Кажется, Евдокия Геральдовна впала в транс. Так и просидев с пальцами на глазах минут десять, она не издала ни звука. Грешным делом, я уже подумала, что бабуля сознание потеряла, а то и хуже.
«Ну вот, укокошила старушку, молодец!» — презрительно «похвалили» тараканы, закатив глаза.
Чтобы поставить точный диагноз состоянию моей, мягко скажем, довольно своеобразной попутчицы, я поднесла два пальца к её носу, дабы понять — дышит ли она. К счастью, с ней всё было в порядке.
«Пациент, скорее жив, чем мёртв», — не без облегчения констатировала я и стала ждать, когда же сознание бабули соизволит посетить её бренную оболочку.
— Вижу! — резко воскликнула чуть осипшим от молчания голосом провидица, отчего я вздрогнула. — Будет тебе счастье! — бодро заключила она и, убрав пальцы с глаз, открыла их, щурясь от света.
«И это всё?!» — возмущённо подумала я.
«Ради одной фразы нужно было устраивать этот спектакль? Так и я могу!»
— А можно поподробнее? — как можно более дружелюбно спросила я, за что получила насмешливо-надменный взгляд.
— Можно, — снизошла до меня бабуля. — Будет всё у тебя хорошо. Расскажу тебе про карьеру, здоровье и любовь. С чего начать хочешь?
— С карьеры, — выбрала я наобум.
— Видела тебя в окружении толпы, ты им что-то со сцены вещала, а она тебя внимательно слушала.
«Это, наверное, она про прослушивание говорит», — догадалась я. «Но при чём тут толпа? В жюри будут сидеть только трое… Так, понятно, очередной высококвалифицированный магистр предсказания сбился с пути».
— А знаешь, у нас ведь тут вакансия открылась, — я вопросительно взглянула на неё, ожидая продолжения. — Геннадий Афанасьевич совсем плохой стал, в больницу ложится, и у нас освободится должность лектора-знахаря!
И в третий раз за полёт моя рука потянулась к лицу, только на этот раз не мысленно, а буквально.
«Твою налево! Чёрт! Это же нужно было так повестись! Ну конечно, сейчас наш сектант Евдокия начнёт зазывать меня в ряды этих своих шаманов-предсказателей. Чего ещё можно было ожидать?»— немного рассердившись на себя за такую детскую наивность, я решила проигнорировать предложение о вступление в ряды людей не от мира сего, да ещё и в качестве массовика-затейника.
— А что со здоровьем? — расстроено спросила я, не отрывая руки ото лба.
— С головой у тебя проблемы, — констатировала Евдокия Геральдовна.
— Чего? — возмутилась я.
«Ну вот это уже перебор, знаете ли!»
— Вот она, твоя главная беда, — сказала бабушка и постучала пальцем себе по виску. — Думаешь ты слишком много, а от этого и идёт неуверенность в себе и мысли всякие лишние, ненужные. Ну и как следствие, нервишки пошаливают. А в будущем и без того много переживать придётся, так что с этим полегче надо быть!
«А вот это уже интересненько…», — заинтересовались мои тараканы, садясь поближе к уху, взяв блокнотики и ручки.
«Ничего интересного! — одёрнула их я. —
Каждый человек думает, что он слишком много думает».
— Ну, а с любовью что? — потеряв всякий интерес к беседе, задала я последний вопрос и уставилась невидящим взором вперёд. Старушка молчала несколько минут.
«Ну-ну», — язвительно усмехнулась я про себя, ожидая набора банальностей и штампов.
По крайней мере, я своей личной жизни рассмотреть уж точно не могла даже посредством оптических приборов на протяжении двух лет, так что мне стало даже чуточку интересно, каким же прогнозом «обрадует» меня бабуля.
— Вижу молодого человека… Недурной наружности… Играет на гитаре… Какой-то он гиперактивный…
— А имя у гиперактивного есть?
— Сейчас-сейчас… — напряглась Евдокия Геральдовна, будто вглядываясь куда-то.
— Буква «д» тебе о чём-нибудь говорит?
— О доме, дереве и дороге, — «ступила» я. Бабуля резко открыла глаза и взглянула на меня.
— А две буквы «д»? — ещё раз спросила она, и тут меня словно ударило током.
«Димка… Дорохин»
Ох, как же забилось сердце… Мозг отчаянно посылал сигналы о том, что Евдокия Геральдовна просто угадала, и никаких экстрасенсорных способностей у неё и в помине нет. Ну ведь где-то же её прогнозы должны были совпасть с реальностью, верно?
А тараканы в голове толпой ринулись к шкафчику воспоминаний и, достав толстый фотоальбом, начали неторопливо листать его.
«Познакомились мы с Димой в пятом классе», — непонятно к кому обращаясь, наверное, тараканам, которые не только слышали эту историю, но и были непосредственными её участниками, начала я свой монолог.
«Я тогда перешла в другую школу, а Димка стал моим первым другом в новом коллективе. Он, как никто знал о том, что значит быть новеньким в классе — сам перешёл в эту школу год назад. А ещё он стал основной причиной моего отставания по алгебре и геометрии, так как сидели мы за последней партой, и большую часть урока я не слышала ничего, кроме его шуток и своего тихого смеха».
И тут перед глазами вновь появился образ забавного кучерявого мальчишки с пронзительно-серыми глазами и кривой улыбкой и наша история.
Уже тогда я чувствовала к Диме нечто большее, чем просто дружескую симпатию, но, конечно, из-за своей трусости не говорила ему ни слова. Не понял бы он. Мальчишки в этом возрасте довольно жестоки, а терять лучшего друга не хотелось. И с каждым годом то непонятное даже мне чувство крепло, а дружба наша постепенно скатилась до банального «привет-привет» каждое утро. А в десятом классе произошла трагедия, как мне казалось, вселенского масштаба.
В начале нового учебного года, не предвещавшего ничего хорошего, я узнала, что Димка предложил встречаться новенькой девочке, пришедшей из другой школы. Оказывается, они познакомились ещё летом… Помню, как бешено стучало сердце, глаза наполнились слезами, а душа, кажется, разрывалась на части. К счастью для меня, отношения новоиспечённой пары не складывались. Что дало волю моей прокрастинации, и ещё порядка полугода я набиралась смелости признаться во всём Диме и в то же время радовалась их непрекращающимся ссорам. Их перепалки, к сожалению, заканчивались быстро и вслед за ними шли не менее бурные примирения и клятвенные обещания в любви до гроба, что, безусловно, не придавало спокойствия моей нервной системе.
И вот он мой триумф. На школьной новогодней дискотеке в десятом классе я под предлогом старой дружбы пригласила Диму на белый танец, его «любовь всей жизни» в это время с помощью холодной воды отстирать со своего белого платья томатный сок. Откуда у моей подруги Ирки взялся в руках стаканчик с томатным соком — знаем только мы вдвоём. Играет песня «Странные танцы», и мы с Димой устало переминаемся с ноги на ногу. Я стараюсь запомнить этот момент, выжигая его на подкорке. Описание зала и атмосферы здесь было бы весьма уместно, но, к сожалению, я не смогу порадовать вас этим. Всё, что я выжгла на подкорке —это лишь Димкины вечно смеющиеся глаза, аромат его одеколона и его руки на моей талии.
— Мне нужно тебе сказать одну вещь, — немного дрожащим голосом начала я.
— Валяй, — как обычно непринуждённо и чуть вальяжно произнёс Димка и, чуть прищурившись, посмотрел на меня.
— Давно нужно было сказать, да всё как-то случая не было… подходящего, — я начала мямлить и вообще успела подумать, что не стоит признаваться сейчас, молниеносно отыскав тысячу и одну причину. Дима не сводил с меня пристальный взгляд, отчего мне было чертовски некомфортно.
— И-и-и? — с улыбкой Чеширского кота задал свой простой вопрос Дорохин.
— Я, кажется, тебя люблю, — пролепетала я, опустив глаза в пол.
Он не произнёс ни слова. Я боялась поднять голову, боялась двигаться, боялась вздохнуть. Боялась, что в любой момент он уберёт свои руки с моей талии и уйдёт, бросив меня посреди импровизированного танцпола. Облегчения я не почувствовала, наоборот — стало только хуже, потому что он молчал и думал в тот момент невесть о чём, оставляя меня в неведении. Утихли последние аккорды песни, и Дорохин убрал руки с моей талии.
Казалось этот неловкий момент будет длиться вечность. Опираясь на здравый смысл, можно предположить, что, постояв рядом со мной несколько мгновений, Дима просто молча вышел из нашей столовой, «искусно» переделанной в зал для новогодней дискотеки. Сказать точно, сколько длилась эта эпичная немая сцена, я не могу, так как в тот момент потеряла счёт времени.
«Дура! Просто непроходимая тупица! Ну вот кто за язык тянул!» — сокрушалась я не в силах более сдерживать ураган эмоций, который бушевал в душе. Тихо всхлипнув, я, не вполне отдавая отчёт своим действиям, решила, что свежий воздух поможет прийти в себя, и поспешила выйти на школьное крыльцо. Конечно, данный инцидент не остался без внимания учащихся. Наверное, не так то и сложно было предположить причину не совсем нормального поведения меня и Димы.
Выскочив в лёгком платье на крыльцо, я сделала резкий вдох, в надежде, что ледяной воздух поможет привести мысли хоть в какой-нибудь маломальский порядок. Но сиплый, начавший ломаться голос не позволил порядку воцариться в моей голове.
— Ну и чего же ты раньше молчала? — послышался его недобаритон, где-то справа от меня.
Я повернула голову и увидела во мраке зимнего вечера его силуэт и маленький оранжевый огонёк от сигареты.
— Думала, ты не поймёшь, — послышался мой хриплый голос, и к дрожи от холода добавилась дрожь от волнения.
— Вот умная же вроде, а такая дура, — усмехнулся он, ловким движением пальцев выкинув сигарету и подойдя ко мне.
Видимо, оттого, что максимальный уровень дрожи моего тела был достигнут и следующей планкой были нервные конвульсии, организм выключил эту малоприятную функцию, перейдя на нервосберегающий режим и оставив лишь дыхание серийного маньяка и повышенное слезотечение.
Как настоящий джентльмен Дима снял с себя пиджак и накинул его на мои плечи. Расстояние между нами свелось к минимуму, и теперь я ощущала запах табака и мужского одеколона.
— И давно это у тебя?
— С шестого класса.
— А у меня с пятого, — прошептал Дорохин и, аккуратно взяв моё лицо в ладони, подарил мне первый поцелуй.
А каков на вкус ваш первый поцелуй? У кого-то он со вкусом лета, а у кого-то со вкусом шоколада, ну или мороженого. Мой первый поцелуй был со вкусом табака, дешёвого такого, вонючего табака. Очень романтичная картина, подумаете вы. Но гадкий аромат сигарет никак не отразился на том, в приятном смысле слова, шокирующем и волнующем моменте.
***
Мы никогда не говорили эту избитую и банальную фразу «Я люблю тебя». Даже в том возрасте, будучи «зелёными» школьниками мы понимали, насколько эта фраза опошляет то, что есть между людьми, что не безразличны друг другу. А быть может, в нас самих было много пафоса, и мы считали себя слишком умными и взрослыми для таких речей.
После того «новогоднего» поцелуя Димка и я не расставались почти ни на минуту. Уже на следующий день он порвал со своей «пассией», и у нас началась счастливая пора безумной влюблённости, которую наконец можно было не скрывать.
Постепенно влюблённость переросла в привычку и к началу второго семестра третьего курса наши отношения превратились в какое-то дешёвое скандальное ток-шоу. Я не припомню ни дня, чтобы мы, уж если не поругались, то не говорили на повышенных тонах. Причина моих напрасных и голословных обвинений, как любил повторять Дорохин, была очень проста — алкоголь.
Нет, я не выступала не собираюсь выступать против алкоголя, но во всём нужна мера, Дима же её не знал. Началось всё с университета и его одногруппников. Да и закончилось всё так же, в университете, на глазах у его одногруппников.
В один «прекрасный» зимний вечер Дима с друзьями решил отпраздновать окончание так нелюбимой всеми студентами сессии прямо в университете, на подоконнике. К тому моменту его постоянные «вечеринки» с друзьями мне уже порядком надоели, но серьёзно поговорить об этом у нас не выходило. Точнее, не выходило у меня, так как Дима всегда отшучивался и переводил разговор на другую тему. Но в этот раз я была настроена решительно. Узнав от Дорохина о намечающейся попойке в стенах университета, я решила костьми лечь, но увести его оттуда. Ведь если бы их поймали за этим делом — отчислили бы немедленно, а подобной участи для Димы я не хотела.
«Ведь должен же хоть кто-то из нас иметь голову на плечах», — здраво рассуждала я.
Не прошло и пятнадцати минут с начала моих поисков, как я уже приближалась к шумной компании молодых парней, столпившихся вокруг подоконника. Диму я узнала со спины. Его кучерявая голова заметно выделялась среди прочих. Я окликнула его и подошла ближе.
— Привет. А твоя мама сказала, что сегодня ждёт нас с тобой на ужин, пойдём скорее, а? Небось она уже заждалась, — про ужин я действительно не соврала. Как только прознала про эту дурацкую затею — тут же буквально напросилась в гости к его маме. Не самый красивый поступок, согласна, но это лучше, чем стоять в стороне и бездействовать.
— Впервые слышу, — тут же отозвался Дима, не спеша покидать «вечеринку».
— Наверное, она просто забыла тебя предупредить, — не сдавалась я.
— Значит, подождёт, ничего страшного, — огрызнулся он. И тут мне стало страшно. Мама всегда была для Димы святым существом. Он очень любил её, и насколько я смогла вникнуть в суть их взаимоотношений — Дима оберегал её ото всех неприятностей и старался облегчить её жизнь как только мог. Подобная фраза заставила меня вздрогнуть.
— Дим, ты много выпил? — как можно более непринуждённо попыталась спросить я, чтобы не разозлить его. Не вышло.
— Выпил столько, сколько надо и буду пить ещё. Исчезни!
Я впала в ступор. Никогда не умела подбирать нужные слова и выражения в ссорах, а тут такое, да ещё и при его друзьях.
— Дим, пошли домой, — жалобным голосом произнесла я, сделав вид, что не услышала его последнюю фразу. Мне нужно было увести его оттуда!
— Димон, уйми свою деваху, чего она нам всё веселье портит, — отреагировал кто-то из толпы.
И «Димон», недолго думая, резко оттолкнул меня к стенке.
— Проваливай, — добавил он властным голосом. Компания встретила этот жест диким хохотом, на лице Дорохина мелькнула самодовольная улыбка.
Лишь через несколько секунд до меня дошло происходящее. Я непроизвольно всхлипнула, мысленно послала Дорохина Дмитрия Викторовича куда подальше и поспешила уйти от них подальше. В спину мне послышались хохот и улюлюканье.
Больше с Димой я не разговаривала. Вообще. Фраза: «Я больше знать тебя не желаю», сказанная на следующий день, когда протрезвевший молодой человек слёзно просил простить его, не в счёт. Я и по сей день его не простила. Нет, зла я на него не держу, много времени прошло с тех пор, но моё отношение к этому человеку, наверное, не изменится уже никогда…
***
— Уважаемые дамы и господа, наш самолёт совершит посадку в аэропорту Санкт-Петербурга через пятнадцать минут, — шипящий голос стюардессы вернул меня в реальность из путешествия под названием воспоминания.
А Евдокия Геральдовна будто бы и ждала этого момента и, оторвавшись от какого-то журнала, деловито произнесла:
— Я тут ещё кое-что увидела, да ты в себя ушла, не хотела отвлекать.
«Уж лучше бы отвлекла. Раз уж ты вещала про будущее, значит, встретится мне ещё мой ДД», — подумала я, ибо настроение после подобного вспоминания было не ахти какое.
— И что же там такое? — не скрывая подавленного настроения поинтересовалась я.
— Прекрасное дитя родишь ты скоро!
«Чего?!»
— Чего?!
Ах, да! Дети, что может быть ужаснее. Маленький комочек, который только и делает, что орёт, просит есть и выделяет еду обратно и от этого опять орёт. Пелёнки, распашонки подгузники, детские сады, школы… Всё это на фиг мне не сдалось! Сама ещё не нагулялась, какой ребёнок, я не готова!
Но видимо моя, не побоюсь этого слова, очаровательная спутница решила, что хватит с неё сегодня сеансов предсказаний, и до конца полёта не проронила ни слова. Хотя по её внешний вид так и излучал уверенность в собственной экстрасенсорной силе.
Кажется, будто мы поменялись местами. Ведь до начала полёта Евдокия Геральдовна довольно сильно нервничала по поводу Москвы и сгустившейся над ней негативной энергией. Когда же эксцентричная старушка разболтала меня, я перестала нервничать по поводу прослушивания.
Зато когда я видела её в последний раз, она была сама уверенность, меня же немного потрясывало от её предсказаний. И до самого Лос-Анджелеса я не могла выкинуть из головы её слова: «Две буквы «Д», ребёнок». Это пугало меня больше всего.
