days

[date] Утро началось ожидаемо паршиво. Голова, то ли от избытка алкоголя, то ли от того, что я ещё долго не мог вчера уснуть, болела и пухла, руки с ногами работали вяло, больше на рефлексах, чем по моей воле. Поленившись застилать кровать, я принял душ, съел что-то из вчерашней еды на завтрак и уже натягивал на себя зелёный джемпер, когда внезапно вспомнил, что забыл побриться. Подумал о Лайтмане, который этого терпеть не мог, пришёл к выводу, что ему надо пойти нахрен, и забил. Потом потрогал свои щёки и передумал. В итоге вышел из дома позже обычного и не опоздал каким-то чудом. Первой из встреченных мною людей оказалась Долорес, которая, кроме всего прочего, сказала, что Риа сегодня не будет, потому что она куда-то там отпросилась по семейным делам. Я расстроился. Торрес была той ещё занозой в заднице: слишком проницательная для человека, не знакомого с теорией, и язык подвешен, захочешь — не скроешься, а это крайне неудобно, даже раздражает, — но всё-таки другом. Она мне нравилась, но ничего больше из этого получиться не могло, потому что у нас вместо сотрудничества выходит почти всегда соревнование. Начальство, естественно, этому только потворствует. Честно, не уверен, что эффективнее. Может, они и правы. Еле ворочая глазными яблоками под тонкой кожицей век и чувствуя себя живым трупом, я устроился на своём рабочем месте возле компа, когда… Должно быть, в какой-то из параллельных вселенных в комнате лопнула лампочка, а воздух сгустился, потяжелел, замер на мгновение свинцовым штырём в горле, щекоча кончики волос разрядами электричества, разбивая губы сотней трещин и заставляя их гореть и кровоточить, но в моей ничего подобного не случилось. В моей просто в комнату вошёл Лайтман. Не знаю, как он это делает, но волны гнева почувствовали все. Я напрягся, глотая лопатками порыв ветра, метнувшийся в панике из распахнувшейся двери, и мысленно радуясь, что никто не видит моё лицо. Для того, чтобы убрать с него все нежелательные выражения, одной секунды вполне хватает. Я повернулся на стуле: опасности надо глядеть в лицо. Кэл долетел до своего кабинета, схватился за ручку, кинул через плечо что-то вроде: «За мной», — и скрылся в дверном проёме. Пришлось встать и отправиться за ним. Интересненько. У начальника всегда куча папок на книжных шкафах. Никогда почему-то не выпадает шанса нормально их поразглядывать. Одну, довольно толстую, Лайтман бросил на стол и уселся за него, по привычке закинув «четвёркой» ступню одной ноги на колено другой (я не видел это через деревянную панель, но точно знал). Типичное выражение доминирования и власти. Мужчина окинул меня коротким взглядом — прицепиться не к чему, пустое место — и начал говорить про человека, о котором мне нужно всё разузнать. При этом он тыкал пальцем в папку с данными, раздавая конкретные указания. Я смотрел на файлы, а не на него, как раньше, и засчитывал себе за ещё одну маленькую победу то, что в его присутствии могу спокойно и ровно дышать. Это может показаться глупым, но не тогда, когда твой мир начал собираться по кусочкам всего каких-то полтора месяца назад. Так что да, я с чистой совестью мысленно глажу себя по головке и радуюсь тому, что справляюсь. Что мы с хорошим Локером справляемся. Что он справляется с этим. Кэл закончил говорить и ожидал, пока я свалю, но это ещё не всё, что мне хотелось узнать. — А в чём, собственно, дело? — поинтересовался я. По взгляду Лайтмана немедленно понял, что вконец обнаглел, но словесной баталии помешала вошедшая Фостер. Мы оба повернулись к ней. — Девушка здесь, я уговорила её подождать в гостевой. Привет, Локер, — сказала она, поправляя подол обтягивающего бежевого платья до колена. Взгляд её, лишь на мгновение переместившийся ко мне, — ровно на столько, сколько требовали приличия, — вернулся к Кэлу. Она, конечно, тоже увидела его настроение и немедленно добавила: — Это может быть и не Дик Риддлер, мы пока ещё ничего не знаем. Пусть Локер посмотрит, а потом вы с ним поедете на место. — Я возьму Торрес. — Торрес сегодня не будет: она звонила мне утром и отпросилась, сказала, что-то с семьёй. — Почему она звонила не мне? — Говорит, ты не отвечал. Лайтман, давно поднявшийся с места и постукивавший носком ботинка по полу, недовольно поджал губы и повернулся к двери, в мою сторону даже не глядя. Я наблюдал. Тем временем Джиллиан мягко продолжила: — В любом случае всё это потом, а сейчас нужно поговорить с девушкой. У неё не так много времени, тем более она очень переживает за сестру. — А что случилось? — наконец осмелился я спросить. — Мы подозреваем, что знакомый одного из наших старых клиентов, профессиональный мошенник, которого не удалось, к сожалению, ни поймать, ни даже обвинить в прошлый раз, объявился снова. Девушка, которая ждёт в приёмной, утверждает, что кто-то, очень похожий на него, собирается жениться на её сестре и заставить ту вложить своё немалое состояние в какие-то подложные проекты. Она не уверена, что им движут чувства, а не какие-то корыстные побуждения, но сестра не желает ничего слушать, поэтому нужно, чтобы правду выяснили мы. — О. Я так понимаю, для вас дело в основном в барыше? — Нет, скорее в том, что если это тот самый Дик Риддлер, с которым тогда было столько проблем, то нельзя всё так оставить. Ну, ясно. Лайтман не прощает тех, от кого потерпел поражение. Дело чести. — Эм… Ладно. А почему поехать припирать его к стенке должна именно Торрес? — Нужен кто-то, кого Дик не знает. Это было очень давно, вы его не застали. — Ясно, — ответил я и глянул на Лайтмана. Конечно, я же Торрес, по их мнению, в подмётки не гожусь. Кому ехать, если не ей. Начальник зыркнул на меня искоса. Я изобразил попытку выглядеть незаинтересованным, с ехидством подумав, что, похоже, выбора у него нет. Наконец Кэл махнул рукой в сторону выхода и энергичным шагом направился туда же, сказав, чтобы я поторапливался. Проводив взглядом его фигуру, — угловато-сглаженное подвижное чёрное пятно, острое, как зрачок, — я пошёл в обнимку с папкой к своему рабочему месту, чтобы, как положено, искать информацию. В этом я профи: слишком часто приходится копаться в архивах, чтобы не уметь, плюс с техникой ладил всю жизнь и даже печатаю, например, быстрее всех в Лайтман групп. Только это не тот навык, которым хочется гордиться. Опустив ненужные подробности, сразу скажу, что гипотеза начальника оказалась похожей на правду. Я надеялся успеть посмотреть на то, как Кэл допрашивает нашу клиентессу, но работа заняла слишком много времени, так что, когда я притопал к Кубу, там уже были только Фостер и Лайтман, просматривающие видео с ответами девушки. Уже на подходе по их лицам я прочёл, что всё было не так просто, как могло показаться сначала. Может, в деле замешана ревность и у сестры — будущей невесты — просто хотят отбить мужа? На немой вопрос, Риддлер ли это, я ответил утвердительно. Джиллиан кивнула, уже не удивляясь, что Лайтман оказался прав, и обратилась к нему: — Я пока останусь в офисе, а вы поезжайте туда, к Риддлеру. Позвони, когда узнаешь что-нибудь новое. И, пожалуйста, не делай глупостей. Они сидели друг напротив друга, опираясь каждый на поверхность компьютерного стола: Джиллиан — плечом, Кэл — локтем. Такие близкие и неуловимо в этот момент похожие смягчённостью жестов и внутренним спокойствием в их привычной, давно сложившейся гармонии. Равенство и взаимное уважение. Глядя на этих двоих, я внезапно ощутил всю полноту собственного одиночества. Женщины. Я ревновал Лайтмана ко всем: к Фостер, к его бывшей жене, к красивым коллегам из ФБР, даже к Эмили — к людям, с которыми он вёл себя иначе, так, как никогда не вёл со мной. С которыми его лицо теряло хищное выражение, смягчалось и становилось настоящим, гораздо более человеческим. Люди, которые доверяли ему и которым доверял он. В этом маленьком мирке, закрытом от всего внешнего, мне никогда не было места. Начальник щёлкнул пальцами, привлекая моё внимание. — У тебя минута, чтобы сходить за курткой. Поедем на моей машине. — Ладно. Файлы брать? Он посмотрел на меня, как на идиота. У него это очень живо получается. — Окей, я просто спросил. Нормальный вопрос, между прочим. А вдруг нужно было бы тыкать улики этому типу под нос? Я пошёл за курткой и, уже надевая её по дороге к выходу из офиса, вспомнил, что до сих пор не ездил с Лайтманом в его машине. Это немного странно, потому что вообще мы не так уж и редко куда-то мотаемся. Просто кое-кто откровенно брезгует пускать простых смертных на свою личную территорию. Я лишь вынужденное исключение. Ну и пусть. Заметив начальника, я проследовал за ним к парковке. Авто как авто, что-то блестящее, узкомордое и чёрное. Мгновение поколебавшись, я сел всё же на переднее сиденье и огляделся мимолётом, нашаривая рукой ремень безопасности. Всё неуловимо напоминало о Лайтмане, хотя, что именно, я объяснить бы не смог. Может, эта внешняя холодность в матовой черноте кожаной обивки и еле уловимый аромат тяжёлого, дурманящего парфюма. А может, всё, включая запах, — иллюзия, когнитивное искажение, вызванное присутствием владельца машины, роющегося в бардачке в каких-то тридцати сантиметрах от меня. Лайтман нашарил начатую пачку жвачки, закинул одну капсулу в рот и повернул ключ зажигания. Затем мы тронулись с места задним ходом. Он, держа левую руку на руле, обернулся в пространство между нашими креслами, выгнувшись так, что его лицо оказалось совсем рядом с моим. Я даже мог разглядеть тончайшие линии морщин на его коже и почувствовать запах ментола. Лайман на секунду скосил взгляд на меня, продолжая выруливать, и произнёс насмешливо: — Что, Локер, слишком круто для тебя? Вот мудак. Как вообще на такое отвечать? — Недостаточно, — парировал тогда я, не придумав ничего более остроумного. Лайтман повернул голову ко мне, читая моё лицо. Я возвёл взгляд к небу и отвернулся. Во-первых, если он надеялся, что я начну бессвязно лепетать оправдания, то пускай выкусит, а во-вторых… с некоторых пор я просто не могу долго смотреть Лайману в глаза: накатывают воспоминания. Кэл наклоняется ко мне, и в его радужках танцуют языки синего пламени, огибая идеально чёрные овалы зрачков. Они должны вспарывать и обжигать, но я не чувствую ни страха, ни боли, просто врастаю в них, пропускаю вовнутрь эту обнажённую, выжженую насквозь тишиной синь. Переливы цвета, его глубина и близость завораживают, где-то там, я знаю, таится истина, конечная и абсолютная, и перед ней я разрушаюсь, дроблюсь на атомы, перестаю существовать как личность, но всё же иду вперёд. В ней — либо погибель, либо перерождение, а губы Лайтмана касаются моих и… — Ты хоть знаешь, куда мы едем? — А… нет, — очнулся я. — А куда? — На угол Блэкмор и Нью-Хиллс стрит. Наш клиент впаривает богатеям свои проекты в одной из будок в том районе. Сам называется Джимом Джеккерсоном, но тебе это пока ни к чему. Просто идёшь и выясняешь, зачем ему женитьба. Давай, проявляй свои коммуникативные способности. И изволь не облажаться в первую же минуту. Он очень уверенно лжёт. Я сяду куда-нибудь на скамейку и буду наблюдать за его реакцией. Сказано всё это было тоном скучающим и тягучим. Что-то вроде «опять приходится втолковывать что-то придурку, заведомо обречённому на провал» и «любой другой сделал бы это гораздо лучше, чем ты». Спасибо, мне ощутимо полегчало. Я уставился на Лайтмана, не скрывая злости — тот, привычно скаля зубы в насмешке, смотрел на дорогу. Вдруг его правая рука метнулась к панели управления, и, повинуясь нажатию кнопки, машину заполнила громкая музыка. Класс. Обожаю эти гениальные способы уйти от разговора. Ну вот и пообщались, да, Локер? Я откинулся на спинку кресла и нарочно отвернулся к окну. Где-то сбоку надрывался голос певца, вещавший что-то неразборчиво о прелестях свободы и настоящей дружбы. Какая ирония. Мне вот интересно, а не оттого ли все уловки, что Лайтман просто не хочет, чтобы я начал говорить о том моменте? Зря боится, я бы не стал. У меня даже мысленно язык не поворачивается. Отчасти потому, что уже ни черта не понимаю. Вернее, нет, вывод из этого может быть только один: у Кэла взыграло банальное чувство собственности, и он просто использовал самый удобный способ оставить меня здесь. Должно быть, это даже забавно — смотреть, как я пытаюсь скрыть эмоции, раздирающие меня на куски, как состояние радостного ожидания сменяется растерянностью, недоумением и осознанием всей полноты обмана и глубины своих заблуждений. А ведь я тогда действительно верил, что теперь всё изменится, что больше не будет бесконечной борьбы с Лайтманом и с самим собой, замешанной на ненависти ко мне же. Никакой это не конец, а просто новая стадия. Кэл не испытывает ко мне ничего, кроме садистского научного интереса: как далеко может зайти человек, которого каждый день изощрённо унижают, в сдерживании своих эмоций, если не видит для себя другой жизни, а значит, и выбора. Вот так вот тривиально, жестоко и горько. А я… я правда пытаюсь, но всё равно не вижу. В полном молчании мы доехали до нужного перекрёстка. Лайтман свернул налево и втиснул автомобиль на самый край забитой до отказа парковки. Я вылез из машины, втянув голову в плечи: осень в этом году выдалась холодной, как раз в контраст жаркому лету. Сегодня день был ясный, но откуда-то задул неприятный пронизывающий ветер, из-за которого сразу же начали мёрзнуть уши. Лайтман вылез следом за мной, обогнул бампер и, приблизившись, махнул рукой на другую сторону улицы. — Видишь вон ту серую будку? Риддлер должен сидеть там. Можешь включаться в работу через две минуты. Меня не искать и не узнавать. Я пойду первым. Я кивнул, проводил мужчину взглядом, выждал время и тоже пошёл. Идей никаких не было. Флегматично созерцая спешащих прохожих, я пересёк дорогу по зебре, ступил на широкий тротуар и неспешным шагом двинулся к открытому серому ларьку, находившемуся от меня метрах в пятидесяти. Справа сияли разноцветными вывесками салоны и модные бутики. Сразу понятно, что центр города: очень высокая концентрация рекламы. Какой-то парень, типичный студент по виду, подсовывал прохожим ярко-жёлтые буклетики. Повинуясь внезапному и пока что неясному порыву, я подошёл к нему. Он протянул мне полоску бумаги с изображением кофеварки; я взял, но уходить не торопился и вместо этого спросил: — Слушай, а кофеварка-то хорошая? Он удивлённо вскинул на меня брови, но кивнул. На самом деле не знает, конечно, но суть не в этом. — Ну, тогда решено. Дай мне хоть полпачки этих буклетов, я помогу побыстрее раздать. У меня сегодня настроение как раз для совершения добрых дел. Девушка бросила. — Пока он глядел на меня с недоверием, я пытался включить всё имеющееся обаяние. — Я серьёзно. Мне так и так заняться нечем. Сам увидишь, сейчас прямо перед тобой пойду и буду их раздавать. Удивительно, но мой тон подействовал, и парень с неуверенным «спасибо» протянул мне маленькую часть своей стопки. Войдя в роль, я улыбнулся ему чуть грустно и отправился по дороге дальше, теперь спиной вперёд, артистично расписывая достоинства своего товара, как заправский коммивояжёр, и постепенно приближаясь к ларьку. «Будка», как её назвал Лайтман, оказалась почему-то открытой, без стекла, — что-то вроде прилавка со стенами и крышей. Я подошёл к ней, стараясь вести себя максимально развязно и непринуждённо. За перегородкой стоял мужчина моего возраста, кутающийся в дутое чёрное пальто. На голове его смешно топорщилась русская шапка-ушанка, а под ней блестели, глядя на меня, живые глаза красивого светло-серого цвета. Оглядевшись как бы в поисках потенциальных покупателей, я остановился на нём и безо всяких прелюдий спросил: — А почему у вас стекла нет? Парень вскинул голову, мгновение соображал, а потом ответил: — Разбили. А что? — Вам же холодно, наверно, тут целый день стоять. — Ну да, и что? Я уверенно прошествовал к ларьку и облокотился о стойку, чуть наклонившись к парню, как будто намеревался сообщить ему что-то важное. — Тогда вам определённо нужна кофеварка. Он не выдержал и начал смеяться. Я победно улыбнулся, поиграл бровями и нахально продолжил: — Вот стоите вы здесь под ветром весь день и простужаетесь. И что тогда? На работу ходить нельзя, потому что иначе будет хуже. Вы выходите на больничный. Ваш начальник недоволен и спешит вас уволить при первой же возможности, потому что мудак ещё тот. В итоге вы остаётесь заболевший и без денег. Реалистично? — А я сам на себя работаю, — ответил он, продолжая улыбаться. — Ну и что? — не растерялся я. — Всё равно останетесь без денег. А если попробуете впаривать… что у вас тут?.. то по-любому сделаете это гораздо хуже, чем в здоровом состоянии. И голос посадите. Нет, здесь может быть только одно решение: купить кофеварку. Это дешевле, чем долго сидеть на лекарствах. — Почему же? Можно бросить работу. — А зачем? У вас точка почти в самом центре, клиентов завались должно быть. Так или не так? Ну так вот, если у вас будет кофеварка, вы сможете, никуда не выходя, получать заряд тепла и бодрости. Можно, кстати, даже устраивать акции: сделал вклад — получи чашку кофе в подарок. Уверен, народ поддержит. Сколько у вас самая маленькая фигня стоит? — Как договоримся. Обычно вклады начинаются где-то долларов с двухсот. Я присвистнул и взглянул на парня с удивлением. — И что, кто-то ведётся? — В смысле? Это перспективные проекты. Читали? — он махнул рукой над собой. Я посмотрел на крышу: на фоне из разномастных купюр алела надпись «Хочешь разбогатеть? Стань пайщиком в перспективных бизнес-проектах!» — Если это всё так прибыльно, почему вы мёрзнете в маленьком закутке на улице? Я бы себе снял тёплый офис. — Да нафига, если мне и тут нормально? Может, скоро вообще ничего не понадобится. — Почему? Он помолчал немного, о чём-то задумавшись и устремив свой взгляд вдаль, и наконец произнёс: — Мне осталось ещё получить несколько вкладов, и можно будет заняться делом. Организация, бумажная работа, всё такое. Дома посижу, в конце концов, побездельничаю. — Ну, дома готовка и уборка. — Ну так для этого можно и отдельных людей нанять. — Но… это же дорого, разве нет? — У меня невеста богатая. — Ого. Круто. А она вообще нормальная или только богатая? — Она… хороший друг. Так что да. — Уже решил, что будешь ей дарить на свадьбу? — Кольцо, а что ещё? — Кольцо — это непрактично. Лучше подари ей ещё кофеварку. — А кофеварку зачем? — хмыкнул он. — Может, у неё есть. — Ой, кофеварок много не бывает. Все вещи ломаются, если только это не качественная кофеварка Е576-12, созданная с использованием самых передовых технологий, — перешёл я на рекламный тон, глазом косясь на брошюрку. Он покачал головой. — Тебе-то с этого какой барыш? — А я доставку организую. Вот, держи, — я протянул ему жёлтый листок из стопки. — Ручка есть? Я телефон напишу. — Да не надо мне. — Окей, но ты подумай. Я тут завтра буду, если что. Он махнул рукой, сдерживая улыбку, и я отчалил, устремившись по улице дальше и нарочито громко предлагая всем закупиться бытовой техникой. Выдохнул, как только завернул за угол, и посмотрел на часы. С того момента, как я покинул машину Лайтмана, прошло меньше пятнадцати минут. Идеальная работа. — Эй! — услышал я голос начальника. Кэл вынырнул из-за того же угла, из-за которого я вышел несколько минут назад. — Решил слиться раньше времени? Мы ещё не закончили. — А я уже закончил. — Да ну? — Лайтман вздёрнул брови. — Ваш разговор длился минут пять. Ты его кадрил, что ли, Локер? Я всё заснял, — он помахал телефоном. — А где вы сидели? — За твоей спиной в кафе. Так я не понял, ты у него напрямую всё спросил? — Нет. Лайтман начал терять терпение. — Что у него с невестой? — Точно не пламенная любовь, но и не чистый расчёт, — посерьёзнел я. — Что-то… Когда Дик говорил о ней, то назвал её именно хорошим другом — у меня есть диктофонная запись — и при этом опустил глаза вниз и как-то краями рта дёрнул… — Чувство вины? — Да, оно. И ему почему-то не нравится то, что он делает. Сказать, насколько его проекты реалистичны, не возьмусь: слишком много слов, сказанных уверенно, но уж точно не в первый и не во второй раз, так что можно было уже самому к ним привыкнуть. — И как, — Лайтман наклонил голову, — ты перевёл разговор на его личную жизнь? — Я пытался продать ему кофеварку. Вот, — протянул я оставшуюся пачку рекламных буклетов. Он посмотрел на них, потом на меня и наконец кивнул. Как равному. Я не увидел лжи на его лице, как ни старался. — Молодец, — сказал он, хлопнув меня по плечу и направляясь по улице вперёд. Я замер в каком-то оцепенении. Вот, казалось бы, чего мне всё это время не хватало, но настроение не только не стало лучше, но даже испортилось, утратив внезапно все крохи удовольствия, полученного при общении с парнем из ларька. От простого касания? Не знаю. Тут я, кстати, сообразил, что Лайтман идёт не к машине, а в противоположную сторону. — А… стоп, погодите, вы куда? Он приостановился и обернулся. — Там забегаловка чуть дальше по улице, хочу перекусить. Можешь пойти к машине и там меня дождаться. Я пожал плечом. — Давайте я лучше с вами, наверно. — Ну тогда идём. Мы двинулись. Я шёл чуть позади и пытался как-то переварить происходящее. То есть ничего особенного в принципе не происходило, просто такой человечный Лайтман напрягал почему-то больше. Ну не может его отношение ко мне поменяться за одну секунду. Не верю. В чём подвох? Мы добрались до закусочной. Лайтман взял себе гамбургер, расплатился, и мы повернули обратно к стоянке. Видимо, лёгкое удивление отразилось на моём лице, потому что начальник счёл нужным прокомментировать свой выбор: — Захотелось отпраздновать сэкономленное время, — и принялся хищно уплетать свою булку с мясом. Я сначала хотел ему не мешать, но потом решил воспользоваться случаем и порасспрашивать нормально про этого Риддлера. Да, знаю, это немного тупо — проверять на прочность только-только установившийся нормальный тон разговора, но мне было интересно глянуть на его реакцию. Всё-таки выждав, пока он доест и вытрет салфеткой рот, я осторожно осведомился: — А почему Риддлера не удалось в прошлый раз поймать? Кэл, проводя языком по зубам и немного выпятив губы, посмотрел на меня, но всё же ответил: — Сбежал и всё бросил. Обвинить его было не в чем: на бумаге махинации с денежными переводами выглядели правдоподобно. Охренеть. Лайтман со мной разговаривает. Это даже чёртов диалог, а не мои односторонние попытки задать вопрос по делу и не его плевки ядом и желчью. Надо же. — А что вы ему пришьёте сейчас? — Может, и ничего. В любом случае ему теперь придётся крайне несладко. Садись в машину. Я поместился на сиденье — за всё прошедшее время мы действительно успели достигнуть парковки — и пристегнулся. Потом мы тронулись. — Илай, ты ещё практикуешь радикальную честность? — Иногда, — ответил я с коротким выдохом-смешком, вспомнив недавнюю болтовню с Диком. — Как тебе моя машина? Я задумался, несколько раз моргнул, поймал взгляд начальника и ответил: — Темно, неуютно, холодно, но пахнет… классно. В общем, как вы. — И как же я пахну? — Нет, я про общее впечатление. — Чем я пахну, Локер? — Дезодорантом. Чем-то вроде сигаретного дыма, только пряного. Корицей. И ещё чем-то вроде… не знаю… очень горячего чёрного чая? — Надо же. Буду иметь в виду. Всё? — М-м… Да. Он отвернулся от лобового стекла. — Что ещё? — Дорогой кожей, мне кажется. Нотка есть. — М-м. Это интересно. — Разве? — Ага. — Чем? — О многом говорит. — О чём это, например? — Ты кинестетик. — Мне кажется, все и так знают, что я кинестетик. — Ты редко ездишь в машинах и вообще в них не разбираешься. Акцентируешь внимание на комфорте и на своих субъективных представлениях, а не на технических характеристиках. — Слишком очевидный вывод. Плюс я физически не могу разбираться в том, чего у меня нет. — А это не всё. Чем пахнет Торрес? — Эм… Я как-то не обращал… — Ну вот. Адовая неловкость. Всегда ненавидел свой длинный язык. Вот почему мне с Лайтманом разговаривать нельзя: это сейчас был такой прозрачный намёк, причём на мои же слова, что хочется просто головой об стену убиться. Так, чтоб за раз и наверняка. — Но Джиллиан я описать могу: мягкий жасмин, верба и… что-то слегка ягодное. А у Торрес — резковатое. Жареный бекон и… Просто не знаю, как назвать. — Извращенец. Я фыркнул. — Да-да. Ещё сглотни сейчас, и выдашь себя с потрохами. — Это манипуляция. — И что? — Сами только что сказали, что я кинестетик. — Ой, всё, Локер. Не начинай оправдываться. Я увидел, как Кэл улыбается, отворачиваясь, чтобы глянуть в зеркало заднего вида, но в принципе этого не скрывая, и обижаться не стал. Просто спокойно откинулся головой на спинку кресла, наблюдая за домами и машинами, проносящимися мимо. Вскоре опять заиграла музыка, на этот раз — что-то расслабляющее без слов. Пускай, главное, чтобы не… Лайтман переключил на другую радиостанцию, и из колонок полилась Металлика. Не так умиротворяюще, но, опять же, главное, чтобы не закостенелая попса. Я к року хорошо отношусь, но сам предпочитаю кантри. — Ничего не имеешь против? — Да нет. У меня даже спросили разрешения! — Славно, — коротко ответил он, и всю оставшуюся дорогу — минут десять — мы не разговаривали. Отчасти я был даже рад: хотелось прийти в себя и немного всё обдумать. В основном — реакцию Риддлера, потому что работа и действительно интересно. У меня создалось впечатление, что он сам в себе разобраться до конца не может: продолжает проговаривать вслух давно продуманный план действий, но сомнения в правильности заглушить не выходит, так что он просто действует на автомате. Почему, с чего я это взял — объяснить не могу, но… Мне понравился этот парень. С ним говорить весело, да и вообще не верю, что он сейчас такой мудак, каким его Лайтман видит. Лайтман вообще не эксперт. Ну, то есть эксперт, но не в этом. А я просто знаю сейчас, что надо завтра приехать и ещё раз с Диком-Джимом поболтать. Хоть бы даже о кофеварках. Бывает так, что встречаешь человека и вдруг понимаешь, насколько с ним свободно и легко, словно вы друг друга уже давно знаете и совсем свои. С Лайтманом, кстати, так же было. Я, когда первый раз его увидел и то, как он губы облизывает, сразу осознал, что запомню этот жест навсегда, до каждого микровыражения в каждую тысячную долю секунды. И это не из-за любви или ещё какой-нибудь лажи, просто я будто был знаком с ним ещё с прошлой жизни и он отпечатался на подкорках сознания, а всплыл лишь сейчас. И Лайтман меня тогда отметил сразу: ещё бы, я изо всех сил старался его удивить своей радикальной честностью и доскональным (и бесполезным, теперь я это понимаю) знанием матчасти. Словом, Илай Локер вёл себя как очаровательный дурачок, а на это обычно все ведутся (кроме моих коллег, и за это я их люблю). Мы подъехали к офису Лайтман групп и зашли внутрь. Фостер обнаружилась в рабочем кабинете, где она просматривала на большом экране видеозапись. В одном из действующих лиц я узнал Дика: он вместе с ещё какими-то незнакомыми мне людьми заседал на явно семейном ужине, празднуя собственный день рождения. Руки у снимающего то и дело тряслись, но Риддлера с его девушкой, будущей невестой, было видно довольно неплохо. — Мисс Фарелл занесла это четверть часа назад. Вы быстро, — сказала Фостер, не отрывая взгляда от экрана. Я подошёл поближе и тоже всмотрелся, но ничего особенного не увидел. Обычные весёлые рожи. Разве что немного странно, что именинник так ни разу и не поцеловал свою девушку, во всяком случае на камеру. Они даже обнимались не больше, чем с остальными. Больше похоже на дружбу, а не на романтическую привязанность. Когда запись закончилась, Джиллиан взглянула на Кэла. — Здесь ещё чуть меньше десятка разных видео. Мы можем распределиться или, наоборот, включать всё на одном экране. Как у вас прошло? — Успешно. Сначала поработаем вот с этим, — он помахал телефоном. — Локер, давай сюда диктофон. Или нет, сам этим займись, у тебя быстрее получается. Конечно, быстрее. Мне ведь всегда поручают грязную работу. Ладно, сегодня я готов на что угодно. Обработка и сведение видео- и аудиозаписи заняла некоторое время, но вскоре всё было готово к показу. Я вывел картинку на экран. Вот видно, как я подхожу к Дику, виляя задницей, и наваливаюсь на стойку. Забавно, теперь понимаю, почему Лайтман предположил, что я подкатываю к этому парню: со стороны очень даже похоже. Мой голос звучит громко, нахально и даже не наигранно, слова отстают от движений на какую-то долю секунды: идеально подогнать для совпадения по времени всегда нелегко. Я ещё раз вгляделся в лицо Риддлера — оно и так было максимально приближено — и попытался уловить что-нибудь из того, что в первый раз не заметил. Он улыбается: ему приятно со мной болтать, правда приятно. Но вот мы касаемся его планов на будущее, и это опять странно: я не вижу никакой радости, улыбка рассеянная и отсутствующая, хотя, казалось бы, перспектива переместиться с холодной улицы в тёплый офис не может не прельщать. И, конечно, тот самый момент, когда он называет свою невесту «хорошим другом». Лайтман просит перемотать, и я возвращаюсь чуть-чуть назад, замедляя запись. — Нет, давай к фразе «может, скоро вообще ничего не понадобится». Ладно. Мы начали смотреть ещё раз, теперь без звука, полностью концентрируясь на мимике. Расслабленность сменяется серьёзностью… он поджимает губы и отводит глаза вниз и в сторону — то самое, о чём я говорил. И во время произнесения слов — такая же отстранённость. Затем Дик на мою реплику пожимает плечами, а когда говорит о девушке, то дёргает уголком рта, словно ему самому не нравится просто называть её богатой. «Хороший друг» сказано опять с тем же выражением. Остаток записи мы просмотрели в обычной скорости, а потом Джиллиан озвучила вердикт, вертящийся на языке у каждого: — Вина. Ему стыдно. Как будто он чувствует, что поступает неправильно, но сам не знает, как это изменить. — Я тоже так думаю, — решил и я подать голос. — Завтра встречусь с ним ещё раз, могу что-нибудь из этой области у него поспрашивать. — Ты договорился с ним встретиться? — о, а это уже Лайтман, причём удивлённый. — Ему что, делать больше нечего? — Ну, я просто поставил его перед фактом, а он не возражал. Разве плохо? — Это очень кстати, — вмешалась Фостер. — Нам нужно будет продумать вопросы, но для начала разобраться с готовым материалом. Мы распределились, и я засел за просмотр. Большая часть видео, первые два, была ещё с какого-то праздника. Дик с девушкой там практически не пересекались, да и вообще ничего важного не происходило. И зачем такое приносить? Зато третьим оказался пробный рекламный ролик. Дик Риддлер сидел за столом в официальном костюме, рассказывая о своих бизнес-проектах и активно иллюстрируя предлагаемые идеи жестами. В том, что он врёт, я был абсолютно уверен, но никаких явных свидетельств найти не мог: иллюстрации со словами совпадали, тон был спокойный и ровный, лицо не кривилось. Пришлось пересмотреть этот отрывок раз шесть, прежде чем найти те несколько моментов, когда взгляд мужчины убегал в сторону. Строго говоря, это само по себе ничего не значило, но здесь я вряд ли совершил «ошибку Отелло»: некоторые едва различимые микровыражения подкрепляли моё предположение, что всё сказанное — ложь как минимум наполовину. В общем, спустя пару часов мы собрались все вместе, чтобы обсудить увиденное. Мнения в целом сошлись, но характер отношений между девушкой и Диком оставался по-прежнему неясным. Фостер решила поехать посмотреть на будущую невесту, мне препоручили побольше разузнать о возможных мотивах клиентки и вообще о её семье и поработать с видеозаписью её допроса сегодня утром, а Лайтман сказал, что куда-то уедет. В общем, в офисе я остался в полном одиночестве, не считая всяких работников, которых я всё равно толком не знал. Раздав кое-кому задания по поиску информации, умяв принесённый из дома ланч и заварив себе чашку кофе, я засел за компьютер читать про этих Фарелл, но мысли всё равно то и дело возвращались к Риддлеру и его поведению. А что, если они сговорились с этой дамой? Нет, тогда непонятно, откуда взялась вина. Может, он собирается её кинуть? Ладно, слишком сложно. Начал я с самого интересного: с допроса. Звучит угрожающе, но по-другому не назовёшь. Процедуру сканирования лица у Лайтмана проходят все, начиная со случайных прохожих и заканчивая Эмили (вот ребёнку не повезло… впрочем, ей уже лет 17, привыкла, наверное). Я считаю, что это правильно, но не тогда, когда Кэл начинает лезть в твою личную жизнь, с делом никак не связанную. В этот раз он вёл себя довольно некорректно, напрямую обвинив девушку — миниатюрную блондинку с бледной кожей и суетливыми пальцами — в том, что она пытается подставить сестру ради своих корыстных интересов. Та окончательно смешалась и чуть не расплакалась, однако проверку прошла. А я залип на начальника окончательно и бесповоротно. Когда он наклоняется вперёд к собеседнику, у него вид абсолютно хищнически-кошачий: глаза еле заметно прищуренны, клыки бело блестят под приподнятой верхней губой, лезвия уголков рта — способные распороть воздух. И возбуждение ощутимо звенит-молчит в каждой мышце, внешне расслабленной, но внутри — невидимо напряжённой; он весь соткан из этой противоречивости, бинарного «хороший Лайтман»/«плохой Лайтман», и ты сидишь, заворожённый, и наблюдаешь, как эти две сущности танцуют в его дыхании, перетекают из зрачка в зрачок, от скул к кончикам пальцев, и, чёрт, ты попал, пропал окончательно, потому что ищешь грань между тем, что исконно — одно целое и дробится на всполохи лишь затем, чтобы жертва — ты, он, она, практически весь этот слабый, трепещущий от восхищения и сладкого страха мир — забыла об опасности, потеряла контроль над собой и своими эмоциями, обнажила всё тайное, превратилась из комка плоти в чистый бумажный лист, где чернилами-нервами, паутинной тенью тонких ветвей на плачущем голубом снегу выписано всё подсознательное, даже то, чего ты сам о себе не знаешь. А он читает тебя, диагонально ведя прожигающей тьмой-синью взгляд от краешка глаза до беспомощно приоткрытого рта, и вслед за этой незримой линией облезает кожа, а воздух отчётливо приобретает кислородный вкус: кровь, память, железо, истина, Лайтман. Тот, который огибает подопытного, как змей, спиралью сжимая круг — узоры на прохладной блестящей шкуре сменяют друг друга, стекаются, сливаются, переплетаются; тот, который лоснится мягкой шерстью и азартом охоты, мурлычет под ухом, ступает бесшумно мягкими лапами, пробегает по шее алым раздвоенным язычком — изображение дрожит, образы сминаются, щёлкая, как фотографии в объективе камеры — и обдаёт чуть мускусным запахом власти, доминирования, господства. Реальность сворачивается в нём, становясь густой и зыбкой, теряет всякий смысл и вкус, отступая в стороны, как краска вокруг капли растворителя, и остаётся один миг до — конца? — последняя горсть песчинок, скользящих через узкое стеклянное горлышко в бездонную пропасть, но здесь, здесь небо под ногами меняется местами с землёй, совершая головокружительный поворот, и мир приобретает привычный облик. Раскрытый и всё ещё тяжело дышащий, ты смотришь на Лайтмана снизу вверх, а он произносит что-то обыденное и уходит в сторону, словно бы ничего ровным счётом не произошло, словно бы не он только что вытаскивал из тебя целый ворох полузабытых эмоций и мыслей. Изображает обычного человека, который, конечно, не смог, не сумел бы прочитать тебя насквозь. Делает вид, что твои тайны остались при тебе, что ты по-прежнему можешь чувствовать себя в безопасности. И ты ведь веришь, сбившись с толку и молясь нашарить привычную почву под ногами. Все верят. Если принять за аксиому то, что Лайтман не всемогущ, то можно жить дальше. Лайтман не всемогущ. Когда видеозапись кончилась, я поставил на стол давно уснувшую в моих руках кружку с кофе и занялся другой работой.

***

Время пролетело очень быстро: так всегда бывает, когда чем-то занят. Я успел перерыть базу данных в бесплодных поисках тайного связующего звена между кем-нибудь из героев этой истории, но компромата не нашёл. Дик Риддлер с семьёй Фарелл вроде как раньше не пересекался (они и переехали-то в город совсем недавно), и явных случаев мошенничества в его деятельности видно не было (я заходил на сайты с рекламой и даже с обсуждениями разномастных проектов). В этом я далеко не специалист, но всё-таки, если это лажа, то лажа качественная, а не совсем уж третьесортная. До возвращения Фостер, а затем, ещё через час, — Лайтмана, у меня уже успели назреть кое-какие общие соображения. Во-первых, это не сговор и другие члены семьи Фарелл там не при чём: нет мотивов. Во-вторых, Дик Риддлер, он же Джим Джеккерсон, явно отвалил кому-то немало деньжат, чтобы стать таковым, но не конкретно ради этой свадьбы, а ещё лет пять назад — видимо, вскоре после знакомства с Лайтманом. В-третьих, вовсе он не сволочь (я о Дике, а не о начальнике), хотя нормальных аргументов у меня пока нет. Наконец, нежной и трепетной любви в классическом романтическом понимании этого слова парень к девушке не испытывает, но отношения у них прекрасные. И вот с этим разобраться бы очень хотелось. Ничего нового, словом. Я надеялся, что Фостер или Лайтман внесут в это ясность, но, по сути, визит к той девушке так ничего и не дал: пламенной страсти нет, дружба, уважение и симпатия есть. Кэл от всего вообще отмахивается: ему интереснее поймать Риддлера на финансовых махинациях, а не выполнить заказ клиентки. Джиллиан по этому поводу негодует меньше, чем обычно: видно, и ей тоже досталось от него несколько лет назад. В общем, меня отпустили домой пораньше, наказав завтра вытрясти из Дика всё, что получится, и я радостно слинял. Дома ждала гитара. Кажется, я уже писал, что очень люблю музыку. Хочется говорить об этом, но я только петь могу, потому что иначе не объяснишь. А последнее время что-то особенное происходит. Не вдохновение, просто чувство, что что-то грядёт. Я сел и немного поиграл, но сегодня в голову ничего не шло. Странно. Решил подождать. Перед тем, как отложить этот дневник (чёрт знает сколько уже исписал, удивительное дело…), резюмирую: день прошёл успешно. Я жив, Лайтман меня похвалил, у нас новое прибыльное расследование, и мне попался неплохой парень для работы. Посмотрим, что будет дальше.