cut ties with all the lies

      Йену было шесть, когда он по-настоящему понял, что такое ― быть Галлагером.       В школе училась кучка мальчишек, которые прикапывались к нему, потому что он был маленьким и бедным, да и к тому же, он был легкой наживой. Однажды вечером Лип увидел, как он обрабатывает свои ссаженные щуплые коленки после того, как его толкнули на игровой площадке. На следующий день трое мальчишек отплёвывали землю вместе с кровью. Фиона с Липом украдкой обменялись ухмылками, каждый из них держал руку на плече Йена, стоя от него по обе стороны.       Они не говорили об этом вслух, но Йен всё равно слышал это ― никто не связывался с Галлагерами.       Весь остальной мир мог сойти с ума, но шестеро своенравных братьев и сестёр схватились бы за край земли, держась друг за друга. Они бы сжигали, дробили и рушили, пока ничего бы не осталось. Они бы боролись, и они никогда не перестанут этого делать.       Йен чувствует эту непрекращающуюся борьбу Галлагеров, циркулирующую по его венам, когда они спешно вбегают в дверь того, что они называют своим домом. С пихающимся и толкающимся Карлом, плетущимся вслед за ним, Йен ощущает смех, пузырящийся внутри него, хватая мелкого брата и кружа его.       ― Дом, милый дом, ― ухмыляется Лип, целуя Дебби в макушку, неохотно заходя на кухню вслед за Мэнди. Йен согласно кивает перед тем, как играючи бросить Карла на диван.       ― Я первая забила душ! ― кричит Дебби, поворачиваясь к лестнице.       ― Можешь занять его хоть навсегда. Я больше никогда не буду мыться, ― Карл серьёзно хмурится. Йен чувствует, как Фиона сжимает его плечи, и они мельком обмениваются любящими взглядами.       ― У тебя передышка в два дня, ― обсуждает условия Фиона.       ― Ага, Карл, если начнёшь пахнуть слишком дурно, то мы отошлём тебя обратно, ― угрожает Йен.       ― Да ну нахуй! ― восклицает он, в смятении стоя на диванных подушках.       ― Эй, следи за языком и усади свою задницу. Наш диван, может быть, и кусок дерьма, но мы не стоим на нём, ― говорит Фиона.       В этот момент Йен обожает каждую частичку своей жизни. Дебби несётся вверх по лестнице, Лип болтается в поисках еды на кухне. Карл егозливо выходит за пределы допустимого, а Фиона ругает их на пару с Лиамом, усадив на колени. Дом полон шума и людей, и это всё, чего он когда-либо хотел, но никогда об этом не подозревал.       ― Пересматриваешь вариант опекунства? ― подразнивает он, кивая на Карла, который бросает свои ботинки через всю комнату.       ― Точно, ― она широко улыбается, подталкивая его в плечо.       ― Добро пожаловать домой, Фиона, ― он улыбается.       Потому что Фиона жила в этом доме и бродила по давно знакомым коридорам, но в то же время она была не здесь в их отсутствие.       ― Добро пожаловать домой, Йен, ― говорит она.       Улыбка Йена замирает на его лице, когда он видит тёмные волосы Мэнди, которая танцует на кухне, вспоминая, что остальные семьи не такие, как их. Микки с Мэнди никогда не узнают этого ощущения полноты, что обосновывалось в Йене каждый раз, когда он видел одного из своих братьев или сестёр. Они никогда не прислушаются к советам семьи и не слышат то, что слышит Йен.       Люди могут бояться семью Милковичей, но все знают, что с Галлагерами связываться не стоит. Они не просто борются за себя, они борются друг за друга. . . .       На горизонте виднеется мрачное небо, пока Микки собирается с духом, чтобы постучать в дверь Галлагеров.       С недоумением на лице Дебби открывает дверь и видит его, сгорбившегося и засунувшего руки в карманы. По выражению её лица он может с лёгкостью сказать, что она выбирает между тем, чтобы захлопнуть дверь или чтобы дотянуться до дубинки. Но Мэнди видит Микки с дивана и от удивления вскакивает со своего места, ступая прямо перед Дебби и как бы защищая своего брата.       — Чего тебе надо, мудила? — она отпускает колкость.       Он закусывает нижнюю губу, пытаясь подобрать нужные слова. Когда он додумывается, что таких нет, то небрежно фыркает.       — Отец мёртв.       Микки не знает, откуда появился Йен, но неожиданно он здесь. Задержавшись позади Мэнди и уставившись в глаза Микки, Йен здесь.       — О чём ты, блять, говоришь? — резко спрашивает Мэнди. Она выглядит напуганной, полной надежд и злобы в один и тот же момент времени.       — Сердечный приступ, — он пожимает плечами. — Я нашёл его на полу в кухне, когда вернулся домой после своего метового трипа с Никки. — Его голос безэмоционален и пуст, но ему приходится потрудиться, чтобы таким его и сохранить.       Губы Мэнди преодолевает дрожащий выдох, когда она произносит:       — Иисусе… — И Микки лишь может уставиться на руку, что Йен положил ей на плечо, пока она тихо переваривает новость.       — Ага, что ж. Полиция перелопатила весь дом, когда они пришли забирать тело, и пахнет говнецом, так что можешь обождать до возвращения домой парочку деньков. Не то чтобы ты и так не проводишь в этом сральнике дохера времени. Просто ты всегда отсиживаешься здесь, — он саркастично ухмыляется.       — Игги и остальные знают? — на автомате интересуется она.       — Я оставил записку на двери, — отвечает он.       — Ты оставил ёбаную записку. Ты, блять, шутишь, Мик? — её губы искривляются от отвращения, и ему хочется оторвать её от Йена и сказать ей, чтобы заткнулась нахер.       — Гляди, я разбирался с трупом и полицией. Ты можешь разобраться и с остальным собачьим дерьмом, — рявкает он, потому что он действительно не в настроении для её выебонов.       Она уже готова выдать ему резкий ответ, когда Лип спускается по лестнице; вид у него непонимающий и взъерошенный.       — Что происходит? — он откашливается.       — Терри мёртв, ты застрял с Мэнди, и я выметаюсь отсюда, — говорит Микки, набрасывая капюшон своей толстовки на голову и разворачиваясь, чтобы уйти. Когда он проходит дорожку, ведущую к дому, он ожидает услышать хлопок двери, но он лишь слышит поспешные шаги позади.       — Микки, погоди! — кричит Йен, закрывая дверь и хватая его за плечо. Микки увиливает от его хватки и тревожно отодвигается.       — Отъебись, рыжий лобок, — бормочет он. Неожиданно он ощущает подавляющую его усталость.       — Ты это сделал? — нерешительно интересуется Йен.       Микки пожимает плечами, но в конце концов говорит:       — Но я нехило ссыковал, пока подсыпал ему отраву… — он смотрит Йену прямо в глаза, когда произносит это. Он не закусывает губу и не отводит глаз, его взгляд настойчивый и уверенный. Все его внутренности могли кипеть от ужаса и неверия, но ни толики сожаления не отражалось в его голубых, словно океан, глазах.       — Мик, ты не можешь вот так просто об этом говорить. Ты должен быть осторожен, — Йен опасливо оглядывается; его Адамово яблоко подскакивает, когда он сглатывает. Микки изо всех сил пытается не фыркнуть, потому что в их отношениях трепался только Йен. Микки знает, как хранить секреты, и иногда ему кажется, что это единственное, помимо задавания взбучки, в чём он действительно хорош.       — Да ну нахуй! Я не кричу об этом, стоя на крыше, я говорю об этом тебе. Господь, так всё нормально? — он резко толкает рыжеволосого в плечо и старается сделать вид, что не пытается сказать Йену, что он отличается от других людей, что он доверяет ему.       — Да, — поспешно говорит он, — конечно, ты же знаешь, что можешь рассказывать мне что угодно, — продолжает он.       — Не начинай свою песню о том, что ты особенный, Галлагер, — он горько усмехается, усаживаясь на бетонные ступеньки.       Йен следует его примеру и аккуратно подталкивает его ногу.       — Ты знаешь, что я имею в виду, — говорит он.       — Ага, кажется. Блять, — тихо бормочет он, наконец отводя взгляд.       Микки всегда было проще принять ненависть и злобу. Любовь являлась для него чем-то совершенно другим, как и Йен. Однажды он уснул рядом с Микки. Они жёстко трахались друг с другом, так тяжело дыша, что звук бегущей по жилам крови заглушал их беспомощные стоны. Когда Микки перестал видеть звёзды, он повернулся и увидел, как размеренно вздымается и опускается грудь Йена. Его губы были слегка приоткрыты, а ресницы — обнимали скулы. Сердце Микки действительно приостановилось на самый долгий момент за всю его жизнь, и лишь то, что Йен слегка потянул его за руку, заново завело его с повышенной скоростью.       Микки столкнул его с кровати и крикнул ему убираться нахуй. Это была бессмысленная попытка взять ситуацию под контроль. Но тогда отрицание и злоба Микки не имели значения, как и сейчас не имеет значения ненависть Терри. Руки Йена уверенно сжимали сердце Микки, и от его хватки оставались синяки. Если Йен когда-либо решит отпустить Микки, там он оставит за собой отпечатки. Им было слишком поздно перетряхивать весь тот хаос, что они сотворили, слишком поздно уходить невредимыми. Иногда Микки ненавидел Йена за это, но большую часть времени он попросту учился жить с этим.       — Ты скорее всего взбесишься из-за того, что я спрашиваю, но… ты в порядке? — Йен нерешительно закусывает губу, и Микки видит, что он не хочет задавать вопрос, не хочет слишком сильно давить.       — Мне отлично, — он ухмыляется.       — Микки… — его голос почти что переходит на шёпот, что заставляет старшего содрогнуться. Он умело хранил секреты, а Йен был хорош в притворстве. Вместе они падали в дыру, где-то, что они чувствовали, и то, что делали, едва ли когда-то совпадало. Но дыра начинала душить их и утаскивать Микки в себя. Теперь казалось, что всё находилось в подвешенном состоянии в ожидании кульминации.       — Смотри, я сделал то, что должен был. Старик скорее всего назвал бы меня сукой за то, как я это сделал. Но к хуям его. Может, я и мелкая сука, но я не тупой. Я видел кучу людей, которые пытались убрать Терри Милковича и оружием, и кулаками. Сейчас все они мертвы, — заявляет он.       Йен долго молчит, беспрестанно подёргивая пальцами.       — Не знаю, что и сказать, — признаётся он.       — Такое впервые, — фыркает Микки.       — Заткнись. Я просто хотел тебе помочь, — напоминает он, голос его смелый и хрупкий в одно и то же время.       — Со мной всё в порядке. Он мёртв, а я нет. Как и ты, так что… — Он вновь внимательно глядит на Йена, на этот раз давая своим словам просочиться в головы обоим. — Со мной всё в порядке, — повторяет он.       — У тебя способность делать так, что «хорошо» звучит как дерьмо, — бормочет Йен.       — Это Саутсайд, Галлагер. Дерьмо — это уже неплохо, — искренне говорит Микки. Йен хмурится на это и вытанцовывает пальцами по бетонной поверхности, пока они не исчезают за рукой Микки.       Микки начинает отстраняться, но Йен останавливает его.       — Ну же. Не… Просто позволь мне, — мягко настаивает он.       — Блять, — выдыхает тот. Он позволяет пальцам Йена просочиться сквозь собственные и крепко сжимает их, практически до боли.       — Оставайся здесь на эту ночь, — говорит тот, что повыше. И Микки не уверен, вопрос ли это или предложение.       — Ага, точно, — говорит Микки, закатывая глаза и вновь отстраняясь.       — Я серьёзно. Карл и Дэбби ночуют в палатках в гостиной вместе с Лиамом, так как это их первая ночь вместе после воссоединения. Фиона позволит тебе занять кровать Карла, пока неразбериха в твоём доме не уляжется. — Его уговоры соблазняют, и Микки позволяет ему сжать свою руку.       — Фиона ненавидит меня, — подмечает он.       — Ты мой друг и брат Мэнди. Твой отец только что умер. Она позволит тебе остаться, — объясняет он.       — Это плохая идея, — Микки вздыхает.       — Вероятно, — он широко улыбается, зная, что он победил.       И Микки ненавидит то, что он прав, он ненавидит это, но знает, что это правда. Держа, чёрт подери, сердце Микки в своих руках, Йен всегда будет побеждать.