Сказание о чае. Архив

Когда Восточные врата Мории открылись по велению Гэндальфа зияющей чернотой, Пиппин невольно отступил на шаг назад. Не будь рядом майа, чьё присутствие давало чувство покоя и защищенности, он бы, вероятно, рванул отсюда обратно в сторону леса, только чтобы никогда больше не оказаться под мрачными сводами разрушенного королевства гномов. Но он не рванул. И, собрав всю силу воли, заставил себя сделать шаг к вратам, ещё один — и зайти в темноту вслед за Мерри. Ворота закрылись сразу за спиной шедшего последним Глорфинделя. Посоха у Гэндальфа больше не было, но он зажег белый свет в руке — будто пригоршню сияния набрал. И Пиппин на удивление спокойно воспринял это чудо, обрадовавшись тому, что пробираться во тьме не придется. Странное было чувство — вновь идти по месту, в которое, как он надеялся, никогда больше не вернется. И забавно: он уже прошел здесь в другую сторону, но теперь, как ни старался, не мог вспомнить ничего знакомого. Может, потому, что тогда он был слишком подавлен горем, чтоб замечать что-то вокруг. Нет. Больше никаких камней в колодцах. Никаких проклятущих шаров. Он будет настолько осторожен, насколько это вообще возможно. Пиппин нашел взглядом Мерри, но тот молчал, видимо, думая о том же самом. Сменялись темные коридоры и лестницы, и очень-очень скоро хоббит потерял всякий счет времени. Некогда вытесанный гномами коридор казался вечным, и тишина разбивалась только едва слышными шагами. Окажись тут сейчас Сэм Гэмджи — сказал бы, что всё это сильно напоминает ему Барад-Дур, но его здесь не было. Был Пиппин, который даже не знал, куда их ведёт маг. Хоббит оглянулся на Глорфинделя, на Арагорна, но оба выглядели столь серьёзно, что он не решился спрашивать. «Хоть бы не к тому мосту, — подумал Пин. — Сгинул балрог, но я этого не вынесу.» Ему показалось, что прошло много дней, прежде чем в первый раз путники остановились на привал. Этот зал даже был больше похож на природную пещеру. С теряющегося во тьме потолка свисали причудливые белые кристаллы, с трех сторон скользящие по скалистым стенам. С четвертой же раскинулась пропасть. Из глубины поднимались струи тумана и клубились под сводом, скрывая дальний край провала. Но хоббит всё же различил там подъём и даже, кажется, ряд полуразрушенных колонн. Впрочем, приглядываться он не стал, и подходить к расщелине, на всякий случай, тоже. Путники принялись раскладывать немногочисленные вещи, и Пиппин достал одеяло из своего рюкзака. Но укладываться не спешил, пока Гимли не вызвался дежурить первым, а маг не улегся на бок, развернувшись лицом в сторону двери. Свет погас, но, к большому удивлению Пина, кромешной тьмы не наступило. С другой стороны пропасти волнующаяся дымка слабо подсвечивалась — как будто бы дневной свет проникал там откуда-то сверху. Кто знает — может, так оно и было, и гномы просто вытесали там световую шахту? *** Проснувшись среди ночи, он сразу понял, что что-то не так. Показалось на секунду, будто никто кроме него уже не спит, но Пиппин быстро понял, что проснулся только он сам да Гэндальф, который негромко переговаривался со стоявшими на дозоре Леголасом и Гимли. Хоббит прислушался — казалось, все трое были очень встревожены. Он сел. — Что случилось? Майа быстро развернулся к нему, и его голубые глаза светло блеснули в темноте. — Кто-то наблюдал за нами, — сообщил эльф. — Я видел силуэт с той стороны пропасти, но он исчез, как по волшебству, стоило мне вглядеться. — Может, показалось? — неуверенно пробормотал хоббит, испуганно посмотрев в сторону провала. Вот только этого им не хватало. — Нет, не показалось, — возразил Гэндальф, прищурившись и глядя сквозь туман. — И кто бы это ни был, лучше нам здесь не задерживаться. Глорфиндель поднялся сразу, точно не спал вовсе, Арагорн выпрямился, едва протерев глаза. Дружными усилиями растолкали Мерри… — Так и думал, — мрачно ответил эльда на слова Леголаса. — Весь день не оставляло чувство, что мы здесь не одни. Теперь шли быстро, порядок в отряде сменился, и место Глорфинделя занял Арагорн. Сам эльф мерно шагал рядом с не менее скорым майа и лишь порой перебрасывался с ним быстрыми фразами на эльфийском перед очередным поворотом. Для хоббитов такая скорость была почти бегом. — Куда вы нас ведёте? — не выдержал Пин, кое-как переводя дыхание. — Туда, где нас не найдут, — тихо сказал ему Арагорн, развернувшись на ходу. — В прошлый раз мы не собирались задерживаться. Сейчас же лучше б нам не попадаться на чужие глаза. Теперь они вышли в какую-то ещё не виданную хоббитом часть — здесь потолок резко сделался выше, стены шире, а коридоры запутаннее, но исчезла куда-то та тщательная полировка камня, и по недовольному ворчанию гнома Пин понял, что не он один это заметил. Здесь всё больше им встречалось щелей под ногами, воды, стекающей по стенам с шелестящим журчанием. И отвратительных холодных сквозняков, от которых ему становилось уж совсем неуютно. Завал, поворот в другую сторону, снова завал. Пиппин пытался запоминать дорогу, и ему быстро стало казаться, что даже сам майа уже не выведет их обратно, несмотря на всю его удивительную силу. Но он послушно шел вперёд, поднимался и спускался по лестницам, пробирался по лабиринтам мостов над бездонными провалами до тех пор, пока толком не отдохнувшие за время короткого сна ноги не начало уже взаправду ломить от усталости. Именно тогда Гэндальф вдруг развернул свою светлую голову вправо, туда же взглянул Глорфиндель и оба они, не сговариваясь, вошли в дверь, столь хорошо сливавшуюся со скалой, что сам хоббит не заметил бы её вовек, когда б не эльф, её открывший. — Здесь, — сказал майа, оглянувшись и отметив небольшой размер и ровные стенки комнатушки. — Ни один орк или тролль не найдёт эту дверь в закрытом виде. Пин уснул, едва коснувшись головой одеяла и до пробуждения не увидел ни одного сна. — Пора, — хоббиту показалось, что его разбудили почти сразу же. Но, сев, он сразу отметил, насколько ему стало легче. — За ночь я разобрался, куда мы пришли, — сообщил Гэндальф, задумчиво вертя в руках яблоко. — Это верхние этажи, заброшенные много раньше падения Мории. Орки сюда почти не заходят, и если мы пройдем чуть севернее, то, может статься, отыщем помещения поуютнее. Пиппин рассеянно кивнул, протягивая Мерри сухарь. Одно его радовало — в такой глубине их наверняка не найдёт даже сам Саурон лично. Утолив голод, пустились в путь немедленно. Глорфиндель на секунду приложил к двери руку, точно прощаясь, и она пропала на глазах у хоббита. Пиппин оглянулся на неё с печалью — и правда ведь отличное укрытие. Когда ещё они такое встретят? Путь потихоньку сливался для него в единую мешанину из подъёмов, спусков, постоянной темноты и холодного воздуха. Впрочем, давящей подземной тишины больше не было. На смену ей пришел неясный шум из глубин — точно много-много раз отраженное и исказившееся журчание подземных рек. Пиппину шум не понравился. Он слышал в нём что-то, или ему казалось?.. Словно далекие-далекие голоса. «Может это эхо сохранило слова тех, кто жил здесь когда-то?» — подумал хоббит. И на всякий случай нашарил в темноте руку Мерри. Очередной мост закончился, вывел их к высоким каменным дверям. Из двух створок одна была лишь чуть приоткрыта, но достаточно, чтобы Гэндальф прошел вовнутрь, а за ним — и все остальные. Великое по размерам пространство зала пронзали ровные столбы колонн, лишь на секунду отбросившие черные тени в белой вспышке, когда майа поднял руку выше. С другого конца высокая лестница уходила наверх, но центральный пролет её обрушился, образовав провал столь длинный, что даже Леголас при всем желании не сумел бы его перепрыгнуть. — Вот и пришли, — невесело покачал головой маг. — По-хорошему надо бы нам наверх, а теперь придется искать другой путь. Но это уже точно не сегодня. Останавливаемся. Пин слабо улыбнулся, заслышав слова о привале, и сел было прямо на пол, но тут же вскочил — каменная поверхность оказалась просто ледяной. — Думаю, кто бы ни следил тогда, он уже потерял нас, — устало вздохнул Глорфиндель, посмотрев на него. — Здесь необитаемые места, можно позволить себе небольшой костёр. И снова хоббит в удивлении наблюдал за тем, как зажглось под взглядом майа пламя… И повисло в воздухе, расточая вокруг тепло и свет без какой-либо подпитки. С ним стало уютнее. Но когда все семеро, усевшись вокруг него, покончили с коротким походным ужином и затихли, Пин почему-то снова ощутил страх и одиночество. Огонь не трещал, горел ровно и бесшумно, и в тишине сделался оглушительным подземный гул, давно не дающий ему покоя. Хоббит ощущал липкую тревогу, и некуда от неё было спрятаться. — Жутко мне тут, — пожаловался он Мерри, когда Гэндальф назначил их дежурными — все прочие разбрелись по залу, и у костра остались они вдвоём. — А кому нет-то? — взглянул на него друг. — Место такое… темное. Вон, Глорфиндель, думаешь, не боится? А Гэндальф? Только всё равно идут вперёд, и нас ведут за собой. — В этом, наверное, сила и заключается, — глубокомысленно произнёс Пиппин. — Только мне от того не легче, что другим страшно. Тревога так и точит. И шум этот ещё… Воцарилась тишина, прерываемая только легким дыханием спящих да толчками собственного сердца Пиппина. Мерри сидел настолько неподвижно, что хоббит подумал даже, что тот спит. Но глаза друга оставались открытыми. Гул как будто нарастал. Обступал стеной, закрадывался в уши и сердце. Сковывал черным страхом и заставлял воображать всяческие ужасы. Пин встряхнулся, повёл головой, точно пытаясь откинуть прочь тревогу. И тишина взорвалась громким смехом. Казалось, смеялись сами стены вокруг, вся ожившая Мория — над ними. Пиппин закаменел, тонко вскрикнул и остался в темноте, потому что пламя погасло. — Нет, — прошептал он одними губами, разом вспоминая и балрога, и назгулов, и упокоища. Внутренности сжались в комок, но снова вспыхнул свет — на этот раз белый и в руке мага. И хоббит отпрянул за спины Арагорна и Глорфинделя, с ужасом взирая на темную фигуру, словно из ниоткуда появившуюся на верхнем краю лестницы. Пропасть разделяла их, но хоббиту почему-то казалось, что смеявшемуся не составит труда спуститься вниз, ибо не был тот ни орком, ни троллем. Высокий, неподвижный, подобно монолитному утесу, он молчал настолько долго, что пальцы Леголаса, придерживающего тетиву, побелели от напряжения. — Кто там? — спросил майа, выходя вперед. — Говори! И раздался голос. Такой пронизывающий и жуткий, что захватывало дух. — Доброго дня, — сказал он, и смысл слов настолько диссонировал со звучанием, что у Пиппина волосы на голове встали дыбом, и остатка фразы он не услышал. — Это он, — тихо сказал Леголасу Арагорн. — Тот, кого ты видел. — Тихо, — шепнул Глорфиндель, не сводя взгляда с темной фигуры, — это Айвэ. Белый свет в руке Гэндальфа дрогнул, воссиял чуть ярче. — Верно, — отчеканил голос. — Мое имя — Айвэ. И вновь холодок пробежал у Пиппина по спине. Нечеловеческий, стеклянный голос. Без эмоций. Без жизни. — Оно вам известно. Откуда? Гэндальф все так же хмуро, но уже чуть более удивленно обменялся взглядами с Глорфинделем. Мысли в голове у хоббита перепутались, но он все же сумел сообразить, перед кем именно они стоят. Айвэ… Так это правда он? Его настоящее имя? Но… но ведь… — Мы дали тебе это имя, как условное, — произнес маг. Фигура дрогнула, чуть склонила невидимое под капюшоном лицо. А Арагорн сжал в кулаки дрожащие от ярости пальцы. — Арвен! — воскликнул он. — Не раньше чем вернёшь обоих пленников, мы станем говорить с тобой! Леголас! Тот не замедлил вновь натянуть тетиву. — Однако, — немедленно произнес голос, и эльф застыл, опустив лук. — Я желаю говорить, но не применять силу. — Ты глухой? — буркнул вдруг Гимли. — Сказали тебе — пока пленников не вернешь, орка с два мы с тобой говорить станем. Чудо в перьях. Фигура не дрогнула. Все оглянулись на гнома, и Пиппин раньше всех в удивлении: он что, совсем Его не боится? Гэндальф послал Арагорну предостерегающий взгляд, и человек покорно склонил голову, не убирая, впрочем, руки с оружия. — Они живы, — рассыпался под сводами голос, и Пиппин неверяще взглянул в глаза Мерри, встретив такой же взгляд. Значит… Сэм не погиб? Они ведь уже и не надеялись. — Но это может измениться, — продолжила фигура, ломая сверкнувшую было надежду. — Не желаете слушать — право ваше. Нет, конечно нет. Пиппин съёжился, надеясь, что за Арагорном пришелец его не увидит. Он помнил, как умер Фродо. И это не оставляло ему иллюзий в том, что Гэндальф станет договариваться с неведомым врагом. Мелькнула мысль — а если б на месте Сэма оказался он сам или Мерри? От них бы тоже отказались ради победы? Хоббит прикрыл глаза. Он понимал, что это правильно, но что-то внутри него болезненно протестовало. Майа вдруг поднял руку выше, и свет теперь залил всё пространство зала. Но не лицо говорящего. Тот остался безмолвным наблюдателем, словно окутанным непроницаемой для света темнотой. «Или же, » — подумал вдруг Пиппин, — «он словно сам и есть холодная тень.» Мерри спрятал лицо в ладонях. Пин опустил взгляд в пол. Если бы только не слышать этого жуткого голоса, от которого кровь стынет в жилах. Хоббит не был уверен, но подобное он, кажется, в последний раз переживал на площади Минас-Тирита, когда его худший кошмар вдруг пришел к нему наяву. — Чего ты хочешь? — громко спросил Гэндальф, переглянувшись с Глорфинделем. Несколько секунд фигура стояла невозмутимо и неподвижно. «Нет, правда, словно скала.» — Мы встречались прежде, — вдруг чётко сказал златовласый эльф, и хоббит не понял — врагу он это говорит или отряду. — Только я не помню, где. Нет же, как такое может быть? Айвэ ведь… Так долго скрывался от всего мира. — Боюсь, и сам не смогу дать точного ответа, — холодно произнесла фигура, вдруг теряя свою непоколебимость. Не дыша, Пиппин покосился в сторону темного силуэта, глядя как тот, вдруг сделав пару шагов вперед, усаживается на ступеньку прямо на краю раскинувшейся пропасти. Полы черного плаща свешивались теперь в пустоту. — Я, Айвэ, — отчетливо проговорил он, — пришел с предложением союза Светлому совету. В случае согласия это обернется выгодой для наших сторон в победе над Сауроном. На всех лицах, не исключая Пиппина, на секунду промелькнуло удивление, а Гэндальф слегка сощурился, словно отметив что-то важное в сказанном. — Нам неизвестны твои окончательные цели, — произнес он. — Допустим, мы согласимся, но не станет ли после наш союзник новым врагом? — Если ищешь союза — убеди нас в своих намерениях действительно оказать помощь, — спокойно продолжил Арагорн. — Я верну ваших пленников, — заявил Айвэ. — Живыми. В мои цели, как и в ваши — входит победа над Мордором. Но что вы сможете сделать сейчас, в одиночку? Да, я кажусь врагом, но есть способ обратить вражду в пользу. — Мда? — тихонько пробормотал Леголас. — Выходит, верные мы выводы сделали на совете. И то понятно, что Саурон забеспокоился. Пиппин только с опаской взглянул на врага, усевшегося теперь на самый край пропасти и покачивающего над ней ногами. «И как только его там не тошнит на этой высоте, » — подумал он. — «Впрочем, он же как Гэндальф теперь.» — Что же, — голос Глорфинделя прозвучал так, словно эльф улыбнулся, хотя лица его хоббит не видел. — Озвучь этот способ. — Но в любом случае, — твёрдо продолжил Гэндальф. — Сначала пленники, потом союз. — Не раньше и не позже, чем наши друзья вернутся к нам, мы станем говорить с тобой. — вставил Арагорн. — И, разумеется, — снова уверенно подхватил эльф. — Мы не станем заключать договоры не пойми с кем. — Поэтому прежде того тебе придется показать своё лицо, — подвёл черту майа. Воцарилась тишина, в которой все присутствующие расслышали явственный голос Гимли, усиленный подземным эхом. — Ну как же, как же, — тихонько проворчал гном. — Я слыхал, что тёмные эти все как на подбор — уродцы, каких поискать, были. Леголас молча положил ладонь ему на плечо, а Пиппин тут же вздрогнул, вспомнив, каким именно явилось ему Око в Палантире. Моргнул, стряхивая наваждение. Но Айвэ… Снова засмеялся. На плечо Пиппина также опустилась рука, и он дернулся всем телом, но обернувшись увидел только Мерри. И вместе со всеми обернулся к силуэту — а если же и правда тот лицо покажет… Айвэ, впрочем, не спешил прерывать молчание. Поднес руку к капюшону… Нет, лишь поправил сливающуюся с темнотой ткань. — Так что? — нахмурился Арагорн. — Открывать нам себя ты не собираешься? — Почтенный гном отчасти прав, — насмешливо отозвалась сидящая фигура. — У меня есть причины скрывать лицо. И, так как выполнять этот пункт я не собираюсь, вижу, придется нам попрощаться. Но вы и без того видели, кто я, не правда ли? Пиппин насторожился. О чем это он? Но Айвэ уже исчез, словно бы и не было, а на краю пропасти сидела теперь маленькая темная птичка. Она бесстрастно почистила перышки на хвосте и звонко чирикнула, словно бы смеясь над ними всеми. А затем, не успел хоббит опомниться, расправила крылья и растворилась в черноте под ступенями. *** И снова Пин не смог бы сказать, сколько суток минуло с тех пор, как неведомый противник вышел к ним. Шли теперь только бегом, почти без отдыха — казалось, Гэндальф решил побить свой собственный рекорд. А вернее всего — боялся Айвэ и путал следы в надежде от него оторваться. Впрочем, птицы, которую постоянно высматривал под потолком Пиппин, он так ни разу и не увидел. Вернее всего, если темный майа и следил за ними, то незримо. Но вот это уже было очень сомнительно. Разговоры, и без того немногочисленные прежде, теперь прекратились совсем. Только новая мрачная задумчивость появилась на каждом лице, и даже на лице маленького хоббита. По большей части он вспоминал, снова и снова, эту единственную беседу. Хотя в отличии от Гэндальфа и Глорфинделя, вернее всего рассуждавших о том, какие выводы из неё можно сделать, Пин в основном был занят тем, что содрогался, вспоминая голос этого тёмного майа (который по нескромному мнению хоббита был едва ли не хуже Сауронова), а также проклинал обстоятельства, что с каждым днем складываются для них всё хуже. То есть это мало им было одной заразы, теперь другая приклеилась? Как будто бы сама судьба вознамерилась стереть всё светлое и прекрасное с лица Средиземья, отдав эту землю всяким мрачным типам в белых и черных капюшонах. Безобразие, одним словом. Пиппин нахмурился, обиженно скривив губы, чего, впрочем, всё равно не было видно в темноте: света Гэндальф теперь зажигал совсем немного — буквально себе под ноги посветить, да остальным путь указать, и, конечно же, ни одного костра с тех пор они не разводили. Куда они идут, хоббит, кстати, тоже не знал, как и когда это закончится. И потому довольно сильно удивился, когда остановившись в очередной пыльной комнатушке, Гэндальф вдруг тщательно закрыл за собой дверь, несколько секунд подержал на ней руки, а затем объявил, что они, кажется, ушли достаточно далеко, чтобы враг потерял их след и на следующее утро они с Глорфинделем собираются обсудить неожиданную встречу. Он согласно покивал, обрадовавшись представившейся возможности отдохнуть и узнать мнение майа о сложившейся ситуации, и тут же уснул, едва успев сесть. Уставал он всё же довольно сильно. Наутро (понятие довольно относительное в здешних потемках) хоббит почувствовал себя немного лучше обычного. Как подсказывала Пиппину интуиция, случилось это от того, что спал он в этот раз не пять часов, как все дни до этого, а побольше, наверное раза в полтора. Разбудивший его Леголас уже тряс за плечо Мерри, а Гэндальф, в который уже раз применяя свою особенную магию, «развешивал» в воздухе белые огоньки, потихоньку заливавшие комнату свечением. Хоббит отметил, однако, что в помещении стало довольно душно. Видимо, тянувшего откуда-то сверху слабого тока холодного воздуха не хватало для полноценной вентиляции. Тем временем Мерри также открыл глаза и сел, за ним встал Арагорн. В конце проснулся гном Гимли, и тут же громко возмутился, что «этот эльф» разбудил его последним. После скромного «завтрака», состоявшего, к большому огорчению Пиппина, отнюдь не из первого, второго и десерта, а всего лишь из кусочка лембас и столь же небольшого количества сушеных долек яблока, все они расселись кружком на полу. Гэндальф, невесело усмехнувшись чему-то своему и неожиданно напомнив хоббиту себя же прежнего, открыл так называемый совет. — Что думаете об этом? — спросил он всех. — Мы с Глорфинделем вот последние трое суток головы ломали и пришли к некоторым выводам, — он повернул голову к другу, и тот понимающе кивнул. — Для начала то, ни я, ни Олорин не ощутили его присутствия, — продолжил его мысль эльф. — Это означает что как минимум то, что его силы достаточно, чтобы скрывать от нас себя. Это мы, впрочем, могли бы понять и ранее, хотя бы потому, что никто из нас не заподозрил птицу. — Но тогда моё собственное чутьё было малость ограничено, — вставил майа. — А вот сейчас это наводит на достаточно пугающие мысли. Пиппин вздохнул, оглядев мельком все лица и поразившись необыкновенной схожести их настроений. Везде нахмуренные брови, опущенные взгляды. Только в глазах Глорфинделя светилось спокойствие, да Гэндальф излучал обычную для него теперь уверенность. — Иными словами, он сильнее, чем ты? — устало спросил Арагорн. — На порядок, как минимум, — бесстрастно констатировал майа. — По мощи он сравним с Сауроном, хоть, быть может, и слабее его. Мы не знаем. Тут хоббит послал Мерри отчаянный взгляд, и встретил почти такой же. Вот только этого им не хватало. И что они теперь будут делать? Кажется, подобная мысль пришла в голову всем. Во всяком случае, некоторое время в пещере стояла совершеннейшая тишина. — Ты говорил, что и прежде слыхал его голос, — обратился вдруг к Глорфинделю Леголас, нарушая молчание. — Это правда? Ты не ошибся? Взор золотоволосого эльфа вдруг тоже помрачнел, и он покачал головой. — Хотел бы ошибиться, — пожелал он. — Не так уж много тёмных Айнур мне довелось встретить вживую. А из тех, кого встречал, есть у меня догадка, кому бы он мог принадлежать… — Но Птица, Глорфиндель, — повернулся к нему Гэндальф, точно возражая на уже известное ему продолжение фразы. — И Сильмарилл до сей поры сияет в небе. — О чём это вы? — нервно встрял Мерри, теребя пуговицу на рукаве. — О ком это, точнее? — Я скажу им, — непреклонно произнёс златовласый, поглядев в глаза майа. — И пусть это окажется неверным предположением! Он помолчал, подбирая слова, и Пиппин понял, что рассказ будет не короток. — Очень давно это было, — произнёс Глорфиндель. —  Так давно, что мало кто из живущих то время помнит. Ещё не были построены славные королевства древности — ни Гондолин, ни Нарготронд. Ещё не пробудились люди, и Белое и Золотое деревья стояли в цвету, озаряя западные земли. Я был тогда впервые юн и жил ещё свою первую жизнь. Хоббит вздохнул, глядя на эльфа несколько потрясенно. Он сам о том времени краем уха от Гэндальфа слыхал, да и спутано всё это было. Но Глорфиндель… Жил тогда? — Случилось так, что срок заточения Великого Врага вышел, и Владыки Запада поверили в его раскаяние… — эльф вдруг прервался и секунду помолчал. — Они дозволили ему ходить среди нас и говорить с нами. И много горя принесло это их решение. — Я читал об этом, — пробормотал тихо Леголас. — Но… Нет, не может быть! Ты же не это имеешь в виду? — он вдруг вскочил со своего места и голос его выразил вполне искренний испуг. — Это не мог быть!.. — Сядь, Леголас, — попросил Гэндальф. — Да, Глорфиндель имеет в виду это, и я согласен с ним. Голос Айвэ — это голос того, кого народ эльдар тысячи лет назад прозвал Морготом. Но могла ли то быть иллюзия, чтоб сбить нас с толку и напугать? Рано отдаваться страху, прежде должно рассудить спокойно о том, что нам известно. Но вновь возникшая тишина оказалась всё же неуютной — тревожной. И задрожала, когда в ней толкнулся тонкий голос Перегрина Тука. — М-м-Морготом? — неверяще выговорил хоббит, и утих, не в силах сказать что-то ещё. — А ведь это объяснило бы, — вдруг коротко и очень горько произнес Арагорн, — почему он похитил Арвен. — И Сэма Гэмджи? — скептически переспросил Гэндальф. — Я хочу напомнить всем, что Врага первых эпох сторожит Эарендиль, который до последнего времени спокойно плыл по небосводу. Случись что, мне дали бы об этом знать, прислав весть. — А ещё он превращается в птицу, — пустым голосом добавил Глорфиндель. — А птицы — друзья Повелителя Ветров, что свидетельствует в пользу другой гипотезы — Айвэ создал иллюзию, чтобы принести нам страх и растерянность. На деле же он — один из бывших майар Владыки Сулимо, тысячи лет назад ушедших к его брату. — Эта версия мне нравится больше, — дрожащим голосом сообщил Мерри. — Намного больше. — И мне, — согласно закивал Пиппин. — Всем, — подвёл итог Гэндальф. — Но рассмотреть всё же придется обе. Жаль, что Саурон приложил свои чёрные руки к Зеркалу, — вдруг в сердцах посетовал он. — Мудрость Галадриэль помогла бы нам, тем более что она, как и Глорфиндель, жила в эпоху Древ среди Нолдор Благословенного Края. Увы, но мы не можем дать ей знать о произошедшем. В обсуждениях улетело ещё, по ощущениям желудка Пиппина, часа три. Но, впрочем, хоббит был слишком испуган, чтобы хотеть есть. Версия, изначально предложенная Глорфинделем, почему-то казалась ему куда как более правдоподобной, нежели все прочие, пусть никаких настоящих причин для того не было. Возможно, всё дело было в том, что, в отличие от прочих, она вселяла не просто волнение или страх, а самый настоящий ужас. Ужас перед тем, что может случиться, если это их предположение неожиданно окажется верным. Об этом Пин вообще не хотел бы думать, но, что поделаешь, приходилось. Впрочем, они двое и гном Гимли при всём желании мало что могли понять из разговоров Гэндальфа и Глорфинделя. Арагорн тоже больше молчал и слушал, и даже Леголас, до того изредка вставлявший какие-нибудь реплики, замолк. — Врата Ночи целы — это факт, — с чувством говорил златовласый воин. — Но кто сказал, что в стенах мира один проход? Не ты ли ученик Скорбящей? Куда выходят окна её залов? — Пророчество, Глорфиндель, — возражал ему майа. — Уста Владыки Мертвых не произносят лжи. — Пророчества могут изменяться! Нельзя полагаться лишь на них. — И ты думаешь, что Они не заметили бы Его исчезновения? — Это могла быть хитрость, — вдруг очень устало сказал Глорфиндель. — Саурон считался мастером иллюзий и обмана, какими силами в этом должен был обладать его учитель? — Ты думаешь, что он бы мог… — Создать иллюзорную копию себя и оставить болтаться там, как минимум. — Но Ангайнор… — В конце-концов он найдет способ от неё избавиться. — Ты говоришь так, словно уже уверен в этом. — А ты так, словно отрицаешь очевидное из страха! Оба они глубоко выдохнули, вдруг осознав, что давно уже стоят на ногах и смотрят друг другу в глаза. Медленно опустились обратно на пол. — Прости, друг, — покаянно начал Глорфиндель. — Нет, ты прав, — внезапно сказал Гэндальф. — Я правда очень этого боюсь. Они кивнули друг другу и в третий раз на недолгое время стало тихо. — Два, — сказал Глорфиндель. — Два варианта. Давайте смотреть, что у нас есть в пользу каждого из них. Айвэ — бывший майа Манвэ, длительное время скрывавшийся в некоем укрытии и копивший мощь. Он превращается в птицу, владеет мастерством иллюзий и кроме прочего обладает силой, на порядок большей силы Олорина. Саурон просто боится нового сильного противника. Похищение Арвен было случайностью. Или это действительно вернулся Первый Враг? Тогда нам ясно, где он был всё это время. Мы знаем, почему он настолько сильнее нас. Мы знаем, чего именно настолько испугался Саурон. И знаем даже, почему из всех членов отряда возле Изенгарда была избрана именно Арвен. Врата Ночи целы — я не вижу причины, по которой он не мог пройти иной дорогой. Никто ещё может не подозревать об этом. Птица? Ну что же — удобная форма, чтобы сбить с толку наблюдателя. Слишком слабый аргумент против. И кроме того… Манера, я б сказал. Опять же, Айвэ мог просто копировать то, что сам видел много раз. Или нет. И в каком из вариантов мы делаем больше допущений? Вот теперь обсуждение, похоже, закончилось. Каждый из них, вдруг настигнутый внезапным осознанием, искал доводы против… И не находил. Но никто не осмеливался согласиться с этим вслух. — Нет же, нет, — бормотал Леголас. — Это ошибка. Пиппин взглянул в благородное лицо и в голубые глаза майа, и понял вдруг, что и тот растерян и ищет, что бы возразить. — Нет, этого не может быть, — проговорил он, но в звонком голосе не чувствовалось больше уверенности. — Не сейчас… Почему именно теперь? Он вдруг спрятал лицо в ладонях, словно отказываясь смотреть на них всех и лишь Глорфиндель осмелился положить руку на его плечо. — А что это меняет-то для нас всех? — эльф устало и жестко улыбнулся, оглядев лучистым взором отряд. — Или кто-то здесь рассчитывал на победу? — Нет, — подумав, сказал Арагорн. — Лишь на честную смерть за всё то хорошее, что есть в этом мире. — Складно сказано, друг, — согласился гном Гимли, хлопнув по рукояти топора. — А и кто бы ни была эта вражина темная, для нас-то верно все одно останется. Многозначительное молчание готовилось было возникнуть между ними, но в этот момент Мерри вдруг чихнул и громко шмыгнул носом, полностью испортив торжественность момента. — Для вас-то одно, — пробормотал отрешенно Леголас, — а для нас другое. Это ж если и в Чертогах небезопасно станет… — Ладно, — Гэндальф тяжело покачал головой. — Пусть мала вероятность ошибки, она есть ещё. Я почти поддался отчаянию, а между тем — оно прямой путь к поражению. Что сейчас должны мы сделать? Известить ли Владык о том, что нам теперь известно и о наших из того выводах? — Не выйдет, — вздохнул Глорфиндель. — Пока ещё скажу — Айвэ. Он не выпустит нас из Мории. Он мог потерять наш след, но сторожить врата для него куда как легче. Впрочем, есть ещё кое-что важное, что мы упустили из виду — а что делал здесь он сам? И, раз уж на то пошло, то чего ради предлагал нам союз? — И что из этого следует? — добавил вдруг Леголас. — С Мордором он не в сговоре, а если птица и правда… То не имеет ли для нас смысл пересмотреть прошлые решения и выбрать из двух зол меньшее? — Если б здесь была сейчас Артанис, она бы тебе решительно возразила, — усмехнулся эльф. — Я же скажу, что и говорил прежде: союз с врагами чреват предательством. Чтобы использовать Саурона в своих целях, мы должны быть хитрее его, циничнее и жестче, и, в конечном итоге, ничем не лучше. — Это как с Кольцом… — задумчиво проговорил Пиппин. — Как с Кольцом, — согласился Гэндальф. Хоббит отвлеченно слушал дальнейшие рассуждения о том, что искал здесь враг и кем же всё-таки он является. Сам он для себя боялся даже в мыслях допустить, что несколькими днями ранее с ними говорил Моргот. Пусть даже не был хоббит таким уж знатоком истории, в отличие от старого Бильбо, или там, скажем, Фродо, — тут Пин коротко вздохнул, — но это имя он слыхал, и веяло от него чем-то пугающим и тёмным… И мертвенно холодным. Прямо как от той тени на скале. «Нет, это ошибка, — упрямо повторил себе хоббит — Вот и Гэндальф думает, что ошибка. Да и как бы такое было возможно, мы ж не в легенде какой старой, в конце-то концов.» «А всё же зачем тогда бы он лицо спрятал? — вдруг пронзила его новая мысль. — Не иначе как боялся что узнает его Глорфиндель или Гэндальф. Хотя Гэндальф-то тоже майа, они поди все друг друга знали. Нет, нет, всё нормально.» Мерри с мрачным видом жевал дольку сушёного яблока. Обсуждение длилось уже почти четыре часа, и все не собиралось заканчиваться. А впрочем, что им теперь еще остается делать? Глорфиндель прав — их не выпустят из Мории запросто. Для хоббита это являлось настоящей проблемой — оказаться запертыми в таком жутком месте… Он тихонько вздохнул, вполуха слушая дальше. — Айвэ мог оказаться здесь по той же причине, что и мы, — произнес Гэндальф. — Кроме того, древний Карадрас издавна привлекает орков и прочую нечисть. И, боюсь, ни один майа Манвэ, даже бывший, не решился бы добровольно иметь дело с тем, что гнездится под его корнями. — Но мы не знаем пределов его возможностей, — возразил Леголас. — Айвэ мог скопить достаточно для того мощи. — Увидь мы его лицо, — вздохнул Мерри, — и сомневаться не пришлось бы. — Но помните это ощущение? — покачал головой лихолесец. — Казалось, стены Мории смеются вместе с ним. Он словно… обладает властью над этим местом. — И все же эта встреча, — неожиданно сменил тему Гэндальф, не позволив тишине вновь взять верх, — лишь неудачное совпадение. Предложение союза было спонтанным, он и не надеялся на согласие. Но он ведь прекрасно знал, что разговор может привести нас к разгадке. Как и тогда, оставляя улики при похищении… Настолько самоуверен? Иначе чего он пытается этим добиться? — Кто его знает, — буркнул Гимли. — Поди ж пойми этих вражин, что там в их чёрных головах творится. — Я думаю, — мрачно произнёс Арагорн, — что он преследовал те же цели, что и Саурон, самолично заявляясь к нам на совет: сбить с толку, спутать, отвлечь от чего-то иного и заставить нас снова тратить время на обсуждения произошедшего. — А это очень может быть, — нахмурился Глорфиндель. — Мы до сих пор не выполнили ничего из того, что собирались. Кто знает, чем занят сейчас он? Я б на его месте, например, как минимум устроил бы нам встречу с парой веселых отрядов местных гоблинов. Просто чтобы поглядеть на что мы способны. Потому мы с Олорином и вели вас всех столь быстро и столь далеко. — Тогда может быть пора заканчивать? — с затаенной надеждой спросил Пин. — Время обеденное уже. И солнышка не видно, а от того все эти ужасы ещё ужасней кажутся. До сих пор как вспомню этот смех — мороз по коже, хуже назгулов… Но ведь это же в самом деле не был… Правда? Коротко вздохнув, Глорфиндель вскинул голову. — Да, верно, пора, — кивнул он. — Только кто ответит мне на последний вопрос почтенного хоббита? Что в итоге мы выбираем? Подумайте над этим, каждый. Кто уверен, что мы имеем дело с майа? Поднимите руку! Он с печальной усмешкой обвел глазами каждого в отряде, но никто не спешил соглашаться, и даже Олорин, чей ясный взгляд наполняла теперь великая усталость, не шелохнулся. — Хорошо, — сказал эльф. — А кто считает что сбывается пророчество о последних днях? И неожиданно для себя, вопреки всем своим желаниям, Пиппин медленно поднял правую руку на уровень груди и быстро, точно сам себя испугавшись, оглянулся вокруг. Вытянул ладонь Арагорн и поднял локоть Леголас. Нерешительно приподнял дрожащие пальцы Мерри и с тяжелым вздохом согласно кивнул Гимли, положив руку на рукоять секиры. С мрачной улыбкой вознёс ладонь эльфийский воин, и за ним, самым последним, Олорин вскинул руку и тут же уронил её. Они стояли, потрясённо глядя каждый на другого, словно силясь найти некое опровержение, отрицание, ошибку, но лишь отводили взгляд, не находя облегчения. Опустились их плечи, склонились головы, точно под непомерной тяжестью. — Что же, — одинокий голос Глорфинделя в последний раз нарушил мертвенное молчание. — Значит, мы решили.