Отчего так в Биндюге березы шумят?

Мистле лежала на диване, свернувшись калачиком и укутавшись в плед. В наушниках, которые она надела, звучала громкая музыка, неприятно действующая на слух и путающая, рвущая мысли, что продолжали роиться у девушки в голове. Но именно это было ей и нужно — не дать тяжким думам завладеть ее сознанием, связаться в стройную цепь, что могла бы намертво приковать недавнее прошлое, от которого она так стремилась теперь избавиться, к ближайшему будущему. Однако даже сквозь громкие звуки музыки она услышала, как хлопнула входная дверь — и в прихожей раздался резкий раздраженный голос отца. «Отец пришел с работы не в духе. И кажется сейчас начнет орать на маму. Этого мне только сейчас не хватало», — подумала Мистле, на всякий случай сняв наушники и выключив музыку. Отец Мистле был человеком необщительным и жестким. К жене он относился с явным пренебрежением, считая ее существом низшего порядка, которое годилось лишь для того, чтобы обеспечивать бытовой комфорт своему мужу, то есть ему. Рождение дочери только подтвердило справедливость его теории о том, что в жены ему досталось абсолютно никчемное существо — ведь она не смогла сделать даже самого простого и естественного, родить ему сына. К Мистле он долгое время был абсолютно равнодушен, начав замечать дочь лишь тогда, когда она выросла уже настолько, что не заметить ее было просто невозможно. Однако в его внимании к дочке преобладало ехидное саркастическое пренебрежение: типа, ну чего можно ждать от глупой девчонки. Мистле прекрасно чувствовала это его отношение, каждый раз видя неодобрение в строгом и колючем взгляде отца. И тогда девочке очень хотелось доказать ему, что она вовсе не безнадежная пустоголовая пигалица, а умная, способная, ответственная и старательная, и когда-нибудь она многого добьется, а отец наконец поймет, что Мистле заслуживает и уважения, и любви. Но годы шли, Мистле росла, а отношения с отцом не улучшались — и в один прекрасный день девочка вдруг поняла, что устала биться о глухую стену и больше ничего не хочет ему доказывать. На то, что он думает о ней и ее способностях, ей стало абсолютно наплевать. Мистле знала лишь, что после школы уедет учиться в Оксенфурт, так как отец решил, что там пустоголовую девчонку вероятно смогут обучить чему-нибудь полезному, чтобы она, подобно матери, не сидела у него на шее. А может быть там ей встретится какой-нибудь кретин, который будет достаточно глуп, чтобы жениться — в конце концов, у молодых парней всегда ветер в голове и свербит в другом месте, а девчонки и нужны лишь для того, чтобы в положенный срок становиться женами, а потом матерями — ведь ничего другого они все равно делать не умеют. Правда, приняв это решение, отец сделался в отношении Мистле до неприличия скуп, мотивировав это тем, что ему и так придется потратить кучу денег на ее содержание и обучение. А ведь деньги эти достаются ему непосильным трудом, потому как ни мать (которая, кстати говоря, была отличной портнихой и брала заказы на дом, получая от клиентов вполне неплохие деньги, ведь руки у нее были золотые), ни тем более Мистле понятия не имеют, каково это — работать не покладая рук на благо страны, народа, предприятия, начальства и во имя светлого будущего, которое вообще-то нахрен никому не сдалось, потому что все это сплошной обман. Мистле не понимала, зачем вообще горбатиться не щадя себя во имя того, во что не веришь и, собственно, терпеть не можешь, а также не могла взять в толк, почему отец считал именно их с матерью виноватыми в том, что он обязан ходить на нелюбимую работу, и если ему так не нравятся ни работа, ни начальство, почему за столько лет он так и не попробовал подыскать ничего получше. Но лишних вопросов отцу она предусмотрительно предпочитала не задавать, чтобы не раздражать его своей неосведомленностью и любопытством. Тем более ответ был ей все равно известен: не суй нос в дела, в которых все равно никогда ничего не поймешь. Так он всегда отвечал им с матерью на практически любой, даже самый безобидный вопрос. — Мало того, что вы со своей безмозглой дочуркой испоганили мне всю жизнь, так теперь еще и опозорили на весь город! — тем временем возмущенно выговаривал прямо с порога отец. — Я не понимаю, о чем ты? — растерянно отвечала мать. — Кто тебя опозорил? И при чем тут мы? — Ты вырастила из нее проститутку! — рявкнул отец. — А теперь она вешается на каждого встречного-поперечного. И мне об этом сегодня сообщили. Где она? — В своей комнате. Она пришла сегодня из школы пораньше. Сказала, что неважно себя чувствует… — Ну конечно! Может, она уже беременна? Я не удивлюсь. — Да что ты говоришь такое? — ахнула мать. — Мистле, конечно, дружит в мальчиками из класса, у них своя компания, но я уверена, там все очень невинно… — Невинно? Сегодня на работу заявилась мать Недамира, который учится в одном классе с нашей пигалицей, и рассказала, какое предложение наша скромная и невинная доченька сделала ее сыну. — Ты уверен, что она сказала правду? Мистле как-то говорила, что все в классе недолюбливают Недамира и… — Я — уверен. Парень не будет лгать своей матери! — Веришь ему? Голос Мистле прозвучал резко и громко, сорвавшись к концу фразы, так как горло девушки сжал спазм. — Ему. Даже не спросив меня. Даже не выслушав. Мать и осекшийся от неожиданности отец смотрели на стоящую в дверях своей комнаты дочку, лицо которой было белым, как мел, кажущиеся огромными глаза потемнели от ярости, губы дрожали, а ручку двери она сжимала так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Да ты… Лучше бы ты бросил нас с мамой давным давно, лучше бы ушел, чем жить с нами, каждый день и час ненавидя нас. А я ненавижу тебя. Потому что чужая болтливая жирная и похотливая тварь тебе оказывается дороже собственной дочери. Впрочем, чему я удивляюсь, я же девка, безмозглая пигалица, умею только сплетничать и лгать. А парень, разумеется, лгать не может. Так вот, эта скотина угрожала меня избить до полусмерти, если я не пересплю с ним, а потом пыталась меня изнасиловать. А когда ничего не получилось… он… он… — Боже мой! Мистле, деточка, почему ты мне сразу не сказала, — ахнула мать. — Я пойду и подам заявление в милицию, — жестко сказала Мистле, с усилием подавив уже готовые выступить на глаза слезы. — Опишу и побои, и то, как он пытался меня изнасиловать, причем обязательно подчеркну, что не получилось у него не потому, что он передумал или внял моим просьбам, а именно потому что он переоценил свои возможности и даже не смог заставить свой отросток работать. Эту тварь посадят. А в тюрьме, когда узнают, за что он попал за решетку, с ним сделают такое… Он хотел испортить жизнь мне, так я поломаю жизнь ему. — Мистле, ты этого не сделаешь, — сказал отец. — Еще как сделаю. — Нет. Это неразумно. Это неверный и опрометчивый ход. — Да почему же? По-моему, это единственно правильное решение. Конечно, сначала я хотела его прирезать или кастрировать, но потом поняла, что лучше действовать законными методами. — Дело получит огласку… — Именно это мне и нужно! Пусть все знают, что он за урод. Он сам, его истеричная дебильная мамашка и папаша — твой начальничек, которого ты так ненавидишь и боишься. — Его папаша — мой работодатель, а стало быть хорошие отношения с ним — это залог и твоего будущего. Надеюсь, ты достаточно разумна, чтобы это понять, — медленно и четко проговорил отец. — Неужели я наконец дождалась, — горько усмехнулась Мистле. — Отец признал меня разумной. Слышишь, мама. До этого дня я была безмозглой пигалицей, а стоило мне пригрозить заявить в милицию на насильника — и сразу я резко поумнела. М-да, не думала я, что это случится так. Кто бы в детстве мне сказал — не поверила, ей богу. И от этой слякоти я когда-то хотела добиться уважения, — она покачала головой, с нескрываемым презрением глядя на отца. — Ты, кажется, забылась, — он повысил голос. — Кто ты есть и кому обязана всем. — Нет. Это ты забыл, кем ты являешься для нас. Да, впрочем, ты никогда и не знал и не хотел знать. Мне вот только одно интересно, зачем ты женился на женщине, которую презирал? Зачем ты мучил все эти годы маму и меня? И только попробуй мне ответить на сей раз, чтоб я не совала свой нос в дела, которых не понимаю. — Мистле, давай сядем и поговорим, как взрослые люди, — отец коротко кивнул в сторону кухни. — Не о чем говорить, — отрезала было Мистле, но потом покусала губы и резко вскинула голову, будто приняв какое-то решение. — А впрочем… Если ты так печешься о МОЕМ будущем, скажи им: пусть заплатят. И тогда я оставлю их сынка в покое. А деньги заберу себе. И уеду в Оксенфурт с тем, чтобы никогда больше не вернуться в ваш удолбочный городишко.

***

Красивая молодая женщина убрала за ухо упавшую на лоб прядь светлых волос, отвернулась от монитора, висящего на стене в кабинете и посмотрела на застывшую у двери охранницу, следящую за игроками в зале и вызванную для доклада и совещания. — Ну, Вэя, что скажешь по этому поводу? — спросила женщина. — Шестой раз подряд зеро, — констатировала Вэя. — Я вижу. — Сенсоры ничего не показали. Похоже, она чиста. — Госпожа удача? — хмыкнула женщина, снова убирая со лба непослушную прядь. — Ну иногда ведь и так бывает, — пожала плечами Вэя. — А приведи-ка эту девчушку ко мне, — решила хозяйка. — Думаю, всем так будет лучше. Она не разорит нас, мы не разочаруем ее. Да и вообще, интересно, что за птица. Она и так войдет в историю. Завтра же по Вергену уже будут ходить легенды о беспроигрышной серии при ставке на зеро аж в тринадцать раз подряд. — Ну пока что только семь, — заметила Вэя, снова кинув взгляд на монитор. — Уже семь. Иди. Пора положить этому конец. К тому же может быть у нас каким-то странным образом рулетку заело? Я уже и об этом начинаю думать. — Не верите в чудеса и удачу? — Вообще-то нет. Я верю только своим глазам. А они наблюдают сейчас какой-то сюр. Вэя кивнула и скрылась за дверью, вскоре вернувшись и ведя за собой броско одетую коротко стриженую девушку с ярким, вызывающим макияжем. — Вот, пожалуйста, вы хотели увидеть чудо воочию, вот она и есть наша героиня дня — Мистле, госпожа Удача или Мисс Зеро Девять раз подряд, — отрекомендовала девушку Вэя. — А это, Мистле, как я тебе и говорила, хозяйка нашего гостеприимного заведения Саския Борховна Тригалкина, — охранница приглашающим жестом указала девушке на вставшую из-за стола даму. — Хозяйка? — Мистле настороженно оглянулась на дверь. — Хотите сказать, я чего-нибудь нарушила? — Нет, — поспешила успокоить девушку Саския. — Если бы ты нарушила правила казино, с тобой говорила бы не я и даже не Вэя. Да и разговор был бы, скажем так, окрашен в другие тона. Здесь фишка как раз именно в том, что по честнаку редко кому выпадает такая удача. Вообще-то, Мистле, скажу тебе по секрету, на самом деле она не выпадает никому. Но вот тебе почему-то повезло. И мне стало интересно. Прямо даже захотелось с тобой познакомиться. Не каждый день встречаешь такого везучего человека. — Да уж везет-то мне обычно, как утопленнику, — криво усмехнулась Мистле. — Но должно же было хоть когда-то и хоть в чем-то. — Знаешь, ты не похожа на завсегдатая этих заведений. Да и впечатление, что ты — азартный игрок, не производишь. Что тебя к нам привело, ребенок? — Как вы узнали? — буркнула Мистле. — Узнала о чем? — Ну что я в казино вообще первый раз. — У тебя на лбу это написано. Огромными буквами. Детка, уж хозяйке ли казино не знать, кто тут постоянный клиент, а кто так, на огонек забежал, на авось, на раз, попытать удачу. — Ну так-то я нормально выиграла, — сказала Мистле. — Вы же мне мой выигрыш отдадите, не зажмете? — Нет, что ты, выплатим все до последней кроны. Или ты в какой валюте предпочитаешь? — Ну-у мне… А в Вергене какая валюта ходит? — Любая. Верген — вольный город. Только я бы не советовала тебе здесь задерживаться надолго. — Почему это? — сразу насторожилась Мистле. — Профукаешь свой выигрыш за неделю и уедешь домой ни с чем. Хотя, дело, конечно, хозяйское. Если ты пошиковать сюда приехала — тогда не стесняйся, гуляй и ни в чем себе не отказывай. Как я уже сказала, на недельку тебе хватит. — На недельку? — Мистле почесала стриженый затылок. — Че-то как-то мало. — А сколько ты хотела? — улыбнулась Саския. — Вообще-то я не гулять сюда приехала, — решительно заявила Мистле. — А по делу. — Вот это новость. Ты меня второй раз за какой-то час удивила до невозможности, — рассмеялась Саския. — В Верген — по делу. Вот это да! Это записать на чем-то надо. — Да ничего смешного на самом деле, — буркнула Мистле. — Мне тут недвижимость надо приобрести. Вы вот тут, поди, все ходы-выходы знаете, так может, подскажете, где подешевле купить и так, чтоб не обманули. — Э-э, деточка, вот тут загвоздка у тебя. Даже твоего сегодняшнего шикарного выигрыша пожалуй что на двери да окна самого задрипанного особнячка в Вергене — и то вряд ли хватит. — Это че, тут так все дорого? — ахнула Мистле. — Не то слово. — Блииин, а че ж мне делать-то тогда! Вот же ж чертова Элирена. Напиздела мне с пять бочек арестантов. А тут вон оно все как, оказывается. — А вот, стесняюсь спросить, зачем тебе покупать недвижимость непременно в Вергене? — поинтересовалась Саския. — Так вольный город потому что. И значит, если тут чего-то приобретаешь, автоматически получаешь гражданство. — Как и в Новиграде, вообще-то. Почему же ты туда не поехала? Там у тебя шансов было бы больше. — Так у меня денег было хрен да ни хрена, — махнула рукой Мистле. — Ну я и подумала. Поеду в Верген. Может выиграю тут в казино. И потом, говорят, в Новиграде мафия всякая, страшно. Надуют, деньги отберут, а потом могут вообще по башке — и в Понтар. А про Верген ничего плохого не говорят. — А зачем тебе Вергенское гражданство? — снова спросила Саския. — Чтоб меня домой в Мехт не отправили, — призналась Мистле. — Так-то я пока в Оксенфурте вроде как учусь, у меня виза есть. А потом я что буду делать? Вот я и решила подсуетиться заранее. Элирена — эльфка, подружка моя, с который мы… тусим, мне выход и подсказала. Езжай, говорит, в Верген, становись ихней гражданкой, тогда тебе, мол, сам черт не брат, и ни одна собака тебя даже пальцем тронуть не посмеет. Токо Вергенской коркой у миграции перед носом махнешь — они перед тобой замрут в изящном ливерансе: ножки иксиком, жопа кверху, руки в стороны. — Какая однако подкованная в делах миграции и гражданства девушка — эта твоя подруга, — заметила Саския. — Да уж, подкованная, — разочарованно вздохнула Мистле. — Только с ценой вопроса мы промахнулись. А это значит, что придется все-таки мне ехать в Новиград. — Я, конечно, понимаю, что проявляю сейчас праздное любопытство, но скажи, почему для тебя предпочтительнее ввязаться в сомнительную авантюру с вероятностью в итоге оказаться в Понтаре, чем вернуться домой? Что, дома так уж страшно? — Хм, вы — хозяйка казино, женщина свободная и богатая. Так можете себе позволить проявлять хоть праздное любопытство, хоть что другое, - сказала Мистле, предпочтя не отвечать на вопрос. — Это так, — согласилась Саския. — Позволить я себе могу многое. — Сейчас скажете, что счастье вовсе не в деньгах, и жизнь ваша не так легка, как кажется со стороны, — скептически прищурилась Мистле. — Нет. Не скажу. Потому что ты ведь считаешь, что деньги дают определенную свободу. И ты права. Будь у тебя средств в достатке, ты бы купила себе свободу. Или хотя бы ее видимость. — Видимость? — переспросила Мистле. — Это вы сейчас о чем? — Знаешь что, — неожиданно Саския улыбнулась. — Я предлагаю обсудить это не в моем рабочем кабинете, а, скажем, за бокалом вина. Приглашаю тебя побыть моей гостьей. Что скажешь? — Ну-у это… — Мистле ошарашенно посмотрела на Саскию. — Вы уж извините, но это как-то странно и неожиданно. Вы меня в первый раз в жизни видите — и вдруг в гости. С чего бы вам? — Причуда. Я же, как ты сказала, женщина свободная и богатая. Вот и предлагаю, потому что хочу и могу. Да не бойся, нет у меня умысла отобрать твои честно выигранные деньги, — усмехнулась она. — Для моего казино это капля в море. — Что, просто поболтать хотите? — все еще недоверчиво спросила Мистле. — Ага, — кивнула Саския. — Ну так что, пойдем для начала пообедаем? — Да пойдемте, — согласилась Мистле. — Чё ж отказываться. Так-то не каждый день тебя хозяйки казино в гости приглашают.

***

— Вкуснотища — пальчики оближешь, — Мистле отодвинула от себя пустую тарелку. — Даже лучше, чем дома. А мама у меня вообще-то готовить мастерица. — Так ты из Мехта? — решила еще раз уточнить Саския. — Ага. Я в Турне жила. Отец отослал меня учиться в Оксенфурт. А меня тошнит и от специальности, которую он мне выбрал, и от него самого. И я не собираюсь тратить свою жизнь на то, к чему у меня душа не лежит, и на изучение того, что мне не будет нужно никогда. Да и без его денег я вполне теперь обойдусь. Год обучения он оплатил, а я рассчитывала, что когда ему придет уведомление о том, что меня собираются отчислять, я буду уже далеко от Оксенфурта — он и знать не будет, где меня искать. — Не ладишь с отцом? — Да плевать мне на него! Маму только жалко. Но все равно делать то, что этот урод считает для меня нужным, я больше не собираюсь. Он думал, что всегда лучше меня знает, что мне нужно. А это не так. Вот пусть и утрется. Не нужен мне больше ни он, ни его поучения, ни даже его деньги. — Трудно тебе будет одной пробиваться, — сказала Саския. — Справлюсь, — коротко мотнула головой Мистле, упрямо сжав губы. — А разве вы не сами всего добились? — Нет, — покачала головой Саския. — У меня была обратная с твоей ситуация. Я как раз из дома уезжать не хотела. Но папа убедил, что надо. — Погодите, — Мистле вдруг что-то сообразила. — Вы же Борховна да еще Тригалкина. Это значит, что ваш отец — знаменитый Борх Златая Ящерка? Вот это да! — Мой отец, оказывается, столь знаменитая персона, что слава о нем дошла аж до Нильфгаарда? — удивилась Саския. — Ну, а то ж! История о том, как его пытались поймать и осудить, была в свое время бестселлером. Такое не забудешь. Борх был у нас героем наряду с артистами и певцами. А над его антагонистом Эйком все смеялись. Его во всех статьях обстебывали и в новостях по телику. — Да, ведь Мехт является Нильфгаардской провинцией, — сообразила Саския. — Другая страна — другое видение. — Я помню, все было очень захватывающе. Коварная чародейка Йеннифэр, которая хотела захапать на халяву чужие денежки, воспользовавшись всеобщей неразберихой, банда наемников, которых наняли конкуренты, тоже желающие наложить лапки на сокровища Золотого Дракона, правозащитник Доррегарай, а еще ведьмак, который помогал Борху и крутил роман с одной из его телохранительниц-зерриканок Вэей, — припомнила Мистле. — Ну и грозный борец с преступностью Эйк Денеслев, операция которого по разоблачению и поимке Борха была спланирована максимально идиотски и провалилась с таким оглушительным треском, что слышно было даже у нас в Нильфгаарде. — Именно так все и было, — кивнула Саския, думая при этом о том, что вся эта королевская конница и вся королевская рать (за исключением Доррегарая и ведьмака с зерриканками) была мобилизована на поимку Борха всего лишь из-за того, что под тощей задницей очередного недозрелого сучонка зашаталось слишком массивное для такого несерьезного седалища кресло, а чтобы придать стульчику должную устойчивость, легковесную пацанскую жопку требовалось срочно утяжелить чем-то значимым. Борьба с мафией для этого подходила идеально. Ведь с одной стороны, эта тема на тот момент была актуальна и обсуждаема всеми, начиная от средств массовой информации и заканчивая бабками на лавках во дворах и даже наверное детишками в песочницах. А с другой стороны, в этой борьбе главным было не победить, а поучаствовать, то есть даже заведомая и ожидаемая неудача в поимке очередного прохиндея все равно добавляла бонусные очки в копилку того, кто не побоялся и посмел. «Впрочем, — подумала Саския, — падкие до сенсаций журналюги, как и предполагалось, лишь сняли накипь с варева клокочущих страстей, а в сам котел предпочли не заглядывать».