Где ты, черт возьми?

— Я ошибался, Мэтт, нам нужно прекратить все это. Взгляд опустел и опустился вниз, сердце бешено стучало, казалось, что оно вот-вот вырвется из груди, не смотря на довольно стойкие преграды. Я чувствовал, как последний "шарик" лопнул, я словно слышал это. Не знаю, какие ощущения бывают перед смертью, но точно могу предполагать. Это некоторое время, когда ты вроде как еще жив, но чувствуешь, как вытекают последние силы, как каждая часть тела отказывает по очереди. Он смотрит на меня. Зачем он это делает, решил добить? Пустил в ход свои пятьдесят оттенков. Если он ждет реакции, ее не будет. «Я пуст, Нил. Уходи. Услышь меня. Почувствуй нашу связь. "Нашу". Флакон с этой надписью разбился. Ты уронил его, пока нес другой — "ошибка". Господи, зачем вообще пришел той ночью, заливал о своих чувствах, трахал до полусмерти?», — мысленно задал ему этот вопрос, надеясь, что меня услышат. Лучше бы я всю жизнь страдал от безответной любви, боялся взглядов и прикосновений, если знал, что все закончится именно так. Я лишился всего, что у меня было, за какой-то жалкий миг. За своими мыслями я и не заметил как он ушел. Он ушел. Как ножом в сердце. Как бить лежащего. Неужели я больше не смогу к нему прикоснуться, поцеловать, ощущать в себе? Нас никто больше не будет искать, после всех попыток остаться вдвоем, не будет той тайны, которая объединяла нас. Ничего не будет. И я прекрасно понимал, что наше общение на этом закончено. Он подвел черту. Даже не представляю, как мы будем вести себя в группе. Что мы будем делать? Просто обмениваться словами, бросая контрольные фразы? Он открыл мне новую жизнь и тут же разрушил ее. Он заставил изменить точку зрения по поводу своей ориентации. Я вышел из здания, и меня окружила небольшая куча фанатов. Автографы, фотографии, объятия — все на автомате. Они были счастливые, а я разбитый. И это обидно, что я не мог дать им той любви, которую они дают мне сейчас. Зашел в автобус. Все ждали меня. Он тоже сидел там. Не могу смотреть на него, нет. Я сел у окна, отвернувшись ото всех, ибо знал, что если увижу его глаза сейчас — разревусь как девчонка. «Все кончено», — это не ответ. Но я не хотел разбираться, ибо точно знал, что это из-за его семьи. Все происходит бумерангом? Сначала я забрал его у них, потом они у меня. Интересно, что он будет чувствовать в постели с Джанин, вспоминая меня? Воспоминания точно будут терзать его, хотя бы факт измены. С чего вообще такие резкие выводы? Еще утром мы гуляли, улыбались друг другу, ловили каждый миг. А теперь: «Я ошибался, Мэтт, нам нужно прекратить все это». Его слова прокручивались у меня в голове снова и снова. Сначала тихо, а потом постепенно все громче и громче. Будто я внутри колокола, в который бьют с каждым разом все сильнее и сильнее. Я не мог вынести это. Словно, к моральной боли подключилась и физическая. А сейчас, собрав все свои усилия, они вместе издеваются надо мной, что приносит им большое удовольствие. Закрыл глаза. Зажмурился. Хотелось кричать, но я сдержался. Я должен быть сильным, хотя бы казаться… По приезду в номер я постепенно опустошал мини-бар. Рассудок туманился, а потом и вовсе я смотрел вперед, как через фотоаппарат в момент фокусировки. Утром я еле встал с постели, голова разрывалась, как никогда прежде. И я бы остался здесь до конца своих дней, если бы не самолет и гребанный будильник, который гудел со всей громкостью, «капая на мозги». В ванной я снял с себя всю одежду и отправился в душ, в надежде хоть чуть-чуть выглядеть свежее. Тяжелые капли барабанили по дну. Ледяные струи вначале вызвали некую волну мурашек, поглощая всю теплоту моего тела, я поежился, но потом привык. Не сразу, но привык. Весь этот холод завладел мной, я чувствовал как замедляется пульс, чувствовал дрожь, на секунду меня даже посетила мысль о том, что я могу покончить со всем этим прямо сейчас. Умереть от обморожения. Медленно и не очень мучительно. Обмотал полотенце вокруг бедер, вышел. Мой взгляд пал на отражение в зеркале. Опухшая рожа, мешки, синяки под глазами, противно смотреть. Последствия сегодняшней ночи дают о себе знать. По дороге за таблеткой у меня резко закружилась голова, я остановился и чуть не упал. Что-то загудело там внутри с новой силой, которую я никак не мог контролировать. Схватился за висок, зажмурился, простоял так несколько секунд и поплелся дальше. В моем бездонном портфеле чего только не было: леденцы, какие-то провода, белорусские деньги, скомканные бумажки… баллончик со смазкой. Я медленно взял его в руки. «Я ошибался, Мэтт, нам нужно прекратить все это», — эхом отдавалось в голове, от чего она трещала еще больше. Тревожный крик вырвался наружу. Я размахнулся что есть силы и кинул баллон, он отлетел от двери, с грохотом приземлился на деревянный паркет. Съехав по стене, я закинул голову назад, прикрыв глаза. Я должен был видеть темноту, но перед глазами проносились картинки — отрывки этой ночи, когда все перестало что-то значить для меня, вызывать какой-либо интерес. Все эти картинки были черно-белыми, так что вполне сойдет для сопливого немого кино под эпичную музыку с фальшивым сочувствием зрителей, поглощающими ведра попкорна. Теперь я могу разделять жизнь на «до» и «после». На то, как череда ярких, радужных картинок сменяется холодными и неживыми. Представляю, как он водит своей рукой по моим волосам, перебирая каждую прядь. Так нежно, что заставляет все тело дрожать. Всего лишь мысли, а я уже чуть ли не довел себя до оргазма. Он нужен мне. Чертовски нужен. Голову накрыл новый порыв боли, по ней, словно, дубасили битой сотни чемпионов американского футбола. Я не мог унять боль: ни физическую, ни моральную. Потянулся к портфелю, придвинув его ближе, покопался и все-таки нашел нужную мне вещь. Покрутил в руке и поднялся, по дороге открывая пачку и закидывая таблетку в рот. Достал из холодильника бутылку минералки, прокрутил крышку, поднес ко рту, сделав глоток. Поток воды заставил таблетку, лежащую на кончике языкa, растворяясь, уплыть во внутрь организма. Я вышел из номера, закрыв за собой дверь. Лифт уехал прямо перед мои носом. Вот она, удача. Несколько раз нетерпеливо нажал на кнопку вызова на панели и принялся ждать, облокотившись на стену. Ноги меня не держали вообще, и если не это, я бы грохнулся и очень долго не мог подняться, слушая недовольства переступающих через меня людей. Лифт приехал, давая об этом знать противным звуком. Я вошел внутрь, и тот тронулся вниз. Снова этот гребанный звон, отдавшийся в голове. Первый этаж. Жизнь здесь кипела, все суетились, бегая с чемоданами и без, смех наполнял помещение, улыбки появлялись на лицах людей. Мне стало противно, и, фыркнув, я направился в сторону ресторана. Пройдя пару столов, заметил Барри, Брэда и его. Остановился, замялся, развернулся, медленным шагом собрался уходить. «Вот бы не заметили», — крутилось в голове. — Мэтт! — окликнул меня Сток. — Черт! — тихо вслух выругался я. Мне пришлось повернуться, а так же пришлось подсесть к ним. Брэд и Барри сидели ко мне лицом, Нил — спиной. Вся соль в том, что столики были очень тесные, и сесть третьим я просто физически не мог. Придется ютиться рядом с Нилом. Бородач поприветствовал улыбкой, брат помахал, а Сандерсон даже не повернулся. — Привет, — я сел на краюшек дивана, отвернувшись от него, чтобы избежать любого контакта. — У-у-у-у, кто-то вчера знатно бухнул без нас, — усмехнулся Брэд. На что я просто чуть развернулся, положил локоть на стол и рукой взялся за голову, как бы придерживая ее. Резкий до жути знакомый запах ударил мне в ноздри. Закрыв глаза, я вдохнул его полной грудью, я чувствовал, как он заполнял все внутри, он поглощал меня, заставляя вдыхать еще глубже. Нил так близко, совсем рядом. Я чувствую вибрации от его ерзанья на диване. Чувствую, как он двигается, как закидывает ногу на ногу, как его рука ложится на стол. Выдох и снова вдох. И как же я ждал, что он обнимет меня со спины, скажет, что это был сон, и чтобы я больше не беспокоился. Но мне пришлось бы ждать вечность. Все сказки рано или поздно заканчиваются. А эта закончилась слишком быстро, не успев обрести хеппи-энда. Лучше бы в тот день все-таки упал метеорит. Вышла бы неплохая счастливая трагедия. «Они жили не долго, но счастливо и умерли в один день». Господи, как же хочется обнять его прямо сейчас, притянуть ближе и больше не отпускать. Никогда. Потянувшись, я принял нормальное положение на диване, как оно того следует. Повернулся и в упор посмотрел на Нила. Ждал его реакции. Мне нужно было заглянуть в его глаза, понять, что же таится глубоко внутри. Я должен понять, что он окончательно отпустил меня. Я должен был увидеть…

***

Что происходит после того, как ты влюбляешься в песню? Как ты понимаешь, что она хорошая? Красивая музыка, доводящий до мурашек текст, ее посыл. Наполняя каких-то три минуты необъяснимым смыслом, который будет помогать тебе в течении всей жизни. Ты слушаешь ее до дыр. Ты знаешь на какой секунде вокалист начнет петь, на какой — закончит. Ты с легкостью можешь отбить ее ритм. Знаешь все слова наперед. Она постоянно крутится у тебя в голове. Нил — моя песня. Грустная, но несущая невероятную энергию. Нил — моя последняя песня. — Мэтт, — окликнул меня Дани, — пора. И снова звуки поглотили всех людей, находящихся в помещении. Барабаны, гитары, клавишные: все сливалось в одно. Слишком сложно петь о том, что ты ничего не чувствуешь, когда в голове бушует цунами, проносятся ураганы и совершаются разрушительные землетрясения. Сложно передавать всю суть, оставаясь при этом искренним. «The High Road» я пел смотря на Нила. Я пел, что бы он понял. Пел для него. А барабанщик даже не взглянул на меня, его лицо оставалось таким же непоколебимым и сосредоточенным. Но он не глухой. Он слышит и чувствует. Может он и сказал, что ошибался, но я уверен, что это не так. Все его слова и действия говорят об обратном. Я видел их, видел, как искрятся его глаза, видел эту идиотскую улыбку, видел эти чуть покрасневшие щеки. Это не похоже на поддельный интерес, ибо Нил слишком брутален для таких проявлений. Мой голос дрожал. И я бы применил скрим, чтобы было не сильно заметно. Но это не та песня. Поэтому я направил микрофон на зал. Они такие потрясающие. Они поют. Они знают все слова. Они готовы подхватывать каждую строчку. Спрыгнув со сцены, я встал у ограждения. Возбужденные фанаты, всеми силами пытались поддаться вперед. Они хотели быть ближе ко мне. Забравшись повыше, я прыгнул в толпу. Проплывая над головами. Я пел, напрягая связки, в особенности выделяя эту строчку: «I'll do whatever it takes to be the mistake you can't live without». Я пел, будто это последняя моя песня, и больше такой возможности уже не будет. Как написал Курт в своей предсмертной записке, «Лучше сгореть, чем угаснуть». Я должен сгореть, а не угаснуть, Нил.