюри.       Но моё сознание было занято более важными делами, чтобы обратить на живность внимание. Например, всю дорогу до аэропорта, оно то и дело заставляло судорожно проверять наличие необходимых документов, а уже в самом аэропорту создавало яркие и красочные картины отмены моего рейса.       «Таблетку успокоительного в рот и запить водой!» — скомандовало сознание, видимо, решившее хоть раз поддержать, а не усугублять ситуацию. Родители не добавляли спокойствия. Мама волновалась, кажется, не меньше моего. Конечно, она старалась это скрыть, но выходило не очень. Папа же ушёл в глухую оборону своих эмоций, нацепив на себя броню из пуленепробиваемой хмурости и прихватив копьё молчания.       Все дни после увольнения, я как себе и обещала, посвятила сборам и поиску подходящего варианта для проживания, главным критерием которого был цена. Отели и хостелы отметались сразу. Первые из-за дороговизны, вторые из-за отсутствия нормальных условий для жизни. Безусловно, это отличный выбор для тех, кто едет в отпуск, а, значит, не для меня... После долгих ночей и дней, проведённых перед монитором, я сумела найти приемлемый вариант. Буду делить комнату с двумя девушками в большом, многоквартирном доме почти на окраине города. С одной из них я даже успела списаться и познакомиться.       В тишине, прерываемой мамиными вопросами, всё ли я взяла и знаю ли, как добраться до дома, где буду жить, мы простояли почти час, ожидая начала регистрации на рейс до Лос-Анджелеса.       «У стоек регистрации 15,16,17,21,22,23 начинается регистрация рейса LX 1324 до Лос-Анджелеса», — объявил механический голос через динамики. Я ещё раз крепко обняла родителей и, давясь слезами, которыми заразила мама, побрела к стойкам. Тогда разлука длиною в восемь месяцев была для меня чем-то совсем нереальным, в прямом смысле этого слова. Я просто не могла себе представить, каково это. Сейчас, когда я навещаю родителей, то всякий раз стою рядом с ними до тех пор, пока бесчувственный электронный голос не оповестит об окончании регистрации на мой рейс. Тогда же я просто не знала, что такое настоящая разлука, да и глядеть на них в таком крайне нервозном состоянии, я не хотела, а припоминая состояние своей нервной системы, так и вовсе не могла.       После прохождения всех кругов ада регистрации и часового ожидания, в течение которого волнение, зажавшее меня в свои ледяные тиски, немного ослабло, благодаря таблетке успокоительного, пассажиров наконец начали запускать в самолёт.       Заставь человека недюжиной физической силы ждать посадки в самолёт, и он обязательно выместит своё раздражение на хрупкой (ну почти) девушке, безуспешно пытающейся засунуть свою ручную кладь на верхнюю полку.       Борясь сначала с силой притяжения, а после с полусломанной дверцей, что упорно не желала наконец-таки захлопнуться, я, раскорячившись, стояла в проходе, слегка затрудняя движение пассажирам, которым достались места в хвосте самолёта. В своё оправдание, хотелось бы отметить, что никто из ранее проходящих мимо меня не выказал своего недовольства, а лишь с пониманием пытались приободрить меня полуулыбкой. Видимо, тот бугай был другого мнения обо мне и о том, что я делаю в проходе.       Именно в момент этого эпического противостояния человека с пластиком лысый мужчина под два метра ростом с лицом криминального авторитета, толкнул меня локтём в спину, пробурчав что-то вроде: «Корова». Или овца? Припомнить мне было сложно, так как все силы организм бросил на удержание равновесия. На помощь пришла эксцентричная бабуля - божий одуванчик, уже успевшая занять место, которая вовремя подставила свою руку, чтобы я смогла опереться на неё и не налететь на бедную бабульку. Что ни говори, а реакция у неё была отменная.       — Всё Вам воздастся, молодой человек! У кармы не только есть глаза, но и уши имеются! — громко и отчётливо произнесла бабушка хорошо поставленным голосом, высунувшись в проход.       — Спасибо, — поблагодарила я пожилую женщину, усаживаясь рядом с ней, после победы над упрямой дверцей.       — Ох, не стоит, золотце, — вздохнула обладательница роскошного парика неестественного ярко-красного цвета, в котором она смотрелась на удивление гармонично. — В нашем мире так много зла... — сказала она и зависла на некоторое время.       Я лишь утвердительно покачала головой, безмолвно соглашаясь с её словами, а заодно «прислушиваясь» к своей спине и пытаясь понять силу причинённого ущерба позвоночнику.       Через несколько минут, моя соседка, «красная шапочка», вновь ожила и попыталась завязать беседу.       — Куда же ты летишь? — заинтересованно спросила бабушка.       Пару мгновений, я пыталась понять, шутит она, или нет. Быть может, сейчас в самолётах, как и в поездах, можно выходить на станциях, выпрыгивая с парашютом из самолёта, когда тот пролетает над нужным тебе населённым пунктом? Я, конечно, не летала вот уже несколько лет, но никогда бы не подумала, что авиаперелёты так кардинально видоизменились. После нескольких секунд напряжённой тишины, память всё же сжалилась надо мной, и я вспомнила, что рейс LX 1324 имеет одну пересадку в Санкт-Петербурге, что, безусловно, открывало больше возможностей для путешествий.       — В Лос-Анджелес, — наконец сказала я. Во взгляде бабушки явно читалось сочувствие.       «Боги, она, наверное, подумала, что я какая-то блаженная», — пронеслось у меня в голове, и я мысленно приняла позу рука-лицо.       — Далеко-о-о, — протянула она, но униматься, кажется, не планировала, — а зачем?       «Вот же дотошная какая! Какая тебе разница-то?»       — По работе, — ответила я, напуская на себя деловой вид.       Вот ещё, вынь да положь ей, что, зачем да почему. Удача тишину любит, поэтому трепаться о своих планах с каждым встречным-поперечным я не собиралась.       — А Вы? — попытка перевести стрелки.       — О, я в Москву! — самодовольно произнесла моя соседка.       — Так самолёт же до Питера... — и тут внутри меня что-то оборвалось.       Нет, конечно, чтобы перепутать самолёты — это нужно очень постараться и отличаться «редкостной» смекалкой. Но всякий раз, когда я была на тысячу процентов уверена в чём-то, а на моём пути встречался человек, который с такой же уверенностью утверждал обратное, — мой разум дезертировал в неизвестном направлении и править балом начинала паника.       — Я знаю, детка, но нынче над Москвой собралась уж больно тёмная энергия. Не хочу лететь прямым рейсом, долечу до Питера, а там на поезде — так сохраннее.       Я уже было открыла рот, дабы уверить впечатлительную особу, что самолёт — самый безопасный вид транспорта (ну надо же хоть как-то реабилитироваться и показать, что у меня тоже мозги есть), но старушка бесцеремонно перебила меня:       — А в Москве будет семинар «Верни Свет в свою жизнь». Будем изучать разные духовные практики, учиться видеть будущее по Луне и прошлое по Солнцу. Вот ты, например, знала, что успех всего дня на 80% зависит от того, какой глаз ты открыла первым, когда просыпалась?       Во второй раз за пять минут я мысленно приняла позу рука-лицо. Ну вот почему говорит она, а стыдно мне?       — Да-да, именно так... — глубоко убеждённая в своей правоте, бабуля продолжила втирать мне какую-то дичь, но, хвала богам, зашумели турбины самолёта, и я стала слышать её намного хуже, но при этом не переставая строить из себя заинтересованного слушателя.       Во время взлёта моя новая знакомая убеждала меня, что если пить чай с лимоном в определённые лунные фазы, то можно раз и навсегда забыть о бессоннице, а после долго пыталась объяснить, что нужно сделать с чесноком, чтобы приворожить мужчину.       Благодаря её болтовне я окончательно успокоилась и уже стала переживать не за себя, а за бабулю, ведь подобную ахинею здравомыслящий человек нести не может. Когда неугомонная женщина стала рассказывать подробную историю Марса, сон взял надо мной верх, поэтому поразить вас шокирующими фактами, которые знает Евдокия Геральдовна о Марсе и, вообще, кажется, обо всём на свете, я более не смогу.       Не успела я разлепить глаза, поспать мне удалось всего лишь час, как всё тот же мелодичный голос произнёс:       «Милочка, а хочешь я скажу, что произойдёт в твоём будущем?»       Я попыталась отказаться, желая принять во внимание, что у нас под рукой нет ни чеснока, ни помидора, ни спатифиллума, ни даже соли. Но вышло лишь какое-то нечленораздельное мычание, которая бойкая Евдокия Геральдовна приняла за утвердительный ответ.       — Ой, чудно! — всплеснула она руками и схватила мою ладонь, близко поднеся её к свом глазам.       — Что Вы делаете? — шокировано спросила я, не до конца проснувшись.       — Вещаю тебе судьбу! — театрально оповестила меня бабуля, понизив тембр голоса и, отпустив мою ладонь, закрыла свои зелёные глаза своими же указательными пальцами.