Отчего так в Биндюге березы шумят?

— Франь, ты чего такая смурная? — спросила у подруги Ида, видя, как та, проводив взглядом коротко стриженую официантку, слегка нахмурила брови и поджала губы. — Ты же знаешь, я не очень люблю подобные сборища. А здесь и вовсе чувствую себя не в своей тарелке. Это мероприятие имеет отношение к вам с Итлиной, а я тут ни пришей кобыле хвост. — Франь, бо́льшая часть собравшихся здесь имеет к музею и исследованиям ровно такое же отношение, как и ты. То есть никакое. Однако же им это нисколько не мешает есть, пить и веселиться. — Знаешь, мне уже покусать их хочется, — проворчала Францеска. — Особенно эту крикливую скандалистку эльфку, от воплей которой у меня аж уши закладывает. Ну и вот того павлино-павиана, который пялится на всех присутствующих здесь дам и расточает глупые, пошлые комплименты, такие же сахарносиропные и противные, как и он сам. А еще вон, особь рыбоглазая, начальничек местный, бледное облезлое пугало, которое весь вечер с нас глаз не сводит, как будто эльфок никогда не видел. Я вот спинным мозгом чувствую, что он хочет у нас что-то попросить. — Франь, ну тебя и плющит, — укоризненно покачала головой Ида. — Климат что ли местный на тебя так повлиял? У тебя сейчас с языка яд закапает. — Да потому что! — в сердцах заявила Францеска. — И вообще, здесь душно, пойду я на улицу подышу свежим воздухом, проветрюсь. Может, подобрею. Францеска встала и устремилась к выходу, сопровождаемая взглядами всех присутствующих в зале мужчин (за исключением разве что Элихаля). На улице ей стало немного легче. Свежий ветерок принес запах луговых цветов и недавно скошенной травы. Францеска вдохнула его полной грудью, пытаясь унять бурлящее в ней раздражение и успокоить мятущиеся мысли. Она услышала шаги за спиной, и, будучи уверена, что это Эредин, не стала оборачиваться. На плечи эльфки легли теплые ладони — и ей тут же захотелось обнять эльфа, прижаться к нему, почувствовать его губы на своих губах, ощутив всю сладость долгожданного поцелуя после томительной разлуки. Но Францеска сдержала порыв, продолжая стоять неподвижно и глядеть в вечереющее небо. — Франь, привет. Вот это сюрприз — неожиданно увидеть тебя здесь. Его губы защекотали ее острое ушко, от слов, негромко сказанных бархатным голосом, заныло внутри. Францеска закрыла глаза, из последних сил борясь с самой собой, чтобы не поворачиваться, выдержать… Собравшись и внутренне выдохнув, она лишь слегка повернула голову, холодно заметив: — Н-да, я тоже не ожидала увидеть без пяти минут директора завода, работающего вышибалой в кабаке. — Ну так, Франь, ключевая фраза «без пяти минут». Я пока король без королевства. Надо же как-то на жизнь зарабатывать. А в творческие да музэйные работники я, уж извини, не гожусь. Колкие злые слова о том, на что или, вернее, на кого зарабатывает Эредин, уже готовы были сорваться с губ Францески, но она сдержалась и промолчала, уступая инициативу ему, боясь и надеясь одновременно, что он, как в прошлый раз, заплетет-завертит ее в словесную вязь, а она вновь позволит себе обмануться и сдастся на милость победителя, продемонстрировав лишь видимость стойкого сопротивления. Но Эредин молчал. Между ними повисла тягостная неловкая пауза. Тишина стала вязкой, зазвенела в ушах. — Рад был тебя увидеть. Францеска почувствовала, как Эредин мягко коснулся губами ее виска — жест столь же невинный, сколь и двусмысленный. Потом он отстранился, она услышала его удаляющиеся шаги, в затем скрип закрывшейся за ним двери. Она не обернулась, так и продолжила стоять, глядя перед собой. Зябко поежилась, обняла себя за плечи. От накрывшей вдруг тоски, мимолетно накатившего пронзительного ощущения одиночества и разочарования от неоправдавшихся надежд захотелось взвыть. Эльфка вздохнула, в очередной раз подумав о том, что она приехала сюда в надежде разыскать тут Эредина, рассчитывая на теплый прием и последующее приятное времяпрепровождение. И при встрече увидела рядом с ним другую женщину. «А чего ты хотела? — задала себе вопрос Францеска. — Верности, в которой он тебе не клялся? Чтобы он сидел и ждал тебя в тоске и сомнениях, гадая, приедешь ты или нет? Глупо. Он уехал, а ты отпустила. Даже если он и не забыл тебя, то это ничего не значит. Вы ведь ничего не обещали друг другу, встретились — разбежались. Так из-за чего же ты теперь сердишься? Правда в том, что ты досадуешь и злишься на себя. За свои глупые надежды. За то, что позволила себе привязаться к нему. За то, что решилась сделать первый шаг и поверила в лучшее. А он просто не ожидал. Но все-таки как быстро он нашел замену, — попытался восстать сердитый голос ее уязвленного самолюбия. — А с чего ты взяла, что он нашел ее вместо тебя? — возразил холодный, расчетливый глас рассудка. — Скорее всего, эта девушка просто ждала его здесь, пока он изменял ей в Вызиме. Будь честна с собой, ты ведь ни на секунду не поверила в то, что он свободен. Да что там, ты вовсе не придала значения этим словам, не сочла нужным, потому что такие, как он, говорят так всегда. И, по большому счету, не лгут. Эредин действительно всегда свободен — был, есть и будет. И разве он виноват в том, что женщины, глядя на него, слышат лишь то, что хотят, потому что правда для них будет горька и неприятна?» Францеска обернулась и посмотрела на закрывшуюся за Эредином дверь. Возвращаться за стол не хотелось. Видеть Эредина, весело перемигивающегося со своей подружкой и оказывающего ей всяческие прочие мелкие знаки внимания, подчеркивающие их близкие отношения, было тошно. А сам банкет и присутствующие на нем личности не интересовали ее абсолютно. Эльфка уселась на лавочку рядом с ресторацией, думая, что возможно Ида или Итлина рано или поздно выйдут подышать воздухом, и тогда она просто попрощается с ними и отбудет в гостиницу. Впрочем, Францеска отлично могла уйти и просто так, никого не ставя в известность, но почему-то не хотела, чувствуя, что настроение, испорченное общением с Эредином, в пустой и тихой комнате гостиницы и вовсе упадет ниже плинтуса. Францеска испытывала полный душевный раздрай: не хотелось никого видеть, но в то же время и коротать вечер одной не улыбалось тоже. «Напиться бы, — подумалось ей. — Да толку-то? Лучше не будет, жизнь не наладится, а наутро будет болеть голова и мучить стыд за сказанные в запальчивости слова. А может, пойти пройтись? Не хватало еще, чтобы кто-то вышел, увидел меня тут сидящую просто так. Подойдут, начнут приставать с глупыми навязчивыми вопросами. А я не хочу никого видеть. Никого, кроме Эредина. Хотя именно он-то больше и не подойдет. Так ведь за что боролась…» Францеска встала со скамейки и не спеша пошла от ресторана прочь.

***

Едва зайдя в холл, Эредин почуял неладное: вместо привычного разноголосого монотонного гудения голосов из зала доносились лишь два, но звучали они на запредельных децибелах, что говорило о том, что банкет таки добрался до точки скандала, который вот-вот перерастет в побоище. Впрочем, еще с порога окинув беглым взглядом поле брани, Эредин оценил обстановку, как накаленную, но неопасную. Обслуживающий персонал Кейрана во главе с вооруженной шваброй Тэклой Кербиновной собрался у барной стойки и с любопытством наблюдал за развитием событий. Изредка кто-нибудь из них бросал взгляды на Лето, который стоял у входа, являя собой воплощение надежности и спокойствия вкупе с готовностью в любой момент вмешаться и пресечь. Возмутителями спокойствия были, как и ожидал Эредин, громкоголосая эльфка Аэлиренн и Лютик, который набрался вина и смелости, повысив в своем организме не только спиртовой градус, но и градус агрессии. — Чё они сцепились-то? — поинтересовался Эредин у зорко следящего за ходом словесного ристалища Лето. — Да как обычно, — хмыкнул тот. — Сначала эта профура стала агитировать за свободу слова. Но вопреки ее ожиданиям, рот ей затыкать никто не стал. Она несколько расстроилась, но не сдалась и заявила, что все начальство — разбойники, воры и уроды. С ней снова все согласились, а если кто и не согласился, то все равно промолчал. Тогда в ход пошли угнетенные эльфы, но таковых в зале не нашлось, как не нашлось тут и ущемленных в правах женщин. И тогда она зашла с туза, заведя песнь про геев. — И что геи? В зале они нашлись? Хотя чё я спрашиваю, Морька — стопроцентовый пидор, Леуваарден, который спонсер всего этого бардака, рядом с Морькой сидит, он тоже пидор, Вимка… ну этот полупидор. Вот разве что Элихалька настощий гей. — Но взвился почему-то только Лютик. — Потому что он — латентный гей, — заключил Эредин. — Ну, он о себе иного мнения. Разошелся — не унять. — Да унять-то как раз недолго, — Эредин с пренебрежением окинул взглядом субтильные фигурки Аэлиренн и Лютика. — Только стоит ли это делать прямо сейчас? Пусть девочки поскандалят в свое удовольствие. Когда в космы друг другу вцепятся, тогда вмешаемся и растащим. — Ну да, — согласился Лето. — А так у них и весовые, и звуковые категории одинаковые. Да и народ что-то заскучал. А тут движуха, какое-никакое развлечение. — Ну да, че за пьянка без мордобоя. Тут, правда, он намечается так себе, хиленький. Но хоть что-то. — Зато орут громко, — с удовлетворением заметил Лето. — И хорошо так, эмоционально, с огоньком. — Хошь, поспорим на бутылку пива, — предложил Эредин. — На что? — На то, что реплик через пяток они перейдут от общего к частному? — Это как? — Девка обзовет Лютю пидорасом, а он заявит, что у нее недотрах хронический, поэтому она и бросается на всех. — Ну, если он такое скажет, я с ним соглашусь, — флегматично заметил Лето. — Гарантирую, что скажет. — Тогда с меня пиво, — согласился Лето. — Но пока Лютя грамотно загинает, по науке. Вон, слышишь, как тезисы выводит. — Вот здесь вы в корне неправы! — вещал тем временем Лютик. — И это заявляю вам я, человек свободно и широко мыслящий, поэт, творец, для которого никакие штампы, клише и рамки неприемлемы априори! — Вы ригидны и узколобы! — парировала Аэлиренн. — И тот факт, что вы якобы поэт, не делает вас автоматически демократичным и способным выйти за рамки общественной косности. Вы такой же ретроград и консерватор, как и все! — Нет, позвольте! — Лютик от возмущения аж привстал с места. — Это кто «все»? Какие это у вас «все»? Конкретизируйте! — Ну, пусть не все, а большинство! Вы не знаете, что такое настоящая свобода! Сидите радостно в своем мещанском болоте, в которое вас загнали, и хрюкаете, как свиньи! — А вот это было обидно, — заметил Эредин, обращаясь к Лето. — Зато по теме сборища, — ответил Лето. — Речь-то, как ни крути, должна была вестись про наши топи, на которых кейран жил. Но разговор сразу ушел в сторону. Вот видишь, теперь, можно сказать, вернулся к истокам. — Да, но предварительно загнув ну о-очень причудливый вираж. — Когда оппонент переходит к прямым оскорблениям собеседника, — заявил тем временем Лютик, — это значит, что вменяемых аргументов в споре у него не осталось. Собственно, что и требовалось доказать. Кроме абстрактных и пафосных речей об эфемерной свободе, вы не привели ни одного факта в доказательство вашего утверждения. — Лютя, — негромко вмешалась Рианнон. — А ты хоть сам-то помнишь, о чем у вас спор был? — О том, что он, — Аэлиренн обличающе ткнула пальцем в Лютика, — латентный гей. Поэтому так громко и выступает. Пытается всех, и в первую очередь самого себя, убедить, что он самый натуральный натурал. — Так, один-ноль, — кивнул Лето, посмотрев на Эредина. — Первая фраза прозвучала. Пол-литра пива с меня. — И вовсе нет! — взвился в ответ на реплику Аэлиренн Лютик. — Я говорил, что природа недаром разделила нас на мужчин и женщин. И игнорировать ее законы, идти против установленного порядка вещей — глупо и недальновидно. Мужчины олицетворяют силу, храбрость, рациональный ум… — Ну, ты-то ни под одну из этих характеристик не подходишь, — заметила Присцилла. — Так надо полагать, что ты женщина? — Я не считаюсь. Я не мужчина, я — поэт, — заявил Лютик. — И моя мужественность измеряется не силой и величиной кулаков и бицепсов, а… — бард задумался, подбирая для себя особую и эксклюзивную характеристику, которая неопровержимо доказывала бы, что он, Лютик, едва ли не самый мущинистый из всех мужчин на свете. — Все мое творчество — это ода женщине, песнь о любви к ней! — наконец торжествующе воскликнул он. — А что еще может характеризовать творца лучше, чем его произведения, в которые он вкладывает частичку своей души? Слова солгут, но душа поэта лгать не может! — Да тоже спорное утверждение, — заметила Присцилла, покосившись на Лютика. — Когда язык поэта только и делает, что брешет, так и задумаешься, а может это потому что этот поэт как раз именно в душе лжив как сивый мерин? — Ну что ж, Присциллочка, твоя реплика, точнее то, что за ней скрывается, просто лишний раз доказывает всю беспочвенность инсинуаций этой вот особы, — Лютик указал на Аэлиренн. — Таким, как она, лишь бы все очернять и опошлять. А геи подобным дамочкам всюду мерещатся от того, что они сами не востребованы. Мужчины на них внимания не обращают, оттого эти мазели и злы, как осы. Мужика вам, милочка, надо нормального, чтобы он вас как следует прошпарил. Тогда и дурь вся из головы выветрится! — с язвительным торжеством заявил Лютик, думая, что этой фразой уел оппонентку окончательно и бесповоротно. — Однако ты как в воду глядел, — покачал головой Лето, восхищенно глядя на Эредина. — Вот и ответ Лютика подоспел. Счет сравнялся… Договорить Лето не успел, так как достойный ответ у Аэлиренн все-таки нашелся. Им окзалась миска с салатом, которую защитница прав эльфов, женщин, геев и скеллигских тюленей стремительно и ловко нахлобучила на голову мужественному и нетолерантному солнцу темерской поэзии. Лютик плюхнулся обратно на стул, попутно слизнув сползающий на подбородок комок салата. В зале воцарилась гнетущая тишина. — Вот сволочь, — прошептала Искра. — Мы с Мист резали-старались, а эта тварь в три секунды плоды наших трудов сгавняла. — Да ладно, девчонки, вы его все равно малька пересолили, — сказал Эредин. — И колбасы в нем не хватает. — Потому что ты ее поел, — флегматично заметил Лето, в то время как Гиселер с укором посмотрел на сконфуженную Мистле, с чьего явного попустительства салат не досчитался столь нужного ингредиента. Лето перевел взгляд на поэта, так и продолжающего сидеть в причудливом головном уборе в обрамлении салатной массы, стекающей по волосам и щекам и подвисающей на ушах. — Ладно, Радь, пойдем пресекать, что ли? — предложил он напарнику. — Не, погоди. Надо дать Люте шанс на ответный удар. — Не думаю, что он последует. Лютя деморализован. И, по-моему, вместо того, чтобы копить силы для броска, наш поэт просто тупо обтекает. — Жаль, — посетовал Эредин. — Это получается что, и все? Я-то думал, сейчас разойдутся, подерутся. Не держит Лютя удар. Плохо. Они уже было собрались вмешаться, но тут со своего места резко и неожиданно для всех взмыл Элихаль. — Да, я гей, — заявил он во всеуслышание. — Как будто в этом кто-то сомневался, — фыркнул Эредин. — Я — гей, — продолжил Элихаль, не обратив никакого внимания на реплику эльфа. — А вы, — он указал на Аэлиренн, — наглое, хамовитое и беспардонное существо! Божиня упаси от таких защитничков! Это из-за таких, как вы, о нас думают плохо. Потому что вот эти ваши методы, — Элихаль подцепил пальцами очередной комок салата с Лютиковой щеки и резко сунул под нос ошарашенной Аэлиренн. — Во-от, а что вы шарахаетесь? Не нравится? — он брезгливо вытер руку и демонстративно кинул испачканную салфетку эльфке в лицо. — Вы популистка и конъюнктурщица, — заявил он. — Пытаетесь въехать на горбу сексуальных меньшинств в богемно-маргинальный рай? Фу такой быть! Пойдемте, Юлиан Панкрацович, — Элихаль аккуратно взял Лютика под руку, помогая подняться. — Я провожу вас и помогу почиститься. И новый костюм справлю. Бесплатно! Вот так! — он снова многозначительно посмотрел на продолжающую сидеть в ступоре Аэлиренн. — Не, ты это видел? — Эредин посмотрел на Лето. — Изумил Элихалька, — кивнул тот. — Прям… доставило. Я его в этот момент даже зауважал. — Ну что ты! Любовь чудеса творит. За любимую и заяц иной раз льва грызануть может так, что будь здоров. — За любимого, — машинально поправил Эредина Лето. — То есть… Что? Ты хошь сказать? — Да влюбился Элька в Лютьку — это ж очевидно, — хмыкнул Эредин. — М-да. Мне его жаль, — посочувствовал Лето. — Без шансов ведь у бедняги. — Ну че поделать, мы выбираем, нас выбирают, — развел руками Эредин. — Лан, пойдем нарушительницу упакуем, что ли? Ты ментам звони, а я ее нейтрализую, пока она от выходки Элихальки в ауте пребывает.

***

Элихаль подвел обляпанного майонезом и содержимым салата Лютика к раковине и включил воду. — Ну вот, теперь можно отмыть всю эту гадость с лица и одежды. Эльф отошел в сторону, а пострадавший поэт занялся приведением себя в порядок. Некоторое время в помещении царило молчание, прерываемое лишь шумом воды и отфыркиванием Лютика. Наконец тому удалось более-менее минимизировать потери, которые нанесла его костюму и внешнему облику боевитая эльфка, и Лютик отошел от раковины, а затем начал вытирать лицо и руки бумажными полотенцами. — Э-эм, Элихаль, — оторвавшись от своего занятия, он обратил внимание на эльфа, все так же продолжающего скромно стоять у двери. — Я вынужден… То есть должен тебя поблагодарить, то есть… — Лютик окончательно смешался, еще раз повозил салфеткой по лацкану пиджака. — Ну-у, просто спасибо. — Не стоит благодарности, — глядя в пол, тихо ответил Элихаль. — На моем месте так поступил бы каждый. — И вовсе не каждый, — вдруг с жаром и обидой возразил Лютик. — Все, вон, смотрели, никто и палец о палец не ударил, чтобы унять эту хамку. И только ты… Ох, так неудобно получилось. — Да, ужасно некрасиво вышло с этим салатом… И костюм испорчен. — Да хрен с ним, с салатом. И на костюм плевать, — отмахнулся Лютик. — Бывало доставалось мне и хуже. Нехорошо вышло, что тебе пришлось сказать при всех, что ты… ну-у, гей. — Можно подумать, что это для кого-то явилось сюрпризом, — сказал Элихаль, нервно дернув уголком рта. — Ну, знаешь, одно дело нам перетирать где-то там меж собой на уровне сплетен и предположений, а другое дело вот так, самому заявить во всеуслышание. Тем более, что ты свою ориентацию не афишировал, даже напротив, говорил, что мужчины тебя не интересуют. — Да, говорил. А как иначе? Флотзам — маленький провинциальный город с определенным отношением к подобным вещам. Это тебе не Вызима, где всем на всё плевать и этим никого не удивишь. Но шила в мешке не утаишь. Ты сам сказал, слова лгут, а душа лгать не может. Себя-то не обманешь. Да и никого я таким образом обмануть не сумел. — Ты сейчас о чем? — Лютик кинул в урну очередную порцию салфеток и удивленно воззрился на Элихаля. — Да это я так вообще, просто о себе. Если я такой вот внешне и в повадках, и за довольно долгое время, что я живу здесь, не завел даже намека на роман ни с одной женщиной, так кто же я на самом деле? Думаю, ответ очевиден. — В связях с мужчинами ты тоже вроде замечен не был. — А с кем мне тут было отношения-то заводить? С Детмольдом или, того чище, с Лоредо? — Да уж, не вариант. Но погоди… С Лоредо? А разве он тоже?.. — Он, что называется, политическая проститутка, — усмехнулся Элихаль. — Чтобы забраться на нужный стульчик, кому угодно и вылижет, и высосет и даст себя отыметь в любой позе, в любое место и из любого положения. Заявлялся он ко мне, так сказать, конфиденциально с предложением любви и дружбы в надежде, что у меня в Вызиме есть влиятельные друзья — типа, ну у вас же во всех сферах свои люди сидят, и вы друг за друга держитесь и своих проталкиваете, вот и замолви за меня словечко, а я уж расстараюсь. — Пф-ф, — Лютик сделал страшные глаза. — Вот это да! — Ну, он понимал, что с его рожей и прочими данными через перед в начальство выбиться никак не выйдет, вот и решил, что можно попробовать через зад. — Кошмар какой-то, — покачал головой Лютик. — Да уж на такую красоту мало кто польстится, хоть сзади, хоть спереди — настолько Лоредо не торт. Был. Теперь-то это все для него вообще неактуально. — В общем, пары мне здесь не нашлось. Потому что уж лучше моя кровать будет полупустой, чем я буду заполнять ее кем попало, — со вздохом констатировал Элихаль. — Знаешь, в пару я тебе, конечно, не гожусь, — начал Лютик. — Ну, по понятным причинам. Я ведь предпочитаю исключительно женщин. Как бы там Эредин ни насмехался. — Да-да, я знаю, — поспешил заверить Лютика Элихаль. — А Эредина я никогда не слушаю. Он ведь такой, над всеми насмехается. У каждого найдет какой-нибудь изъян и не преминет ткнуть носом. Совершенно бестактный наглый эльф. Но увы, с ним особо не поспоришь. Наши аргументы против его доводов не прокатывают. — В общем, Элихаль, я так подумал… Мы ведь давно друг друга знаем. Общаемся по работе, так сказать. Мы бы могли скооперироваться: ты, я и Присцилла. Вы с ней вроде тоже дружны, так я думаю, она согласится вместе со мной куда-нибудь тебя время от времени вытаскивать. Ну, действительно, что тебе одному-то дома сидеть. А так сходили бы там, не знаю, в гости друг к другу, в ресторан, в клуб, вот и музей новый скоро откроется. — Я, конечно… Ну, то есть, у меня сейчас с этим музеем работы будет много. Ведь это наш с Присциллой проект, — смущенно забормотал Элихаль. — Но на самом деле, я очень… Я с радостью. Время от времени, да. Если тебе это не в тягость. Когда ты сам будешь в настроении. — Элик, ну что ты, я ведь от чистого сердца предложил, — Лютик дружески хлопнул Элихаля по плечу. — Делов-то! Мы же творческие личности, у нас много общего и найдется куча тем для разговора. У меня, между прочим, тоже собеседников-то тут раз-два и обчелся. Конечно, у меня есть друг Геральт, он мировой мужик, но все-таки представитель приземленной профессии. Некоторые вещи ему в силу характера… ну, так скажем, неинтересны. А я, конечно, люблю слушать рассказы о приключениях, но кровь и кишки в больших количествах меня, знаешь ли напрягают. А у него, к сожалению, все разговоры в итоге сводятся к монстрам, их поголовью и способам уничтожения. Нет, можно, конечно, с ним посидеть, выпить… Только я не могу так водку лохтать, как он, вино он не особо любит, а если сидеть с пивом — у меня от него фигура может испортиться, ведь я веду малоподвижный образ жизни. Про женщин с ним не поговоришь, он на эти темы не любит распространяться. А уж ходить с ним по бабам — это вовсе одно расстройство. Все виснут на Геральте, а мне достается… на тебе боже, что ведьмаку не гоже, потому что ни кожи, ни рожи, — Лютик вздохнул. Элихаль слушал разглагольствования Лютика, уже совершенно оправившегося от неприятного инцидента и вошедшего в свой привычный режим неумолчного стрекотания, и улыбался.