Отчего так в Биндюге березы шумят?

Эредин, одетый лишь в красные в клеточку трусы, лежал ничком на своей кровати. Рядом сидела Цири, сосредоточенно и старательно натирая ему спину мазью от ушибов, гематом и растяжений, которую ей рекомендовал Регис. Процедура уже успела несколько утомить обоих, так как Эредину давно надоело лежать почти без движения на одном месте, а Цири устала не столько от процесса лечения, сколько от бесплодных попыток удержать своего непоседливого пациента в статичном состоянии. — Цири, — в очередной раз простонал Эредин, — ты же девушка, у тебя должны быть мягкие и нежные ручки. А ты проходишься ими по моей спине, как гусеничный трактор. — Эредин, ты — здоровый мужик, а ноешь и жалуешься, как нежная девушка. И потом, у тебя спина шириной с футбольное поле, и на ней живого места нет, у меня уже руки отнялись, пока я в тебя эту мазь втираю. — Цирь, какая ты все-таки черствая и нечуткая, — Эредин повернул голову и посмотрел на девушку. — Нет бы проявить ко мне хоть толику сострадания, так ты наоборот стремишься усугубить мою боль. — Ты сам виноват в своих бедах. — Ну вот, опять. А разумная девушка сказала бы… — А я — не разумная девушка. И да, я знаю, что со своим глупым гонором я сейчас проебу завидного во всех смыслах и отношениях жениха — великолепного тебя. Полежи спокойно хоть пять минут. Я скоро закончу, и тогда можешь делать все, что хочешь. — Правда? — тут же оживился Эредин. — Да. Потому что я пойду домой и не буду этого видеть. — Не, Цирь, я думал, ты на ночь останешься. — Эредин, ты что? Меня мамки к тебе отпустили с условием, что я буду вести себя по-взрослому, ответственно и взвешенно и думать о последствиях своих решений. — Цирь, сказала бы сразу, что твои мамки тебе строго-настрого наказали: с Эредином не спать! — Йен так и сказала, даже еще и пооткровеннее. — Цири, да какое спать! Ты посмотри на меня, я весь — сплошной синяк. Мне всюду больно, — Эредин немного подвигался в кровати, прислушался к своим ощущениям. — Правда, там не больно. — Так оберегал же, поди, самое ценное, что у тебя есть, — фыркнула Цири. — Тебе все шуточки, а я, между прочим, серьезно. Мне даже с кровати встать затруднительно в моем состоянии разбитого корыта. А допустим, я попить захочу? Ну и все, стакан воды подать будет некому. — Ай-яй-яй, недвижимый инвалид прямо ты тут у нас, — сочувственно покачала головой Цири. — На данный момент — да. — А почему твоя рука мой зад гладит? — Так она… рефлекторно. Судорога. Цири не выдержала и прыснула со смеху. — Ну, признай, что скучным кавалером я точно не являюсь, — начал развивать успех Эредин, пододвигаясь к Цири ближе. — Да уж, девушку ты всегда найдешь, чем занять. Это точно, — не стала спорить с очевидным Цири. — Ну вот. Нам с тобой, между прочим, может быть нельзя терять времени. А то как посадят меня на сто пятьдесят лет. Обидно садиться в тюрьму девственником. — Кем? — Цири аж поперхнулась. — Это ты про кого сейчас говоришь-то? Кто это у нас тут девственник? — Я в отношении тебя. А ты… Ну, ты-то меня тогда не дождешься. — Да ну тебя, придурок, — Цири вдруг задумалась. — Эредин, а ты знаешь, сколько у тебя было женщин? — Я их что, считал? — Некоторые считают. — Вообще-то, я с вами удовольствие получаю, а не коллекционирую. А почему ты вдруг про это заговорила? — Это ты заговорил. Точнее заболтался уже до полной ерунды. Ох, Эредин, — Цири посерьезнела и действительно прилегла рядом с эльфом, стараясь, чтобы их лица были на одном уровне. — А вдруг тебя и правда посадят. Вот докажет эта тварь Филиппа, что ты ее насиловал — и дадут тебе сто пятьдесят лет строгого режима. Что тогда мы будем делать? Эредин повернулся на бок, лег лицом к Цири и приобнял ее за талию. — Не волнуйся, ничего она не докажет. — Да-а, а вдруг. — Цирь, если б я ее действительно насиловал, как положено, с принуждением с моей стороны, сопротивлением — с ее, и просто тупо и грубо вошел-вышел, она бы дня два встать не смогла и ковыляла бы враскорячку, а не носилась бы по Флотзаму, как молодой месяц. Поэтому свои эротические садо-мазо-фантазии на мой счет она может себе засунуть… — Она из-за меня на тебя разозлилась? — Угу. Хотя на самом деле я ей нахрен не сдался. Ей вообще никто не нужен. Но просто сам факт: как это я мог дать ей отставку да еще потому, что нашел другую — все ее говно вскипятил да так, что аж из ушей, вон, полезло. — Ох, почему у меня вечно все получается наперекосяк, — снова грустно вздохнула Цири. — Все, вон, знакомятся, встречаются и живут, как люди. А у нас с тобой один экстрим. — Ну, у нас с тобой, как у людей, не выйдет хотя бы потому, что я — эльф, — заметил Эредин. — Да я не это имела в виду. — Я понял, о чем ты. Но тут уж ничего не поделаешь. Ладно, Цирь, образуется и у нас. — То Филиппа, то Лоредо. — Я про него и забыл уже. — Зато он ни про что не забыл. Ко мне вчера Талер приходил, всякую всячину спрашивал. — И что? — Ну я ему и не наврала, и правды не сказала, — похвасталась Цири. — Талер — хитрый жучара. С ним ухо держи востро, — Эредин вздохнул, с некоторым усилием перевернулся на спину, подтянув Цири к себе. Девушка обняла эльфа, осторожно положив голову ему на грудь. Какое-то время они просто лежали так спокойно и молча. — Эредин, вот почему ты не всегда такой, — первой нарушила молчание Цири. — Какой? Избитый? — Да ну! Тихий и спокойный. — Потому что в здоровом состоянии я не могу лежать спокойно рядом с красивой девушкой. А сейчас у меня действительно сил ни на что нет. Разве только поговорить и тебя по попе погладить. — О! Пришел кто-то, — сказала Цири, услышав, как скрипят под чьими-то тяжелыми шагами ступеньки крыльца. — Наверное Имля с работы. — А кстати, куда Карька ваш делся? — поинтересовалась Цири. — То все мелькал тут своей белобрысой башкой, а теперь вы все вдвоем, а его нет и нет. — Привет, страдальцы! — в спальню заглянул Имлерих. — Чё вы тут? — Лежим, как видишь. Чё в Биндюге нового? — поинтересовался Эредин. — Да что у нас может быть нового-то? Вот во Флотзаме, говорят, случилось-таки любопытное и странное происшествие. — Да? — Не, понятно, что твоя феерическая битва в кабаке с его полным разносом вне конкуренции и грозит стать событием года. Но тут еще неожиданно выяснилось, что под замес с кабаком ателье Элихаля грабанули. — Ахренеть! Какая-то спятившая модница-клептоманка или девица, решившая уделать соперницу, поперев ее умопомрачительного фасону платье? — весело предположила Цири. — Да если бы. Босоножки Элихалевы сперли. — И все? — Навскидку — да. — Сам, небось, засунул куда-нибудь, а теперь найти не может, — предположил Эредин. — Вот и вопит, что их спиздили. Потому что, по здравому разумению, ну кому они, кроме него самого, могут понадобиться? — Да вот то-то и то, что никому. Но на самом деле кому-то они все ж таки глянулись. Потому что проникли — и взяли. — Откуда известно, что проникли? — Они у него на окне стояли, типа, как выставочный образец. Помнишь, мы с тобой и Карькой как-то над ними ржали, когда мимо его ателье шли? Ты еще тогда пошутил, мол, вот классическая туфля для настоящей Золушки. — Ну да, что-то такое припоминаю. — Так вот с подоконника их и умыкнули. Элихаль с утра в ателье пришел — а босоножек-то и нету. У него форточка была открыта, так предполагают, что через нее их чем-то подцепили и вытащили. Такое сделать — как два пальца обоссать вообще-то. — Постебаться над Элихалью кто-то, по-моему, просто захотел — и всего делов, — предположил Эредин. — Да все тоже так думают, — согласился Имлерих. — Просто чудно как-то.

***

— Блядство. Просто лысое страшное блядство, царящее кругом, которое хочется разъебать самой большой разъебой, а потом дополнительно переебать ебучим проебом через коромысло, плечо и колено, конем и с прогибом до ебаной матери сколько раз, — с этими словами Талер вынул свой монокль и обессиленно откинулся на спинку стула. — Оба-на! Талер, будем считать, что я ничего не слышала, хотя тирада такая зачетная, что не обратить на нее внимания ну просто нереально. С другой стороны, Винс все равно в больнице, поэтому он не узнает, что ты опять взялся на старое. Ну, если ему, конечно, кто добрый не стуканет. Надо сказать, что следователь Талер в недавнем прошлом был жутким матерщинником. В его разговорах матерные слова превалировали и доминировали над словами цензурными, практически вынося их из его речи под ноль и оставляя для связи только союзы и предлоги. И так было до тех пор, пока однажды отрывок из его дискуссии с неким вызимским правозащитником не облетел страницы всех центральных газет. Отцензуренный текст статьи содержал краткие реплики правозащитника, и огромные абзацы замененной точками нецензурщины, которую выдавал в ответ оппоненту Талер. Статья вышла в свет под язвительным и хлестким заголовком: «И эти люди запрещают нам ковыряться в носу». Флотзамский район с его красноречивым следователем прогремел на всю Темерию, Талер проснулся знаменитым, а взбешенный Винсент Мейс, которому позвонил его непосредственный начальник — глава областного Управления полиции из Элландера и ввалил по самое не могу за то, что облик его подчиненных не соответствует эстетическим и этическим нормам сотрудника правоохранительных органов, вызвал Талера на ковер и заявил, что если он еще раз услышит от следака хотя бы одно матерное слово, то переведет Талера в пункт охраны Калмеведдского дома престарелых. (О том, что начальник Элландерского Управления полиции, делая внушение Винсу, ратовал за этику и эстетику, используя исключительно талеровскую терминологию и манеру речи, Мейс, конечно, умолчал). Поскольку Винс не имел привычки шутить и слово свое всегда держал твердо, а переквалифицироваться из следаков в вахтеры Талеру не хотелось, следователь-матерщинник сделал над собой титаническое усилие и вскорости стал самым вежливым сотрудником Элландерского Управления полиции, а может, и всей Темерии. — Чё тебя плющануло-то? — спросила Мильва. — Да зае… надоело мне слушать, как все вокруг пиз… врут. — Давай-ка с этого места поподробнее. — Хошь поподробнее? Ну, смотри. Что мы имеем? Перво-наперво двух дебилов с разбитыми мордами. На простой и естественный вопрос: «как это все случилось?» — один мычит что-то неразборчивое, но в его состоянии это понятно, со сломанной челюстью соловьем не запоешь. А вот второй… Он заявил, что не помнит, потому что был пьян. И при этом врет как сивый мерин, потому что Русти, к которому он поступил в отделение, заявляет совершенно обратное: результаты теста на алкоголь отрицательные. Отрицательные, сука! Похоже, это был тот единственный день в году, когда этот удолбок был трезв, как стекло. И на хрена ж ему, спрашивается, врать? Но ладно, я уличил его во вранье, помахав перед носом тестом. И что мне заявила эта тварь? Он сказал, что запамятовал, так как они с другом ехали на велосипеде и врезались в дерево, разбили головы, в результате чего там у них помутилось… Итак, что у нас тут? Пиздеж номер один. Едем дальше. При опросе персонала и посетителей ресторана мы получаем противоречивую картину. Рианнон говорит, что из них вообще никто не выходил. Неправда! Присцилла сказала, что не помнит. Неправда! Уборщица сказала, что видела, как выходила Цири и за ней — Лоредо. Вот правда! Ангулема, которую предупредила Рианнон, вспоминает про то, как на улицу выходила Цири, но говорит, что не помнит, в котором часу это было. Врет! Цири сознается в том, что была на улице и вспоминает в какое время, но утверждает, что не видела там Лоредо. Ложь! Она нечаянно проговорилась, что была у служебного входа, то есть именно там, где избили Лоредо, и она точно знает, что там было, потому что не смогла скрыть удивления, когда я сказал, что ему попало бейсбольной битой. Сколько пиздежей ты сейчас насчитала? Раз-два-три… в общем много. Итак, складываем то, в чем сознались с тем, про что соврали, и с тем, о чем умолчали, и получаем: Лоредо напал на Цири. — Но зачем? — спросила Мильва. — Конечно, о нем ходили нелицеприятные слухи, но все-таки одно дело какая-то прошмандовская Малена, за которую никто особо впираться не будет, а другое дело — Цири, за которую, если что, любящий папа Геральт порежет насильника на шнурки, скажет, что это было чудище и будет, по сути, прав. — Ведешь к тому, что у Лоредо была серьезная причина так поступить? И дело здесь не в похоти, — смекнул Талер. — Именно. Поэтому и амбалы твои сочиняют сказки. Они ведь получили по мордасам примерно в то же время, когда Роше видел Цири рядом с отделением полиции. Складывай два и два. — Уже. Значит, запишем в вопросы. — Если поймем, зачем Лоредо нужно было нападать на Цири, вычислим и того, кто его избил, — сказала Мильва. — Не-а, — помотал головой Талер. — Тип, избивший Лоредо, не имеет никакого отношения к мотивам нападения мэра на Цири. Но очевидно, что этот загадочный товарищ очень дорог девушке. Иначе она просто пошла и рассказала бы нам о выходке Лоредо. — Неужели Геральт? — предположила Мильва. — Мильва, Геральт, конечно, сильный мужчина, но, думаю, даже ему не под силу поднять на такую высоту жиробаса Лоредо и еще шмякнуть его с размаху о стену. Я уверен, что и Цири, и ее всеми уважаемый дед Весемир, в словах которого никому из нас даже в голову не пришло усомниться, слаженным дуэтом покрывают Эредина Ольхова.