* * *
Аваллак’х еще издали услышал треск и грохот и лишь потом разглядел Эредина, который усердно трудился, разбирая их старый дом. Возвращение блудного сына вкупе с обуявшим его трудовым энтузиазмом несколько удивили Аваллак’ха, но больше все-таки обрадовали. Конечно, он не знал, насколько долго Эредин собрался задержаться в родных пенатах, как не имел понятия, какой стих найдет на его строптивого и переменчивого племянника завтра, возобладает ли в нем страсть к разрушению или созиданию, а может верх возьмет лень и пофигизм. Но едва только Аваллак’х хотел подойти и поздороваться с Эредином, как из калитки выскочила Габриэлла и с радостными возгласами понеслась к нему навстречу. Он остановился, чтобы подхватить девочку, бросив попутно взгляд на свое старое подворье. Эредин, занятый работой, предсказуемо не обращал никакого внимания на то, что происходило за забором. — А-авик, — Габриэлла радостно прыгнула прямо в руки Кревану, и тот с готовностью подхватил девочку на руки. — Ты где так долго бродишь? — потребовала отчета она. — Мама обед готовит. А я уже соскучилась. А еще к нам вон этот пришел, — Габи кивнула в сторону старого дома, имея в виду под «вон этим» конечно Эредина. — И мама плакала. Я хотела пойти и сказать ему, чтобы он уходил. Но мама меня не пустила. — Пойдем, я сам ему что-нибудь скажу, — решил Аваллак’х. — Ты его прогонишь? — Для начала просто поздороваюсь. Труд на пользу! — крикнул он Эредину, подходя к изгороди. Эредин обернулся, кинул на землю лом, вытер кепкой разгоряченное лицо и сделал несколько шагов к Аваллак’ху и Габи, которую тот уже опустил на землю и теперь держал за руку. — Привет, бать. Ты откуда? — Ходил на собрание. Говорят, во Флотзам приехал уполномоченный по правам эльфов. Яевинн, оказывается, письмо в Вызиму писал, что у нас на выборах нет ни одной кандидатуры от эльфов. — Ну и что? — Эредин пожал плечами. — Чем ходить на всякие дурацкие собрания и разводить никому не нужную говорильню, лучше бы ты взял да свою кандидатуру выдвинул. Всем было бы проще и лучше. — У тебя всегда все просто, — Аваллак’х вздохнул. — Ты домой надолго? — До понедельника. Вот решил, что надо делом уже заняться, на себя любимого наконец поработать. А то так дотяну до осени. И придется нам зимовать в общежитии на три семьи. — Ты хочешь себе новый дом? — Или Карька с жёнкой перейдут или мы с тобой. На будущий год, когда Карька сам отстроится, будет у нас с тобой у каждого свой дом. Как знать, может, ты к тому времени тоже решишь жениться наконец. — Скорей уж ты, — усмехнулся Аваллак’х. — Еще чего мне не хватало, — тут же ощетинился Эредин. — Габи, беги к маме, скажи, что скоро будем обедать, — сказал Аваллак’х. — Ладно. Но после обеда ты со мной поиграешь, — потребовала девочка. — Все как всегда, — Эредин посмотрел вслед убегающей Габриэлле. — Больше тридцати лет прошло — и все по-новой, да? — спросил он Аваллак’ха. — Я-то, может, и как всегда. А вот с тобой что творится? — строго спросил Аваллак’х. нахмурившись. — А чё со мной не так? — угол рта Эредина дернулся в кривой ухмылке. — Не успел появиться, уже Литу до слёз довел. — Мелкая наябедничала, — сообразил Эредин. — Да ты в последнее время на себя не похож, злобствуешь по поводу и без повода. Главное, во Флотзаме ты эльф как эльф, но стоит тебе к дому подойти, в тебя будто бес вселяется. И всем ты недоволен, и все у тебя плохие, и всё не по тебе. — Ай, бать, я сам не знаю, чё меня забирает, — Эредин вытащил из кармана джинсов пачку сигарет и зажигалку, закурил, вздохнул. — Что-то с самого начала с Литкой пошло у нас в этот раз не так. А теперь я не знаю, как выруливать. Да и надо ли? — Чувство вины? — мягко поинтересовался Аваллак’х. — Еще чего! — тут же взвился Эредин. — Хотя… Ну может. Отчасти. — Думал, она на радостях тебе на шею повесится и руки целовать будет, и плакать от счастья, что вновь тебя видит? А она холодная как ледышка: смотрит мимо, слова чеканит. — Ну ты понимаешь! — подхватил Эредин. — Как будто я ее обидел чем! — А разве нет? — Ну ладно, пусть обидел. Наобещал с три короба, обещаний не выполнил. Да как будто она одна такая! — Нет. Но именно она привезла сюда твою дочь. И именно у нее возникли проблемы, которые она не может решить без твоей помощи. — М-да, сколь веревочке не виться, а концу быть, — пробормотал Эредин, сплюнув под ноги. — Вот-вот, — кивнул Креван. — Так что, Эредин, я очень тебя прошу, будь добр, сделай над собой усилие и не превращай нашу жизнь, в том числе мою и Карьки, в ад. А то мы будто не дома, а на минном поле, никогда не знаешь, когда рванет и с какой силой. — Ланна, — буркнул Эредин. — Уговорил, — он затянулся в последний раз и отщелкнул бычок на дорогу. — Слышь, бать, — неожиданно обратился он к уже развернувшемуся, чтобы уходить Кревану. — А может, я просто завидую? — Что? — переспросил Аваллак’х, крайне удивленный этим неожиданным откровением Эредина. — Да так. Ерунда всякая в голову лезет, — отмахнулся Эредин, уже видимо пожалевший о том, что не сдержался и высказал нечто сокровенное. — Вот умеешь ты все с ног на голову поставить. С этими словами он повернулся и направился к полуразрушенному дому продолжать работу.* * *
«А ты ведь прав, — думал Аваллак’х, шагая к калитке. — Ты всегда бываешь прав, когда говоришь то, что думаешь, именно так, как только что, бросаешь в спину, как бы невзначай, вскользь и понарошку, на миг явив мне еще одну свою ипостась, будто шальным ветром перелистнув года-страницы и вернув нас в тот самый день. День, когда все в нашей с тобой жизни изменилось необратимо. — Прости, но я так больше не могу. Ты не поймешь меня и конечно осудишь. Но мне все равно. Последние несколько лет я не жила, а только существовала, томилась, как птица в клетке, я задыхалась под гнетом одинаковых монотонных будней, опостылевших обязанностей, надоевших до тошноты лиц… Аваллак’х бросил на стол листок, не имея желания дочитывать до конца послание сестры. На душе было как-то исключительно гнусно, а в голове — непривычно пусто. «Уехала, — эта мысль вытесняла все остальные. — Взяла — и уехала». К чему весь пафос и высокий штиль ее письма? Сестра была в своем репертуаре, эгоистично пытаясь сделать виноватыми в своих придуманных бедах всех, кроме себя самой. Главная трагедия ее жизни заключалась в том, что не все складывается так, как ей хотелось бы. И в этом она видела достойный повод для страданий. Демонстративных и насквозь фальшивых, как и она сама. Впрочем, роль трагической героини пользовалась успехом у некоторых экзальтированных и обделенных мозгами личностей противоположного пола, среди которых частенько попадались недоумки-мажорчики — отпрыски богатеньких родителей, охотно башляющие за показной трагизм мамкины и папкины денежки. Видимо, с кем-то из этих лохов она и удрала. В неизвестном направлении. Поставив об этом в известность Аваллак’ха, который обнаружил записку лишь сейчас, вечером после работы, когда привел домой Эредина, забрав его из садика. «Кстати! — промелькнуло в голове Аваллак’ха, который вдруг сообразил, что в доме как-то совершенно непривычно и необычно тихо. — А где эльфёнок?» Он окинул взглядом комнату с раскрытыми пустыми шкафами и разбросанными по полу и так и не убранными детскими игрушками, еще раз отметив про себя, что в квартире царит тишина, совершенно неестественная при наличии в ней Эредина. А потом, мучимый неприятными предчувствиями, направился почему-то не в детскую, а в спальню. Эредин был действительно там. Лежал на кровати, где раньше спала Аглаиса, обхватив ручонками подушку и уткнувшись в нее. И плакал. Совсем по-взрослому, тихо и горько. Аваллак’х сел на кровать, протянул руку и погладил мальчика по спине, вздрагивающей от судорожных всхлипов, которые он безуспешно пытался сдержать. Креван ожидал чего угодно, в том числе и того, что Эредин сбросит его руку. Но мальчик неожиданно резко подался к Аваллак’ху, а тот, вняв его порыву и подчиняясь наитию, подхватил ребенка на руки. Малыш вцепился в его свитер, уткнулся лбом в плечо. Аваллак’х встал и вышел из спальни, в которой для Эредина были еще слишком живы воспоминания о совсем недавно бывшей здесь матери. Он еще долго ходил по комнате, качая мальчика на руках, гладя его по теплой спине и взъерошенным жестким черным волосам, убаюкивая и успокаивая. Комната тонула в вечерних сумерках, а Аваллак’ху казалось, что они застряли в каком-то безвременье, как мошки в янтарной смоле. Он не ведал, сколько прошло времени и, честно говоря, его сейчас даже мало это интересовало. Что было, что будет, чем дело кончится и чем сердце успокоится — какая разница. Существовали лишь он сам, полутемная комната и теплый малыш у него на руках. Наконец Эредин в последний раз шмыгнул носом, судорожно вздохнул, поднял голову, отлипнув от плеча Аваллак’ха, и посмотрел на него темными глазами, блестящими в сумраке комнаты и кажущимися огромными на бледном, осунувшемся от слез личике. — Авик, а мы теперь что? — Ну как что? Пойдем ко мне. — Насовсем? — Конечно. Он ни секунды не сомневался. И спустя много лет, вспоминая этот момент, был уверен что не мог ответить по-другому. И никогда не пожалел о своем выборе. Потому что просто не мог поступить иначе. А то, что есть какие-то другие варианты решения проблемы, ему и в голову тогда не пришло. Да просто и не могло прийти. — Авик, а ты мне сказку расскажешь? — как всегда спросил Эредин, деловито и старательно всовывая руки в рукава курточки. — Как всегда. — Только ты, знаешь что, расскажи мне такую, ну-у, хорошую, чтоб со счастливым концом. — Так все же сказки со счастливым концом, — улыбнулся Аваллак’х, видя, что грусть-тоска потихоньку отпускает обычно оптимистичного и жизнерадостного мальчишку, и он начинает мыслить своими привычными категориями. — Не-а, — помотал головой Эредин, начиная трудоемкий процесс обувания ботинок. — Ты мне расскажи такую, в которой дракон съел всех надоедливых жителей деревни и стал жить долго и счастливо, жить-поживать и добра наживать. — Разве это хороший конец? — удивился Аваллак’х. — А разве плохой? — в свою очередь наморщил лобик Эредин. — Так ведь злой дракон… — А где сказано, что он обязательно злой? Может, это, наоборот, селяне были злые. Доставали его по-всякому. Ему надоело, он их взял и съел. — Правильно сделал, — констатировал Аваллак’х, глядя, как Эредин, сопя от усердия, завязывает шнурки. — Я собрался, — отрапортовал эльфёнок, когда наконец закончил. — Тогда идем. Всю дорогу до дома Аваллк’ха Эредин чинно и важно шествовал шаг в шаг, крепко держа дядю за руку, игнорируя и завлекательно блестящие, манящие к себе лужи, и прочие уличные соблазны. По-взрослому степенно шел рядом, не пускаясь вскачь или вприпрыжку, и молчал, вероятно, что-то обдумывая. Аваллак’х же старательно гнал от себя сонм докучливых мыслей, упорно и настойчиво пытающихся оккупировать его голову и устроить там непривычный хаос. Он твердо решил, что пока не придет домой, не будет думать о том, что дальше, а просто в свое удовольствие подышит свежим воздухом и пощурится на яркое и долгожданное солнце новой наступающей весны.