«С капризной ужимкой захлопнул Открытую книгу мою, Туфлей лакированной топнул, Едва проронив: не люблю»
Н.Гумилев, «Любовь»
«Прости, прости, Талант!.. Я не знала, не знала!.. Талант!..» Меня будит громкий вой Глоссарии, и я открываю глаза; потолок белый, стены кремовые, чистые, без намёка на рисунки и письма. Хмурюсь, не вспоминая этого места, медленно привстаю на постели. — Нет, не надо, — говорит Македонский, приближаясь ко мне и жестом останавливая мою попытку встать. Глоссария поднимает голову и радостно улыбается, в глазах сожаление. — Прости, прости, прости, прости, — тараторит она и кидается обнимать меня, спина отзывается острой болью. — Всё хорошо, Глоссария, — глажу её по голове и жмурюсь, чувствуя боль не только в спине, но и в голове, невыносимую боль. — Всё в порядке. — Прости, мне не удалось вывести её, — с печалью признаётся Македонский. — Всё в порядке, — шепчу я. Он, заметив мой тихий ответ, передаёт мне пару таблеток и стакан воды. Обезболивающие — штука очень хорошая, но довольно медленная. Глоссария отстраняется, вытирает лицо и садится на стул рядом с тумбой, куда я отправляю пустой стакан. Македонский всё ещё стоит с какой-то кружкой в руке. — Что произошло? — спрашиваю и поворачиваюсь к Македонскому. — И где я? — В Могильнике. Ты потерял сознание во время драки со Слепым. В голову приходят смутные образы воспоминаний. Да, я помню, что дралась со Слепым, ну, или хотя бы пыталась это делать. Видимо, ничем хорошим это не закончилось, как и следовало ожидать. Конечно, странно, что здесь только Македонский, в таком случае я была готова увидеть скорее Шакала, нежели его, а по-хорошему, я бы хотела видеть виновника моего появления здесь. Я не хочу обвинять его, говорить с ним или пытаться ударить в ответ, мне просто хочется видеть его здесь. Просто увидеть, заглянуть в глаза или на руки и понять, что он сожалеет. Да, я хотела бы это почувствовать. Гляжу на свои руки, левая в гипсе — странно, ведь я помню, что падала на спину. Снова хмурюсь и обращаюсь к Македонскому: — Я умудрился сломать руку? — А, нет, — он улыбается, — лопатку. Но, сказали, нужен бандаж, так что лучше было сделать так. — Угу, понятно. Лопатка, значит… Подождите, а разве, чтобы хотя бы узнать, что у меня сломана лопатка, не нужно было меня раздеть? Ой-ой-ой… Это плохо пахнет, очень плохо. Оглядываю себя — я в своей одежде, но легче мне от этого не становится. Заглядываю в глаза Македонскому, он знает, что я девушка, но в его глазах нет смущения и он не пытается отвести взгляд, так что наверняка он не был свидетелем подобных сцен и, видимо, не знает ничего об этом. Кто меня сюда принёс? — А никто не знает? — уклончиво спрашиваю я, думая о Глоссарии, сидящей рядом. — Нет, — быстро отвечает он и снова улыбается, — никто ничего не говорил. Я киваю. Хорошо, не говорили. А может, кто-то узнал, но не стал говорить? Нет, это глупо, тут бы уже наверняка подняли шум по этому поводу, ведь среди парней оказалась девушка, тем более не просто девушка, а дочь влиятельной семьи. Кстати, я ещё не видела ни одного сообщения о пропаже, и нас не собирали, чтобы сообщить об этом; может, моя семья уверена, что здесь мне делать нечего. В комнату с ужасным грохотом вваливается Шакал. Я уже успела привыкнуть к его ярким появлениям, но сейчас я явно не в форме для них. — Горшочек! — радуется он, видя меня. — Ты как? Не обижали? Заботились? Кормили уже? — А, нет, — отвечаю я на последний вопрос, — и со мной всё в порядке. Кажется. — Фух, ну слава Богу! — Шакал достаёт сумку и вываливает её содержимое ко мне на постель. — Вот. Бутерброды из столовой. Ешь, тебе нужно набираться сил! Как это всегда у меня и бывает, при виде еды ко мне возвращается чувство голода, и я начинаю уминать бутерброды. — Да, спасибо, Шакал, — благодарю я. Он сияет. Македонский ставит на тумбу кружку чая, которую всё это время и держал в руках, я киваю в знак благодарности. — Ты снова здесь! — негодует Шакал, таращась на Глоссарию. — Я должна быть здесь! — в ответ восклицает девчушка. — Македонский, зачем ты пустил её? Нужно было спровадить! — Я не смог, — Македонский пожимает плечами. — Без меня вы как без рук! — взбалмошно говорит Табаки. — Только отлучился в столовую и тут — пожалуйста! Всё-таки Шакал караулил меня, хотя и рассчитывать-то не стоило, чтобы он оставил бы меня без надзора, — личного, разумеется. — Больному нужен отдых! А ты только и делаешь, что воешь! — снова наваливается на Глоссарию Шакал. — Не вою я! — но та не намерена отступать. — Нет, воешь! — Да, ладно вам, — встреваю я. — Со мной всё в порядке. — Ай, бедный, бедный Талант, — печально вздыхает Шакал, — как только мог такой, как Слепой, покуситься на тебя. Но ты молодец, что не отступился! — Да, я помнил, что ты мне говорил. — Молодец! После Шакал ещё долго обхаживал меня, спрашивал, что болит и как я себя чувствую, продолжал спорить с Глоссарией — кстати, выглядело это, словно спорят два маленьких ребёнка, и при этом мне было привычней видеть в этом образе Табаки, Глоссарию было сложно узнать без её тяжеловесных слов и допотопных высказываний — что-то в ней сильно изменилось, неужели из-за меня? Чуть позже пришла медсестра и тоже принесла еду, Табаки было не до этого, он тут же принялся уговаривать её выписать меня из Могильника, следом он стал докучать медбратьям, заместителям, и потом кто-то дал ему разрешение вывезти меня — именно вывезти, мои протесты никто не слушал, и поэтому возвращаться в Четвёртую мне пришлось, сидя в коляске. Встретили меня с искренним восторгом. Радость их была неподдельной, даже Волк, кажется, был рад моему возвращению — я очень удивилась, заметив это, ведь всегда была уверена, что, случись такое, он бы дожидался моего возвращения меньше всех, но, может, он из тех людей, что понимают, что имели, только потеряв. Но Слепого не оказалось и в Четвёртой; были все (даже Лэри), а вот вожака, как и обычно, не было на месте. Поэтому, посидев немного в Четвёртой, я решила прогуляться по Дому, желательно, найдя при этом его Хозяина, хотя я всё ещё помню, как Табаки писал в карте, которую рисовал для меня, что Слепого нельзя найти по желанию, что он сам найдёт тебя при необходимости, — это всегда для меня было странным, будто Слепой вообще не в Доме, да и не на Земле, будто он где-то в других мирах, и поэтому нам нельзя его найти, но в случае чего он сам может найти нас. Если слишком много думать об этом, то уже перестаёшь воспринимать Слепого, как человека. Сейчас в моей прогулке по коридорам уже не было никакой опасности, и мне можно было не слишком спешить, прогуливаясь по Дому. Во время прогулки мне попались почти все вожаки (кроме нужного, разумеется), и они все спрашивали о моём самочувствии, волновались и переживали — всё это оказалось очень трогательным, поэтому я, не став ничего скрывать, рассказала, как я и что со мной творится, позже распрощалась со всеми и продолжила путь. Во время спуска на первый этаж я наткнулась на Сфинкса. — Талант, — сказал он, увидев меня, — я как раз ищу тебя. — Да? Мы, кажется, виделись… — Да, я знаю, но, — он оглянулся по сторонам и перешёл на шепот, — не здесь, нужно поговорить наедине. Мы зашли в учительский туалет, который был уже очень давно заброшен и который так же давно не использовали по назначению. Заглянув в прорези под дверьми и убедившись, что здесь никого нет, Сфинкс продолжил: — Знаешь, у меня был чертовски долгий разговор с одним из Пауков, который осматривал тебя и нам настолько же чертовски повезло, что был это именно Янус… Я благополучно забыла имя моего вызволителя, что позволил мне вернуться в Четвёртую, но слова Сфинкса тут же дополнили недостающие кусочки памяти. — Талант, ты слушаешь? — А, да, — я рассеянно кивнула. — Да, я знаю, кто такой Янус. Это он осматривал меня? — Да, он, — Сфинкс устало выдохнул, — и он сказал мне, что ты девушка. Это так? Я замолкла и опустила взгляд. Сейчас страха уже не было, кажется, я разучилась пугаться таких вот фраз. Мне было стыдно. Собравшись с силами, я ответила: — Да, это правда. Он удивился, видимо, тому, что я так просто признаюсь ему в этом. — И зачем же ты скрывала это? Мне пришлось рассказать ему, рассказать всё, начиная с причины моего побега и заканчивая тем, что меня уже успел раскусить Македонский. С этого момента он знал, что я дочь влиятельной семьи, знал, что это вообще за семья такая и какие в ней порядки, знал обо мне прошлой и обо мне настоящей. Я не была полностью уверена в Сфинксе, но ему можно было доверять немного больше, чем другим. Но всё это время меня не покидало ощущение, что мы не одни здесь — опять это ничем не обоснованное ощущение, из-за которого я постоянно озиралась, заглядывала в узкий коридор, через который мы зашли сюда; Сфинкс смотрел на меня с опаской, по-видимому, он ничего такого не чувствовал. Сфинкс выслушал меня, не задавая лишних вопросов и время от времени кивая, затем сказал, что Янус был его другом, что он не станет рассказывать обо мне и что будет ждать меня в своём кабинете — для чего именно, не уточнил, но попросил как-нибудь зайти. Так же он сказал, что они скрыли тот факт, что это Слепой меня так изувечил, но если мне от этого полегчает, я могу рассказать всё любому воспитателю и Слепого отправят в Изолятор. Я кивнула, и Сфинкс вышел, я вышла следом и, слегка помедлив, продолжила свой путь. За окнами уже сгустились сумерки. Моя прогулка по Дому закончилась в подвале, там я и нашла Слепого, и можно было считать мою основную миссию вылазки выполненной. — Талант, — тихо проговорил он, как только я появилась в дверях. Понять, вопрос это или утверждение, было невозможно, но я ответила: — Да, это я. Тень Слепого медленно встала со своего места и подошла ко мне ближе, заставляя проснуться во мне временно забытое чувство раздражения за свой миниатюрный рост. — Что ты здесь делаешь? Разве ты не должна быть в Четвёртой? — Зачем? Теперь мне нечего бояться во время прогулки по коридорам. Почему бы мне не прогуляться? — голос мой приобретал злорадные черты абсолютно самостоятельно: я понимала, что мне следует успокоиться, но разум был неутолим. — Конечно, ты можешь ходить по коридорам без опаски, — он говорил тихо и мягко, интонация его голоса не менялась. — Почему ты мне сразу не сказал о причине, по которой мне нельзя было выбираться на Первый? — спросила я уже зло. — Я сказал, что это опасно, — отметил он, — разве нужно большее? — Да, нужно, Слепой. Нужна хотя бы причина этой «опасности». Он усмехнулся. — Тебе бы стало легче, скажи я, что в коридорах тебе устраивают засаду? — Да, стало бы. Слепой, людям нужно больше, чем туманная фраза «это опасно». Нужна причина. Атмосфера резко похолодела, и, наверное, его лицо помрачнело, а усмешка пропала. Я напряглась, испугавшись этой неожиданной перемены. Я сказала что-то не то, не так ли? — Тебе нужно задавать меньше вопросов, Талант. Это небезопасно. — Ну вот опять! — загорелась я. — «Небезопасно»! Почему? — Потому что никто не сможет тебе ответить на все вопросы. Дом не даёт ответов. «Дом не даёт ответов»? Я повторила эту фразу про себя ещё и ещё раз, перемешала слова и снова повторила, пытаясь понять её значение. Я ошибаюсь, или Слепой говорит о Доме, как о чём-то одушевлённом? Он двинулся вперёд, мне навстречу — решил уйти. Я не стала его останавливать, от его слов всё только усугублялось, ведь если от Слепого и можно было добиться ответа, то этот ответ обязательно был либо жуткий, либо оставлял после себя ещё больше вопросов. Выставив руку вперёд, я попыталась опереться о дверной косяк, но в темноте благополучно пролетела мимо него, и если бы не стоявший рядом Слепой, то точно рухнула бы на пол. — Спасибо, — машинально ответила я, выпрямляясь, и тут же осеклась, стремительно помрачнев, — нет, — я нахмурилась, раздраженно отводя взгляд, — не «спасибо». Он промолчал и, едва коснувшись моей загипсованной руки, прошёл дальше. На ладони осталась пачка сигарет. «Это означает „прости“?» Запихнув пачку подальше под гипс, я вышла следом, раздражаясь ещё больше. Почему же с ним так сложно? Разве нельзя по-человечески разговаривать, объяснять и отвечать? Зачем же усложнять всё это до такой серьёзной стадии, когда уже невозможно нормально общаться с другими людьми? Именно в эти моменты думаешь, что он не человек куда сильнее, чем обычно: эти его посиделки чёрт знает где, туманные фразы, смутно понятные ответы, его внезапные появления и не менее внезапные исчезновения — весь такой жуткий и таинственный Хозяин Дома во всей своей красоте и великолепии! Тоже мне нашёлся Сероглазый Король! Как же раздражает эта его замкнутость и невообразимое нежелание общаться с миром, быть его частью. Рядом с ним кажется, что он вот-вот исчезнет, растворится в воздухе, как только ты отвернёшься. Я быстро шла по коридорам, делая широкие шаги, я не спешила и не хотела уйти, а попросту была зла, причём очень сильно. Уверена, если присмотреться, то от меня во все стороны летели молнии. Шла я так долго, быстро пересекая коридоры, пока меня не окликнул Волк у самой двери Четвёртой: — Талант! Я обернулась. — Твоё? — он держал в руках пачку сигарет, которые мне отдал Слепой. — Да, — я оглянула гипс, — да, моё. — Держи, — он передал мне пачку, но тут же убрал протянутую руку вместе с сигаретами, я удивлённо нахмурилась, глядя на него. — Здравствуй, Ральф, — поприветствовал он. Я повернулась в направлении его приветствия. Совсем рядом шёл Ральф. — Чего же так? — сказал он, глядя на сигареты, а потом на меня. — Не курит, — Волк пожал плечами. Я улыбнулась. — Что случилось? — Ральф рассматривал мою загипсованную руку. — Неудачно упал с лестницы. Всё очень плохо с реакциями. - Волк похлопал меня по плечу. — М-м… — он вскинул брови, кажется, не веря ни единому слову, но ничего говорить в ответ не стал. Волк лучезарно улыбнулся, Ральф настороженно посмотрел мне в глаза, но, видимо, не увидев ничего подозрительного, двинулся дальше по коридору. Да, я чертовски зла на Слепого, но отправлять его в Изолятор я не намерена. Хотя, если бы мне пришлось открыть рот, я уверена, что выдала бы всё начистоту. — Держи, — Волк снова передал мне сигареты, и я снова запихнула их подальше под гипс. — Спасибо, — в голосе всё ещё слышалось явное раздражение, поэтому, чтобы избежать лишних вопросов, я резко развернулась и прошла в спальню Четвёртой. Но в комнате никого не оказалось. Сев за стол, я достала пепельницу и закурила, стараясь справиться со злостью. — Что случилось, Талант, — Волк почти смеялся. — Поссорилась со Слепым? — Да он просто невыносим! — выпалила я. — Как можно уживаться с ним столько лет подряд, когда он даже на вопрос нормально ответить не может. Где же видано, чтобы лидер был таким невыносимым флегматиком? А я отвечу: нигде! Людьми не может управлять тот, кто не может общаться. Я не понимаю, как вообще вышло, что именно Слепой стал вожаком Четвёртой, не говоря уже о власти в Доме! Неужели всё здесь решают драки? Тут я затихла. Резко и очень заметно. Я исчерпала свой разовый заряд гнева — я редко завожусь, и в таких случаях это очень сложно контролировать, но сейчас мне помогло осознание того, что хоть я и говорю о Слепом самые отрицательные мои суждения, но всё ещё остаюсь на его стороне. Я на стороне Слепого, а Волк абсолютно на противоположной. Я сижу за столом, не двигаясь и почти не дыша, не могу обернуться, чтобы увидеть, но по его скользкому взгляду, прожигающему спину, чувствую его усмешку. Конечно, он заметил это внезапное озарение, но тут что-то ещё… Что-то, отчего он чувствует себя выше меня — от этого становится страшнее, и я уже жалею, что ушла из коридора. Молчаливая пауза затягивается, возможно, она была бы слишком молчаливой, если бы не сдержанный смех Волка, от которого моя уверенность в ещё неизвестном его преимуществе надо мной возрастает. Надо понять, где я просчиталась… Вспоминаю сказанные им слова. С памятью я никогда не дружила, и мой рекорд по забыванию составляет чуть больше пары секунд, но сейчас самое время напрячься. Его реплика была короткой, но яркой. Слова, сказанные им сейчас, до того момента, как меня понесло на критику вожака. Отдал сигареты, говорил с Ральфом, — обо мне почти ничего, значит, причина немного дальше, после того, как мы зашли в Четвёртую? «Что случилось, Талант, поссорилась со Слепым?» и всё, больше он ничего не говорил… «Поссорилась»… Чёрт, а вот это уже совсем нехорошо. Тихий шаг в сторону кроватей и скрип — Волк опирается о спинку кровати, я отгоняю лишние мысли, чтобы лучше понимать его движения. Снова усмешка, уже не скрытая. И уверенный голос, и слова, сказанные с улыбкой: — Ты догадлива, Талант, но мне повезло больше. Теперь я знаю, что ты девушка.