***
На следующий день Марк начал считать дни до конца отпуска. Еще вчера ему казалось, что оставшиеся восемь дней — это уйма времени, а сейчас, вновь вспомнив Сашку, Марк понял, что этого ему катастрофически мало. Отношения между ними пребывали на стадии полнейшей неопределённости, и непонятно, как собирались закончиться. Но Марку хотелось проводить больше времени рядом с Сашкой. — Хватит валяться, лежебока, — в комнату вошла мама. — Завтрак ты успешно проспал, но он всё равно ждёт тебя на столе. И ты вчера просил тебя чем-нибудь занять, так что вот, — она звякнула небольшой связкой ключей, показывая их Марку, — надо разобрать гараж — там хламу еще со времен твоего детства собрано. А разберешь — машину загнать сможешь, что ж она стоит под забором как ничейная? Марк кивнул, пристально, прищурившись, глядя на маму. Она уже было собиралась уходить, но он окликнул её: — Мам! — Что такое? — она обернулась. — Ты у меня очень красивая, знаешь? Марк и не думал, что женщины в её возрасте умеют так смущаться — её щеки покрылись лёгким румянцем, и она заулыбалась, помолодев разом лет на десять, зачастила: — Дурак ты, Марк! Мне лет-то сколько, чтобы красивой быть? Еще и голову не красила с полгода, седая вся… — Давай я тебя покрашу? — вызвался он. Она округлила глаза: — Умеешь ли? Он дёрнул плечами: — А чего там уметь? Мажь краской пряди, только на уши не попадай. Он не стал вдаваться в подробности, что это благодаря одному из бывших пассий научился подкрашивать волосы — Мишка совершенно не терпел русые корни, которые отрастали у него крайне быстро. А еще очень любил экспериментировать с оттенками светлого. И как-то раз вместо того, чтобы отправить это голубейшее чудо в салон, Марк, руководствуясь порывом романтики и внимательно изучив инструкцию, предложил свою помощь. Мишке это настолько понравилось, что за те несколько месяцев, которые они были вроде как вместе, это вошло практически в обязанности Марка, чему он, в принципе, не особо-то противился. — Ты же собиралась меня на днях в Первомайск отправить? Вот куплю тебе краску. Всякие мисочки-кисточки нужны? Мама посмотрела на него недоверчиво и с сомнением, но потом, улыбнувшись, сказала: — Не нужны, всё есть, кроме краски. Ну и ладно… мне всё равно не страшно, если что, не перед кем красоваться. Гараж, в который Марк пришел двадцатью минутами позже, представлял собой не столько место для стоянки машины, сколько страну забытых и ненужных вещей. Что-то из разряда «и выкинуть жаль, и складывать некуда». С трудом открыв давно не смазываемый замок, Марк клацнул включателем. Две яркие энергосберегающие лампочки — одна у входа, вторая в центре потолка — осветили помещение. Коробки, ящики, сломанные стулья, куча пакетов и мешков с неизвестным содержимым, старый кухонный стол, телевизор «Берёзка», холодильник «Зил», садовые инструменты и еще много неведанного, силуэтами маячащее под тем, что лежало на поверхности. Относительный порядок был только на самодельных полках, занимающих все стены — их делал отец Марка. На них ровными рядами находились ящички с инструментами, банки с мелким металлом типа гаек, гвоздей и шурупов. — Мда… — протянул Марк, оглядываясь по сторонам. — Я тут и за неделю не разберусь… Но работа пошла на удивление быстро, и уже часа за два Марк продвинулся довольно далеко вглубь гаража. В пакетах и ящиках обнаружилось куча старой одежды, которую Марк без зазрения совести вынес на улицу и сложил в кучу, которую потом собирался отвезти на свалку. Тут были даже старые вещи отца — на кой чёрт мама их хранила, вообще было неясно. Хотя объяснялось всё довольно просто: у неё характер такой. Ну не умела она выкидывать старое, для неё в этом, видимо, был какой-то тайный смысл, ей всегда тяжело расставаться с прошлым. Марк эту черту у мамы не перенял, напротив, он с лёгкостью выкидывал всё старое, будь то вещи или ненужные воспоминания. Он не держался за прошлое, оставляя его только в тех уголках памяти, в которых оно радовало и согревало. Как, например, воспоминания о Харитонове, Юле или том же Мишке, которому так часто красил волосы. Марк смог бы, конечно, вспомнить, почему они расстались и из-за чего у них не сложилось, но предпочитал всё же вспоминать, как смешно Мишка айкал, когда раствор перекиси жег ему кожу головы. Или как не любил, когда его называли Мишей, а тем более Михаилом, предпочитая быть именно плюшевым Мишкой. А расстались они всё же из-за того, что Марку совершенно не нравились эти его женоподобные штучки и капризы… В большом деревянном ящике из грубо сбитых досок Марк, присвистнув, обнаружил пакеты со своими старыми игрушками. На пыльный пол гаража посыпались плюшевые собаки, медведи, зайцы, волки — потрепанные, местами облысевшие, но всё равно до боли знакомые и родные. В углу ящика, глядя на Марка одним черным глазом-бусинкой, сидел огромный пёс Аркадий — Марк помнил, что такое серьезное и странное имя игрушке дал отец, когда привёз его из города в подарок на то ли четвертый, то ли пятый день рождения Марка. Рядом с Аркадием притаился домовёнок Кузя — плюшевая копия мультяшного героя. Марк, улыбнувшись, вспомнил, что лет до пяти делился с Кузей многими своими секретами. Еще в этом ящике стояла старая неваляшка с пробитым боком и облупившейся оранжевой краской — Марк побаивался этой игрушки в детстве и никогда не трогал её, она пылилась на шкафу, и часто казалось, что смотрела с укором своими круглыми бело-голубыми нарисованными глазами. Завязав с приступами ностальгии, Марк скинул всё это добро в кучу, которую предстояло выкинуть. Воспоминания — это, конечно, хорошо, но игрушки, которые хранила мама, наводили на печальные мысли, а Марк не хотел об этом думать. Такие вещи родители обычно хранят для внуков, а в том, что когда-нибудь мама порадуется их появлению, не было никакой уверенности. В ящике осталась еще одна небольшая коробка, которую Марк не заметил сначала. Из прочного картона, с геометрическими узорами на крышке — таких раньше у них было две. В одной хранились все важные документы, а во второй — автомобильные модели «1:43», которыми очень дорожил отец. С неким трепетом Марк, усевшись на относительно устойчивый табурет с тремя ножками, достал коробку и, бережно поставив к себе на колени, поднял крышку. Коллекция, конечно, была далеко не полная, всего шесть машинок, но все они знакомые до мельчайшей царапинки. Бирюзовая «Нива», желтая милицейская «Копейка», светло-голубая медпомощь «Москвич», две «Волги» — зелёная и оранжевая, а вершиной коллекции была чёрная «Чайка». Марк аккуратно доставал из коробки каждую, вертел в руках и не понимал, почему мама скинула машинки в общую кучу. Но на самом-то деле, что эти женщины понимают в машинах и том, насколько они могут быть ценны для мужчины? Хотя Марк никогда не питал фанатичной любви к автомобилям, эти миниатюрные модели были связаны с памятью об отце, и от этой памяти Марку избавляться совсем не хотелось. Всё же отец у него был хорошим человеком — за плохим мама не поехала бы в эту глухомань. Да, мама родилась в большом городе и, как рассказывала многим позже, ни в жизнь не переехала бы в Подгорный, если бы не великая и непреодолимая любовь к простому деревенскому парню. Марк, вспоминая историю родителей, всегда думал о том, что пути, сводящие людей, часто непредсказуемы и запутаны. Ведь как так получается, что образованная молодая студентка филфака, думающая лишь об учёбе и карьере, случайно повстречав на рынке неотёсанную безбашенную деревенщину, да еще и на пару лет младше себя, бросила всё и наперекор родителям уехала с ним в деревню? Но мама никогда не жалела о своём поступке. Она говорила Марку, когда тот вырос и делал уверенные шаги в своём деле, что прожила отличную жизнь с хорошим человеком и воспитала сына, которым неимоверно гордится. Отец же незадолго до смерти, подмигивая Марку, говорил, что выиграл джек-пот, когда умудрился влюбить в себя эту городскую и очень уж красивую дамочку. От размышлений Марка оторвал негромкий стук в открытую железную дверь гаража — Сашка привлекал к себе внимание. — Погружаешься в детские воспоминания? — спросил он, задерживая взгляд на моделях машинок. У Марка странно ёкнуло сердце, а желание глупо улыбаться, глядя на Сашку, вдруг стало очень сильным. — Да так, — ответил он, — вот думаю, что надо забрать этих малышек домой, раз мама списала их по негодности. Сашка подошел ближе, разглядывая автомобили. — Раритет прямо. Слушай, они сейчас стоят целое состояние, наверное! — он хихикнул. — Угу, фанаты серии много бы отдали за них. А я их на полку в прихожей поставлю. — Марк, кивнув сам себе, сложил машинки обратно и закрыл коробку. — Слушай, я пришел чего… — Сашка замялся, когда Марк на него вопросительно посмотрел. — Ты… ты сегодня что вечером делаешь? — Понятия не имею, — честно ответил он. — А ты что хотел? — Приходи на чердак. — Зачем? Сашка закатил глаза: — В лото играть будем, наверное? Марк прыснул и тоже отшутился: — В лото? На раздевание? Ехидно ухмыльнувшись, Сашка наклонился и проворковал Марку почти в самые губы: — Ну знаешь, если с раздеванием, то можно и без лото. Что-то внутри Марка всё еще протестовало, пыталось отрезвить и кричало какие-то аргументы против всего происходящего, но он взял пальцами Сашкин подбородок и, притянув к себе, быстро клюнул его в губы, тут же отстранившись. Сашка с последним явно был не согласен и, вывернувшись из держащей его руки, поцеловал более откровенно и долго. Марк понимал, что двери гаража открыты нараспашку, что их прекрасно видно случайному прохожему за калиткой участка, но Сашкин рот был слишком вкусным, а поцелуй — слишком желанным, чтобы его вот так просто прервать. Чуть позже, когда Марк пытался успокоить ухающее от переизбытка адреналина сердце, Сашка сказал: — Я не очень понимаю, как мироздание выбирает пути, по которым сводит людей, но хочу думать, что и твой приезд сюда, и тот злосчастный дождь, и то, что я так внезапно открылся тебе… Хочу думать, что это судьба. Так что приходи, я буду ждать. Марк посмотрел ему в спину и удивился тому, насколько совпали их мысли о путях, людях и судьбе.***
На чердаке запах подсыхающей травы, уже ослабевший и не такой яркий, как вчера, смешивался с пряным ароматом древесины. Марк принюхался, не понимая, откуда взялся жаркий, сладковато-мускусный запах, но, пройдя дальше, увидел вьющуюся вверх струйку дыма, исходящую от сандаловой палочки, установленной на подставке. К благовониям Марк всегда относился с сомнением — душные запахи в закрытых помещениях обычно не приносили никакого эффекта, только головную боль. Но сейчас, видимо, из-за того, что чердак всё же был хорошо проветриваемым местом, дым не лип в носу и аромат был приятен и ненавязчив. Сашка, убравший в сторону книжку, когда увидел Марка, проследил за его взглядом и прокомментировал: — Сандал считается лёгким афродизиаком и при этом расслабляюще действует на нервную систему. Марк взглянул на него и подумал, что никакого афродизиака ему явно не потребуется. Сашка явно пришел сюда не так давно: волосы еще не высохли после душа, а белая футболка местами промокла, впитав влагу с кожи. Выглядел он соблазнительно. Развалившись вальяжно на застеленном чистой простыней матрасе, смотрел прямо Марку в лицо. Но разглядеть в Сашке неуверенность не составило труда: он был напряжен, хоть и пытался не показывать этого. Его можно было понять, у него ведь, по сути, еще никогда не было полноценного секса, в котором он получил бы удовольствие. Марк, подумав об этом, ощутил, как ему становится жарко. Он опустился коленями на матрас, серьёзно заглянул Сашке в глаза. — Доверяешь мне? — спросил тихо. — Я хочу, чтобы ты был уверен в том, что делаешь. Тот, подождав несколько долгих секунд, неуверенно кивнул, и Марку этого хватило. Всё равно он сможет заслужить полное доверие, только доказав, что не причинит вреда. Сашка, может, и сам не понимает, чего боится, и лишь на подсознательном уровне помнит, как с ним обошелся тот городской тип. Прикрыв глаза, Марк прислушался к себе. Близость Сашки туманила здравый смысл, но за этой завесой больше не было сомнений. Он позволил чувству, так внезапно зародившемуся в сердце, захватить себя полностью. Хотел было, правда, пошутить еще раз про лото, но как-то сразу и забыл об этом. Сашка пах свежестью, фруктовым шампунем и солнцем. Марк долго целовал его мягкие губы, не заходя дальше поцелуя, который от нежного и почти невинного становился всё более страстным и глубоким. Сашка не выдержал этой томности, порывисто обнял, прижался всем телом, зарылся руками в волосы на затылке, сполз губами на скулу, обдавая горячим дыханием кожу. Марк не хотел спешить. Намеренно медленно он приподнял на Сашке футболку, погладил кончиками пальцев спину, чувствуя, как тот задрожал. Губы у него припухли, глаза блестели от возбуждения, и Марк, наблюдая за ним, вдруг засомневался, что его собственных размеренности и терпения хватит надолго. Сашка потянул вверх футболку Марка, и тому пришлось поднять руки и позволить стянуть её с себя. Шершавые мозолистые ладони прошлись по его торсу, бокам, спине, и объятия, в которые его заключил Сашка, не были нежными. Он был сильным, и Марку нравилось ощущать эту силу — в том, как Сашка слегка оцарапывал спину, нетерпеливо припадая губами к шее, языком касаясь кадыка, подбородка и снова находя рот Марка. Стянув футболку и с него, уложив Сашку на спину, Марк думал, как бы раньше времени не сойти с ума, и на периферии сознания пытался вспомнить, когда же в последний раз его уносило так быстро, чтобы еще ни он, ни партнер даже не успели полностью раздеться. По всему выходило, что вообще никогда — Сашка явно был особенным. Марку хотелось касаться его всего, целовать везде, вдыхать аромат кожи, слизывать капельки выступающей на ней влаги. От губ по щекам к плечу и предплечью, по рукам вниз, языком чувствуя выступающие полоски вен, к запястьям и ладоням, к пальцам, обхватив их ненадолго губами. А потом поцеловать тазобедренные косточки и медленно, оставляя влажные следы, подняться по торсу обратно к губам, припасть к ним глубоко и надолго. И оторваться, только услышав наконец-то нетерпеливый стон. — Ты издеваешься? — прошипел Сашка хрипло, сглотнув слюну. Марк лишь усмехнулся, погладил его по щеке. Он наслаждался Сашкой и не хотел, чтобы всё закончилось быстро. Но тот был неусидчив, медлить с ним было себе дороже. Сашка обхватил Марка за шею одной рукой, а второй, пройдясь ладонью по животу, нырнул в штаны, сжав напряженный член сквозь ткань белья — несильно, но выбив из Марка дух. И еще несколько раз рвано повторяя движения, заставил его словить звезды в глазах и забыть о промедлении, по крайней мере, до тех пор, пока Сашка не оказался без штанов, с раздвинутыми ногами, выставив напоказ серые в желтую полоску трусы. Марк глубоко вдохнул и медленно выдохнул. Сашка облизнул пересохшие губы — то ли неосознанно, то ли провоцируя его. — Перевернись и сунь под живот подушку, — склонившись, попросил Марк. В глазах Сашки промелькнул секундный испуг, но после он посмотрел доверчиво и сделал то, что попросили. Марк достал из кармана забранные из машины презервативы и смазку, положил их на матрас рядом с собой. Задержав дыхание, потянул за резинку Сашкины трусы вниз, оголяя бледную кожу ягодиц, контрастирующую с загоревшим телом. Сашка вздрагивал от каждого мягкого прикосновения губ к спине, будто от электрического разряда, а Марк продолжал целовать его от загривка, щекоча дыханием в волосах, и спускаться по позвоночнику к копчику. Рукой он поглаживал внутреннюю сторону его бедер, не касаясь при этом напряженной плоти, чем вызывал нетерпеливые вздохи. Сашка подготовился, об этом свидетельствовали несколько маленьких порезов между ягодицами и относительная выбритость там же. Марка умилила такая щепетильность. Он осторожно провел пальцем по ложбинке, Сашка вздохнул и сжался. Пришлось склониться к его уху и шепнуть: — Расслабься. Ты же доверяешь мне? Сашка дернул головой — кивнул, видимо. Марк действовал уверенно, но аккуратно, прислушиваясь к реакциям Сашкиного тела, пытаясь уловить малейшие признаки того, что ему больно. Сашка оказался чрезвычайно чувствительным внутри. Привыкнув к новым ощущениям, он отзывался на ласку и вторил движениям руки Марка, а тот поражался, понимая, что тело под ним, никогда ранее не испытывающее такого рода наслаждение, очень стремится получить его. Сашке нравилось. Он принял Марка полностью и, переждав неприятные ощущения, распалялся всё сильнее. Его кожа была горячей, в нём, как в заводном механизме, с каждой новой волной удовольствия росло напряжение. Марк никогда не думал, что возможно чувствовать так, быть настолько целым с другим человеком. Он не ощущал ни времени, ни пространства в те моменты, для него существовал только Сашка: его сбитое дыхание и тихие стоны, его тепло, запах и нарастающий запал в движениях. Он отдавался ему полностью, без остатка, и Марк совершенно забыл о всех предрассудках, забирая себе эту Сашкину искренность, растворяясь и отдавая в ответ себя. Позже Марк прижимал к себе взмокшего, тёплого, довольно улыбающегося Сашку и понимал, что масштабы надвигающейся катастрофы на самом деле он недооценил. Ведь Сашка, сам того не ведая, слишком быстро поселился у него в сердце и теперь уверенно обживался там, явно не собираясь просто взять и уйти, когда Марку придёт время уезжать из Подгорного. Сашка приподнялся на локте и взглянул на него. Ничего не говоря, рассматривал внимательно и пристально. — Со мной что-то не так? — спросил Марк, улыбнувшись. — Что-то на лице? Сашка качнул головой. — Неа, просто смотрю. — Зачем? — Ну… нравишься ты мне, — он хихикнул. — Ты же меня тоже рассматриваешь, вот и я тебя тоже. Марк протянул руку, взъерошил его волосы, вызвав этим недовольное фырканье. Сашка уткнулся лицом ему в грудь. — Хорошо с тобой. — Он снова поднял голову и приблизился к лицу Марка. — Если бы не ты, я и не узнал бы, что может быть так классно. Сашка обвил его руками и полез целоваться, прижался всем телом, заёрзал, явно намекая на второй заход. — Сбавь обороты, — попросил Марк. — У тебя сегодня был первый настоящий секс, и телу стоит отдохнуть… — Брось, Марк! Моё тело в полной боевой готовности, — он перевел взгляд вниз, — и твоё, к слову, тоже. Блин, ты скоро уедешь, и не факт, что я тебя когда-нибудь еще увижу, так что я не собираюсь зря терять время. И Марк, конечно, не смог ему отказать.