***
Мать умерла, когда мне было всего пять лет. Я помню это так же чётко, как и то, что произошло с отцом после её смерти. Мы постоянно переезжали с места на место, я менял школу за школой, отец менял работы одну за другой. Когда мне исполнилось десять лет, мы уже еле-еле сводили концы с концами: съёмная, однокомнатная, со сломанной ванной и наркоманами-соседями квартира. Потрясающий вид на трущобы только добавлял картине жалкости и безысходности. Я перестал верить в светлое будущее уже давно, но каждый день всё равно давался мне очень тяжело. Отец стал налегать на алкоголь. Каждый вечер после работы он пил пиво, нажирался по самое не балуй, ругая телик почём зря, а если уж ему под руку попадался я, то вечер и ночь становились донельзя ужасными. Поутру, конечно же, всё становилось как обычно. Отец словно сбрасывал шкуру пьянчуги и конченого ублюдка. Выпивал графин воды, готовил нам завтрак и отвозил меня в школу на давно уже стареньком грузовичке, на котором он и работал. В школе у меня не было друзей. Впрочем-то и не удивительно, да и незачем. Я ведь наверняка снова уеду из этого города, забуду лица и имена. Зачем? Всё проходило одинаково. Изо дня в день я просто существовал, не более. Отец старался делать вид, что ему не наплевать, но разве могу я его винить? Обижаться на него? Он ведь так любил маму. Наверно, когда он понял, что его любимая женщина, та, что могла поднять его из ямы отчаяния одним лишь словом, одной лишь светлой улыбкой, исчезла, умерла навсегда, его мир рухнул. Но всё изменилось. Это был мой двенадцатый день рождения. День начинался, как все прочие, я и не мог бы подумать, что до этого я жил замечательно по сравнению с тем адом, что разверзся передо мной вечером двадцатого июня. Каникулы уже давным-давно начались, чего я, конечно же, не мог упустить. Дома я практически не находился. Мотался по всему району с одной компашкой таких себе «плохих парней». Один из них научил меня играть на гитаре. Я пропадал ночами, днями, неделями. Угораздило же меня вернуться в свой собственный день рождения домой, под вечер, когда отец уже вовсю примерял свою любимую шкурку отца-алкаша. Я попытался тихо пройти мимо него, но тот перестал храпеть и открыл глаза. От него несло потом и дешёвым алкоголем, его глаза были красными, дикими, затуманенными, и совсем не от сна. «Где ты был?» — спросил он тогда. Я не ответил, а он вскочил и схватил меня за руку. Я попытался вырваться, но разве можно вырваться из стальной хватки? «Что на тебе надето? С кем ты постоянно шляешься? Что у тебя на голове, ублюдок ты неблагодарный!?» На день рождения один парень из группы подарил мне свой особый подарок — дреды. Я не был против, да и они мне, кстати, шли, но папочка со мной тогда не согласился. Ударив меня по лицу, отчего я упал на пол, он взревел, словно дикий зверь, а затем накинулся. Этот день был первым, но не последним. Дальше — хуже. И лишь одно помогло мне справиться тогда. Точнее, одна. Твигги. В один из вечеров я лежал в луже собственной крови, которая не прекращая хлестала из разбитого носа, как вдруг понял, что жалею себя. Жалею, как никто другой. Я не гордился этим, но, знаете, к чёрту. У меня была дерьмовая жизнь, и я мог позволить себе немного жалости, когда по всему телу было столько синяков, что считать их было бы делом долгим. Так вот, в тот день я подумал, что если бы у меня был защитник, кто-то, кто оберегал бы меня от подобного дерьма, жизнь моя стала бы чуточку лучше. Почему-то я стал представлять женский образ. Сначала я даже думал, что, возможно, этой защитницей могла бы быть моя мать, но потом я понял, что отец бы не поднял руки на неё, и образ начал приобретать индивидуальные черты характера. Я стал разговаривать с ней каждый такой вечер. Какое-то время она молчала, но потом она стала отвечать, и мне стало намного легче. На какое-то время всё будто вернулось на круги своя. Отец зарёкся больше не пить и в знак примирения подарил мне красивую гитару. Я простил его, но, как оказалось, зря. Вернулся алкоголь, вернулись побои, всё когда-то возвращается, так ведь? Моё состояние ухудшилось. Я стал забывать часы, дни, как-то раз и целую неделю. Только потом я заметил, что отец начал странно поглядывать на меня, будто опасаясь чего-то. Чего-то, чего я не знал. Я пытался спросить у Твигги, ведь может быть что-то такое, что она знает? Тогда я и узнал, что она может как-то выходить, завладевать моим телом. Я никогда не понимал до конца весь процесс своеобразного обмена местами, только помнил, как меня затягивало в густую, непроглядную пустоту. Мы много разговаривали с Твигги. Она рассказала мне о том, как припугнула моего отца, когда тот шокировано кричал на неё, спрашивая «почему его сын одет в женскую одежду». Я даже немного испугался за неё, но после Твигги доказала, что беспокоиться смысла нет. Я мало что помню из того года. Я будто постоянно спал, только вот видел необычные сны. Твигги объяснила, что она позволила слышать мне всё то, что происходит с ней, пока я спал, а она бодрствовала. Поначалу я был рад, но потом случился тот самый день, который до сих пор приходит мне в кошмарах. Твигги примеряла очередное розовое платье. Она очень любила розовый цвет. Я без понятия, откуда она брала все эти вещи, но количество розовых вещей в новой квартире, та была чуть лучше предыдущей, начало подходить к опасной отметке, что непременно заметил отец. Не успела она завизжать от радости, ведь платье ей действительно подошло, ну, точнее, мне подошло, как сзади послышались ругательства отца. Я плохо помню, что именно тогда зацепило Твигги, но помню, что отец снова попытался ударить меня, чего моя "защитница" сделать ему не позволила. Твигги схватила кухонный нож и с яростными криками набросилась на него. Потасовка продолжалась недолго. Твигги была намного проворнее и сильнее отца. Она нанесла около двадцати колотых ран в район живота и примерно столько же в самое сердце. На крики прибежали соседи. Нас застали лежащими на полу: я, весь в крови, и отец, весь изрезанный и мёртвый. И тогда я понял, что Твигги — опаснейшее оружие, которое я создал из страха, боли и ненависти. Она была прекрасна, по-своему прекрасна, но до жути опасна. Даже для меня.***
После разговора с доктором Донован я попросил отвести меня в общую комнату. Там, как оказалось, меня уже ожидали Пого и Брайан. Последний сидел за своим любимым местом и что-то рисовал в своём альбоме. На душе сразу же стало легче, несмотря на те ужасные воспоминания, что всколыхнули во мне слова Донован и Твигги. Пого сидел рядом и скептически поглядывал на художества Брайана. Я подошел к ним и услышал его мнение о них. — Знаешь, Брайан, я не эксперт, но, по-моему, ты психопат, — скепсис так и сквозил изо всех щелей, а выгнутая бровь, лишь добавляла весу. Я невольно хихикнул, садясь рядом, и заинтересованно смотря на творения Брайана. Тот заметил мой интерес и прекратил рисовать. — Показать? — спросил Брайан, по-доброму улыбаясь мне. Я согласно кивнул. Брайан пролистал в самое начало и протянул альбом мне. Я поспешно взял его в руки и принялся рассматривать рисунки, Пого тем временем закатил глаза, скрестив руки на груди. — Не знаю, второй, но мне, кажется, нужен отпуск от этих двоих, — я не обратил на друга ни капли внимания, потому что рисунки Брайана были невероятными. Я не был поклонником искусства или что-то типа того, но... Воу! Там были портреты и просто зарисовки карандашом или акварелью. Все они были разные, и в то же время чувствовался личный стиль художника. Не могу поверить, что в психиатрической больнице пропадали такие таланты: Пого, неповторимый пианист, и Брайан, непонятый художник. — Если хочешь, я могу нарисовать и тебя. Всё равно хотел сделать это позже, правда без твоего ведома, — Брайан мило ухмыльнулся, а я вторил ему. Пого, как обычно, закатывал глаза на заднем фоне, постоянно разговаривая со своими голосами в голове. Одному Богу известно, о чём они говорили. — Конечно, — сказал я и отдал альбом обратно хозяину. — Ладно, дорогуши, мне пора. Кажется, за мной снова позвали ручных пёсиков, — Пого зло улыбнулся и поспешил встать из-за стола. У Пого и Донован сложились особенные отношения, в которые я старался не лезть. То ли убить друг друга хотят, то ли... — И только попробуйте свинить куда-нибудь, я всё узнаю, — крикнул Пого напоследок, уходя с санитарами, странно поглядывающими на мужика с бородкой. Опять новый персонал набрали что ли? Мы с Брайаном тут же посмотрели друг на друга, весело улыбаясь, и одновременно прокричали: — На прогулку! Примерно через час нас, как это обычно бывает в хорошую погоду, вывели погулять. Осторожно смотавшись от надсмотрщиков, которые, кстати, на этот раз очень пристально следили за нами, – козни Донован, скорее всего – мы поспешили добраться до теперь уже нашей беседки. Плюсы этого места заключались в том, что эта беседка стояла за кучей кустарников и деревьев, поэтому её невозможно было разглядеть из окон психбольницы. Видимо, администрация совсем забыла про эту часть территории. Оно и понятно, территория-то огромна, а уследить за каждым кусочком земли невозможно, учитывая то, что больница не настолько уж и богата. — Не боишься оставлять альбом и краски в общей комнате? Украдут и сломают же, — сказал я, усаживаясь на деревянную скамейку. На улице стояла тёплая погода. Правда, дул какой-то прохладный ветерок, но это было лишь плюсом. Я никогда не любил жару. — Сломают, украдут — плевать. Попрошу ещё. Главное вешать лапшу на уши доктору Донован, и всё тип-топ, — самоуверенно сказал Брайан, садясь на пол, напротив меня. Безо всяких напоминаний я достал недокуренную пачку отсыревших сигарет, можно привыкнуть и к подобному вкусу, и мы оба с удовольствием выкурили по одной. — Брай, ты никогда не думал о том, что всё могло быть по-другому? Ну, ты мог бы не давать тому священнику, мог бы выучиться на кого-нибудь или стать известным художником. Я мог бы сбежать из дома и жить со своей группой, зарабатывая деньги с помощью музыки. Своей личной группой, представляешь? — мечтательно сказал я, пуская в воздух колечки из табачного дыма. Брайан странно посмотрел на меня, будто не решаясь о чём-то спросить. Прочистив горло, он неловко отвёл взгляд в сторону. — Думал, но... Тогда я бы не встретил вас с Пого. Я нервно хихикнул и тоже отвёл взгляд. — Но мы ведь психи, Брайан. Мы всего лишь те, с кем ты можешь общаться в этом месте. В реальной жизни мы даже не посмотрели бы друг на друга. — Ты не прав, — сказал Брай, пододвигаясь ближе. Мне становилось все более и более неловко с каждой грёбаной секундой. Я никогда не любил разговаривать о подобных вещах, даже с Пого. С тем было проще, ибо он тоже не особо любил всякие «телячьи нежности» и разговоры по душам, но с Брайаном я чувствовал, что могу говорить о подобном. На самом деле, ему я бы раскрылся. Я уже давно хочу кому-нибудь рассказать всё то, что свалилось на меня за мои шестнадцать лет. Единственным, кто знал, был Пого, и то, знал он не всё. Сегодняшний день, разговор с Донован, воспоминания... Что-то будто подталкивало наконец-то очистить голову от той грязи под названием «моё прошлое», которую я так старательно храню. — Брайан, подожди. Прежде, чем ты начнёшь мне втирать про то, какие мы хорошие и лучшие, я должен кое-что рассказать тебе о себе. Брайан встал с пола и сел рядом на скамейку. Кажется, я заинтриговал его. — Когда-то давно я потерял маму. Она умерла в автокатастрофе, я и отец остались в живых без единой ссадины, а она погибла. После моя жизнь круто повернулась, и я никому бы не пожелал такой, — закурив очередную сигарету, я смотрел на изменившееся лицо Брайана. На нём отражались скорбь и сочувствие. — Я и отец постоянно скитались по стране, меняли место жительства, я менял школы. Но это ещё полбеды. Отец начал пить, а затем и бить меня. Я не помню, сколько продолжался тот ад, потому что уже тогда начала развиваться моя болезнь. Я многое не помнил или выпадал из времени, — сигарета кончалась, а в горле предательски запершило. И не знаю от чего: от сигарет или от того, что слова вставали поперёк горла. — Но потом... — я запнулся, потому что сомневался, стоит ли говорить всю правду о Твигги. Я решил пока умолчать об этом, — его убили, свалив всё на меня. Видишь ли, нас застали в одной квартире, полной крови. Что им ещё оставалось, правда? — нервно спросил я, а Брайан вдруг схватил меня за руку и чуть подался ко мне. — Джорди. Не нужно оправданий или объяснений. Я знаю, каков мир на вкус, и вкус этот отдалённо напоминает дерьмо с примесью шоколада, — я неуверенно улыбнулся, а на лице Брайана застыло серьёзное выражение. — Я отдал бы всё, чтобы почувствовать ту боль, что испытывал ты. Я бы сделал это. У меня вдруг перехватило дыхание, а сердце сжалось в предвкушении. Порывшись в своём бардаке на голове, я достал маленькое острое лезвие. Глаза Брайана опустились на мою руку, а увидев лезвие — расширились. — Это было вот так, — я выставил руку и показал путь лезвия по белому шраму, а затем и по другому, и по следующему... Меня совсем занесло, и я уже было собрался оставить новый, как напоминание, но руки Брайана остановили меня, выкинув лезвие прочь. Не успел я опомниться, как меня притянули к себе и загребли в крепкие объятия. Я поднял глаза к небу, чтобы не расчувствоваться, а Брайан положил подбородок мне на плечо. — Тебе ведь это не нужно, помнишь? «Что здесь происходит? Я совсем ненадолго отходила поспать. Что...» Я проигнорировал голос девушки и обнял Брайана крепче. Не выдержав накала чувств, я тоже уткнулся ему в плечо и потёрся носом, потому что чёртовы слёзы! Я ведь всего лишь подросток, Боже. Помилуй нас, старый хрен на небесах. Нам всего лишь нужно немного тепла и заботы. — Джорди, посмотри на меня, — голос Брайана был тихим и ласковым. Он словно не звал меня, а осторожно спрашивал разрешения. Я не знаю, что со мной... «Джорди! Что за…? Что ты несёшь?» Я немного отпрянул, посмотрев Бри в глаза, а он хотел было что-то сказать, но к чёрту слова. Почувствуй мою боль, Брайан. Я прильнул к его губам, пытаясь вложить в это неумелое касание всё то, что творилось сейчас в моей душе. Брайан удивлённо моргнул, а дальше я закрыл глаза и помолился всем Богам, чтобы тот не ударил меня по лицу, не отпрянул, не оттолкнул... Брайан взял меня за подбородок, начиная медленно двигать губами, проявлять инициативу, словом, делать всё то, чего я не умел. Я догадывался, что он умеет делать это, но не настолько же. Я потерял голову. Голос Твигги, её крики, всё это было где-то далеко, сейчас в моей голове было только одно: какие же у него потрясающие губы, язык... Я не решался углублять поцелуй, боясь выдать своё неумение, но когда воздуха уже ощутимо не хватало, он отстранился от меня. Мы смотрели друг другу в глаза, наше сбившееся дыхание смешалось, а всё вокруг стало неважным. Придя немного в себя, мы отвернулись друг от друга. Волна неловкости захлестнула нас обоих. Помолчав какое-то время, я протянул Брайану сигарету, а тот не отказался. Решив, что нас могут начать искать, мы поспешили покинуть наше тайное место. Нам несказанно везло, потому что именно в этот момент санитары начали собирать пациентов обратно в здание. Позже подошёл Пого, странно оглядывая наше молчание и необычную идиллию, повисшую в воздухе. Пого на то и Пого, что лишь отвесил очередную шутку про то, что «Боги наконец услышали его молитвы, и теперь мы не распускаем что-то там в воздухе». Я не слушал особо. Моя голова была забита мыслями о Брайане, о своём поступке и криками Твигги. Та до сих пор негодовала от сложившейся ситуации. Ближе к вечеру, когда нас разводили по палатам, я мимолётно коснулся запястья Брайана и поспешил уйти за санитарами. Я не ведаю, что творю. Меня как будто что-то подталкивало сделать то или иное, я не могу перестать думать обо всём этом. Лежа в палате, я размышлял о том, что же делать дальше, внезапно дикий крик Твигги оглушил меня. Не стоило её игнорировать, кажется, она в ярости. «Если ты не ответишь мне, я прорвусь в сознание с боем и перебью пол этой больницы голыми руками, а твоего драгоценного Брайана оставлю напоследок. Понял меня?!» «Твигги, перестань. Ну чего ты раскричалась? Ничего такого не произошло». «Ничего? Ничего?! Ты поцеловал его, ты что, втюрился в него, а?! Отвечай!» «Ничего подобного! Просто я... я...» «Я, я, ты и слова промямлить не можешь. Заткнись уж лучше. Сил нет слушать тебя. И прекрати думать обо всём этом дерьме! Мне тошно от твоих мыслей!» «Так, блять, абстрагируйся, как это делаю я! Знаешь, сколько твоего дерьма я выслушивал раньше, пока не научился игнорировать твои бредовые мысли? Знаешь? И чего ты так взъелась на него?! Он хочет мне помочь». «Знаю я таких кабелей. Помочь они хотят. Ага, как же. Никто тебе не поможет, кроме меня. Остальные лишь притворяются, как ты не поймёшь? Я знаю тебя как облупленного, ты ведь тот ещё доверчивый дурачок». «Знаешь что? Иди-ка ты нахрен, Твигги. Думаешь, знаешь больше меня? Ты ничего не знаешь. Ты не знаешь Брайана, ты не знаешь мира вокруг. Ты старше, но ты ничего не знаешь. А раз я наивный дурачок... посмотрим, как тебе понравится торчать там внизу вечность». После нашей перепалки Твигги непривычно замолчала, но это совсем не огорчало, даже напротив — радовало меня. Я люблю Твигги, по-своему люблю, но я не могу позволять ей решать всё в этой жизни за меня. Не знаю, к чему приведёт эта ссора, но меня не покидало чувство, что сделал я всё правильно. Не помню, как заснул, но впервые это произошло в гробовой тишине. Твигги не сможет управлять мною всю жизнь. Я не позволю ей.