— Цири! Цирилла-а-а! Ци-ири-и!!!
«Вот же западло, — не разлепляя глáза, спросонья подумал Йорвет. — Всего два дня в неделю утром можно поспать и не подрываться ни свет ни заря. И одна из этих возможностей уже безнадежно похерена из-за истошных воплей, доносящихся с соседнего подворья».
— Цири! Иди сюда сейчас же! Я кому говорю!
— Эк тебя забирает! Бедный Геральт, — пробормотал Йорвет, откидывая одеяло и выбираясь из кровати, чтобы выйти на крыльцо и глянуть, из-за чего так надрывается временно брошенная ведьмаком Йеннифэр. — Как он при его сверхчувствительном ведьмачьем слухе может выносить эти запредельные децибелы? Правда, при нем Йенка вроде так все-таки не орет.
Выйдя на крыльцо и оценив обстановку, Йорвет сообразил, что он был последним зрителем, собравшимся посмотреть на с нетерпением ожидаемый всеми жителями их стороны выход главного действующего лица в разворачивающемся на соседнем подворье действе. На своем заборе висели оба Ольховых, держась за штакетник калитки, не очень твердо стоял на ногах и глазел на белый свет сомнамбулического вида Седрик, из открытого окна выглядывала бдительная Васка.
Йеннифэр, стоящая посреди своего двора в эффектной черной атласной комбинации, коротенькой и с тонюсенькими бретелечками, окинула придирчивым взглядом четырех заспанных и минимально одетых эльфов, убедилась, что Васка, торчащая в окне, тоже не уклоняется от исполнения своих зрительских обязанностей, удовлетворившись увиденным, тряхнула своей черной гривой, раздраженно топнула изящной ножкой и вновь огласила окрестности призывным воплем:
— Цири! Я долго буду ждать?!
— Ну, ма-ам, — дверь Геральтова дома слегка приоткрылась — и на крыльцо выползла заспанная и взъерошенная Цири в миленькой пижамке с розовыми зайчиками.
Головы мужчин, как по команде, повернулись в сторону юной ведьмачки. Йорвет переглянулся с Имлерихом, тот показал одноглазому большой палец в знак одобрения, Йорвет кивнул в ответ, а Эредин, глядя на свою юную пассию в таком пикантном наряде, даже облизнулся.
— Страмницы! — громко изрекла из окна свое резюме Васка. — Что мамка, что дочка. А вы, — бабуля почему-то указала пальцем на самого индифферентного из всех эльфов Седрика, — страмники! Ишь, стоят и пялятся! Домой бы шли!
— Ага, сейчас, — отозвался Имлерих. — Тебя смотреть никто не заставляет. Не интересно, так и лезь обратно в кровать. А мы поглядим, чем закончится. Может, Йенка опять сиськи покажет.
— Цири, — громогласно тем временем обратилась к дочке Йен, проигнорировав восторженное внимание мужчин, направленное на девушку. — Я тебе сколько раз говорила, не брать мою косметику.
— Мам, ты прекрасно знаешь, что я ее никогда и не беру. Она мне все равно ни фига не подходит, — пробурчала Цири.
— Тогда позволь спросить, куда же она из бани делась? Не Геральт же ее с собой забрал? Или, может, наши соседи решили попользоваться? — она окинула красноречивым взглядом всклокоченного со сна Йорвета, который, слегка подмерзая, уже начинал переминаться с ноги на ногу, потирал голые плечи, но уходить, не досмотрев шоу до конца, конечно же, не собирался, Имлериха и Эредина, которые уже выбрались за ограду и теперь стояли прямо посреди дороги, чтобы им было лучше видно, а также Седрика с Ваской, которые дислокацию пока не меняли, но продолжали исправно следить за происходящим — ни на ком из них следов применения своей косметики Йеннифэр, разумеется, не обнаружила.
— Имля, это сто пудов ты у соседки помаду попер вместе с Ортолановым париком и Элихалеввыми босоножками, — неожиданно громко расхохотался Эредин, заговорщицки подмигнув брату и слегка пихнув его в плечо. — Эй, соседка, слышь, чё говорю-то? — весело обратился эльф к Йеннифэр.
— Да какую помаду, олух ты царя небесного? — раздраженно отозвалась Йен. — Это для тебя, кобеля, косметика — только помада, которой ты за свою жизнь уже, небось, тонну сожрал, пока с девками лизался.
— Почему? — несколько даже обиделся Эредин. — Я знаю, что тушь еще есть, который вы глаза красите, пудры, которыми вы штукатуритесь и крема, которыми вы рожи мажете. Но только они несъедобные. Ну, а такие бабы возрастные, типа тебя, еще и омолаживаются.
После этой реплики Йеннифэр запустила в Эредина сучком, валявшимся под яблоней, рядом с которой женщина стояла. Правда, эльф был настороже и даже если бы снаряд до него долетел, он сумел бы от него увернуться.
— Только тебе это, я смотрю, не особо помогает, — весело продолжил он. — Герыч-то от тебя все равно удрал! Может, это Трисска твои мазилки поперла? — продолжил строить обидные предположения Эредин.
— У нее своих еще поболе, чем у меня! — рявкнула Йен. — Ей без них вообще никуда, потому что у нее кожа плохая и морщин уже до фига.
— А все-таки хорошо, что мы, эльфы, не старимся, — неожиданно задумчиво изрек Имлерих.
— Это ты с чему ведешь-то, Имля? — удивленно посмотрел на брата Эредин.
— Ну, на кремах всяких экономия выходит. Они ведь, поди, дорогие.
После этого заявления Йорвет и Цири заржали в голос. Со стороны Васкиного окна донеслось противное ехидное хихиканье.
— Имля, ты чё, тоже омолаживаться собрался? — с подозрением покосился на брата Эредин. — Или я реально не понял, что это ты про крема заговорил?
— Просто к слову пришлось, — пожал плечами Имлерих. — А ты чего подумал?
— Да я уже не знаю, чё и думать. К Анешке ты вот почему-то ходить перестал.
— Когда мне к ней ходить-то? — с обидой спросил Имлерих. — Ты ж работы набрал, а сам в загул ударился. А у нас, между тем, деньги закончились. Я один пашу на Лютиков клуб и на Нэннекен сад, пока ты водку пьешь, магичек шпаришь, мебеля ломаешь и ментам морды бьешь. Плюс Анешка денег дала за тебя залог заплатить. А нам долг ей отдавать нечем.
— Ладно, Имля, ну чё ты нудный такой, — смягчился Эредин. — Шуток что ли не понимаешь. Йена! — тут же закричал он соседке, так как у эльфа появилась новая идея. — Я знаю, кто твои крема попер! Это не Имля, это бабка Васка!
— Тьху на тебя, паразит остроухий! — тут же отреагировала бабка. — На кой они мне, крема те! Меня уж омолаживай-не омолаживай — проку не будет. Разве что вовсе из ума выживу да тебя, красавчика, у Цирьки отбить захочу!
— Ну да, бабуль, ты еще наверное короля Фольтеста помнишь, а? — продолжил веселиться Эредин.
— Ничего смешного я не вижу, — решила вновь выйти на первый план и заткнуть разошедшегося эльфа Йеннифэр. — Поскольку никого чужого в ближайшее время на нашей улице не было, значит, это кто-то свой. С вас троих, — она обличительно ткнула наманикюренным пальчиком в Ольховых и Йорвета, — точно станется их украсть. Специально, чтобы мне насолить.
— Йен, ты мне, мать твою так, без пяти минут теща, — обиделся Эредин. — Нам надо отношения с тобой налаживать, а не портить.
— Тогда Седрик. Украл и пропил, — безапелляционно заявила она.
— С чего ты вообще решила, что это мы? — спросил Йорвет.
— Потому что ни у кого из вас ничего не пропало.
— А вот и неправда твоя, — заявила Васка. — У мене кохту увели с вяревки, когда она после стирки на улице сушилася. Еще хорошая совсем, промеж прочим, была кохта, токо несколько раз штопаная и ни разу не драная.
— Баб Васк, ну не смеши ты никого, — снова встрял Эредин. — Кому нужна твоя кохта? Ты в ней, поди, еще при Фольтесте к деду своему на свиданки бегала, когда девкой была.
— И юбку тоже сперли, — гнула свое бабка.
— На экспонаты, наверное, в Калмеведдский краеведческий музей, — поддержал Эредина Йорвет. — В экспозицию «Быт и одежда древних людей».
— А это не твоих ли воровитых лап дело, а Йорик? — прищурилась бабка.
— Почему сразу моих-то? — опешил эльф.
— А я помню, как вы мальцами с Верношкой ко мне лазали то в яблоки, то в кулюбнику. Стегала я вас крапивой да, видать, мало. Верношка-то остепенился, а ты — как был шалопаем, так им и остался.
— Баб Васк, это когда было-то! — подал голос Эредин. — Вы еще вспомните…
— И вспомню! А ты думал? Все вспомню. И как ты, паразит, на Саовину мне старыми валенками да фуфайками трубу забил и на ночь водой крыльцо залил и дорожку до калитки. К утру заледенело все, я только ногу за порог — и поехала.
— Ну я мальчишкой тогда был. И Роше с Йорветом, — начал оправдываться Эредин, видя, что Цири внимательно и с нескрываемым интересом слушает Васку, повествующую о прошлых детских подвигах ее ныне взрослых соседей.
— А Имля твой! — бабка перешла на еще не охваченного вниманием Ольхова-младшего.
— А чё я-то! — сразу взвился Имлерих. — Чуть что — сразу Имля!
— А хто у мене за сараем своего Карьку и Ламберта Весемирова курить учил? Чуть сенник мне не спалили!
— Баб Васк, это двадцать лет назад было! — напомнил вдарившейся в воспоминания соседке Эредин.
— Ну и что! У мене память-то, если что, еще свежая. Усе про вас знаю и усе про вас, идолищ и исчадий, помню.
— Бабань, вот это сейчас все к чему? Хошь сказать, это кто-то из нас твои раритетные шмотки попер? — спросил Эредин.
— Так у вас же ничего не пропало, — возмущенно ответствовала бабка.
— У меня, кстати, косынка моя красная исчезла, — неожиданно вспомнил Йорвет. — Как и у баб Васки, с веревки. Я подумал, мало ли, сорвалась, так ветром ее унесло. Хотя жалко, она почти новая была. Хорошая такая добротная косынка, широкая, удобная.
— Это Седрик ее спер и пропил, — стояла на своем Йеннифэр.
— Да не крал я ничего! — решил наконец подать голос лесничий. — Меня самого, может, обокрали. Я ж ничё, не ору. Хотя мог бы.
— Да что у тебя брать-то? — дружным дуэтом спросили Йеннифэр и Васка, затем переглянулись и так же в унисон добавили. — Все ж давно пропито!
— Шкуру лисью из сарая увели. Там ма-ахонький кусочек невыделанным оставался. Мне ее чуть-чуть бы досмунить — и все. Но тут мы с Одрином захороводили, а потом я запамятовал: то ли была у меня шкура, то ли я ее уже пропил, то есть продал. Вот теперь точно вспомнил, что не пропил и не продал, а она у меня пропала.
— Слышь, Эредин, а у нас значит сало со стола через открытое окно спиздили. Ну, помнишь, тебе в Калмеведде хороший такой оковалок дали за то, что ты им колодец чистил, — припомнил Имлерих.
— Ну да, — кивнул Эредин. — Я еще тогда подумал, его не найдя: ни хера мы в три горла жрать здоровы. Только вчера принес — сегодня уже нету.
— И помидоры с огурцами, что мне Анешка на закуску давала, тоже сперли, — продолжил считать свои потери хозяйственный Имлерих. — И тоже с того же стола.
— Прям как Элихалевы босоножки, — съехидничал Эредин.
— И ничего смешного, — сказала Васка. — Это сто пудов один и тот же вор. Я его по почерку узнаю.
— И что, есть идеи, кто это может быть? — спросил Эредин, которого постфактум огорчила пропажа честно заработанного его непосильным трудом сала.
— Нету! — заявила бабка, закрывая окно.
— Цири! — неожиданно возмутилась Йеннифэр, разглядев наконец, в чем вышла на улицу пред ясны очи эльфов ее дочь. — Ты с ума сошла, в таком виде выскакивать! Еще бы голая выбежала на радость некоторым.
— А чё, мы б не отказалась, — загыгыкал Имлерих.
— Да уж, мам, кто бы говорил. На себя-то посмотрела бы, — парировала Цири, тем не менее, слегка заливаясь краской и, бросив украдкой взгляд на Эредина и убедившись, что он смотрит на нее, как обычно, пристально и с нахальным восхищением, быстро скрылась в доме.
***
Через час умытая, причесанная и наряженная для похода Цири с рюкзачком за плечами уже поднималась на крыльцо дома Ольховых. Без тени былого смущения и опаски она теперь совершенно по-хозяйски без стука открыла дверь и прошагала через коридор в хату. Повертев головой, она обнаружила Эредина в кухоньке за печкой. Эльф стоял у маленького столика и, что называется, кусочничал, отламывая от буханки ломтики хлеба и поедая его вприкуску с колбасой.
— Эредин! Мы же вчера договорились, что ты заберешь меня на машине с работы, и мы поедем в Кейрановку, чтобы мне домой не заходить и мамку не нервировать лишний раз. Я ей уже сказала, что сегодня вечером пойду в гости к Присцилле и останусь у нее ночевать, дед, если что меня подстрахует. И только ты опять нас подводишь.
— Чё я подвожу-то? — не понял Эредин.
— Ты даже не собрался!
— А что мне собираться-то?
— Так в трусах и поедешь?
— Мне одеться — пять минут. Я ж не твоя мамаша: мне причепуриваться не надо, малявкаться-кудрявкаться и прочие марафеты наводить.
— И поесть с собой взять не забудь.
— Так бери, вон, хлеб и колбасу.
— И возьму! — Цири прошла на кухоньку. — А то я тебя, проглота, знаю. Ты сейчас все это вмиг и схряпчишь! И ничего нам на обед не оставишь.
— Цирь, дай я еще кусочек — и все, — попросил Эредин.
— Осспидя! — закатила глаза к потоку Цири в притворном возмущении. — Бли-ин! Эредин, — тут девушка отвлеклась от кулинарной темы, видимо, что-то вспомнив. — Я ж тебе знаешь что сказать-то все хотела?
— Что?
— Я знаю, кто все это спер.
— Да ладно.
— Я ее видела!
— А почему ты сразу не… Впрочем, правильно. Хорошо, что при всех не рассказала. Особенно при твой мачехе, а то был бы такой угар, что неба было б мало и земли.
— Я ее, представляешь, выследила, — таинственным заговорщицким шепотом сказала Цири.
— Ты, ёпта, крутая, я смотрю, следачка. Прям, как твой папаша.
— А то! — гордо вздернула нос Цири. — Она, как я и предполагала, прячется в старом доме твоего дядьки. Я сначала хотела сама ее там зажопить, но потом…
— Что?
— Чё-то мне страшно стало, — призналась Цири. — А ты знаешь, какая она на самом деле?
— Откуда бы мне, — усмехнулся эльф.
— Такая фу-у-у. Большая, грязная, черная. Это наверное, дикая троллиха.
— Троллиха? — недоверчиво протянул Эредин. — Ее бы точно заметили. Они обычно тихо вести себя не умеют.
— Ну, она наверное какая-нибудь смешанная, потому что для троллихи она вообще-то маленькая. Она знаешь, тебе по плечо где-то. Ну или как папка. Может, чуть пониже.
— Короче, твоя троллиха мне по пояс. Замечательно.
— Ты бы так не веселился, если бы сам ее видел. Она хоть не очень здоровая, но страшная.
— Ну, хочешь, сейчас пойдем в дядькин дом и возьмем твою троллиху за жопу, — предложил Эредин. — Если это она сперла наше сало, я ей так наподдаю, что не поздоровится. Вот только погоди, брюки сначала одену.
— Эредин! — только и успела крикнуть вслед умчавшемуся из кухни эльфу Цири.
***
Эредин и Цири подошли к заброшенному дому и остановились у провалившегося крыльца.
— Ну чё? — шепотом спросила Цири.
— Ты ж ведьмачка, — так же тихо ответил Эредин. — Послушай, есть там кто?
Цири, которая вообще-то пока предпочитала прятаться за широкой спиной эльфа, высунулась из-за Эредина, вытянула шею и прислушалась.
— Да-а, — таинственно прошептала она. — Ходит там, половицы поскрипывают. Хотя странно, шаг у нее довольно легкий.
— Для тролля? — решил уточнить Эредин.
— Не-а. Вообще легкий. Как… Как у Йорвета, — подобрала сравнение Цири.
— Тролль, ходящий как эльф? Что-то новенькое, — пробормотал Эредин. — Нам бы надо тогда самим поаккуратнее и потише, чтоб она нас раньше времени не запасла.
— Эредин, ты, главное, знаешь что? — начала Цири.
— Что?
— Не бей сразу, ну если необходимости в том не будет.
— Не, Цирь, я так не умею. Если смотреть в лицо опасности… в общем, на всякий случай лучше это лицо сразу разбить, а там видно будет.
— Ай, ладно, делай, как знаешь, — отмахнулась Цири. Затем она легонько подтолкнула Эредина в спину. — Ну, чё ты встал-то, иди тогда. А я за тобой.
Эльф бесшумно, что казалось невероятным для такой внушительной фигуры, взошел на крыльцо, слегка приподнял на ржавых петлях осевшее от времени полотно дверей, чтобы оно не скрипело и не скребло по порогу, и отодвинул его на достаточную ширину, чтобы им с Цири можно было без труда проникнуть в дом. Эльф вошел и остановился в коридоре, осматриваясь, прислушиваясь и принюхиваясь. Здесь пахло пылью и запустением, было темно и тихо. Неожиданно для себя Эредин, поддавшись невольному порыву, закрыл глаза… Он помнил. Несмотря ни на что, помнил то, от чего за долгие годы так и не смог избавиться. Теплые и светлые воспоминания далекого детства, счастливого, беззаботного, веселого. Этот дом был когда-то полон радости и детского смеха. Эредину казалось, будто сейчас он услышит Карькино: «Папка! Папка пришел!» и быстрый топот крепких ножек младшего брата, что бежал встречать отца, как всегда припозднившегося с работы. Или старательно сдерживаемое сопение Имли, который по наущению Эредина частенько прятался под кроватью или на печке от гнева папы Авы за очередную полученную в школе двойку.
Он помнил, как отец (Эредин всегда звал Аваллакʼха батей, потому что считал, что так правильно и так надо, ибо другого отца он не знал и не хотел) заходил в комнату в сопровождении радостно прыгающего вокруг него Карьки, устало смотрел на Эредина, обводил комнату взглядом в поисках спрятавшегося Имли и со вздохом спрашивал: «Ну, чего вы опять натворили?» В этот момент Эредину всегда было стыдно за свои многочисленные художества, он пожимал плечами и уныло сообщал, что папу Аву в очередной раз вызывает в школу Тиссая де Врие. «Семь бед — один ответ, — вздыхал отец. — Имля, вылезай, я все равно тебя слышу. За уши тебя оттаскаю за двойку завтра после визита в школу. А сегодня давайте ужинать и спать». Воспоминание было настолько ярким, что даже открыв глаза, Эредин продолжал видеть не пустой и темный коридор, а стены, поклеенные зелеными в цветочек обоями, разноразмерную обувь, в беспорядке стоящую на полу, резную деревянную кушетку с набросанными на нее курточками и шапочками Карантира, веселенькие занавески на окнах… Он помотал головой, отгоняя наваждение, шагнул вперед, уже не таясь и не осторожничая, резко распахивая дверь в хату.
В углу на застеленном белой простыней матраце сидела чернявая дама в красной Йорветовой косынке, Васкиных кофте и юбке, а воротником ей служила попертая у Седрика рыжая лисья шкура, обмотанная вокруг шеи, как шарф. Босоножки Элихаля стояли рядышком с ложем странной мадам. В одной руке дамочка держала ломоть хлеба, в другой — бутылку с молоком.
Дама посмотрела снизу вверх на Эредина, сдвигая к затылку мешающий обзору черный парик. А Эредину хватило лишь беглого взгляда, чтобы даже не глядя в знакомые до боли аквамариновые глаза, понять, кто сейчас сидит перед ним.
— Батя? Что ты делаешь здесь в таком виде?
