Отчего так в Биндюге березы шумят?

Эредин, который после разговора с отцом еще более укрепился во мнении, что в отношениях с Цири надо поставить точку, к некоторым замечаниям Кревана, тем не менее, решил прислушаться. И посему отправился в баню, чтобы вывести въевшийся в ткань футболки аромат торувьелевых духов. В глубине души Эредин все-таки питал слабенькую надежду на то, что если он очень постарается, использует все свое красноречие, пустит в ход свое обаяние и мобилизует все способности, которые никогда еще не подводили в общении с женщинами в достижении нужного результата — у них с Цири получится обойтись без скандала и разойтись мирно. Впрочем, надеяться-то Эредин еще мог, а вот верить в возможность такого исхода — не получалось категорически. Однако попробовать стоило. Но если бы чуткий нос ведьмачки уловил исходящий от одежды Эредина запах чужих духов, даже тот существующий гипотетически маленький шанс на мирное расставание можно было считать упущенным. Креван же после ухода Эредина извлек из папки недавно составленное исковое заявление, положил его перед собой на стол, бережно разгладил листок, еще раз прочитал про себя текст, удовлетворенно кивнул и, откинувшись на спинку стула, стал ждать возвращения сына. Тот вскоре же и явился, как всегда, громко топая, хлопая всеми дверьми и резко откидывая закрывающие дверные проемы занавески. Зайдя в комнату, он привычно плюхнулся на диван, затем зевнул, с хрустом потянулся и спросил: — Пап, а пожрать дома чего-нибудь есть? — Эурнейд и Цири вчера с вечера наготовили. Цирину яичницу я, конечно, съел, а суп, что Эурнейд сварила, в холодильнике в кастрюле. Иди разогрей и ешь. — Суп картофельный? — Главное, что он с мясом. — Это хорошо, — обрадовался Эредин. — Ща поем, потом посплю… — Ты погоди, — прервал сына Креван. — Сначала тебе предстоит сделать одно маленькое дельце. — Какое еще дельце? — сразу скроил недовольную мину Эредин. — Бать, я хочу есть и спать. И значит, дельце твое подождет! Потому что раз оно маленькое, то точно не срочное. — Нет. Сначала ты перепишешь мне заявление, а потом кушай от пуза и спи хоть до вечера. Обещаю, что я тебя больше ничем не потревожу. — Какое еще заявление? — недоуменно спросил Эредин. — Исковое. Мы в суд на Зигфрида подаем. Ты что, забыл уже, что он тебя оклеветал прилюдно? — Ах, это… Пап, да может, ну его, придурка этого. — Нет, Эредин, во-первых, нельзя ему спускать это безобразие. Мы, Ольховы, не из таких, кто позволяет себя оскорблять безнаказанно. Конечно, мы эльфы незлопамятные, но память у нас хорошая. — Я не говорю, что надо спускать. Просто не люблю я бюрократию эту всю, — Эредин скривился. — Надо пойти и в морду ему дать так, чтоб месяц не встал. — Ага. И тогда виноватым будешь ты, а он выставит себя жертвой. Получится с больной головы да на здоровую. Нет, сынок, с такими как этот Зигфрид надо бороться моими методами. Они против таких крыс канцелярских с двойными стандартами и влиятельными папочками более действенны, чем твои. — Ну ладно, убедил. Так чего делать-то мне надо? — Написать заявление… — Нет, пап, это я сразу пас, — вновь запротестовал Эредин. — Даже не упрашивай меня. — Да погоди ты, что за дурацкая привычка у тебя: взвиваться, даже до конца не дослушав. Заявление я уже написал. Тебе нужно только переписать его своей рукой. — И все? — недоверчиво прищурился Эредин. — И все. Оно коротенькое, — ласково сказал Креван. — Тут делов-то тебе на пять минут. А потом — ты весь день свободен. Ну? Сынок, давай, садись за стол, вот я тебе бумагу и ручку приготовил, — быстро продолжил он, видя, что кажется дело пошло на лад и ему удалось улестить упрямого и испытывающего чистую незамутненную ненависть ко всякого рода писанине сына. — Так если оно уже написано тобою, зачем мне-то еще писать, — попробовал все-таки отвертеться от неприятного занятия Эредин. — Потому что оно подается от твоего имени, а значит, должно быть написано именно твоей рукой, — терпеливо объяснил Креван. — Ну, Радичка, давай, не спорь, ты только время зря тратишь. Вот пока ты препираешься со мной, уже бы написал давно и пошел бы кушать супчик. — А откуда они узнают, моя это рука или твоя? — все-таки не сдавался упрямый Эредин. — Сынок, тут даже много ума иметь не надо — достаточно просто на почерк посмотреть, чтобы понять, что ты сам так никогда бы не написал. Не стоит давать Зиги такой шикарный повод уйти от ответственности, а Стрегобору отозвать иск из-за сущей ерунды. — Ладно, — сдался Эредин. — Уломал. Так и быть, перепишу я этот дурацкий иск. Но только больше никакой такой ерундой меня сегодня чур не напрягать, — предупредил он. — Хорошо-хорошо. Договорились. Ты же меня знаешь, если я обещал, то все — кремень. Отец сказал — отец сделал. Только, Радинька, я тебя очень прошу, переписывай внимательно и, по возможности, аккуратно. — Ладно, — проворчал Эредин. — Чё я, лох совсем, не понимаю, куда сия малява пойдет. Не парься, бать, напишу в лучшем виде. — Вот и замечательно, — улыбнулся Креван, в качестве поощрения по-отечески погладил взявшего ручку Эредина по голове и удалился на кухню с чувством выполненного долга. Вытащив из холодильника кастрюлю с супом, Креван поставил ее на плиту, чтобы разогреть. «Так, теперь главное не забыть, что у меня суп греется, не упустить его и не сжечь кастрюлю, — мысленно наказал сам себе Креван. — А это значит, надо выкинуть из головы все посторонние мысли и думать только о супе, кастрюле и плите. Ничего лишнего. Никаких размышлений о судьбах родины, высоких материях, борьбе за пост мэра, планах по развитию района, возрождению Биндюги, будущем своих сыновей, о Цири…» До Кревана донеслось угрожающее шипение. — Ай, все-таки задумался и упустил, — всплеснул руками эльф, быстро выключая конфорку. «Но ладно, ушло совсем чуть-чуть, — подумал он. — А это не считается. Надо бы быстренько затереть, пока не засохло. Или лучше сначала снять кастрюлю с плиты, а то я ее точно оберну, вылью суп на пол и оставлю Эрединку голодным. Пол — это ерунда, а вот Радька обидится и рассердится. И будет прав. Все-таки молодой растущий организм… Хотя куда ему больше-то расти? Вырос ведь он наверное уже. Вот интересно, до каких лет растут эльфы? — Креван сел за стол, подпер щеку рукой и задумался. — Надо будет провести эксперимент, зарубочки на дверном косяке делать, как раньше, когда мальчишки были еще маленькие. Так будет видно, растут еще ребята или уже нет. Правда, сам я теперь до их макушек даже с лестницы не достану. Надо будет Эрединку просить. А Эрединку Карька пусть меряет». — Па-ап, — из раздумий Кревана вывел голос Эредина, доносящийся из комнаты. — Я все. — Ага, иду. Ты молодец. Я тебе зато супчик подогрел. Иди ешь. А я заявление приберу в папку. Отец и сын поменялись местами. Креван, сидя за столом, слышал, как стучит на кухне ложкой Эредин, с неизменным аппетитом уплетая супчик, а сам он вдумчиво всматривался в криво и небрежно написанные строки. — Надо все-таки проверить, что мой Эрединка тут понаписал, а то вдруг ошибок понаклеил. Грамотность никогда не была его сильной стороной. Гляну, пока он ест и не видит, — пробормотал про себя Креван. — Та-ак, значит, «во Флотзамский районный суд… Ага-ага. Пока все хорошо, молодец Эрединка. Истец… Замечательно. Ответчик… Что?! Эре… — Аваллак’х аж задохнулся и закашлялся. — Эредин!!! — разнесся по квартире его полный недоуменного негодования вопль. — Пап, ты чего орешь так? — из-за занавесок высунулась заспанная физиономия разбуженного Карантира. — Да как же тут не орать-то! Ох, мне сейчас плохо с сердцем станет. Каря, неси валидол. Эредин! — вновь завопил Креван. — Иди сейчас же сюда! — Пап, ну чё, — на пороге предстало старшее Креваново непутевое чадо, невозмутимо жующее огурец с хлебом. — Что. Это. Такое, — тихо и угрожающе спросил Креван, показывая сыну листок бумаги с криво и неаккуратно набросанными на нем строками. — Ну иск же, — пожал плечами Эредин. — Я написал, как ты просил. А чё не так-то? — Вот. Читаю. Ответчик, стало быть. И кто же у нас ответчик? Некий Мандавош Пиздоболович Жопоногов-Вислохуев, также именуемый Фригидом Яйковичем Денссулевым или в простонародье «сучонком Зиги, ебанутым на всю голову». Это что за народное творчество? Эредин, я тебя спрашиваю, — строго вопросил Креван, потрясая исписанным листком. Со стороны Карантировой спальни послышалось тихое хихиканье. — Карантир, ты находишь это смешным? — Креван перевел взгляд на младшего сына. — А я чё? Я ничё, — Карька тут же юркнул за занавеску, спеша скрыться от сурового отцовского взора. — Эредин, я жду от тебя объяснений, — строго потребовал Креван. — Да ладно, бать, чё ты взъелся-то, — Эредин был по-прежнему невозмутим. — Можно подумать, я что-то не так написал. — Да ты все не так написал! — начал кипятиться Креван. — Нет у нас гражданина под такими именами, которые ты указал в заявлении, а это значит… — Нет, так будет. Дело-то тут, — хмыкнул Эредин. — Ща сбегаю к девчонкам-паспортисткам, они этому Зиги любую ксиву выправят, причем исключительно по его настоятельной просьбе, идя навстречу чаяниям гостя нашего города, сыну самого этого… как его, знаменитого Яйка, который выразил жгучее желание поменять свою скучное имя и унылую фамилию на более звучные и интригующие. А если гость засомневается, нужно ли ему это, так я его сомнения тут же разрешу. Поглажу кулаком по уху — и в мозгу настанет просветление. Он будет уверен, что его всю жизнь звали именно Мандавошем Пиздогоновичем… — Пиздоболовичем, — машинально поправил Креван. — Что? — не понял Эредин. — Отчество Зиги. Ты его перепутал. О, божиня! — спохватился Креван. — Чё я несу! Радька, паразит, ты совсем меня запутал! Короче, садись и переписывай заявление. — Па-ап! — тут же запротестовал Эредин. — Возражения не принимаются! Я сказал: садись — и переписывай! И чтобы больше никакой отсебятины в шапке. — А в самом заявлении можно? — с надеждой спросил Эредин. — Что в самом заявлении? — Ну-у она, отсебятина чтоб была. — Ох, божички, само-то заявление я еще и не читал, — спохватился Креван и тут же уткнулся взглядом в исписанный лист. — Радька! — тут же горестно воскликнул он, — как ты умудряешься писать шариковой ручкой и все равно оставлять кляксы?! — Она мажет. Бракованная наверное. — Почему у меня ничего никогда не мажет? — Я почем знаю, — пожал плечами Эредин. — Ладно, в конце концов, мне кажется, расплывшиеся местами чернила — не самая большая наша проблема, — смирился Креван. — Перейдем к тексту твоего сочинения. Значит, я, Эредин Ольхов, такого-то числа, месяца и года по настоятельной просьбе своей сожительницы Цирьки пригласил ее на романтическое свидание на Кейрановские топи. Однако насладится чудным видом и друг другом нам помешал испытывающий ко мне личную неприязнь пиздюшонок, задрот и прыщавый шпрот Зиги. Эта казематная гнида приперлась на болота с целью воспрепятствовать соединению наших любящих сердец (моего и Цирьки, если какой тупой лох еще не понял) в присутствии восьми свидетелей. Дабы очернить меня в глазах моей возлюбленной Цирьки эта ходячая девственная импотенция обвинила меня в том, что я якобы трахал и потом убил какую-то Сианну, которую я в глаза никогда не видел, пока она была жива, а стало быть ни спать с ней, ни замочить ее я никак не мог. А то, что мудозвону Зиги как серпом по яйцам тот факт, что Томка дала мне, а его послала нахуй — так это не мои проблемы, а ебаната Зиги. В заключении требую, чтобы удолбок Зиги выплатил мне компенсацию за моральный ущерб, в противном случае я буду вынужден претерпеть обиду и страдания, а также разочаруюсь в нашем правосудии в лице продажной шлюшки Стрегобора, о котором я и до этого был крайне невысокого мнения. Пы. Сы. Стрегобор, пидор ты гнойный, если не решишь дело в мою пользу, я оставляю за собой полную свободу действий. Аваллак’х закончил чтение и пригорюнился. — Ну чё, скажешь, что плохо я написал? — с заранее затаенной обидой спросил Эредин. — Ну-у, сынок, как тебе сказать-то, чтоб не обидеть, — Креван посмотрел на Эредина. — Написал ты, конечно, честно, все, как есть. Но… — Не пойдет, да? — грустно спросил Эредин. — Ты ж понимаешь, если бы суд у нас старался истину установить, все было бы прекрасно, но ведь он лишь о букве закона заботится. А именно с буквами у тебя тут прям беда. Прямое оскорбление правосудия в лице того, кто в нашем районе его осуществляет… гнойного пидора Стрегобора, — Креван развел руками. — Конечно, если бы Стрегобор зачитал вслух твое заявление, зал бы аплодировал тебе стоя. Но при этом дело бы мы проиграли. Даже при условии, что вывести тебя из зала суда никто не решится. — И чего? — с кислой миной спросил Эредин. — Ну известно чего. Садись и переписывай. Все. От начала до конца. И теперь уже, пожалуйста, без самодеятельности.

***

Двери в управу флотзамской полиции с громким стуком отворились и впустили в холл Горгоновну собственной бдительной, подозрительной и вечно всем недовольной персоной. Вредная бабка зорко огляделась по сторонам, сориентировалась и устремилась к дежурному на КПП. — К Вярношке мине надо, — заявила она. — Дело гусударственной важности. Усек? — Проходите, — махнул рукой дежурный, не желая связываться со скандальной и вздорной бабкой. Горгоновна, проникнув в здание, сначала сунула свой любопытный нос в дежурную часть. — А-а, Бьянка! — обрадовалась она, увидев сидящую за стойкой дежурную. — Ну-ка скажи мене, иде сейчас твой законный супруг? — Вернон? В кабинете у себя. А что? — Дело у мене к нему, — доверительно сообщила Горгоновна. — Гусударственной важности. Так вот! — она многозначительно подняла вверх палец и покинула дежурку. — А почему вы через КПП-то? — запоздало крикнула вслед ускользнувшей Горгоновне Бьянка. — К нему же с улицы вход вообще-то. Вы ж так не пройдете! А-ай, — сообразив, что замороченная делом «гусударственной важности» Горгоновна ее все равно уже не слышит, Бьянка лишь махнула рукой. Проплутав в коридорах флотзамской управы некоторое количество времени, Горгоновне наконец удалось выйти к нужному кабинету. Отворив двери настежь, бабка предстала на пороге. — Драстя, — поклонилась она сидящему за столом Вернону Роше. — Здравствуйте, проходите, — вежливо пригласил Горгоновну участковый. — Присаживайтесь. Излагайте. — Чего? — Горгоновна воззрилась на Вернона. — Я говорю, с чем пришли на этот раз? — спросил Роше. — А-а, так бы сразу и сказал. Заявление вот прими-ка. Бабка суетливо достала из объемной черной сумки помятый тетрадный листок, исписанный мелким бисерным почерком. — Что тут у нас такое? — Роше всмотрелся в бабкины каракули. — Начальнику флотзамской полиции Винсенту Мейсу, копия Президенту Темерии, еще одна копия в Организацию Объединенных Рас, еще одна — в Новиградский Международный Суд и наконец последняя — мине. Хм, — Вернон оторвался от чтения и поднял взгляд на Горгоновну. — Так и написано: мине. Ну ладно, — он пожал плечами и продолжил, — От Горгоновны, почетной великомученицы, персональной пенсионерки, ветерана умственного труда и свидетельницы битвы под Бренной, — Роше вновь посмотрел на бабку. — Погодите, но ведь битва под Бренной была, если я не ошибаюсь, лет пятьсот назад. — У мене справка есть, — заявила бабка. — Она к дукаментам, если что, прилагается. Ты не отвлекайся, дальше читай! — Хорошо, — не стал спорить Роше. — Дальше, так дальше. Значит, требую доставить ко мне в дом ведьмака Геральта для проведения экзорцизьмы. А именно, изогнатия призрака оргии, которого ентот злобнокозненный ведьмак сам же и развел в соседней со мной квартире, когда незаконно сожительствовал там с медичкой Шани, — Вернон в задумчивости поскреб затылок. — Ничего не понимаю. Какой еще призрак? При чем тут Геральт? Шани ведь съехала давно. — Шани съехала, а призрак остался, — заявила Горгоновна. — Ты дальше читай. Там обстоятельства дела подробно низложены. Вернон почел за лучшее послушаться и вновь углубился в чтение: — Учёра в аккурат в восемнадцать тридцать две пополудню на мое крыльцо приперлася шлюха-проститутка Торувьелька, пьяная в драбадан. Я вежливо попросила яе уйтить, на что эта ушастая сучка обозвала мине ницанзурна многакратна различными плохими словами, в ответ на что сия особа легкого поведения была послана мной максимально дипломатично и в парламентерских выражовываниях. Так как мой непререкаемый авторитет возымел место быть, вышеотназванная особа отбыла на соседнее крыльцо и там предалась объятьям Морфина. А я, истомленная уконец борьбой за обчественную нравственность с мировым злом и зеленым змием, померила давление — оно было повышено — выпила настойку боярышника и забылась неспокойным сном праведницы. Мене разбудило ОНО! У два двенадцать пополуночи за стенкой раздались стоны! — Какие еще стоны? — Роше оторвался от увлекательного чтения и посмотрел на Горгоновну. — За стенкой у вас не живет никто. — Дак и я ж о том глаголю! — радостно подхватила Горгоновна. — Нихто! Сталбыть стонать некому? А стоны были слышны. Вот и думай. — Так что за стоны-то? — Известно. Как будто кто-то за стенкой сувапуклялся. — Э-э, простите, что делал? — Ну-у, это, мужик когда бабу того, так она это. Он сувает, она, соответственно, пукляется. Ты, Верношка, глупые вопросы задаешь. Сам как будто неженатый. — Вообще-то, моя Бьянка как-то… не пукляется, когда я… Впрочем, не важно. Давайте вернемся к нашим призракам. Судя по звукам, призраков-то, получается, было двое? — Ну-у, выходит, двое, — согласилась бабка. — Один, значит, типа мужского полу, а второй — женского? — Визги были бабьи. Мужука не слышала, — заявила Горгоновна. — А! — вскрикнула вдруг она так, что Вернон от неожиданности аж подскочил. — Телявизер жа еще! — Что телевизор? — насторожился Роше. — Работал, — придушенно прошептала Горгоновна. — Я прокралась под окна — глядь: светится и мерцает. Я сначала-то не поняла, что это, подумала енопланятяне прибыли, пожалела, что кочергу-то не прихватила для организации контакту с внеземной цивилизацией, но тут скрозь замкнутые шторы разглядела очертания знакомого сериала. Ночной показ. Я эту серию ужо утром видела, потом ишо вечером на повторе смотрела. Тут думаю: неа, не енопланятяне. Ну и ладно, и хорошо, раз кочерга-то не с собой. Но тогда что? — Что? — спросил окончательно сбитый с толку Роше. — Телявизер включил хто? — Хто? — Призраки! Мать Мелитэле, тундра ты! А еще участковый, — презрительно фыркнула бабка. — М-да. Телевизор — это действительно странно, — согласился Роше. — А все остальное, по-твоему, не странно, что ля? — рассердилась бабка. — Ну-у звуки… Мало ли как они могли… — Кароч, ты участковый? Табе за енто деньги плотють. Вот и думай, как там хто и что мог. И, главное, про ведьмака не забудь. Чтоб мне его в кратчайшие сроки доставил! А то я еще пять копий своего заявления в разные инстанции разошлю, чтоб вам жизнь малиной не казалась и чтоб знали, как честную заслужонную пенсионерку лишать законного отдыха и сна. Озвучив свою угрозу, Горгоновна поднялась со стула и покинула кабинет. Роше смотрел на закрывшуюся за ней дверь, пребывая в глубокой задумчивости.