___
Десять секунд. Адриану понадобилось десять долгих тяжелых секунд. Он потратил три секунды, убеждая самого себя не выдавать трехэтажный мат. (Ледибаг хочет разъяснений, не разборок.) Он потратил шесть секунд, анализируя ситуацию. (Он на крыше. Он на билборде. И он в полном дерьме.) Он потратил всего одну секунду, чтобы собраться с мыслями. (Несмотря на шок, он понимал, что ей было гораздо труднее с этим справиться. Но он должен вести себя достойно. Ради нее.) — Итак… — спокойно начал Адриан в попытке снять нарастающее напряжение, — …нет смысла убеждать тебя, что это не я? Свистящий ветер кое-как остужал накалившуюся обстановку. На его вопрос Ледибаг неверяще распахнула голубые глаза и покачала головой. «Да, не так я себе представлял встречу, — подумал Адриан. — Думаю, сейчас нужно быть честным». — Хорошо, значит, все в порядке. В таком случае, — сказал он с робкой улыбкой и протянул обернутую кожей руку. — Я — Адриан. «Я представляюсь собственной девушке. Вот так ночка…» Ледибаг искоса посмотрела на протянутую ладонь, но так и не убрала сложенные под своей грудью руки. Возникло неловкое молчание, нарушаемое лишь гулом города снизу. Адриан сглотнул на ее отказ, убрал руку и почесал шею, состроив гримасу. «Конечно, она не хочет пожимать твою руку! Не тогда, когда ты только что раскрыл свою личность, и, конечно же, не после того, как ты почти запрыгнул на нее несколько минут назад. Ублюдок…» — Хорошо, хорошо! Ты, наверное, не хочешь, чтобы я тебя сейчас трогал, это нормально! — бросился заверять ее Адриан, сохраняя уважительное расстояние, пока его девушка просто продолжала с тревогой на него пялиться. Он держался. — Я правда, очень сожалею об этом поцелуе. Я не… ух… я не думал, что все выйдет именно так. «Замечательно, она все еще молчит». — Ну, в любом случае… Меня зовут Адриан Агрест, — он попытался настроиться на дружелюбный лад. — Я модель… и, конечно же, я уже понял, что ты знаешь это, потому что я же смотрю на тебя с билборда… вот черт… «ПЛОХО. СТАРАЕШЬСЯ», — кричал голос у него в голове, и Адриан мысленно снова и снова принимал поражение, пытаясь себя утешить. Он попытался найти в себе нуаровскую уверенность, но только обнаружил, что запас энергии удручающе пуст. И он едва может связать вместе два слова. — Прости. Я надеялся быть более… обходительным? — Адриан поморщился, глядя вниз на непроницаемое выражение лица Ледибаг. — Ч-честно, я просто ошеломлен, как и ты. Клянусь, если бы я знал, что они собираются использовать именно это фото, я бы сделал несколько телефонных звонков, но очевидно, что я не сделал. И-и-и-и-и-и сейчас ты знаешь, кто я, и-и-и-и ты хочешь подождать, и-и-и вышла такая неловкая ситуация, а-а-а-а ты все еще молчишь?.. «Почему она ничего не говорит?» Адриан ломал голову, отчаянно ища верные слова, пока она продолжала стоять в контуженном молчании. Очевидно, что ситуация складывалась катастрофичная, но опять же он не был категорически против разоблачения. Если бы все зависело от него, то это бы произошло еще год назад, но зная, что думает Ледибаг, зная, что она не была готова к этому, он не мог унять боль в сердце за нее. Как ему убедить ее, что это не конец света? — Хей, ну же, Жучок… — успокаивал Адриан, инстинктивно подаваясь вперед, чтобы взять ее за руки, но одернул себя в последние секунды. — Я знаю, что это отстойно, и что не так ты хотела, чтобы мы раскрыли себя, но это не означает, что мы сделали что-то плохое, верно? Я имею в виду, есть же и положительные стороны! — он щелкнул пальцами, вкладывая в голос столько азарта, сколько мог, и посмотрел на напарницу. — Свидания! Я теперь могу звать тебя на свидания, куда захочешь. Мы можем сходить в кино или в парк. Я могу пригласить тебя на ужин как приличный парень и проводить тебя до дома. Разве это не классно звучит? Ледибаг хотела было что-то сказать, ее рот приоткрылся на секунду, но потом она его закрыла и снова покачала головой. Сердце Адриана кольнуло, плечи опустились. Ледибаг не выглядела убежденной. Она скривила лицо, будто у нее на уме было что-то нехорошее, и кровоток в теле Адриана словно остановился. — Ледибаг, ты… — он осекся, нахмурив брови из-за растущего страха. На него обрушилось внезапное осознание. — Ты… «Она не… она не хочет…» Ледибаг топталась на месте, склоненная голова и виноватое выражение лица подтверждали его опасения. — Ты не собираешься говорить мне, кто ты… да? — прошептал Адриан спокойно и медленно, ведь именно так он пытался осознать происходящее. Его слова были обрывисты в сопровождении с толком неустановленной эмоцией, которая расположилась где-то между разочарованием и крушением надежд. А глаза Ледибаг дали нужный ему ответ. Героиня в красном отрывисто кивнула. Это движение принесло за собой разрушительное чувство ясности. — Почему? — спросил он, все еще отчаянно пытаясь понять ее. Молчание Ледибаг было основной причиной беспокойства, и отсутствие ответа заставило его живот скрутиться. «Она не хочет меня. Она видит меня сейчас и не хочет». — Почему Адриан Агрест недостаточно хорош для тебя? — спросил Адриан, попытавшись и не сумев скрыть грусть. Он не собирался сердиться, но именно гнев, просачивающийся едким жаром в его слова, он и ощутил. — Что я должен сделать, чтобы быть достойным тебя? — повторил он жалобно и потер виски. Что-то в его гражданском облике разочаровало ее. Казалось, что открылись шлюзы, и запертое годами вылилось в опаляющую мольбу. — Что я должен сделать, чтобы быть достойным хоть кого-нибудь? Адриан намеренно поймал взгляд Леди, в необходимости получить хоть какой-то ответ. Ледибаг позволила посмотреть на нее, оказываясь пришпиленной к месту его яростью. Она предостерегающе сузила глаза и, наконец, заговорила: — Ты не понимаешь, — выпалила Ледибаг, вспыхнув в тон своей маски. — Ты не понимаешь, а я не м-могу объяснить тебе этого! — она зашагала вниз по рифленой крыше. Раньше бы это действие вызвало у Адриана лишь усмешку, но сейчас оно переворачивало горячие угли разочарования в глубине его сердца. — Что ты не можешь объяснить? Что такого трудного в том, чтобы признать, что тебе не нравится тот, кем я являюсь под маской? — Ох, ты наверное прикалываешься! — сказала его напарница, смеясь из-за недоверия и шагая прочь. — Я наблюдала тебя на обложках модных журналов с десяти лет! ДЕСЯТИ! Я привыкла вырезать твои фото и обклеивать ими все стены в моей спальне! — она, широко жестикулируя, повернулась к нему лицом. — Я привыкла видеть рекламу с тобой на улицах, привыкла читать твои интервью, смотреть передачи с тобой и сидеть, мечтая, что было бы, знай я человека типа тебя! А потом, когда мне было тринадцать, ты… Ледибаг внезапно прервала свою тираду, будто проглотила мысли, и позволила своим рукам безжизненно упасть по бокам. Адриан мог только наблюдать. — Когда мне было тринадцать, я встретила Кота Нуара, — продолжила она намного мягче. — Я встретила тебя и-и… и откуда мне было знать, кто ты? Откуда мне было знать, кем мы будем? За считанные секунды вся ее ярость улетучилась, забирая с собой и его. Ледибаг скрестила руки и выдохнула. А сердце Адриана сжалось на ее непривычно разбитое состояние. Это не было на нее похоже. Молчание, заикание, она едва могла сказать ему хоть слово, а потом снова уходила в себя. Это все было ненормально. Но Адриан не мог не зацепиться за надежду, что они смогут все исправить. «Если она грустит, значит, что она до сих пор что-то чувствует, ведь так? — рассудил он, делая шаг в ее сторону. — Я смогу все исправить…» Он хотел сжать ее в объятиях и заверить, что все будет хорошо, что все образуется, когда… — Я-я… я больше не могу это вынести… Слова Ледибаг заняли минуту на понимание, но когда он их осознал… Адриан уже был сокрушен. — Что «это»? — спросил он хриплым шепотом, пальцы дрожали, когда он попытался подойти ближе. Тело не слушалось. В голове царило молчание. — Нас, — сказала Ледибаг, не поднимая взгляда и позволяя словам слететь с ее губ и разбиться о землю. — Я не думаю, что сейчас мы можем быть вместе. «Нас», — отдалось эхом в его голове, повторяясь до тех пор, пока не вылилось в скрипучий визг в барабанных перепонках. Обычно, это слово из ее уст приносило шквал головокружительного восторга. А теперь оно сломало его. «Нет… Нет. Нет. Нет. Пожалуйста. Господи. Нет». — Ты расстаешься со мной… — Адриан не был уверен, спрашивал он или утверждал, поэтому он позволил словам зависнуть в воздухе, чувствуя, как их свинцовая тяжесть вонзается в его сердце жесткой хваткой реальности. — Я не… — Ледибаг сглотнула, будто собирая свои мысли. — …Я не хочу расставаться с тобой. Я просто… Мне нужно немного времени. — Немного времени без меня? — уточнил Адриан, зная, что заранее озвучил ответ. — Время подумать. — Без меня. — Да. Очередное молчание. — Я все еще люблю тебя. Это, пожалуй, было худшее, что он мог сказать в этот момент. Но Адриан бы взорвался, если бы не сказал. Если он не напомнил ей. Он всегда будет ей об этом напоминать. — Тебе не нужно говорить это, — пробормотала Ледибаг, голос сорвался на последнем слоге. Она продолжала сутулиться, закусив губу, и словно уменьшилась. Обычно полная собственного достоинства героиня дрожала как осиновый лист, который мог сдуть очередной порыв ветра. — Но это правда, — сказал Адриан. Его сердце с болью билось в груди, но эту боль было не сравнить с той, что, наверное, чувствовала Леди. — Я правда люблю те… — Ты не можешь знать этого наверняка! — пронзительно закричала Ледибаг, заставляя его подпрыгнуть на месте. — Почему нет? Почему ты просто не можешь поверить мне, когда я говорю, что люблю тебя? — Потому что ты даже не знаешь меня! Ты даже не знаешь, с кем говоришь под этой маской! Ему следовало держать рот на замке. Он должен был просто молчать, давая ей гневаться. Но черным кошкам никогда не везло. И вот он заговорил. — Ну и кто в этом виноват?! Ледибаг отодвинулась от него, морщась от укуса его слов так, что Адриану захотелось запихнуть их обратно в рот. Наблюдать за тем, как она отдалялась, — было пыткой, но физическое расстояние было ничем по сравнению с эмоциональной пропастью, которая растянулась между героями. Адриан чувствовал, как последние несколько месяцев тают с резкой и острой болью, чувствовал, как испаряются вся близость и комфорт с каждым новым разделяющим их шагом. Август никогда не казался таким долгим, как этот в октябрьский вечер. Случайные касания, легкий стеб, эти нашептанные намеки на нечто большее, чем просто увлечение… все это было похоронено его же руками как в каком-то ужасном кошмаре. Адриан давно перестал плакать (однажды из-за множества плохих дней, слезы стали превращаться в настоящее неудобство) поэтому влага, которая сейчас затуманила зрение, была для него незнакомой. Он забыл, что даже знает, как плакать. — Мне нужно подумать, — повторила Ледибаг так тихо, что Коту пришлось пересилить нахлынувшие чувства, чтобы услышать ее. — Мне нужно немного подумать. Одной, — каждое слово было пулей, пробивавшей его и без того израненные ребра, и Ледибаг, увеличивая расстояние между ними, даже не думала прекращать импровизированную стрельбу. В его объятиях она была Принцессой, рядом с ним — считалась его Леди. А сейчас она была хладнокровной героиней, ведущей диалог с другого конца крыши. — Пожалуйста, не звони мне и пиши только по делу, — слова Ледибаг били, словно самые острые в мире ножи, и от ее ледяного тона Адриан пожелал, чтобы она на него кричала. По крайней мере, визжала она эмоционально. Но Ледибаг словно позабыла о всяких чувствах. В этот момент даже холодный воздух был теплее ее сердца. — Патруль? — пробормотал Адриан, не решившись произнести больше одного слова. — Отменяется. — Акумы? — Делай свою работу — я сделаю свою, — сказала она и, отцепив йо-йо с бедра, устало взглянула на выступ. — Хорошо, — выдохнул Адриан. С каждой секундой он все сильнее чувствовал себя разбитым. «Это — работа. Быть Ледибаг — не больше, чем просто ее работа». Он не мог не спросить, были ли ее действия тоже частью работы? А еще он не мог не спросить, как ему попасть домой, если от горя его руки задубели? По велению фортуны (с которой у нее все на мази), у Ледибаг не было проблем с координацией, потому что она довольно бодро улетела с крыши восвояси. После ее ухода Адриана забила дрожь, и он в беззвучных рыданиях уставился в пустое пространство. Лишь несколько минут назад Адриан был так уверен, что она принадлежала ему. Что он принадлежит ей, что они принадлежали друг другу. Он был уверен, что они будут вместе всегда… или, по крайней мере, расстанутся не так быстро. Но сейчас он стоял там, на крыше, не в самой лучшей компании собственного фото (оно будто дразнило его), и слишком ясно понимал: у него нет никаких претензий к героине. Наверное, к ней никогда не будет претензий. Ледибаг была и будет принадлежать Парижу. Не Коту Нуару. Не Адриану Агресту. И определенно не ему. Катаклизм, даруя разрушительную силу, обычно обжигал его руку. В этот раз Адриан не чувствовал ничего.***
На следующее утро все в городе говорили о буйстве диких животных. Новостные каналы, веб-сайты, почти все жители обсуждали защитные системы зоопарков, и теории с каждым часом становились все более дикими. Потому что, кроме животных, больше некому было превратить билборд в кучу щебня.***
Ее вторник начался с рыданий и дикой тряски. Маринетт открыла глаза, насыщенные события предыдущего дня пронзили ее грудь огромным комком эмоций, накопившимся после «Разоблачения»™. На этот раз она начала плакать сразу же. Без лишних пауз и осознаний — она в секунду обнаружила себя плачущей. Между рыданиями Тикки гладила подопечную по голове и бормотала что-то успокаивающее. Маринетт лежала в обнимку с подушкой в виде кота, слушала свое сердцебиение и пыталась ни о чем не жалеть. Она хотела либо кричать, либо спать. Но не делала ни того, ни другого. Единственное, что она сделала — заставила себя встать и выйти из комнаты. Она приняла душ, расчесалась, надела чистую одежду, убедила себя слегка накраситься и собрать рюкзак. Господи, да она собиралась в лицей! Маринетт считала себя не из тех, кто ставит парней превыше учебы (и плевать, что последние сутки она демонстрировала обратное). Она спустилась вниз по ступенькам и, лучась гордостью праведницы, вышла в гостиную. Но это все — напускное, на самом деле она сбежит, едва зайдет в класс. Теперь на месте Адриана, в одежде Адриана будет он… Да, по сути, это и будет Адриан. И Маринетт очень хорошо это знала. Потому что ей самой это было очень знакомо. Она была его девушкой, его напарником и единственным человеком, который знал суть двойной жизни. Она помнила наизусть все черты его лица, и она очень хорошо понимала, что оно должно выглядеть не так. Адриан выглядел так же плохо, как она себя чувствовала. Он, откинувшись на спинку стула, барабанил пальцами по парте. Под мутными глазами пролегли темные круги — скорее всего, у него были такие же проблемы со сном. «Это из-за тебя, — сознание услужливо корило Маринетт, пока она медленно и тяжело шагала к своему месту. — Все из-за тебя». Маринетт сдерживалась, чтобы не перелететь с кучей тупых извинений через парту прямиком в объятия парня, только из-за его возможной реакции. Она прямо-таки видела, как Адриан кривится и бледнеет, когда осозна́ет, кто она. Как истинный джентльмен, он наверняка вежливо улыбнется, мягко спустит ее с колен и спокойно объяснит, почему у них ничего не получится. Почему они не смогут быть вместе. И в эту секунду Маринетт только кивнет, сглотнет комок в горле и заверит его, что быть просто напарниками (как на уроках французского, так и в борьбе со злом) ее совершенно устраивает. Но если честно, от этого ей просто захочется сдохнуть. Неважно, что Кот обещал любить Леди несмотря ни на что, Адриан никогда не увидит в Маринетт кого-то больше, чем друга. А она не готова была встретиться лицом к лицу с его отказом. И, возможно, никогда не будет готова. Занятия прошли мучительно. Каждый раз, когда она наталкивалась на ох-какие-знакомые светлые волосы, желание сбежать приумножалось в десяток раз. Она сказала Коту, что ей нужно подумать вдали от него, но, к сожалению, из-за их личностей у нее не было такой роскоши, и каждая минута в его присутствии делала только хуже. Вспыхивали угольки сомнения и тревоги. Разгоралось маленькое пламя, превращающее в прах ее нервы и сжигающее ее заживо в чувстве нерешительности. Погруженная в свои мысли, Маринетт с трудом уловила, что Адриан, едва заметно вытирая нос рукавом рубашки, что-то пробормотал про туалет и вышел из класса. Завершением вторника стали мокрые от слез зеленые глаза.***
Среда началась с сообщения от К.Н. На этот раз без привычного пожелания доброго утра, и она чуть не выбросила телефон от обиды. [ Акума на Елисейских Полях ] Маринетт понимала, что он просто следует ее желаниям («Пожалуйста, не звони мне и пиши только по делу»), но ей было трудно справиться с волной досады из-за отсутствия кошачьего смайлика с глазами-сердечками. Ей было очень трудно подняться. … Хотя, она бы взяла свои слова обратно… Сражаться с Акумой было еще труднее. Неудивительно, когда Ледибаг пришла к месту битвы, Кот Нуар уже был там. Он поприветствовал ее одним-единственным мимолетным взглядом, а затем отпрыгнул прочь, следуя за злодеем. Это уклонение было и благословением, и проклятием. Подавив поднимающуюся в груди волну вины, Маринетт будто поставила себя на автопилот, позволяя себе следовать чистым инстинктам, что заложила в ней квами. Битва затянулась, и герои пострадали больше обычного. Они действовали безрассудно, действуя как две отдельные силы, вместо того, чтобы работать в команде. Каждый из них поступал по собственному усмотрению. Это было безответственно, а еще грубо, неэффективно, и это все натягивало нервы Маринетт до предела, пока Париж все больше погружался в хаос из-за размолвки между героями. — Так ничего не получится! — в итоге признала она, крича (больше пытаясь не сорваться на плач) в сторону, где она боковым зрением улавливала мечущееся черное пятно. — Нужно действовать по-другому. «Мне нужно действовать по-другому…» Мгновение Кот («Адриан, — лишний раз встрял разум, — это Адриан».) никак не отреагировал, видимо пытаясь понять, к нему ли она обращается, а потом осторожно ответил: — Просто скажи, что я должен сделать. Маринетт сглотнула, ощущая двусмысленность его ответа, и направилась к напарнику, сжимая губы с рвущимися наружу извинениями. Опустившись на тротуар, она застыла в нескольких шагах от него и начала говорить. Они, кратко переговариваясь, разработали план. Через минуту решение было найдено. По крайней мере, одной из их проблем. Они оказались на два квартала дальше от места первой схватки. Честно говоря, Маринетт не интересовало ни имя акумы, ни ее цель, в голове было столько всего, что она лишь запомнила об одержимости монстра тем, чтобы покрыть Париж толстым слоем муки. И когда один из тяжелых мучных снарядов направился в сторону напарника, Маринетт даже не подумала о том, чтобы не перехватить его. Будучи дочкой пекаря, ей были не в новинку огромные мешки с мукой, но она не была так близко знакома с ними, пока один из них не впечатался ей в живот. Из легких выбило воздух, тело выбило из прыжка, и героиня, кашляя, оказалась на земле, засыпанной мукой. «Ох, это мне еще аукнется», — она поморщилась и перевернулась на спину, через боль совершая вдохи и пытаясь сфокусировать зрение. Когда мушки перед глазами полностью исчезли, она увидела в небе ярко-желтый ореол, что сильно хмурился, и Маринетт поняла, что это явно не солнце. — Зачем ты это сделала? — прошипел Кот, падая на колени и обхватывая рукой ее за живот. Он откровенно игнорировал буйствующего монстра, разрушающего город в нескольких метрах от них. Маринетт прикусила язык, так и не сказав: «Потому что ты мне дорог». Вместо этого она дернулась под его прикосновением, потому что боль пронзила все тело. Лицо Кота (Адриана) снова просветлело, и хмурое выражение сменилось нежностью и заботой, что Маринетт пришлось отвернуться, чтобы не расплавиться от теплых чувств, что он к ней испытывает. — Мне нужно тебя… — Тебе нужно добраться до акумы, — отрезала она, не обращая внимания на физическое и психическое потрясение организма. — Я буду в порядке минут через пять, и мне очень поможет, если ты сможешь к тому времени заполучить зараженный предмет. Казалось, он хотел возразить, но Маринетт больше не жаловалась. Последний раз ласково проведя рукой по ее ребрам (интересно, он мог сквозь перчатку чувствовать как бьется ее сердце?), Кот Нуар ринулся вниз по улице, оставляя Мари приходить в себя. К счастью, с телесной болью было справиться легче, чем с душевной. Битва закончилась быстро. Напарник с невероятной скоростью и свирепостью добыл зараженную скалку. Маринетт захватила ее с помощью йо-йо прямо со своего места и ослепила собравшуюся толпу зевак целительным светом, стараясь не показывать лицом, как ей больно. Фанаты закричали, воспевая своих героев, отчего Ледибаг растянула лицо в фальшивой улыбке. Переглянувшись, они с Котом встали рядом друг с другом. Парень обвил рукой ее напряженные плечи, и они на публику разыграли счастливую парочку. Среда завершилась белой бабочкой, ушибом ребра и бессмысленным ударом кулачков на камеру.***
Шло время. Дни противоречивых размышлений, будни, наполненные ужасом, ночи, приносящие с собой тоску, что Маринетт неизбежно сдавалась и перечитывала последнее сообщение, что он ей прислал перед тем, как она испортила все. [ конечно, любовь моя <3 ] Она уже сбилась со счета. К своему бесконечному стыду Маринетт не могла вспомнить, когда Кот Нуар впервые признался в любви Ледибаг. Это было, когда они начали учебный год, возможно даже летом перед ним, но она не могла назвать точную дату. Не было никаких грандиозных поэтических признаний, ничего вроде того, что время замерло вокруг них. Не было ничего такого, чтобы вся ее сущность забила тревогу вроде: ЭЙ, СМОТРИ, ЭТОТ ЧЕЛОВЕК В ТЕБЯ ВЛЮБЛЕН! На самом деле Маринетт была на семьдесят пять процентов уверена, что впервые он сказал «я люблю тебя» несерьезно, что органично вплелось в их подшучивания друг над другом после очередного патруля. Что можно было просто сказать, что это естественно для котяры, позволять таким словам легко соскальзывать с его языка, как и любому другому каламбуру. — Котастрофично, правда, любовь моя? — Твои шутки все еще не смешные, но я все равно люблю тебя. Правильно, Жучок? — Ох, прошу, моя любовь к тебе затмит любую акуму! Тогда Ледибаг не воспринимала серьезность его слов, правду, похороненную под лукавой усмешкой и певучим тоном. Конечно, сейчас она все это понимала, глядя в прошлое, и горькое осознание заставляло ее обернуться к прошлой себе и закричать: ЭТО ОН! — ЭТО ОН! — кричала она той Маринетт, которая глядела на светлую макушку парня, сидящего перед ней. — ЭТО ОН! — плакала она, давая подзатыльник той Ледибаг, что закатывала глаза на скрытое признание в любви Нуара. — ЭТО ОН! — молила она ту девушку, что бросила его одного на крыше несколько дней назад. — ЭТО ОН, И ТЫ ЭТО ЗНАЕШЬ! Столько лет Кот показывал ей свою привязанность, никогда не прекращал ее обожать, оставаясь без ответа на свои чувства. Не потому что он надеялся, что она обратит на него внимание, не потому что надеялся дождаться подходящего момента, а просто потому, что он любил ее, и продолжал об этом напоминать: неторопливо, без сожалений или ожиданий. Он любил ее, когда она не обращала внимания на его чувства. Он любил ее, когда она об этом знала. Черт возьми, он любит ее даже после того, когда Ледибаг сказала, что видеть его не желает! Но самое главное, Адриан сказал, что он будет любить ее, неважно, кто она под маской… …и, лишним будет сказать, что именно от этого у Маринетт больше всего болело сердце.