Сказание о чае. Архив

Легкий ветерок прошелестел по лицу, принося с собой аромат вечернего леса, и Сэм ощутил себя лежащим на чем-то мягком. Открывать глаза и вообще шевелиться не хотелось — хоббит смутно ощущал, что вслед за тем, как он проснется окончательно, случится что-то неприятное, хоть и не помнил, что именно. К тому же в постели было очень тепло и уютно. Медленно и как-то лениво всплывали воспоминания. Вот он сидит на серебряной спине Тенегрива, а мимо него проносятся луга и леса. Тьма встает сплошным черным облаком, закрывая горизонт на востоке. Вспышка пламени в ночи озаряет белый мрамор, а черные, неразличимые фигуры вокруг кричат и лязгают оружием… Сэм вздрогнул и резко сел. Тело отозвалось неприятной ноющей болью в мышцах, но хоббиту было не до того, ибо он вспомнил всё, что было вчера и до этого. Глаза его широко раскрылись. Разрушенный город. Площадь под звездами. Мертвое лицо Фродо. Сэм обхватил голову обоими руками и зажмурился. В оцепенении он сидел долго, потом резко вскочил, выбежал из дома, поднял голову к небу. Оно, пронзительно-синее, раскинулось над всем, и сияющие, как расплавленное серебро, звезды посмотрели ему в глаза. Тогда он глубоко и как-то рвано вздохнул. Отступил несколько шагов назад, приник спиной к стволу дерева. И вдруг заплакал. Гэндальф приблизился неслышно. Молча сел рядом, набил трубку и затянулся. Проходили минуты, он все так же молчал, глядя вдаль, лишь изредка поглядывая на хоббита. Тот сидел, не шевелясь, и капли на его щеках высушил ветер. Чувствовал он только опустошенность и странную изнуренность. Всё внутри точно обратилось в пепел — серый и пресный. — Добрый сегодня вечер, — произнес волшебник задумчиво. Сэм никак не отреагировал на слова. Они словно долетали откуда-то издалека, не распознавались, были лишь ещё одним источником шума, таким же, как шорох листьев или дуновение ветра. Он не знал, что ему говорят и не хотел знать. — Я понимаю, как тебе сейчас плохо. Но не бойся — мы всегда будем с тобой. Маг заглянул в глаза хоббита, но они были пустыми. Не было в них какого-либо чувства, хоть даже грусти или отчаяния. Только опустошенность без малейшей надежды. А еще Тьма. Беспросветная, мрачная. — Тебя, верно, что-то очень беспокоит? — спросил тихо волшебник, — То, что ты хотел сказать тогда, в Минас-Тирите, но не успел? — Нить. Голос, неожиданно даже для самого себя, прозвучал четко и спокойно. Но что-то с ним было не так. Гэндальф нахмурился и с тревогой глянул на хоббита. — Что еще за нить? — Связь, — неуверенно ответил Сэм, — Такая, как нитка. Тоненькая, но совершенно неразрывная. Хотя… Может её и нет вовсе, а я придумал всё, но только чувствовал её хорошо и сейчас даже как отголосками знаю — есть она. Меня она связывает… — тут он запнулся. Говорить об этом казалось неправильным, ужасным, но всё ж таки было необходимо, — С Врагом… — Как это, связывает? — во взгляде Митрандира на миг блеснула тревога. — Вроде как долг какой, — снова нежданно для себя ответил хоббит, — Будто бы он мне что-то дал, а я не вернул. Это странно звучит, знаю… Но что это может быть? Я когда только очнулся, подумал, мне кажется после всего произошедшего. Но оно не прошло. «В его глазах я увидел тьму, » — прозвучало вдруг в голове, — «Он — орудие Врага.» Теперь это уже не казалось таким бредом, как вчера вечером. И все же стоило кое-что проверить. — Гэндальф, — тихо спросил Сэм, — Галадриэль вчера сказала, что ждет прибытия всех Хранителей… зачем? Что будет? Маг выпустил из трубки серо-сизый клуб дыма. — Когда все соберутся, узнаешь, — вздохнул он, продолжив затем прерванную тему,— Говоришь, когда очнулся? Но что произошло? Сэм вздохнул. И правда. — А, это всё твари, — буркнул он, — Назгульские. Меня чуть пополам не перекусило, когда мы к ним забрели случайно. А теперь думаю вот, может быть лучше бы и… — голос хоббита утих, он вздохнул, — После я в комнате очнулся. Мистер Фродо рядом, а раны нет. И вот тогда Он на меня посмотрел и я это увидел. То есть не глазами, а как-то по-другому. Но что это? Маг внимательно слушал хоббита, и лицо его становилось все серьезнее. — Да, немного тебе известно... Я подумаю над этим. — проговорил он, задумчиво глядя в небо, — Но ты так и не сказал, что случилось с вами в самом Барад Дуре. Хоббит бросил подозрительный взгляд на мага. Правда не может сказать? Или давно всё понял и утаивает от него? Сэм не мог определить и, в любом случае, не стоило показывать, что он слышал вчерашний разговор. — Что случилось? Ничего не случилось, пока этот, — он со злостью мотнул головой, — не убил Фродо… А если подробности нужны, то ладно, — Сэм нервно усмехнулся.  — Мы жили в его покоях. Ели вместе с его дурацкими призраками. Книжки читали. А потом нашли кое-что. В последний уже день. Я думал, он нас убьёт за это… не убил. Но показал, что могло бы быть, — неприкрытый ужас прозвучал вдруг в его голосе, — Вечер был. И потом нас вниз позвали, посадили на тварь… — Что вы там разыскали? — Гэндальф встревоженно глядел на хоббита. Это могло быть важно, — И, говоришь, показал, как могло бы быть? Сэм молчал, обняв себя руками, снова глядя в никуда. Было холодно, но не снаружи. Странная апатия навалилась на него серым облаком, отрезая всякое желание говорить или слушать, и лишь несколько чувств пробивались сквозь неё. Первым из них была ноющая боль во всем теле — не сильная, но ощутимая. Вторым после него было острое ощущение голода, всё более усиливающееся. А третьим — вспыхнувшее в центре заполняющей его пустоты чувство несправедливости. Потом оно выросло и вытеснило остальные два, превратилось в жгучую обиду и злость. На Саурона, на Гэндальфа, на все проклятущие сложившиеся обстоятельства… И на себя. Больше всего на себя. Темнота, холод и ветер, мертвец в каменном кресле, жуткие узоры на его коже: всё это промелькнуло перед глазами, завершившись пляской звёзд в темном стекле. И как об этом рассказать? А может… Сэм внутренне вздрогнул. Может быть, и не говорить? Почему он должен быть откровенен с тем, кто даже не хочет сказать, что именно с ним происходит? Ладно, пусть они боятся, что информация с Совета достигнет через него ушей Проклятого, хотя это предположение само по себе абсурдно, но почему, ради всех звезд, нельзя просто объяснить, что это за отвратительная связь? — Я не помню, — сказал он безо всякого выражения, — А когда пытаюсь вспомнить, только тьма неясная перед глазами. Знаю только, что это было что-то ценное… и страшное. — Признаться, я всё думаю, — продолжил хоббит, как бы нерешительно, — Почему он меня в живых оставил? Я, верно, зачем-то ему нужен. А ещё нить эта… — Сэм внимательно глядел на мага, пытаясь понять, изменилось ли что в его лице. Но ответить Гэндальф не успел, так как сзади вдруг послышался легкий топоток, а затем на талане появился только что проснувшийся, отдохнувший Пиппин. Завидев друзей, он подбежал к ним, тут же выпалив: — Сегодня же будет ужин? Я, по крайней мере, был бы совсем не прочь поесть. *** Мягкая шелковистая трава едва слышно шелестела, роняя на землю капли вечерней росы. Звездная россыпь сияла в глубокой синеве неба. Сэм видел её в просветах между высокими кронам мэллорнов. Он ушел подальше от всех, в сторону от освещенного фонарями города и бродил теперь здесь, в серых сумерках среди стволов деревьев. Красота и тишь окружавшая его не позволяли отчаянию наполнить сердце. А ещё, где-то на границе слышимости, тихо пела птица. Мысли неспешно плыли сквозь него в такт шагам, уже не причиняя боли, принося с собой лишь печаль. Хоббит остановился возле одного из деревьев, присел на извитой корень. Запустил руку в карман и достал дневник. Здесь, в чистом свете звезд, книга выглядела наконец правильно, словно на своём месте. Сэм перелистнул пару страниц, потом ещё несколько, и вдруг затылком ощутил на себе чей-то взгляд. — Что читаешь, Сэм? Хоббит обернулся, и верно — справа от него стоял Пиппин, с любопытством поглядывая на дневник в его руках. Садовник осторожно закрыл книгу, положил в карман, встал. Почему его просто не могут оставить в покое? — Ничего, — тихо ответил он, — Ты что-то хотел, да? Золотой лист, плавно покачиваясь, слетел вниз, прямо в подставленную ладонь Сэма. Он дернул уголком рта в каком-то странном намеке на улыбку и посмотрел вперед, на всё ещё молчавшего Пиппина. — Ты тоже хочешь узнать, что было? Лицо Пина ясно выражало непонимание происходящего. — Хочу узнать, что это с тобой, — буркнул он, — Я понимаю, после смерти Фродо тебе очень тяжело, но… Не стоит так закрываться от других. Только хуже будет. — Со мной всё в порядке. Это мир сошел с ума, — Сэм снова будто со стороны услышал свой голос, усталый и какой-то слишком спокойный, — Знаешь, Пин… Не стоило тебе приходить. Помощь твоя мне не требуется, а твоё любопытство лучше тем более не сделает. — Не нужно так говорить! — воскликнул Пин, — Ты и сам не знаешь, что именно тебе сейчас требуется. Да, возможно, моя помощь уже не сделает лучше, но я бы хотел попробовать исправить хоть что-то, если это еще возможно. «Исправить… Исправить то, что я натворил уже никак нельзя, Пиппин.» И дело тут было не во Фродо даже: хотя последнее воспоминание о звездной площади было мучительно болезненным, хуже него было осознание всего совершающегося. Он сказал Пину — мир сошел с ума. И так оно и было. Мир сошел с ума в тот момент, когда он вступил за порог Барад-Дура: Кольцо попало в руки Проклятому, Фродо погиб, сам он — орудие Врага, а над Средиземьем с каждым часом всё больше сгущается мрак. И даже те, что окружают его — Гэндальф утаивает от него важнейшие вещи, славный воин Глорфиндель отводит взгляд, а Владычица Галадриэль… Хоббит выдохнул. — Не стоит, — сказал он ровно, — Или ты знаешь, что мне нужно лучше, чем я сам? Сэм покачал головой и медленно направился вглубь чащи. Его не окликнули. Только маленькая черная птица, сорвавшись с ветки, полетела вслед. За зарослями кустов, покрытых юными листьями, не было видно укромной поляны, поросшей цветами эланора. Здесь, на выступающем корне мэллорна, сидел Сэм. Он привалился спиной к стволу, прикрыл глаза и, не думая ни о чем, слушал, как пробуждается ото сна лес. Рядом пел ручей, и среди серых ветвей негромко чирикали утренние птицы. На душе хоббита царило некое подобие покоя. Он приоткрыл глаза, тут же зажмурился от сверкающего солнца, чуть подвинулся в тень и, придерживаясь за ствол, встал. Подошел к ручью, зачем-то опустил руку в прохладную воду и поболтал. Вытащил, отрешенно пронаблюдал за тем, как стекают между пальцев капли. Это утро, вместе с незатейливым времяпровождением, напоминало ему безвозвратно утраченные времена, когда, в далеком Шире, он так же, не задумываясь о каких-либо тревогах, слушал лес и смотрел на цветы. Но разве были в Шире мэллорны? Маленькая черная птица, сидевшая на одной из веток, отряхнулась. Расправила крылья, слетела на ветку пониже, хитро посматривая на хоббита. А затем вдруг запела. Сэм снова сел, завозился в карманах. Рука нащупала что-то прохладное и хоббит вытащил фиал — доставшуюся вместе с Жалом память о Фродо. Свет давно убитых деревьев замерцал в его ладони, птица на ветке встрепенулась, песня её оборвалась. Некоторое время Сэм полюбовался, потом спрятал склянку и вытащил украденный дневник. Он меланхолично перелистывал книгу. Смотреть в её конец не хотелось, хоббит знал, что там ничего хорошего, и потому разглядывал первые страницы, полные прекрасных цветов, чудесных видов Валинора и творений рук эльфийских мастеров. Потом нежданный порыв ветра перевернул несколько страниц и на открывшемся развороте вспыхнули под лучами солнца Сильмариллы. На самом деле, разумеется, не вспыхнули, однако на секунду Сэму показалось, что камни сейчас сойдут со страницы. А нарисованный подле них эльф, в котором хоббит признал Феанора, смотрел необыкновенно живо, но строго и со странной неприязнью. Только смотрел он не на него, а куда-то за спину. Сэм даже обернулся, чтобы стряхнуть наваждение. А птица уже слетела с ветки, и теперь сидела на земле в паре метров от него, внимательно смотря в книгу. Хоббит слегка вздрогнул от удивления, обернулся, разглядывая гостью. Он вдруг узнал её — свистевшую на окне вечером ранее. Птица, однако, не спешила улетать. Заметив, что Сэм на неё смотрит, она подняла голову и воззрилась в ответ. Взгляд у неё был какой-то… нехороший, словно придавливающий к земле. Хоббит даже вздрогнул. «Меня что, напугала птица?» — подумал он про себя, — «Ну и нервы у тебя стали, Сэм Гэмджи.» Он ещё раз посмотрел в хитрые черные глазки. — Эй! Ты что тут сидишь? Хлеба, что ли, хочешь? Почему-то хоббиту показалось, что она поняла его. «Что за глупости, Сэм Гэмджи?» — сказал в его голове чей-то противный голос. — «Ты что, и вправду ждешь, что она сейчас раскроет клюв и заговорит с тобой?» Хоббит сердито тряхнул головой и хотел уже шугнуть птицу, но та вдруг взглянула на него снова и наклонила голову, словно соглашаясь. В глазках-бусинках на мгновение мелькнула усмешка. Сэм опешил. Что же это такое творится? Он посмотрел на пичужку. А она в ответ посмотрела на него. Хоббит присел на корточки, нервно покусал губы. — Ты что, понимаешь меня? — спросил он пораженным шепотом. Черная птица пронзительно чирикнула. Медленно подошла ближе, взглянула насмешливо и почистила перья, будто бы и вовсе ей не было дела до какого-то там хоббита. И как это называется? Может она — прислужница Проклятого? Но смысл был бы шпионке показываться ему. Нет, тут что-то другое. Закончив приводить себя в порядок, птица вдруг взмыла в воздух и, чуть не задев крылом едва успевшего ошатнуться Сэма, спланировала на траву рядом с дневником. Хоббит мог бы поклясться, что она внимательно разглядывает нарисованное. — Ээ… — пробормотал он тихо, осторожными шагами подходя к пичужке. «Нет, ну надо же, — сказал он самому себе, — Птица читает дневник. Вот уж сколько я всего перевидал, а такого не припомню.» Сэм снова раскрыл рот, пытаясь придумать, что сказать. Честно говоря, хоббит ни разу в жизни не разговаривал с птицами. Птичка вдруг испустила короткую трель и посмотрела на него «через плечо». В голосе её слышалась издевка, словно бы она смеялась над тем, как медленно он соображает. «Нет, ну это уже ни в какие ворота не лезет, — подумал Сэм сердито, — Надо мной смеется даже крошечная птица!» — Эй, ты, — сказал он с раздражением, — Я понял, что ты очень умная, но ты скажи, что тебе надо от меня. Птица не отошла от дневника, лишь чуть наклонила голову. — Почитать хочешь, что ли? — хоббит опустился с ней рядом, поднял дневник, осторожно расправил и положил на колени, — И вот почем мне знать, что ты не шпион какой? — он вздохнул, с подозрением глядя на мелкий комок черных перьев. — Ладно, смотри. Ничего секретного тут нет, в конце концов, — он показательно небрежно пролистал несколько страниц не глядя и остановился. Видимо, неведомый автор и правда рисовал всё, что видел, потому что как иначе объяснить портрет Моргота, нарисованный почти на всю страницу? Сэм вздрогнул. Конечно, это всего лишь рисунок, но почему тогда ледяные глаза смотрят так, что он чувствует на себе их взор? Хоббит зябко повел плечами, повернул голову и наткнулся взглядом на птицу. Надо же, а он уже успел забыть о её присутствии. Та, впрочем, не проявляла большого интереса к нарисованному. Посмотрела чуть и повела клювом. «Переворачивай, » — понял Сэм и, стараясь не удивляться, послушно пролистнул несколько страниц, на которых изображались, преимущественно, смеющиеся эльфы разных мастей, потом пару пейзажей. Птица вдруг вскинула голову и запела, звонко выводя странные ноты в затихшем воздухе. Хоббит протянул палец, будто желая провести по черным перьям, но что-то во взгляде птахи остановило его, и Сэм отдернул руку, точно обжегшись. Птица медленно повернула голову, указав клювом на дневник. «Хочет, чтоб я продолжал листать?» — хоббит, уже совсем не удивляясь, подтянул книжку к себе и перевернул страницу, но из застывших пальцев дневник выпал и раскрылся на последних разворотах. Там, над разрушенной гаванью, за окровавленными камнями и черным, как смоль небом, пылало алое зарево пожара. На берегу темными силуэтами стояли эльфы и на лицах их было написано отчаяние. Сэм мрачно созерцал рисунок. Он видел кое-что похуже, но и это радости не прибавляло. Хоббит покосился на птицу, повел рукой: смотри, мол. А та, вдруг, живо наклонилась и пронзительно свистнула. Сэм аж вздрогнул от неожиданности. — Ты чего? — спросил он тихонько. Та свистнула снова, наклонила голову. Выражение глаз-бусинок стало нечитаемым. Хоббит вдруг снова почувствовал раздражение. — Не пойму я тебя, — сказал он, глядя на пичугу в упор, — Ни что тебе надо, ни что ты сама такое. Вот встану сейчас и пойду читать в другом месте. Что тогда делать будешь? Сэм поднялся, демонстративно повернулся спиной к комку перьев и ощутил на своем затылке её взгляд. Тяжелый, холодный до такой степени, что вдоль позвоночника побежали мурашки. Хоббит дрогнул, сглотнул, медленно обернулся. Птица по прежнему сидела на ветке, внешне ни капли не меняясь, но от неё шло какое-то давящее чувство, вызывающее противный липкий страх. Два решения боролись в его голове: первое — бежать — казалось крайне привлекательным. Но… тогда он никогда не узнает, что это за птица и откуда она взялась. Сэм глубоко вздохнул и полностью развернулся к ней лицом. — Ну, давай начистоту, — буркнул он, — Что ты такое? Ощущение тяжести вдруг исчезло. Птичка нахохлилась, отвернула голову и громко чирикнула. В голосе её на этот раз была бесконечная обида. Хоббит, однако, стоял непреклонно, ожидая ответа, вперив решительный взгляд в черный комок. А та, ещё раз бросив на него взгляд — на этот раз, кажется, печальный — вспорхнула ввысь с ветки и почти мгновенно растворилась где-то среди сплетения крон мэллорнов. А по почти звенящему от тишины воздуху медленно спланировало длинное черное перо и опустилось на траву — перед всё ещё стоящим в некотором недоумении Сэмом. Хоббит повертел головой, понял, что странная гостья ушла насовсем и что кроме неё рядом нет никого, медленно опустился на траву. Темное перо переливалось в лучах солнца. Вблизи было видно, что оно не только черное — по краям и от центра ровными рядами расходились маленькие ярко-синие точки. Он подумал секунду, протянул руку и, помедлив, взял его — жесткое и гладкое на ощупь. Провел пальцем вдоль. Потом вдруг, приняв какое-то решение, вложил перо в дневник и засунул книгу в карман. Сел, привалившись к дереву и прикрыл глаза. Но через какое-то время совсем рядом раздался тихий шорох шагов, и, открыв глаза, Сэм с неожиданной досадой заметил на поляне златовласого эльфа. — Приветствую тебя, — проговорил Глорфиндель, — Прости, если потревожил. Хоббит устало кивнул, понимая, что в покое его теперь не оставят, и эльф подошел ближе. Мягко улыбнувшись, присел рядом. — Как себя чувствуешь? Не нужна помощь? Помощь? Какая тут может быть помощь, простите? Или кто-то может вернуть Фродо к жизни, отобрать Кольцо у Проклятого? А прочее — не помощь, но лишь пустые слова. Сэм посмотрел в синие глаза, покачал головой. — Спасибо. Но я справляюсь. — Ты точно в этом уверен? А выглядишь так, словно не спал уже несколько дней. Неужто и вправду так плохо? — он бросил взгляд на текущий рядом ручей. Нет, смотреть сейчас на свое отражение он не будет, посмотрит позже, когда останется один. Впрочем, эльф был прав в одном — чувствовал он себя хоть и лучше, чем сразу по приезду, но всё ещё так, словно бы на нем тяжести возили. — Я просто устал, — сказал хоббит ровно, стараясь не выдать голосом своих чувств, — Мне уже становится лучше. — Хорошо, если так, — медленно проговорил Глорфиндель, — но я вижу, тебя беспокоит что-то. Вот ведь привязался. Снова в груди всколыхнулось раздражение. Сэм быстро пригасил его, понимая, что ему действительно не хотят зла. Но всё же как же до зубной боли невыносима была эта нарочитая участливость в голосе прославленного воина. Он бы предпочел даже, чтобы ему в лицо бросали обвинения, кричали, раз уж не хотят сказать правды. Только его никто не спрашивает, как с ним себя вести. И даже в чаще леса не хотят оставить в покое. — Что-то беспокоит? Я думал, это и так понятно. То же, что и остальных, — Сэм встал, — Всё то, что произошло и всё то, что за этим последует. — Да, понимаю, — протянул эльф, — Последние события ужасны. Но это не повод впадать в уныние. — Я не впадаю в уныние, — буркнул хоббит. Этот разговор начинал ему надоедать, — Если от меня ещё что-то надо, то скажите. А если нет, то я, пожалуй, пойду. Я сегодня ещё не завтракал. Глорфиндель тревожно взглянул на него. — Постой. Да, я еще не сказал тебе всего. Пойми, это очень важно. Мне нужно знать, что именно было с вами в Мордоре, — синие глаза блеснули, — Знаю, сложно об этом говорить. Вот оно, зачем он здесь. А то всё про помощь твердил. Сэм дернул краем губ в намеке на улыбку, почти незаметно. Все хотят, чтоб он рассказал им то, что они хотят знать. И никто не хочет рассказать ему то, что хочет узнать он сам. — Я уже говорил Гэндальфу обо всём, — сказал он ровно, — Впрочем, могу и повторить. В темницы нас не бросали, обращались сносно, кормили хорошо, — он повернулся, давая понять, что собирается уходить, но чуть помедлил, чтобы Глорфиндель успел ответить. На лице эльфа ясно читалось удивление. — Вижу, что говоришь правду, — задумчиво проговорил он, — но, признаться, странно это… — он оборвал мысль, поднялся с травы, чуть щурясь от ярко сияющего солнца, — Более же не стану тебя задерживать. Получив наконец возможность уйти, хоббит сперва шел тихо, потом, когда эльф уже не мог его услышать — перешел на бег. Дальше, дальше в чащу леса, где никто не будет лезть с расспросами или бесполезной помощью. Он запнулся об какой-то корень, упал коленями в траву, сморщился от боли. Осторожно встал, выдохнул. На коже алели свежие ссадины. Ну ничего, это пройдёт быстро. Сэм медленно пошел вперед, оглядываясь по сторонам. Нужно было смыть песок с коленок и рук. Вскоре его слуха коснулось мелодичное журчание и, отыскав ручей, хоббит с наслаждением опустил горящие ладони в прохладную воду. Так он сидел довольно долго, пока не обратил внимание на своё отражение. И отшатнулся от неожиданности. Какой-то странный, совсем незнакомый хоббит смотрел на него из прозрачной воды. Лицо незнакомца было худым и острым, странно-сверкающие глаза обрамили густые тени, а во взъерошенной соломенной шевелюре виднелись седые пряди. Это не мог, не мог быть он! Сэм поднял руки, запустил пальцы в волосы, и отражение сделало то же самое. Его отражение. Удивительно ли, что все вокруг исходят беспокойством за него? Но они ведь всё равно ничем не могут помочь. Значит, его забота — как можно меньше попадаться им на глаза. Только поесть всё-таки надо. Хоббит встал, откинул с лица упавшие волосы и побрел среди деревьев — обратно к городу, к мэллорну, временно служившему им домом.