— Гражданин Детмольд Понт-Ванисьев, — торжественно начал Талер, обращаясь к сидящему перед ним магику, — я пригласил вас для того…
— Во-первых, не гражданин, а господин, — раздраженно и спесиво перебил Талера Детмольд. — А во-вторых, я Понт-Ванисский, а не какой-то там Ванисьев.
— Гражданин Детмольд, — с нажимом повторил Талер. — Во-первых, господ у меня в кабинете не бывает, а во-вторых, по документам вы именно Понт-Ванисьев.
— В документах ошибка. Эти безмозглые и косорукие девки-паспортистки специально извратили мою фамилию.
— Скажите, вам знаком некий Микула Подворотный? — перешел к делу Талер, не сочтя нужным продолжать дискуссию по поводу правильности фамилии Детмольда.
— Понятия не имею, кто это. И знать не желаю, — резко ответил Детмольд.
— Странно. А зачем же вы в таком случае угощали его самогонкой?
— Вы позвали меня сюда, чтобы поиздеваться? — возвысил голос Детмольд. — Не на того напали. Думаете, вы здесь власть, так можете вытворять все, что захочется? Со мной такой номер у вас не пройдет. Я найду на вас управу, сыскари местечковые.
— Это надо понимать так, что вы отрицаете тот факт, что двадцать четвертого июня примерно в начале четвертого вы встречались на улице Алмазной с неким гражданином Микулой Подворотным, бывшим охранником из Элландера, который сейчас обитает во Флотзаме, является лицом без определенного места жительства, не работает, не имеет постоянного дохода и ведет асоциальный образ жизни?
— Конечно, отрицаю. Что общего может быть у меня с подобным типом?
— Это я у вас хотел спросить. Надеялся, что вы мне этот момент проясните. Но вы, я вижу, не склонны откровенничать.
— Мне нечего вам сказать. Меня вообще до глубины души возмущают ваши инсинуации. Да, я знаю, меня здесь не любят из-за моей ориентации.
— Не надо заниматься подменой понятий и пытаться уводить разговор в сторону. Ваша ориентация к событиям, о которых я хочу с вам поговорить, не имеет никакого отношения.
— Думаете, я не понимаю, к чему вы ведете? Считаете себя умным, а меня идиотом?
— Вовсе нет, — пожал плечами Талер. — Но, собственно, а к чему, по-вашему, я веду?
— Какой-то бомж отравился некачественной самопальной водкой, а вы хотите повесить это дело на меня. Почему? А потому, что у вас во всем и всегда виноват Детмольд. Почему именно он? Потому что он — педик. Я верно уловил ход ваших мыслей?
— Нет, не верно. Хотя бы потому, что такой нелогичной белиберды, которую вы сейчас на меня вывалили, в моей голове отродясь не бывало. Я таким образом мыслить не умею в принципе.
— Да вы даже Эредина выпустили! — продолжил возмущаться Детмольд, совершенно не слушая возражений Талера.
— Откуда мы его выпустили? — не понял Талер.
— Не стали его даже 15 суток держать, когда он мне гей-парад сорвал.
— Ах, вы о том давнишнем случае, когда он заставил вас на морозе с голым задом и в петушиных перьях сплясать, — припомнил Талер. — Ну вы даете. Вы бы еще чего подревнее извлекли из-под обломков.
— Я вам привожу пример факта дискриминации меня по признаку сексуальной ориентации.
— Нет. Вы снова пытаетесь передергивать факты. Эредин за хулиганскую выходку был наказан в соответствии со статьей. Но мы сочли целесообразным заменить отбывание под стражей штрафом. Штраф он вам выплатил? — Талер посмотрел на смолкшего и обиженно засопевшего Детмольда и, поняв, что ответа не дождется, продолжил: — Выплатил. А содержать его под стражей и обеспечивать наблюдение за тем, как он метет улицы, у нас ресурсов нет.
— Ну и что! — упрямо набычился Детмольд, не желая признавать свое поражение в споре.
— Давайте оставим в покое Эредина и вашу ориентацию, — предложил Талер. — Потому что к делу, ради которого я вас вызвал, они отношения не имеют.
— Эредин — это такой типус, который всегда во всем замешан. Он в любую дырку сунет свой…
— Вы меня прямо настораживать начинаете, — Талер посмотрел на Детмольда поверх очков. — У вас начинает прослеживаться какой-то странный болезненный интерес к тому, куда и что сует Эредин.
— Это на что вы намекаете? — взвился Детмольд.
— Я не намекаю, я констатирую, — невозмутимо ответствовал Талер.
— Сейчас вы еще придумаете, что я отравил этого вашего бомжа из ревности!
— Такое мне в голову не приходило, — признал Талер. — Но однако какие лихие кульбиты выписывает ваша фантазия. Эк вас кидает-то: от бомжа к Эредину, от Эредина к ревности, от ревности снова к бомжу.
— Насчет ревности — это не ко мне, — сухо сказал Детмольд. — Я не отношусь к породе тех заполошных, у кого думалка находится между ног. Это мои коллеги женского полу — ярчайший пример именно такого способа мышления.
— Однако на Алмазной рядом с бомжом видели не их, а вас.
— Это ложь! Меня не могли там видеть, потому что меня там не было!
— А Микула говорит, что вы там были. И дали ему бутылку, отпив из которой, он едва не отправился на тот свет.
— Мое слово против его слова. Почему, интересно, вы верите какому-то бомжу — асоциальному типу, который наверняка от беспробудного пьянства уже и имени своего не помнит, а не верите мне — порядочному гражданину и полезному члену общества?
— Потому что, во-первых, Микула при всей своей асоциальности пьян в тот момент не был, а память у него вполне себе хорошая, настолько, что помнит он не только свое имя, но и содержательную беседу, которую имел с вами незадолго до того, как его попытались отравить. А во-вторых, Микула не единственный, кому посчастливилось видеть вас на Алмазной. Вы попались на глаза нашему патрульному Силасу, а также вас видела сожительница Микулы Милка. А учитывая, что возможность предварительного сговора между этими троими совершенно исключена, я склонен думать, что правду говорят они, а вы, соответственно, лжете.
— Вы хотите повесить на меня убийство бомжа? — голос Детмольда от возмущения сорвался. — Это бред полный! Зачем мне убивать какого-то пьянчужку? Мне, Детмольду — уважаемому чародею!
— Что за терминология-то у вас? — укоризненно покачал головой Талер. — Мы ничего на вас не вешаем, а подозреваем в покушении на убийство. И предполагаем, что сделали вы это затем, чтобы Микула не смог разболтать то, о чем вы договаривались с ним за день до нападения на Мистле.
— Что-о? — округлил глаза Детмольд. — Вы мне еще и это хотите вчинить? Я же сказал, что меня абсолютно не интересуют все эти бабские тёрки!
— Бабские? — переспросил Талер.
— Все знают, что Мистле была любовницей Филиппы. Но мне плевать, кого они там меж собой не поделили и кто кого и к кому на самом деле ревновал. Меня интересовала лишь информация, знания, которые выживший из ума Ортолан держал под спудом. Он собирался передать свое наследство Сорелю. Вы понимаете? Этому наглому мальчишке, бездарю, у которого абсолютно отсутствуют способности к магии, зато имеется смазливое личико и соблазнительная задница — две вещи, которые привлекли Ортолана настолько, что лишили его остатков разума. Я говорил ему, что такими знаниями должен владеть достойный, тот, кто сможет ими пользоваться, развивать направление и развиваться сам. Какое там! Выживший из ума и ослепленный страстью старик даже слышать ничего не хотел. Сорель — вот свет в окошке. Он даже Филиппу к своей библиотеке не подпускал.
— Вас послушать, так выходит, что вы бились за прогресс и развитие отрасли, — сказал Талер.
— Так и было на самом деле.
— А можно поинтересоваться, что такое важное и значительное содержится в книгах Ортолана?
— Этот вопрос я не могу обсуждать с вами, — важно и с легким оттенком превосходства заявил Детмольд. — Вы все равно ничего не поймете.
— Не проблема, — Талер, казалось, ничуть не обиделся и нимало не смутился. — Сейчас я приглашу того, кто в этом разбирается.
— Не иначе у вас за дверью стоит представитель Капитула, — съязвил Детмольд.
— Вы поразительно догадливы, — радостно кивнул Талер, снимая трубку и набирая номер. — Хена Гедымгейтовича пригласите ко мне в кабинет, — попросил он кого-то на другом конце провода. — Ну, а как вы думали, — вновь обратился он к разом сникшему Детмольду. — Как вы сами сказали — вы не кто попало, а чародеи маститые, опытные, квалифицированные, со степенями и званиями. С такими фигурантами непростыми без специалиста не обойтись. А дельце па-акостное вырисовывается. И бомжик ваш — всего одна тоненькая ниточка, деталька, можно сказать, винтик-шпунтик. Хотя, если за ниточку эту потянуть, можно такой клубок гадюжий размотать, что мало не покажется. Поэтому-то вы эту ниточку предусмотрительно и решили обрезать.
— Я буду говорить только в присутствии адвоката, — заявил Детмольд. — И на ваши инсинуации и домыслы никак реагировать не собираюсь. Мне оправдываться не в чем. Я ничего предосудительного и противозаконного не совершал. И попробуйте доказать обратное. Презумпцию невиновности еще никто не отменял. Так-то!
— С учетом специфики вашей профессии адвокатов вашей братии назначает Капитул, — нудно и сухо завел Талер. — А в особых случаях член Капитула соответствующего ранга и квалификации сам представляет интересы своего коллеги, являясь заодно и консультантом, и экспертом. Чтобы мы не путались и вы нас в заблуждение ввести не могли. Хен Гедымгейтович как раз всем критериям замечательно соответствует.
— А если я против, — заявил Детмольд.
— Ему свои претензии выскажите. Возможно, он пришлет другого представителя для вас персонально. Только учтите, что мерой пресечения для вас может быть избрано нахождение под стражей. Вероятно, вам придется ожидать своего защитника, сидя в КПЗ. Вы к этому готовы?
— Хотелось бы услышать все-таки, в чем вы меня обвиняете? — встопорщился Детмольд.
— Мы обвиняем? Да ни в жизнь. Мы только подозреваем, что вы совершили покушение на убийство. И сделали это затем, чтобы скрыть другое, более опасное преступление. А вот выяснить, какую роль вы сыграли в том, другом деле — есть наша первостепенная задача. Потому что именно от этого зависит, кто и сколько в итоге получит.
— Хотите, чтобы я признался в том, чего не совершал? Ага, сейчас, чтобы я сам себе приговор подписал? Не дождетесь. И вашими посулами меня не обманете. Ничего говорить не буду. То есть, знать ничего не знаю, ведать — не ведаю. Все обвинения в мой адрес отрицаю. Так и запишите.
— Хорошо. Запишу. Значит наш с вами разговор можно считать оконченным. Вы отпускаетесь под подписку о невыезде. Вам предписывается не покидать пределы Флотзама. Сейчас в присутствии Хена Гедымгейтовича на вас наденут двимеритовый браслет с чипом, который будет отслеживать ваши перемещения. В случае вашего несогласия носить этот браслет я имею полномочия применить меру пресечения — заключение под стражу до суда и вынесения приговора.
***
— Хен, ты ли это? — Ортолан, подслеповато щурясь, смотрел на своего коллегу.
— Я. Он самый, — кивнул Хен, в свою очередь глядя на Ортолана и думая, как тот сильно сдал за то время, что они не виделись.
— Что привело тебя в наши края? — продолжал спрашивать Ортолан.
— Казенная надобность, — развел руками Хен. — Положение обязывает. Уж очень беспокойна все-таки наша мажья братия. Вечно что-нибудь да отчудят. А уж там, где их собралось более двух, и вовсе не жди ничего хорошего, — Хен вздохнул. — Хреновое мы поколение вырастили, Ортолан. Ненадежное, безответственное, пустое. Что-то мы упустили. Вот и расхлебываем теперь.
— Это ты о ком, о Детмольде? Да, крайне неприятный молодой человек. В свое время пытался втереться ко мне в доверие. Но он не в моем вкусе, мне нравятся красивые мальчики, а этот… бр-р, — Ортолан передернул плечами. — На редкость уродливое существо. Правда, получив отказ, он не перестал меня донимать. И теперь все крутится рядом с домом, что-то выспрашивает, вынюхивает. Я как-то высказал своей дорогой Филиппе свое мнение на его счет, в смысле, что не хочу его видеть в своем доме, но она со мной в этом вопросе не согласилась, заявила, что он нам нужен. А у меня уже не достает сил с нею спорить. Временами я думаю, что мне надо было выбрать в супруги кого-то поспокойнее. Дорогая Филь слишком своенравна и очень уж любит командовать.
— Зачем ты вообще женился? — спросил Хен.
— Мне трудно самому себя обслуживать. А Филь показалась мне идеальным вариантом.
— Нанял бы кого-нибудь для ухода за тобой и за домом. Денег-то у тебя достаточно.
— Это не то, — покачал головой Ортолан. — Не люблю, когда по дому шастают чужие. И вообще, кто их знает, что это будут за типы, какие у них намерения. Чего доброго возьмут и заберутся в мою библиотеку. А у меня там знаешь, много всякого такого, чего не стоит видеть посторонним и непосвященным.
— А посвященным и тем более. Потому как, к примеру, Филь или Йен с этими знаниями — это все равно что обезьяны с гранатой.
— В начале нашей, так сказать, совместной жизни Филь действительно проявляла интерес к моим трудам и книгам, что хранятся в моих запасниках, но я дал ей понять, что этой темы мы касаться не будем. Я был тверд — и она меня поняла, и больше эту тему мы не поднимали.
— А могу я взглянуть на твою библиотеку? — поинтересовался Хен.
— Ну ты-то можешь. Ты ведь не хуже меня знаешь, что там есть и чем это может грозить.
***
— Сейчас-сейчас, — бормотал Ортолан, нанося на дверь магические символы. — Сейча-ас… Распечатаю мою сокровищницу. Я ее надежно запер, трехступенчатым заклинанием, чтобы ни одна дрозофила…
Продолжая бубнить себе под нос что-то уже совершенно нечленораздельное, Ортолан начертал последнюю руну, после чего послышался слабый щелчок.
— Прошу, — пригласил Ортолан, пропуская Хена вперед.
Хен Гедымгейтович переступил порог библиотеки и осмотрелся: справа от дверей у стены находились стеллажи с книгами, слева — массивный металлический сейф, рядом с ним располагался столик, на котором лежали то ли раритеты, то ли магический инструментарий — более детально разглядывать Хен не стал.
— Вот тут и хранятся мои сокровища, — похвастал Ортолан. — Труды всей моей жиз… О, нет! — ахнул он внезапно. — Посох! Мой посох-семикрест! Его на месте нет!
Ортолан с неожиданной для своих лет прытью подскочил к сейфу, скороговоркой выпалил кодовые слова и распахнул дверцу.
— И записи! — простонал он в ужасе. — Тоже исчезли. Их похитили! Но кто? Как? Этого же быть не может!
— Твоя супруга? — предположил Хен.
— Филь не могла. Я наложил на двери и на сейфовый замок магическую защиту. Не зная шифра, невозможно попасть в эту комнату. Не говоря уже о том, чтобы вскрыть сейф.
— Может быть, она каким-то образом узнала шифр?
— Нет. Он у меня вот тут, — Ортолан постучал себе по лбу. — В памяти. А я точно знаю, что кода ей не сообщал. И в мою голову влезть она никак не могла.
— Может быть, ты сказал кому-то еще?
— Никому! С тех пор, как мои исследования свернули и взяли с меня подписку о неразглашении, я специально поселился здесь, в этой глуши, где никто не знал и не интересовался, кто я и чем занимался.
— Однако Филиппа тебя тут разыскала. Думаешь, это случайность?
— Я… Теперь я не знаю, что и думать. Впрочем, все равно. Я повторяю, она не могла сюда проникнуть без моего ведома. А кода доступа, кроме меня, не знал никто.
— Выходит, кто-то все-таки ухитрился его вызнать. Вспоминай хорошенько, ты точно никому не обмолвился? Случайно? По рассеянности? При каких-то форс-мажорных обстоятельствах?
— Я сообщил его только моему ученику и подопечному, моему наследнику… Сорелю. Но он ведь не мог… Этого быть не может, чтобы Сорель, мой мальчик, мой любимый…
Внезапно Ортолан осекся и судорожно глотнул воздух. В следующую минуту он нелепо взмахнул руками, теряя равновесие, и повалился на Хена, который успел подхватить сухонькое, но неожиданно тяжелое тело старика.
