cut ties with all the lies

      Когда дом пуст, Фиона и сама чувствует себя опустошённой.       Дни проходят в тумане натянутых нервов и липкого пота. Фиона заходит за пределы своих возможностей и борется до боли костей. Время без её семьи течёт медленно, тяжёлое от того, что произошло, и того, что может произойти.       — Я исправлю это, — обещает она. От полуденного солнца она сощуривается, но с готовностью расправляет плечи. — Суд назначен на пятницу. Я верну вас всех домой.       Йен не может выглядеть неуверенным в этот момент, так что он просто крепко сжимает её руку.       — Хорошо, — в конце концов кивает он. — Думаю, Карл в шаге от того, чтобы совершить двойное убийство. — Фиона позволяет себе улыбнуться, потому что этого-то он и добивался. И если ему необходима её улыбка, она улыбнётся для него.       — Его отвращение к деньгам теперь в десятки раз сильнее, — соглашается она.       — Отлично. — Тень раздумий пробегается по его лицу, пока он внимательно вглядывается в пол. Фиона не впервые думает о том, что может происходить в его голове.       — Хэй, как у тебя дела? — спрашивает она, склоняя голову, чтобы поймать его взгляд. Он поднимает глаза, чтобы оглядеть крыши высоченных зданий на горизонте, избегая её буравящего взора.       — Со мной всё в порядке, Фиона, — он слабо пожимает плечами.       С наторелым вниманием она дотягивается до его лица и говорит:       — Ты кажешься грустным. — Её слова мягкие и осторожные.       Она всегда была осторожнее с Йеном, меньше давила на него. Когда он долго не ложился, чтобы посмотреть бейсбол, она глядела на это сквозь пальцы. Когда он прокрадывался поздно домой на цыпочках, она принимала его шаткие оправдания и прикусывала язык, чтобы норовящие вопросы не выскользнули изо рта. Его большие невинные глаза ломали её намерения и разбивали вдребезги её решения. Ей бы хотелось верить, что с ним всё в порядке.       — Реабилитационный центр социальной адаптации не особо улучшает настроение, — он криво улыбается. — Всё станет лучше, когда все вернутся домой.       Фиона проглатывает свою неуверенность и ожесточает свой взгляд.       — Что-то ещё не так. Это как-то связано с отцом Джимми? — пытается угадать она.       Когда Йен тихо и едва различимо усмехается, Фиона знает, что она промахнулась. Она даже не может сориентировать ответ и от этого ощущает себя чертовски тупой. Она никогда не была против его отношений с Ллойдом. Она никогда не заходила в своём волнении дальше лёгкой тревоги и нерешительного любопытства.       С Йеном всё было иначе, нежели с другими. Не хуже или лучше, было просто иначе. Он никогда не был её ребёнком, он лишь приходился ей младшим братом.       — Что? Нет. Мы уже перестали видеться, — честно признаётся он.       — Это тебя беспокоит? — интересуется она.       — Фиона, мы просто дурачились. Это никогда не было чем-то серьёзным, — она наблюдает за тем, как он нервно сглатывает. Он был её младшим братом, и он трахал отца её парня. Это было куда большей проблемой, чем она обычно позволяла, но её желудок всё ещё неистово скручивало, когда она давала себе опустить руки.       — Что ж, Йен, что-то происходит, — она вздыхает. — Что это? Кто это? — осуждающе спрашивает она, зная, что проблемы Йена всегда были вызваны «кем-то». У него хорошо получалось делать верные вещи с не теми людьми.       — Я не могу… Я не могу рассказать тебе, — неуверенно признаётся он.       — Ты не можешь рассказать мне? — от удивления её сердце разбивает вдребезги в то время, как Йен виновато отводит взгляд. — Смотри, всё, что происходит с вами, — моё дело, так уж повелось. Но я всегда давала тебе чуть больше свободы действий. Может, ты лучше скрываешь секреты, чем остальные, или может, потому что сам не особо заметный и всё в этом роде. Я правда не знаю. Но знаю то, что позволяю тебе куда больше, позволяю тебе приходить ко мне, когда захочешь. И это всегда срабатывало в прошлом, или, по крайней мере, я думала, что это работает. Но, возможно, это не так, — завершает она.       — Фиона, со мной всё в порядке, — отдаётся его голос, словно поломанная пластинка, повторяя слова вновь и вновь. Со мной всё в порядке, всё хорошо, не волнуйся…       Фиона утомлённо трёт глаза и качает головой.       — Нет, не в порядке. У тебя отлично получается это говорить и выглядеть, будто всё хорошо, — тоже. Ты заставляешь легко в это верить и ещё легче притворяешься. Но ты больше не можешь притворяться. Ты, чёрт возьми тонешь, — она показательно расширяет глаза. — И я предлагаю тебе руку помощи. Пожалуйста, возьми её.       Она знает, что добралась до него, потому что он выглядит так, будто не может решить, хочет ли он обнять её или же сбежать от неё.       — Мне бы хотелось, — бормочет он после напряжённого момента. — Но это касается не только меня. В это ввязаны и другие люди, и всё чертовски запутано. Я знаю, что ты сделаешь ради меня всё, что угодно. Но на этот раз ты не можешь мне помочь, — продолжает он.       Отчаяние от бессилия жжёт ей глаза, и она умоляет:       — Поговори со мной, Йен.       — Я не могу. Пока нет… — отзывается он.       — А когда? Хах, когда? — надавливает она. Она злится на себя за то, что не сделала этого раньше. Теперь Йен со своими проблемами в нескольких сотнях миль от неё, и она не знает, как догнать их.       — Я не знаю, Фиона. Я не знаю, — выдыхает он. Она нацеливается продолжать спор, но вспышка беспомощности в его глазах быстро останавливает её.       — Кажется неправильным вот так всё оставлять, — бормочет она. По его виду можно сказать, что он думает так же, но он не произносит больше ни слова. Она пробегается рукой по своим густым волосам, отчаянно потягивая их у корней.       Фиона чувствует себя бесполезной, потому что Йен внимательно глядит на неё, побуждая сделать хоть что-нибудь. Она смаргивает слёзы, которые накатывают на глаза, и закусывает щёку изнутри. Йен не утешает её, и она знает, что он не сможет. . . .       Лип запинается о разбитый и треснувший тротуар в то время, как чикагский бриз дует ему в лицо.       На горизонте виднеется мрачное небо в то время, как он быстро идёт по переулку. Изогнув бровь, он замечает непривычную тишину на этой дорожке, которая приведёт его к дому. Он бросает взгляд на телефон и ускоряется, осознавая, что он вполне может нарушить комендантский час.       Когда он проходит поворот в тёмный переулок, оттуда ему прилетает лёгкий подзатыльник. Он опускает взгляд и обнаруживает, что под его ногами лежит свёрнутый листок бумаги, и он не может не выругаться.       — Что за херня? — резко говорит он.       — Прочти, мудила. — Микки прокрадывается из переулка и кивает в сторону ущербного листочка.       — Да у меня на самом деле и так всё нормально. Но спасибо, — он ухмыляется. Во что бы ни впутался Микки Милкович, Лип не хочет принимать в этом ни малейшего участия.       — Подними грёбаную бумажку и прочти то, что написано, — нетерпеливо предлагает он, большим пальцем потирая нижнюю губу. Задумчиво склонив голову, Лип несколько секунд оглядывает Микки перед тем, как раздражённо вздохнуть. Он и так опаздывал к комендантскому часу, так что можно опоздать и не напрасно.       — Тебе действительно нужно научиться общаться как нормальному человеку, Милкович, — он закатывает глаза перед тем, как смягчиться и подобрать бумажку с земли. Когда он разворачивает изорванный лист, он обнаруживает массу неясных букв, отчего ему необходимо несколько минут, чтобы расшифровать послание.       Микки тревожно топает ногой и одаривает Липа многозначительным взглядом.       — Это лекарство, которое вызывает сердечную недостаточность и всякую херню, верно? И его нельзя обнаружить при вскрытии… — его слова звучат неуверенно и нервно. Лип позволяет себе ещё раз пройтись взглядом по написанному перед тем, как наконец встретиться с вопросительным взором Микки.       — Охереть… — выдыхает он. — Ты собираешься его убить.       — Это правильное лекарство или нет? — Микки неловко почёсывает шею и упирается взглядом в пол.       — Йен знает? — наседает он. Это всё, что нужно, чтобы вновь приковать взгляд Микки обратно к себе и удержать его непоколебимое внимание.       Он не отвечает сразу же, и Лип едва ли не повторяет вопрос. Но, в конце концов, Микки расслабляется и начинает тихо говорить:       — Мне не нравится рассказывать ему. Но да, думаю, он знает. Обычно он знает всё, блять, чего я не хочу, чтобы он знал, так что… — он беспомощно пожимает плечами. Потому что Микки беспомощен, когда дело доходит до Йена, и Лип вроде как начинает это понимать.       — Он же абсолютно не причастен к этому? — задаёт вопрос Лип.       — Блять, нет, — говорит тот. Его голос полон упёртой честности, и почти что кажется, что он зол из-за того, что Лип даже предположил подобное.       Он понимающе кивает и отвечает:       — Хорошо, — и вновь протягивает записку Микки. Он ждёт, пока Микки не возьмёт бумажку перед тем, как спросить: — Ты уверен, что ты знаешь, что делаешь?       — Это должно быть сделано. Ты знаешь об этом, — настаивает Микки. Липу не нравится соглашаться с Микки Милковичем в чём бы то ни было, но он знает, что должно быть сделано хоть что-нибудь.       — Блять, чувак. Будь осторожен, что ли, — Лип звучно выдыхает.       — Не знал, что тебе не насрать, — он ухмыляется, засовывая руки в карманы.       — Я не хуйло, по крайней мере, не в твоём отношении. Но я забочусь о Йене, а он заботится о тебе, так что просто, блять, не умирай, — серьёзно разъясняет он. — И не усади снова свою задницу в тюрьму. Эта история уже и правда изжила себя, — он легко улыбается.       — Если всё пройдёт плохо, дело будет не в полиции. Поверь мне, — утомлённо бормочет Микки.       После этого они понимающе глядят друг на друга, но Липу ненавистно то, как слова повисли над ними в воздухе. Он хочет открыть рот и стереть их или покрыть их чем-то менее беспощадным. Но он понимает, что в горле у него пересохло, а на языке — пусто. Нечего больше говорить, нечего больше делать.